– Не знаю, – ответил кучер. Теперь он выглядел гораздо лучше, чем прежде, будто исповедь облегчила его страдания. – Мой приятель переоделся в старушку и без сучка без задоринки ответил на все вопросы доктора. Кстати сказать, у этого доктора он приметил еще одного человека – худого, высокого и, сразу видно, с очень острым глазом. Может, то был сыщик из Скотленд-Ярда. Я в розыске, мисс. Вам, может, даже дадут награду, если вы сдадите меня полиции.
– Ваш рассказ сам по себе уже достаточная награда, – задумчиво произнесла Ирен. – Прежде я полагала, что такие люди существуют лишь в романах. Коль скоро вы отправились за убийцами вашей невесты на край света, осмелюсь предположить, что Люси Ферье была весьма выдающейся девушкой.
– Жалею лишь об одном, – промолвил кучер, – что из-за моей мести я больше никогда ее не увижу. Боюсь, что ваш Всевышний, – я с ужасом заметила, что кучер снова смотрит на меня, – не станет миндальничать с убийцей.
– Но Люси помнит о вас, мистер Хоуп! – Ирен подалась вперед и, пытаясь утешить извозчика, взяла его за костлявое запястье. – Она все видит и обо всем знает и потому покоится с миром. Она будет молить за вас Господа, и Он непременно вас простит. Кроме того, вы же могли погибнуть и сами, выбрав пилюлю с ядом.
– Интересно, что же все это было? Удача или исполнение Божьей воли? Думаю, мне скоро предстоит это узнать. – Кучер перевел взгляд на меня. – Мне уже легче. Если вы не собираетесь вызвать полицию, я, пожалуй, поеду. – Он оттолкнулся от спинки кресла и сел прямо, желая показать, что полностью пришел в себя.
Ирен принялась рыться в кошельке.
– Даже не думайте мне платить, мисс, – возразил Джефферсон. – Там, куда я в ближайшее время отправлюсь, деньги не нужны. Поговорил с вами, и словно гора с плеч свалилась. Впрочем, признаюсь, помирать в тюремной камере мне тоже не хочется. Я желаю умереть как человек, а не как зверь в клетке. Хоть мне и немного осталось, спасибо за ту свободу, что даруете мне.
Опираясь на колесо, кучер, покачиваясь, двинулся к облучку. Ирен его остановила, протянув ему затянутую в перчатку руку. На ее ладони лежал клочок бумаги, а на нем – золотое кольцо.
Джефферсон было потянулся к нему, но вдруг отстранился.
– Вы славная женщина. Быть может, вы не такая ласковая, как моя Люси, но у вас доброе сердце. Оставьте кольцо себе. Если меня ждет виселица, я не хочу, чтобы оно было у меня в кармане. Также я не желаю, чтобы оно лежало где-нибудь в полиции среди кучи других вещественных доказательств.
– Мы можем для вас что-нибудь сделать, мистер Хоуп? – крикнула Ирен в спину кучеру, когда он принялся медленно взбираться к своему облучку.
– Вы и так уже сделали все, что могли, – ответил Джефферсон, взяв в руки поводья. – Всю свою жизнь я сталкивался с жестокостью и злобой. Вы одна из немногих, кто проявил ко мне доброту. – Ссутулившись, он запрокинул голову и посмотрел на небо, нависавшее над силуэтами домов. Туман и сгустившиеся тучи скрыли от нас последние лучи заходящего солнца. – Мне бы хотелось умереть под открытым небом, там, где просторно… Доброго вам вечера, мисс, – пожелал он Ирен, – и вам, мисс, – кивнул он мне.
Вежливо распрощавшись подобным образом, он щелкнул поводьями. Громыхая, экипаж тронулся прочь, оставив нас с Ирен на безымянной улице.
– Изумительно, – вздохнула моя спутница, – Какая невероятная, удивительная история. Что за потрясающая трагическая судьба!
– Это убийца, – напомнила я Ирен. – А мы, поскольку дали ему уйти, – его сообщницы. Что вы собираетесь делать с кольцом?
