"В Антверпене должно быть с десяток тысяч ювелиров, - подумал я. - Мешочки выглядят далеко не новыми - по крайней мере, им не несколько недель. И все-таки лучше выяснить".
Оставив себе один из мешочков, я положил другой назад в шкатулку и закрыл ее, а утром отвез свою невзрачную находку в Лондон и через международную справочную узнал телефон Якоба ван Экерена.
Из Антверпена мне ответили то ли по-голландски, то ли по-фламандски, и я попробовал объясниться на французском:
- Je veux parler avec monsieur Jacob van Ekeren, s'il vous plait.
- Ne quittez pas.
Я подождал, как мне было предложено, и другой голос мне ответил уже на французском, в котором мои познания были весьма ограниченны.
- Monsieur van Ekeren n'est pas ici maintenant, monsieur.
- Parlez-vous anglais? - спросил я. - Я говорю из Англии.
- Attendez.
Подождав еще немного, я наконец с облегчением услышал, как на чисто английском меня спросили, чем мне могут помочь.
Я объяснил, что звоню из Лондона, из компании "Саксони Фрэнклин лимитед", занимающейся импортом драгоценных камней.
- Чем можем быть вам полезны? - любезно и беспристрастно спросил меня мужской голос.
- Вы занимаетесь шлифовкой необработанных бриллиантов? - напрямик поинтересовался я.
- Да, разумеется, - ответили мне. - Однако для того чтобы стать нашим клиентом, вам необходимо представить рекомендательные письма и поручительства.
- Гм... А разве "Саксони Фрэнклин лимитед" уже не является вашим клиентом? - спросил я. - Или, может быть, Гревил Саксони Фрэнклин? У меня очень важное дело.
- Будьте любезны, ваше имя?
- Дерек Фрэнклин. Я - брат Гревила.
- Одну минуту.
Через некоторое время он вернулся и сказал, что скоро перезвонит мне, чтобы дать ответ на мой вопрос.
- Благодарю вас, - сказал я.
- Pas du tout. - Оказывается, он еще и говорил на двух языках.
Положив трубку, я попросил Аннет и Джун, сновавших вокруг меня с деловым видом, поискать в картотеке Гревила имя Якоб ван Экерен.
- Взгляните, может быть, в компьютере есть какое-нибудь упоминание об Антверпене, - добавил я, обращаясь к Джун.
- Опять все эти алмазы!
- Да. Адрес ван Экерена - Пеликанстраат, 70. Аннет сосредоточенно сдвинула брови.
- Это же бельгийский аналог лондонского Хэттон-Гарден, - воскликнула она.
Я не очень обрадовал их своей просьбой, отрывая от повседневной работы, но вскоре Аннет уже сообщила мне, что никакого Якоба ван Экерена в картотеке не значится, однако в офисе имеется информация только шестилетней давности, а более старая документация хранится на складе в подвале. Джун, заскочив в комнату, сказала, что компьютер ничего не выдал ей ни о ван Экерене, ни о Пеликанстраат, ни об Антверпене.
Собственно говоря, в этом не было ничего удивительного. Если бы Гревил хотел, чтобы информация о его операции с алмазами стала всеобщим достоянием в офисе, он бы ничего не скрывал. "Весьма странно, что это не так", - думал я. Был бы на месте Гревила кто-то другой, его можно было подозревать в каких-то махинациях, но, насколько я знал, Гревил всегда вел дела с честью и благородством, о чем свидетельствовали те, похожие на молитву, строки.
Зазвонил телефон, и Аннет взяла трубку.
- "Саксони Фрэнклин", добрый день. Она послушала, что ей ответили.
- Дерек Фрэнклин? Да, одну минуту. Взяв трубку, я услышал все тот же ровный франко-англоговорящий голос из Бельгии. Я нисколько не сомневался, что в перерыве между двумя нашими телефонными разговорами говоривший узнавал наш номер через международную справочную, чтобы удостовериться в том, что я был именно тем человеком, за которого себя выдавал. Ну что ж, разумно. Я бы поступил точно так же.
