– Именно так, – промолвила Ирен и, мягко зашелестев юбками, опустилась в кресло. – Меня зовут Клитемнестра Сандерс, а это моя двоюродная сестра Генриетта Рашвимпл. Мы приходимся мистеру Нортону троюродными племянницами и лишь недавно узнали, что он проживает здесь.
– Нортону? – Мистер Эджвэйт нахмурился. Тускло поблескивавшая золотая цепочка, тянувшаяся от его карманных часов, прекрасно сочеталась с позолоченной оправой очков на озабоченном лице клерка. – Как жаль, что в отличие от его сына вы не приехали вчера.
– Так, значит, Годфри уже здесь побывал? – обеспокоенно спросила Ирен. – Тогда, если я правильно понимаю, наш дядюшка…
– …представился и ныне находится в лучшем из миров, – торжественно закончил за нее мужчина.
– То есть, попросту говоря, умер? И что, он скончался только вчера?
Деловой тон Ирен явно огорчил мистера Эджвэйта.
– Он был весьма почтенного возраста. В его смерти нет ничего странного. В этом может поклясться его сын.
Ирен ахнула и очаровательно захлопала ресницами, будто пыталась сдержать слезы:
– Но… но как же так… мы проделали такой путь… после столь долгой разлуки… Нам можно… взглянуть на него?
– Взглянуть на него? Боюсь, что нет. Скоропостижная кончина в "Белом клене" – обычное дело. Наш доктор выписал свидетельство о смерти, и вчера вечером тело мистера Нортона предали земле. Если желаете, можете посетить склеп – он очень красивый, можно сказать наша гордость…
– Да, разумеется. – Ирен вытащила из сумочки платочек и нарочито им взмахнула, – Мы с Генриеттой непременно должны посетить место последнего упокоения дорогого дядюшки. Однако мы проделали столь долгий путь… и что в итоге? Лишь холодная могила… Это неправильно, так нельзя… Коль скоро мы не можем увидеть нашего бедного Нортона, вы не могли бы нам позволить посетить комнату, в которой он жил?
Мистер Эджвэйт посмотрел на мою подругу с выражением лица столь странным, что оно не ускользнуло от нашего с Ирен внимания.
– Или будет правильнее сказать, комнату, в которой его… держали? – поправилась Ирен. – Прошу вас, не бойтесь нас шокировать. Когда мы узнали о том, где находится наш Нортон, мы уже были в курсе его состояния. Мы ведь в приюте для умалишенных?
– Да, для душевнобольных. Ваш родич страдал от старческого слабоумия и расстройства памяти. Даже сына своего не узнавал, поэтому мне сложно винить молодого человека в том, что он бывал здесь так редко. Однако юный Годфри никогда не забывал о своих финансовых обязательствах и всегда своевременно присылал нам деньги. Мы же, в свою очередь, тоже делали все от нас зависящее, окружив пожилого джентльмена теплом и заботой.
Ирен прикрыла лицо руками:
– Нам будет куда приятнее увидеть комнату, в которой он провел столь спокойные годы, чем могилу, ставшую его последним пристанищем.
– Ну что ж, если вы так настаиваете… Нам скрывать нечего. "Белый кедр" – лучшее заведение подобного рода во всем Лондоне и его окрестностях. Прошу следовать за мной.
Мы двинулись за клерком. Миновав несколько аккуратных залов с начищенными до блеска полами и спустившись по сверкающей чистотой лестнице, мы оказались в коридоре со множеством дверей, каждая из которых была оборудована смотровым оконцем.
Именно гнетущий вид этих запертых дверей омрачал общую картину чистоты и покоя. Впрочем, дело было не только в дверях. Крики и стоны, доносившиеся из-за них, будили во мне чувство страха. Со слухом у безумцев все было в порядке: хотя мы шли по коридору почти бесшумно, я различала приглушенные вопли, слышала, как люди скребутся в двери и барабанят в них.
Потом до меня дошло, что незримых обитателей запертых камер беспокоят вовсе не наши шаги, а веселое позвякивание связки ключей в руках надзирателя. Мистер Эджвэйт за все время так и не проронил ни слова, будто ничего не слышал. Ирен выглядела собранной, а ее лицо было абсолютно бесстрастным, будто она позировала для фотографии.