– Я бы все равно не смогла ему заплатить, – невпопад задумчиво откликнулась мисс Адлер. – Мой кошелек после кондитерской почти так же пуст, как и ваш.
Прозаичность, с которой Ирен произнесла эти слова, совершенно меня ошарашила.
– Что же до кольца… – Девушка склонила голову. Сумрак скрывал черты ее лица даже лучше опущенной вуали. – Пожалуй, оставлю его в память о верности, мести и потерянной любви. Сюжет, достойный оперы.
Она повернулась, вглядываясь вдаль, туда, где в конце улочки горели газовые фонари, и стала смотреть, как кэб Джефферсона, покачиваясь, удаляется от нас. Наконец экипаж исчез за поворотом. Уличные огни светили сквозь туман, словно звезды. Я не видела выражения лица Ирен, но отчего-то не сомневалась, что она улыбается.
– А может, если понадобится, я это кольцо заложу, – прозвучали ее слова.
Я снова потрясенно ахнула, но мой вздох вновь остался без внимания.
Глава третья
Ткани и вероломство
– Можно мне на него взглянуть? – не удержавшись, спросила я вечером Ирен.
Она улыбнулась мне. Парафиновая лампа отбрасывала на ее лицо свет, к которому примешивалось мерцание газового фонаря и отблески пламени, уютно плясавшего в очаге. Мы сидели, положив затянутые в чулки ноги на каминную решетку, и наслаждались уютом.
– Держи. – Она протянула мне то, что я просила. – Ничего особенного, кольцо как кольцо, если не считать истории, которая с ним связана. А вот объявление в газете действительно занятное.
Обручальное кольцо, лежавшее на моей ладони, тускло поблескивало золотом в свете горящего камина. Кто знает, если постараться, мне, быть может, удастся почувствовать дух несчастной, давным-давно преставившейся Люси Ферье, которая пусть и недолго, но все же носила это кольцо, после того как ее насильно выдали замуж, устроив богохульную пародию на таинство бракосочетания. Подобная мысль внушала мне одновременно восторг, трепет и ужас.
– Он любил ее, любил отчаянно, упрямо, вопреки всему, – промолвила я. – Впрочем, жажда мести – грех. Месть опустошает.
– Я бы не сказала, что мистер Хоуп выглядел опустошенным. Скорее наоборот, он показался мне весьма довольным собой, – ответила Ирен.
Я внимательно посмотрела на свою собеседницу. Мы сидели в скромной, но при этом уютной квартире и смотрели на кольцо, с которым были связаны четыре смерти. Кроме того, нельзя забывать, что досталось оно нам от человека, который сам стоял на краю могилы. И, несмотря на все это, Ирен утверждала, что клочок газеты с никчемным объявлением ей куда интересней. Да как так можно?
– От этой вырезки уже никакого толку, – решительно произнесла я. – Мистер Хоуп получил кольцо назад, и нам теперь никогда не узнать, хотел ли нашедший заманить его в ловушку или нет.
– Раздел "Разыскивается" в газетах всегда надо читать очень внимательно, – ответила Ирен. – Именно там пишут больше всего правды. – Она нахмурила белоснежный лоб. – Бейкер-стрит, двести двадцать один би. Где-то мне уже доводилось видеть этот адрес… Но где?
Она встала и принялась ходить взад-вперед перед камином с такой скоростью, что парчовая шаль на ее плечах затрепетала, словно вот-вот готовые раскрыться крылья. Решив воспользоваться ее задумчивостью, я окинула взглядом квартиру. После того как нас оставил мистер Хоуп, мы прошли чуть вперед, свернули за угол, вошли в дом, а затем, преодолев четыре лестничных пролета, поднялись на третий этаж. Не без облегчения я обнаружила, что квартира Ирен чисто прибрана и дышит уютом.
И все же Ирен чуть притушила пламя в газовом светильнике и настольной лампе – то ли для того, чтобы скрыть скромную обстановку, то в силу некой иной причины, непостижимой для меня. Насколько я уже поняла, Ирен Адлер обожала производить на людей впечатление. Гостиная была заставлена мебелью и разными предметами из экзотических стран, окружившими нас, словно толпа старых друзей.