- Мистер Якоб ван Экерен ушел на пенсию, - сообщил он. - Я его племянник, Ханс. По имеющейся у нас информации, на протяжении последних шести-семи лет мы не имели деловых контактов с вашей фирмой. Однако я не могу вам ничего сказать по поводу того, что было раньше, когда делами ведал мой дядя.
- Понятно, - ответил я. - Не могли бы вы поинтересоваться на этот счет у вашего дяди?
- Пожалуйста, если угодно, - вежливо отозвался он. - Я уже звонил ему домой, но, видите ли, они с тетей уехали до понедельника, и их служанка не знает куда. - Он помолчал. - А не могли бы вы мне сказать, в чем, собственно, дело?
Я объяснил, что мой брат скоропостижно скончался и оставил много незавершенных дел, в которых я пытаюсь разобраться.
- Мне попались название и адрес вашей фирмы. Я сейчас пытаюсь дозвониться всюду, куда можно, чтобы все узнать.
- В понедельник я обязательно поговорю со своим дядей. - В его голосе послышалось сочувствие. - И непременно перезвоню вам.
- Я вам крайне признателен.
- Не стоит благодарности.
"Дядя, - мрачно подумал я, - вряд ли расскажет что-нибудь интересное".
Я пошел и открыл сейф, сказав Аннет, что Просперо Дженксу нужны все шпинели.
- Он говорил, что у нас есть кусок горного хрусталя, похожий на Эйгер.
- На что?
- На горную вершину. Как Монблан.
- Ах да.
Она пошла вдоль рядов коробок и отыскала среди них одну довольно тяжелую, стоявшую в противоположном конце почти в самом низу.
- Вот он, - сказала она, водрузив ее на полку и сняв крышку. - Красота.
Занимавший всю коробку "Эйгер" лежал на боку и имел настолько бугристую основу, что его нельзя было поставить, но, глядя на прозрачные срезы и грани, представляя их сверкающими алмазным блеском в лучах солнца, как задумано Дженксом, можно было не сомневаться, что горный хрусталь составил бы основу фантазии, достойной своего названия.
- Цена нами уже установлена? - спросил я.
- Вдвое больше его стоимости, - бодро сообщила она. - Плюс налог, плюс упаковка и перевозка.
- Он хочет, чтобы ему все передали с посыльным.
Она кивнула.
- Он всегда так просит. Джейсон все перевозит на такси. Предоставьте это мне, я обо всем позабочусь.
- И еще нам надо переложить тот жемчуг, что мы получили вчера.
- Да, конечно.
Она отправилась за жемчугом, а я продолжил то, чем занимался накануне, будучи почти уверен, что мои поиски напрасны, но тем не менее не отказываясь от своих намерений. Аннет вернулась с жемчужинами, которые хоть на этот раз были уложены в пластиковые пакетики с завязками, а не в дурацкие открытые бумажные конверты, и, пока она пересчитывала и складывала новые поступления, я продолжал просматривать старые.
Коробки с жемчужинами всех размеров. Никаких алмазов.
- Вам что-нибудь говорит формула CZ? - между делом спросил я Аннет.
- CZ - это кубический циркон, - тут же ответила она. - Мы продаем их в больших количествах.
- А это... это не искусственный бриллиант?
- Это синтетический хрусталь, очень похожий на бриллиант, - объяснила она, - но примерно в десять тысяч раз дешевле. Если он вставлен в перстень, разница почти незаметна.
- Неужели? - удивился я. - В это трудно поверить.
- Мистер Фрэнклин говорил, что многие ювелиры не могут определить на глаз. По его словам, лучше всего вытащить камень из оправы и взвесить.
- Взвесить?
- Да. Циркон гораздо тяжелее бриллианта, так что один карат циркона меньше бриллианта в один карат.
- CZ равно С, умноженное на 1, 7, - медленно произнес я.