Наконец ключи звякнули в последний раз. Наш сопровождающий остановился у двери с латунным номером "12". Лязгнул замок, и мне показалось, что все заключенные разом взвыли хором в отчаянии, поняв, что пришли не за ними. Дверь бесшумно распахнулась – петли были хорошо смазаны.
Ирен переступила через порог. Ни ковра, способного приглушить шаги, ни занавесок на зарешеченных окнах… Как же я из экипажа не заметила решеток? Кровать с матрасом. Голый стол. Железный кувшин и миска. Даже ночной горшок – и тот из металла.
Ни книг, ни зеркала, ни картины на стене. Пока я не увидела эту голую камеру, я никак не могла понять, почему Годфри Нортон платит за содержание ненавистного родителя в этом приюте такие большие деньги. Меня неожиданно осенило, что сын буквально убил состраданием своего отца.
Ирен подошла к окну:
– Скажите, а дядюшка Джон… У вас здесь такой парк… Ему дозволялось там гулять?
– Ну разумеется. – Казалось, мистер Эджвэйт мог говорить о приюте бесконечно. – Каждого из постояльцев, если позволяет погода, регулярно по расписанию выводят на прогулку. Вашему дядюшке особенно нравилось сидеть у пруда с утками.
– Рядом вон с тем большим буком?
– Ну да, он просто обожал это дерево. Как вы догадались?
– Больше ничего особенного отсюда не видно, а бук сразу бросается в глаза. Думаю, человек, сидящий в этой камере, львиную долю времени проводит именно у окна. Вне зависимости от того, насколько ослабел человеческий разум, его все равно будет привлекать нечто особенное. Мы можем наслаждаться закатом каждый день, но почему-то всякий раз его вид приводит нас в восторг. Почему?
– К сожалению, это окно выходит на восток.
– Ну что ж, в таком случае мистер Нортон наслаждался рассветом, – пожала плечами Ирен, – Что закат, что рассвет – полагаю, для него все было едино.
Мистер Эджвэйт нахмурился, будто услышал критическое замечание, суть которого осталась для него непонятной.
– Сударыни, чем я еще могу быть вам полезен, прежде чем вы направитесь в склеп? Кстати сказать, он расположен на противоположном берегу пруда.
– Так, значит, к нему ведет тот прелестный мостик? Как мило! Я рада, что наш дядюшка упокоился в таком очаровательном месте.
Мы вышли из камеры и, громко шелестя юбками, двинулись к выходу. Ирен шла очень быстро, и я едва поспевала за ней. В холле мистера Эджвэйта поджидал еще один посетитель, угловатый джентльмен с ястребиным носом, мерявший шагами черно-белый мраморный пол.
– Доброго вам дня, сударыни, и спасибо за столь человечное отношение к вашему дядюшке, – промолвил мистер Эджвэйт на прощанье, повернувшись к новому гостю в клетчатом пальто с накидкой и охотничьей шляпе. Несмотря на покрытый пылью наряд провинциала, нетерпеливый взгляд джентльмена и его манера говорить выдавали в нем горожанина.
Когда мы двинулись к выходу, он бросил на нас внимательный взгляд. Нельзя сказать, что он нахально нас разглядывал, нет; он смотрел на нас бесстрастно, будто ученый, анализируя, классифицируя, каталогизируя. Ирен прикрыла лицо носовым платком и, будто не в силах сдержать своих крокодиловых слез, оттащила меня в сторону и приникла к стене, изобразив, что тщетно пытается взять себя в руки.
– Ирен, зачем ты ломаешь эту комедию? – прошептала я. – Мистер Эджвэйт на нас уже не смотрит…
– Т-с-с-с… – Она вцепилась мне в горло, будто пытаясь задушить.
– …Холмс, – услышала я резкий голос незнакомца, представлявшегося Эджвэйту. – Сегодня утром я прочел в "Телеграф" некролог и немедленно направился сюда.
– Вы о Нортоне? – уточнил надзиратель.
– Да, именно о нем. Он пропал из виду несколько лет назад, и кое-кто из его старых друзей хотел выяснить, где он провел все это время.