После того как мы пришли, Ирен удалилась к себе в спальню, где сменила уличную одежду на красный шелковый восточный халат, который сделал бы честь любому представителю семейства Борджиа и особенно хорошо смотрелся бы на Лукреции.
– Бейкер-стрит… – Ирен уставилась на газовую лампу под потолком, не отдавая себе отчета в том, сколь экстравагантное зрелище она собой представляет. – Я совершенно уверена, что видела этот адрес раньше, в каком-то другом газетном объявлении.
– Это рядом с Риджент-стрит, – услужливо подсказала я.
– Мне известно, где находится Бейкер-стрит; я хочу понять, что за объявление я видела.
– Скорее всего, объявление давал доктор. Он там принимает пациентов.
– А почему так далеко от Харли-стрит?
– Доктор начинающий, пациентов мало, – пожала плечами я.
– Браво, Нелл. У тебя талант, пусть и небольшой, к логическому анализу.
– Меня еще никто прежде не называл "Нелл".
– Осмелюсь заметить, напрасно. Ты просто идеальная Нелл.
– Не понимаю, что ты этим хочешь сказать, – потупилась я.
– Ну вот видишь! – рассмеялась Ирен. – Именно так и сказала бы идеальная Нелл. Кроме того, ты тоже произносишь мое имя в уменьшительной форме.
– Ничего подобного!
– Ну как же. Ты называешь меня Айрини, а ведь, согласно американским правилам, мое имя произносится как Эрин.
– Какая глупость. С какой стати правильное английское произношение твоего имени должно считаться его уменьшительной формой?
– Да ладно, я не обижаюсь, – махнула рукой моя новая подруга. – Французы меня называют Ирен, а русские Ириной. Я тебе разрешаю звать себя Айрини. Буду привыкать к континентальному выговору. Надеюсь, мне это пригодится в актерской карьере.
– Англия – остров, а не континент, – поправила я, сама не понимая, как так получилось, что мне, возмутившейся столь вольным обращением с собственным именем, теперь приходится самой защищаться.
Ирен улыбнулась в знак того, что конфликт исчерпан и больше на эту тему она не желает разговаривать, после чего постучала пальцем по газетной вырезке:
– Вернемся к нашему доктору Уотсону. А что, если он просто живет на Бейкер-стрит?
– А почему бы и нет? Место вполне приличное, не то что…
– Не то что улица, на которой живу я? Тебе не удалось скрыть нотку неудовольствия, прозвучавшую в твоем голосе. Я не только люблю наблюдать за людьми, я еще обожаю их внимательно слушать.
– Не пойми меня правильно, я очень тебе благодарна, – смутилась я. – Тебе хотя бы есть где переночевать…
– Как ты думаешь, почему я предложила тебе пожить со мной?
– Ты знала, что мне некуда податься?
– Об этом я догадалась; впрочем, как часто бывает, от догадки до знания всего один шаг. Ты со своим потертым саквояжем выглядела такой одинокой, такой несчастной… Если бы я отказала тебе в приюте, поверь, Нелл, тебя ждало бы нечто куда более страшное, чем ночлег в такой скромной квартире, как у меня.
– Я никогда не говорила…
Ирен покачала головой и, оставив клочок газеты на столе, скользнула в спальню. Вернулась она со знакомым бумажным пакетом.
– Нас ждет горячий ужин, – объявила она, принявшись раскладывать нашу добычу у каминной решетки.
При виде подогревающихся булочек я чуть не захлебнулась слюной, но постаралась сдержаться:
– Ирен, ешь сама. Я… Я не могу.
– То есть ужинать ты не будешь?
– Ты же сама сказала, что ты такая же бедная, как и я.
– Не совсем. Мне, по крайней мере, есть где жить. И что скушать на ужин. А еще у меня есть вот что, – она выхватила из-за спины бутылку, – столовое вино! Пусть и дешевое, но другого все равно нет. Я берегла его для особого случая.
– Я… я не употребляю алкогольные напитки.
Ирен ловким движениям ввинтила в пробку грозно поблескивающий стальной штопор и отточенным жестом выдернула ее.