- Верно! - удивленно воскликнула она. - Откуда вы знаете?
Глава 9
В полдень, когда я, закончив свои безрезультатные поиски, закрыл крышку последней коробки с нежно переливавшимися цветами радуги опалами из Орегона, сидел в кабинете Гревила и читал распечатку Джун об основах бизнеса, постигая схему денежного оборота, заканчивавшегося справедливым итогом. Аннет, в ежедневные обязанности которой входил перевод денег в банк, дала мне на подпись пачку чеков. Я подписал их с ощущением, что делаю это не по праву. Затем она принесла мне дневную корреспонденцию, требовавшую определенных решений, и я разобрал ее, преодолевая внутреннее сопротивление.
Было несколько звонков от ювелиров, узнавших из утренних газет о смерти Гревила. Аннет, уверяя их, что это не означает закрытия предприятия, говорила более убедительно, чем выглядела.
- Все говорят, что Ипсуич слишком далеко, но мыслями они будут там, - сообщила она.
В четыре часа позвонил Эллиот Трелони и сказал, что ему удалось узнать, кто та леди, которая не желала слышать имя Гревила в своем доме.
- На самом деле это грустная история, - с усмешкой сказал он, - и смеяться тут, вероятно, нечему. Она не простила и не простит Гревилу то, что он отправил ее великосветскую доченьку на три месяца в тюрьму за то, что та продала кому-то из своих дружков кокаин. Ее мать была на суде, и я помню, как она давала репортерам интервью после заседания. Мать никак не понимала, почему продажа кокаина приятелю считалась противозаконной. Разумеется, торговцы наркотиками - презренные негодяи, но продать знакомому - совсем другое.
- Если закон тебя не устраивает, не обращай на него внимания, он тебя не касается.
- Что вы говорите?
- Это Гревил писал в своей книжке.
- Ах да. Кажется, Гревил узнавал телефон матери, чтобы предложить ей возможные варианты реабилитации дочери, но та не захотела его слушать. Знаете что, - он немного помедлил, - вы мне позванивайте, хорошо? Встретились бы как-нибудь за рюмочкой в "Рук-энд-Касл", а?
- Хорошо.
- И сообщите мне сразу же, как найдете эти записи.
- Обязательно, - заверил я.
- Я говорил вам, мы хотим остановить Ваккаро.
- Я все обыщу, - пообещал я. Положив трубку, я спросил о них у Аннет.
- Записи о судебных процессах? - удивилась она. - Нет-нет. Он никогда не приносил ничего подобного в офис.
"Точно так же, как никогда не покупал алмазов, - сдержанно добавил про себя я, - о которых не было и намека ни в перечнях, ни в описях".
Из стола вновь донесся приглушенный настойчивый сигнал. На моих часах было двадцать минут пятого. Протянув руку, я открыл ящик, и сигнал, как и в прошлый раз, тут же умолк.
- Что-нибудь ищете? - спросила Джун, залетая в комнату.
- Нечто вроде электронных часов с будильником.
- Это наверняка всемирные часы, - сказала она. - Мистер Фрэнклин пользовался ими, чтобы не забыть позвонить, например, поставщикам в Токио.
Я рассудил, что, поскольку мне нечего будет сказать токийским поставщикам, сигнал вряд ли нужен.
- Вы хотите, чтобы я послала в Токио факс и сообщила, что все дошло благополучно? - спросила она.
- Вы обычно это делаете? Она кивнула.
- Они беспокоятся.
- Тогда, пожалуйста, сообщите им. Когда Джун ушла, в дверях возникла рыжая шевелюра Джейсона, и он без всякого намека на нахальство сообщил мне, что отвез товар Просперо Дженксу и вернулся с чеком, который уже передал Аннет.
- Спасибо, - безразличным тоном ответил я.
- Аннет велела передать вам, - сказал он, посмотрев на меня ничего не выражающим взглядом, и удалился. "Удивительный прогресс", - отметил про себя я.