– Давайте пройдем в канцелярию, мистер Холмс, – промолвил Эджвэйт с радушием, которого мы доселе не слышали в его голосе. – Я буду рад сделать для вас все, что в моих силах. Кто знает, быть может, в будущем наши услуги понадобятся даже одному из близких родственников столь уважаемого человека, как вы. Подобного нельзя предугадать. Трагедия может произойти, например, с женой, пусть даже и молодой…
– Я не женат, мистер Эджвэйт, и вряд ли в обозримом будущем свяжу себя узами брака. Мне бы хотелось узнать подробней о жизни мистера Нортона в вашем заведении и о его болезни…
Широкие створки дверей закрылись, и мы так и не узнали, чем закончилась беседа.
– Представляю, сколько мужчин избавилось от надоевших жен, отправив их сюда, – с мрачным видом промолвила Ирен. – Утопающая в зелени тюрьма. Только в Англии роскошный пейзаж может скрывать подобную беспредельную алчность. Но только что здесь делает Холмс? – Помолчав, подруга хмыкнула: – Насколько я понимаю, он тоже продолжил охоту за поясом.
– Ты упомянула алчность, – тихо заметила я.
Ирен посмотрела на меня скептическим взглядом:
– Холмс, как и я, охотится за поясом не из алчности. Хотя скажем иначе: им, как и мной, руководит одна из высших форм алчности – жажда знания, желание все выведать и понять. Это наш общий с мистером Холмсом грех… А он моложе, чем я предполагала. Какое у него интересное лицо. Мне очень жаль, что он считает ниже своего достоинства замечать женщин.
– Ну как же, он ведь обратил на нас внимание!
– Не более чем на необычный сорт огурца. Думаю, когда-нибудь ему придется заплатить за подобное пренебрежительное отношение, хотя, мне кажется, лично в его случае дело не в предрассудке. Скорее он слишком гордится своим умом и самодостаточностью.
– Кое-кто то же самое может сказать и про тебя.
– Пенелопа, у меня создается впечатление, что ты начинаешь читать мысли. Может, тебя посадить на Кингс-роуд с хрустальным шаром и посмотреть, сколько к тебе придет людей, желающих узнать свою судьбу? – поддела меня Ирен. – Смотри, дело прибыльное, ты на нем заработаешь больше, чем машинисткой.
– Нет уж, спасибо. Кстати, мы можем ехать домой?
– Конечно. Но сперва отправимся на пикник.
– Пикник?
Мы вышли на улицу. В кустах весело щебетали птицы. Цвела сирень, источая аромат, который разносил легкий теплый ветерок. Все было проникнуто теплым янтарным цветом.
– Пикник, – повторила Ирен, направляясь к экипажу. – Предлагаю устроиться возле того большого бука. Кучер, вы не могли бы подать нам нашу корзину? Кстати сказать, у вас случайно нет с собой лопаты?
Извозчик озадаченно на нас посмотрел.
– Может, хотя бы заступ? У вас наверняка имеется что-нибудь в этом роде на случай непредвиденных затруднений в дороге. Боюсь, иначе нам будет сложно открыть консервы с сардинами, – закончила Ирен по-женски беспомощно и так же искусственно, какой была помада на ее губах.
Не проронив ни слова, кучер достал из-под своего сиденья короткую лопатку.
– Превосходно! – воскликнула Ирен, быстро выхватив инструмент у него из рук. – Мы вам отдадим все, что не удастся съесть. – С этими словами она сунула лопатку под крышку корзины. Черенок достаточно заметно выдавался наружу, и потому моя подруга прикрыла его моей лучшей китайской шалью. После этого, взявшись за ручки корзины, мы двинулись по усаженной сиренью дорожке.
Некоторое время я хранила молчание, но потом заговорила, больше не в силах сдерживаться.
– Ирен, – взмолилась я, – неужели ты хочешь сказать, что собираешься раскопать могилу несчастного мистера Нортона?
Подруга ничего мне не ответила.
Глава двенадцатая
Погребенное сокровище
Львиную долю нашей снеди умял кучер мистер Биверхольт. Он ел и одновременно правил нашим экипажем, катившимся по сельской дороге в сени растущих по обочинам деревьев.