– Думаю, голубушка, сегодня тебе имеет смысл сделать исключение, хотя бы из медицинских соображений. Что за денек выдался! Особенно у тебя. Сначала тебя чуть не обокрали, потом ты стала соучастницей кражи, а под конец повстречалась с убийцей.
– Смеешься?
– А почему бы и нет? – беспечно ответила Ирен. – Кто-то же должен смеяться. Да будет тебе, Нелл. Мы не властны над событиями. Не размышляй о том, что ты могла бы сделать, распорядись судьба иначе, и делай то, что тебе представляется здравым в данных обстоятельствах.
– То есть?
– Ешь, пей, а если не получается веселиться, забудь хотя бы до завтра о своих трудностях.
– То есть ты советуешь не думать о будущем? Интересная философия.
– Большинство философов о будущем как раз не думают. Они предпочитают жить прошлым, пережевывая былые грехи и печалясь об упущенных возможностях, пока им не остается одна-единственная надежда – на рай после смерти. Лично я предпочитаю ад – там, по крайней мере, меня ждет занятная компания. Вот, попробуй пшеничную булочку, она, кажется, уже основательно прогрелась.
– Не буду! Ирен, всего несколько часов назад я своими ушами слышала, как ты уверяла несчастного человека, что за ним с небес наблюдает его возлюбленная Люси…
– Чушь, – с набитым ртом отозвалась моя знакомая, отправив в рот булочку, от которой отказалась я.
– Прошу прощения?
– И правильно делаешь, коли повторяешь подобный вздор, – снисходительно заметила она. – Пойми, Нелл, я сказала несчастному дураку ровно то, что он хотел услышать. Какой смысл спорить с умирающим? Он и так скоро обо всем сам узнает. Хлебни вина. Настоятельно тебе это рекомендую.
То ли от потрясения, то ли оттого, что мне захотелось смочить пересохшее горло, я взяла в руки бокал и пригубила вина.
– Ирен, но как же так… Неужели ты клонишь к тому, что не веришь в рай… в Бога?
– Скажем иначе: я верю в человечество. По крайней мере, в его часть. – Неожиданно моя собеседница улыбнулась: – Ты, лапочка, дочка священника и считаешь себя обязанной нести слово Божье, но не забывай, что находишься в обществе певички. Не жди от меня, что я стану серьезно, безо всякого шутовства рассуждать о столь серьезных вещах. Какая разница, о чем думаешь; главное – верить в то, что думаешь. Согласна?
– Да, – кивнула я, чувствуя, как мои щеки в свете горящего в камине огня наливаются румянцем. Я сделала еще один глоток прохладного сухого вина и, почувствовав, как моему горлу становится легче, отправила в рот бутерброд с огурцом.
– Так вот, я думаю, что тебе некоторое время следует пожить у меня, – продолжила Ирен, подхватив с каминной решетки еще одну булочку.
– У меня нет денег.
– Так и у меня нет, – весело отозвалась она. – Ничего, найдешь работу. Лично я считаю, что наша встреча с мистером Хоупом – добрый знак, ведь его фамилия переводится как "надежда". Ты, наверное, знаешь, что мы, театральный люд, – народ суеверный. Послезавтра прослушивание в Хопвельском театре. Может, мне дадут роль. Ты тоже подыщешь себе место.
– Боюсь, что нет. – Я громко икнула, отчего у меня вылетело из головы, что я собиралась сказать дальше.
– Подыщешь, куда ты денешься.
– У меня нет рекомендации с последнего места работы. Все те рекомендательные письма, что у меня имеются, я получила, когда служила гувернанткой.
– Нашла о чем переживать. Нет рекомендации? Да я ее тебе сама напишу! – Ирен подвернула рукав халата и потянулась за пером.
Я снова икнула, и на этот раз звук оказался пугающе похож на всхлип.
– Ну что ты, Нелл… – огорчилась Ирен. – Слушай, Пенелопа, я не хотела тебя расстраивать. Не хочешь, чтобы я тебе написала поддельное рекомендательное письмо, – не буду. Хотя могла бы, да такое, что комар носа не подточит… Ладно, шучу.