В тот вечер, когда все ушли, я остался один и стал не спеша осматривать владения Гревила в поисках тайников, которые требовали смекалки, хитрости и постоянно вводили в заблуждение.
Я был просто не в состоянии осмотреть сотни ящичков в помещениях склада и пришел к выводу, что он вряд ли мог бы ими воспользоваться, потому что Лили или кто-то другой могли запросто наткнуться на то, о чем знать им не следовало. "В этом-то и была основная проблема", - решил я в конце концов. Гревил, согласно своим принципам, не поощрял разграничение на "свое" и "чужое", но это правило распространялось и на него, и его сотрудники привычно заскакивали к нему в кабинет при малейшей необходимости.
Постоянно не давала покоя назойливая мысль о том, что, если Гревил и оставлял хоть какие-то координаты бриллиантов в офисе, они могли исчезнуть вместе с "кудесником-взломщиком", и мне просто нечего было искать. Я и в самом деле не нашел ничего, что могло бы принести малейшую пользу. После часа бесплодных поисков я запер все, что запиралось, и спустился во двор, чтобы найти Брэда и отправиться домой.
* * *
Рассвет в день похорон Гревила был ясным и холодным, и, когда взошло солнце, мы уже направлялись на восток. Поездка в Ипсуич заняла в общей сложности три часа, и мы приехали в город, имея большой запас времени на поиски машины Гревила.
Все попытки выяснить что-нибудь через полицию оказались безрезультатными. Они не брали на буксир, не отвозили и не штрафовали за просроченную стоянку ни один старый "Ровер". Они не видели машину с таким номером ни на городских магистралях, ни на автостоянках, однако, по их словам, это еще ничего не значило. Розыск машины не входил в их первоочередные обязанности, поскольку она не была украдена, но, если вдруг... они сообщат мне.
По дороге я объяснил Брэду принцип действия "машиноискателя" и дал в придачу карту городских улиц.
- Очевидно, когда нажмешь эту красную кнопку, у машины зажгутся фары и зазвучит сигнал, - сказал я. - Так что ты веди машину, а я буду нажимать, идет?
Он удивленно кивнул, и мы начали свои несколько необычные поиски из центра города, вблизи того места, где умер Гревил, медленно проезжая по улицам, сначала к северу, затем к югу, и отмечая их на карте. Во многих жилых кварталах машины стояли возле домов одна за другой, но нигде мы не услышали свистка сигнала. Мы проезжали общественные стоянки, автостоянки возле магазинов и перед вокзалом, но нигде не увидели зажженных фар. "Роверы-3500" встречались довольно редко, и, когда нам попадался очередной, мы останавливались, чтобы посмотреть на номер, даже если машина и не была серого цвета, но автомобиля Гревила мы среди них так и не нашли.
Мною все сильнее овладевало чувство глубокого разочарования. Я серьезно рассчитывал отыскать эту машину. По мере того как время приближалось к двум часам, я все больше укреплялся во мнении, что мне не стоило так затягивать с поисками - следовало заняться ими сразу же после смерти Гревила. "Однако в прошлое воскресенье я был просто не в состоянии начать их, да и узнал-то я, что нужно искать нечто ценное, только во вторник", - думал я.
Даже сейчас меня не покидала уверенность, что Гревил не мог оставить алмазы в каком-то легкодоступном месте, но приезжал же он зачем-то в Ипсуич... а вдруг?
Крематорий располагался в саду среди аккуратно рассаженных розовых кустов. Брэд подвез меня к самому входу и поехал где-нибудь перекусить. Мне навстречу вышли двое мужчин в черных костюмах и с соответствующим выражением лица. Один представился владельцем похоронного бюро, в которое я обращался, другой - сотрудником крематория. Сообщив мне, что прислано множество цветов, они спросили, какие положить на гроб.
Несколько озадаченный, я последовал за ними, и мы пришли в длинную крытую аркаду, находившуюся возле здания. Там возле своих венков стояли одна-две группы скорбящих людей.
- Вот цветы для мистера Фрэнклина, - сказал сотрудник крематория, показывая на длинные ряды необыкновенно ярких, разноцветных букетов, полных жизни в этом владении смерти.
- Это все для него?! - воскликнул я в изумлении.
- Да, их приносили все утро. Какие положить внутрь, какие - на фоб?
Я заметил, что на букетах были карточки.
- Я тоже прислал цветы от себя и наших сестер, - сказал я с некоторой неуверенностью. - На карточке должно быть написано Сьюзан, Миранда и Дерек. Я хочу, чтобы вы положили их.
С сочувствием взглянув на мои костыли, сотрудник крематория и владелец похоронного бюро решили помочь мне найти цветы, а мне первым делом попалась на глаза не та карточка, что я искал, а другая, от которой у меня перехватило в горле.
"Я думаю о тебе каждый день в четыре двадцать, любимый. К.".
Карточка была прикреплена к розам ярко-красного цвета, которые стояли с папоротником в темно-зеленой вазе. Двенадцать благоухающих цветов. "Дазн Роузез означает "дюжина роз", - подумал я. - Боже мой!"
- Нашел, - донесся до меня голос владельца похоронного бюро, который держал в руках большой букет розовых и красновато-коричневых хризантем. - Вот, пожалуйста.
- Прекрасно. Мы положим еще эти розы и тот венок, что возле них, - он от сотрудников его компании. Хорошо?
Похоже, они согласились со мной. После мучительных раздумий Аннет и Джун, позвонив из офиса, сказали, что сошлись на исключительно белых цветах. Они взяли с меня обещание, что я обращу на цветы внимание и удостоверюсь в том, что они красивы.
Мы решили, что всем сотрудникам лучше остаться в офисе, поскольку работа шла "весьма оживленно, однако по потупленному взору Джун я мог судить, что ей бы хотелось поехать.
Я поинтересовался у работника крематория, кем были присланы все остальные цветы. Он ответил, что от деловых партнеров, а карточки он соберет и отдаст мне.
Впервые я задумался над тем, что, вероятно, мне надо было отвезти тело Гревила в Лондон, чтобы дать возможность его друзьям и коллегам попрощаться с ним, но в течение последующего необычайно тихого получаса я нисколько не пожалел об этом. Священник, приглашенный похоронным бюро, поинтересовался, хочу ли я прослушать всю службу, поскольку оказался единственным присутствующим на похоронах, и я сказал "да", это полностью отвечало моменту и настроению.
Слушая его негромкий монотонный голос, я видел, как из высоких окон, расположенных на одной стене, на гроб с цветами падали солнечные лучи, и думал о Гревиле, но не о том, как я помнил его живым, а скорее, о том, чем он стал для меня за прошлую неделю.
Его жизнь окутала меня подобно спустившейся на плечи мантии.
За понедельник, вторник, среду и четверг я узнал о его работе столько, что уже никогда это не забуду. Доверие людей, полагавшихся на него, распространилось теперь и на меня. В какой-то степени этим объяснялось и желание его друга Эллиота Трелони посидеть в баре со мной вместо Гревила. Кларисса Уильяме послала цветы, зная, что я увижу их, стремясь напомнить о себе, если я уже забыл. Николас Лоудер пытался использовать меня в интересах своей конюшни. Просперо Дженкс скоро будет наседать по поводу бриллиантов для своей "фантазии", а предоставленная банком ссуда зависла точно грозовая туча и омрачала мои мысли.
Гревил покоился в гробу. Он вовсе не планировал, чтобы все случилось именно так.
"Благородный человек", - думал я, мысленно повторяя строки его молитвы, поскольку они, казалось, полностью соответствовали моменту. "Пусть я буду чист от бесчестных помыслов. Пусть мужество не оставляет меня в моих поступках. Пусть обретет смирение душа моя". Не знаю, насколько ему удалось последнее, мне это пока было недоступно.