В салоне было тесно, и мы с Ирен чувствовали себя как сельди в бочке. Кэб потряхивало, поэтому нам приходилось держаться перемазанными в земле руками за поручни. Вместо корзины с продуктами, которую Ирен отдала мистеру Биверхольту при условии, что он будет "гнать на вокзал быстрее ветра", у наших ног лежал маленький, обитый кожей сундучок, столь же перемазанный в земле, как и наши руки.
– Ты испортила свой лучший наряд! – посетовала я.
– Он мне все равно уже надоел, – ответила подруга.
– А моя шаль! Она превратилась в лохмотья.
– Нам же надо было во что-нибудь завернуть сундук.
– Посмотри на свои ногти! Они теперь как зубья у пилы!
– Ничего, будет удобнее играть на пианино. – Ирен взяла зонтик и постучала ручкой из слоновой кости в крышу экипажа. Кучер хлестнул лошадей, и кэб пошел еще быстрее. В окно я увидела, как вниз полетела пустая банка из-под сардин.
– Какой чудесный день, Нелл! – прокричала Ирен, перекрывая свист ветра, стук колес и щебет птиц. – Только подумай! Мы обошли самого Шерлока Холмса! Добыча у нас в руках!
Я молча воззрилась на видавший виды сундучок, как вдруг экипаж тряхнуло и окованный угол нашей находки врезался мне прямо в ногу.
– Да что же такое в этом чертовом сундуке? Ради чего мы притворялись, лгали и безнадежно испортили нашу одежду?! – взвизгнула я вне себя от ярости.
Надо признаться, мысль о том, что нам придется потревожить останки мистера Нортона, совершенно лишила меня присутствия духа. Все оказалось куда невиннее, однако раскопки под огромным буком окончательно меня добили.
– Там внутри – сокровище, – озорно улыбнулась Ирен.
– Я все никак не могу понять, откуда ты знала, где именно следует искать сундук.
– Я и не знала, пока не поставила себя на место сумасшедшего. Я попыталась рассуждать так же, как он. Мистер Эджвэйт сам сказал, что окна комнаты… нет, пожалуй, назовем ее камерой; так вот, окна камеры выходят на восток. Джон Нортон страдал старческим слабоумием, поэтому его разум мог зацепиться только за большое дерево – единственный ориентир, который был виден из окна. Нисколько не сомневаюсь, что во время прогулок, пока старик пускал слюни на берегу пруда, санитар витал в облаках и считал ворон…
– Ирен!
– Кроме того, корни того бука расходятся совершенно особенно, подобно солнечным лучам. Это деталь тоже могла привлечь внимание Блэкджека. Не забывай, он не был абсолютно сумасшедшим, а лишь страдал старческим маразмом. При таком заболевании порой наступают моменты прояснения. В один из таких моментов он спрятал самую дорогую для него вещь в сундук, а потом его зарыл.
– Пояс? – Я посмотрела на сундук с б́ольшим уважением. – Ты и вправду считаешь, что Бриллиантовый пояс находится здесь?
– И он достался не мистеру Шерлоку Холмсу, не мистеру Тиффани и не мистеру Годфри Нортону, а мне! – радостно вскричала Ирен.
– Алчность, – с осуждением промолвила я, однако при мысли о том, что мы вскоре откроем сундук, мое сердце забилось быстрее. Наверное, схожие ощущения испытывала и Пандора.
– Не алчность, а триумф, – поддела меня Ирен.
Сама не знаю, как я сумела пережить обратную дорогу до Лондона. Сундук оказался тяжеленным, и его вес лишь распалял наши мечты о сокровище. Нам с Ирен пришлось тащить его вдвоем через весь вокзал Виктория, словно нелепый и ужасно неудобный саквояж. Когда мы остановили кэб, кучер предложил нам разместить "багаж" на крыше. Ирен отказалась столь решительно, что я испугалась: вдруг кучер что-нибудь заподозрит и позовет полицейских?
Наш экипаж, грохоча, обогнул Букингемский дворец, проехал по аллее Молл через парк Сент-Джеймс, пересек Трафальгарскую площадь и выбрался на Чаринг-Кросс-роуд. К этому моменту меня терзало столь глубокое чувство вины, что я бы не удивилась, если бы нам наперерез выехали королевские гвардейцы и, угрожая оружием, изъяли у нас бесчестно добытые драгоценности. В каждом приближавшемся к нам экипаже мне мерещились сыщики Скотленд-Ярда. Каждая остановка в пробке казалась мне неслучайной – вдруг сейчас нас схватят!
– Просто удивительно, до чего удобно расположена наша квартира. Какое счастье, что мы не живем на Бейкер-стрит, – задумчиво промолвила Ирен, когда наш кэб свернул на Нью-Оксфорд-роуд и двинулся прочь от северо-западной части города.
Я ничего не ответила. Мы, конечно, пытались скрыть следы наших раскопок под буком, вот только они все равно не ускользнут от внимания мистера Шерлока Холмса.
– Естественно, он что-нибудь заподозрит, – кивнула подруга, которая словно прочла мои мысли. – Быть может, он даже пойдет к буку и сообразит, чем мы там занимались. Только что с того? Кого он будет искать? Мисс Сандерс и мисс Рашвимпл?
– Описание нашей внешности…
– Под него попадают тысячи женщин в Лондоне, а быть может, и все полмиллиона. Не забывай, нас здесь окружает четыре с половиной миллиона душ. Кроме того, даже если он нас все-таки отыщет, пояс все равно уже у нас!
Я робко коснулась сундука носком туфельки.
– Ну да, он простенький, даже уродливый, – согласилась Ирен. – Однако порой за скромной внешностью скрывается удивительная внутренняя красота. Мне кажется, нечто вроде этого сказано в Писании. Я не права, Пенелопа? Земля приняла бренные останки старого Нортона и при этом отдала нам лучшую его часть.
– И что ты будешь делать с поясом?
Ирен уставилась на меня несвойственным ей отсутствующим взглядом:
– Слушай, я ведь даже об этом не думала! Все мои мысли были о том, как его заполучить. Заложить его вряд ли получится… А как продать его, я не знаю… пока. Быть может, я стану носить его на сцене. По сравнению с поведением других актрис подобный жест будет выглядеть куда более благородно: им драгоценности достаются от поклонников, а я свои добыла сама.
– Но ты ведь пока все равно поешь в хоре.
– Это же не будет длиться вечно.
– Ох, Ирен! – Я устало рассмеялась, чувствуя себя вымотанной до предела. – Ты такая оптимистка. Может, лучше поставить себе планку пониже и нацелиться на второстепенные роли? Может, брак с уважаемым человеком предпочтительней дурацкого стремления к независимости, а скромные украшения – лучше бриллиантов Марии-Антуанетты? Всего этого ты добилась бы куда быстрее.
– То, о чем ты говоришь, под силу любой женщине – как раз именно поэтому каждая из них почти ничего собой не представляет. Я же достигну большего. По крайней мере, попытаюсь это сделать.
Ирен откинулась на спинку сиденья и отвернулась к окну, наблюдая за тем, как мимо нас проносятся знакомые дома. Мне показалось, что я обидела подругу или, что еще хуже, омрачила миг ее триумфа. На самом деле мне просто не хотелось видеть, как она потерпит неудачу. Ирен всегда пыталась прыгнуть выше головы, и потому мне представлялось неизбежным грядущее фиаско.
– "Человек всегда должен тянуться к недосягаемому. Иначе к чему нам рай?" – тихим голосом процитировала Ирен.
Не стану описывать, как мы, две слабые женщины, волокли тяжеленный сундук на третий этаж двухсотлетнего здания. Когда мы наконец перетащили чертову ношу через порог, обе готовы были повалиться на пол от усталости. Тяжело дыша, я прислонилась к дверному косяку и отвела в сторону распустившиеся волосы, ниспадавшие мне на лицо. Ирен кинулась зажигать лампы и газовый фонарь.
– Слушай, Нелл, как ты думаешь, у нас получится поставить нашу находку на стол?
– Можно попробовать, – тяжело вздохнула я, снова взявшись за сундук.