– У меня нет рекомендации, потому что меня… меня уволили.
– Ну и что? Многих увольняют, на этом жизнь не заканчивается.
– Меня уволили за… кражу! – Ужасное слово наконец сорвалось с моих губ, оставив гадкое ощущение во рту. Я поспешила от него избавиться, сделав еще один глоток вина.
Ирен откинулась в кресле с выцветшей обивкой, став настолько поразительно похожей на одну из печальных дам, чьи портреты писал Бёрн-Джонс , что я даже удивилась, когда она заговорила:
– Рассказывай.
Я и рассказала. История была хоть и грязной, но достаточно простой. Универмаг Уитли, располагавшийся на Вестбурн-Гроув в Бэйсуотере, предлагал своим покупателям, основная масса которых приезжала не в частных экипажах, а в общественных омнибусах, невероятный выбор самых разных товаров. Владелец Уильям Уитли сперва занимался исключительно продажей тканей, но потом он скупил близлежащие лавки и магазины, открыв огромный торговый центр с товарами на любой вкус. "У меня вы найдете все, что вы хотите", – говорил он, фактически равняя себя с Господом Богом. Так, по крайней мере, казалось лично мне.
– Какой ужас, – достаточно неискренне пробормотала Ирен.
– Мы, продавщицы, – продолжала я, – проживали в общежитии рядом с торговым центром на Хатерли-Гроув, по два-три человека в комнате. Кормили нас каждый день кроме воскресенья в столовой, располагавшейся в подвале универмага. По воскресеньям, согласно правилам, нам разрешалось возвращаться в общежитие только к вечеру, оставаться дома было нельзя. Лично я проводила время в парке. Когда мы устраивались на работу, то подписывали соглашение, согласно которому и мы сами могли уйти, и нас могли уволить безо всякого предупреждения и без рекомендательных писем.
– Получается, жили вы как на иголках, – заметила Ирен, хлебнув вина, которое было под цвет ее кроваво-красного халата.
– Конечно. Я, разумеется, никогда не нарушала правил, установленных мистером Уитли.
– Ну разумеется.
– Вот только…
– Ага, насколько я понимаю, мы добрались до самой сути, – подалась вперед Ирен, – твоей кражи.
– Не моей, а Лиззи!
– Лиззи?
– Ее звали Лиз Чик. Жуткая девушка, простолюдинка. Ума не приложу, как ее вообще взяли на работу в универмаг. Она меня с самого начала невзлюбила. Покупатели всегда оставались довольны мной, а еще я ни разу не нарушила распорядка. Лиззи же за время своей работы нарушила все сто семьдесят шесть правил, только ее ни разу не поймали. Бывало так, что ее нарушений не замечали, а бывало, что она и попадалась, только у той продавщицы, что проявляла внимательность, рыльце тоже было в пуху. Так что Лиззи ей и говорила: мол, я буду молчать о твоем проступке, и ты о моем держи язык за зубами.
– Да ваша мисс Лиз – настоящий политик.
– Лгунья она – вот кто, – с жаром возразила я. Ирен приподняла бровь, но меня уже было не остановить. – Я видела достаточно, чтобы хорошенько усвоить: если покупательница принимается с излишним интересом рассматривать товар и оставляет свою сумочку хотя бы на короткое время без внимания…
– У нее что-нибудь пропадает, – закончила за меня Ирен. – Банкнота тут, пара монет там…
– Да, именно так. Уитли нанял охранников приглядывать за посетителями, чтобы они нас не обворовывали, но никто и не думал следить за продавщицами. Некоторое время мне казалось – я вообще единственная замечаю проделки Лиззи. Я не знала, что делать, и, пока ломала голову, размышляя над тем, что мне велит в данной ситуации долг…
– Она свалила свою вину на тебя. У тебя в кровати под матрасом нашли краденое, потом тебе стали грозить полицией. И не успела ты, оскорбленная невинность, раскрыть рот, чтобы возразить, как оказалась на улице.
– Ты что, тоже работала у Уитли? – изумилась я.
Ирен искренне рассмеялась: