- Это старинный амулет, - объяснил я. - Для защиты.
Она надела цепочку, заправила внутрь.
- Спасибо, - прошептала она, обняла меня и впилась в губы.
Я ощутил, как у меня закружилась голова от пьянящего аромата свежих цитрусов, ванили и мускуса. Она не соблазняла, демонстрировала безоговорочную власть. Она могла приказать мне спрыгнуть с маяка, и я бы с удовольствием это проделал.
Гости стали постепенно собираться, Сильвестр, бросая на меня изучающие взгляды, отвел на место. На средней палубе находился просторный салон, у окон располагались круглые столики, застеленные бело-синей скатертью с тонким фарфором и выстроившимися в ряд бокалами, окна задрапированы бежевыми портьерами. В передней части я увидел на небольшом возвышении белый рояль, микрофон, ударные и понял, что предстоит выступление музыкантов. По залу, боковым проходам, дефилировали гости. Я успокоился, одеты они были, кто во что горазд, по крайней мере, я не выглядел здесь белой вороной.
Со мной сидело четыре человека - двое мужчин, две женщины в вечерних нарядах, с обнажёнными плечами и низким декольте. Нас представили друг другу, но их имена мне ни о чем не говорили. Они брезгливо осмотрели меня, будто в их общество случайно затесался грязный бродяга, и начали мило болтать о светских вечеринках в Москве, показах мод. О том, что некий издательский дом поменял команду ивентмейкеров (Бог его знает, что это такое) и поручил проведение важного мероприятия промоутеру-новичку (в задницу эти англицизмы), который естественно не справился, поэтому никому не понравилось. На что молодой человек, одетый в полосатый пиджак и гавайскую рубашку, возразил, что он присутствовал на том мероприятии, и все было ОК. Особенно стильная видеозаставка и приличная работа по театральной разводке (не имею ни малейшего представления, что это такое). Принесли закуску - коктейль из креветок, на сцену выскочил Сильвестр. Он постучал по микрофону и манерно объявил:
- Сегодня у нас большой праздник! День рожденья одной из ярчайших звезд на небосклоне российского искусства. Самой очаровательной, милой, любимой всеми и самой талантливой актрисе и певице!
Все захлопали, на эстраду вышла европейская знаменитость, исполнил свой хит, а присутствующие за моим столом отпускали скабрёзные шуточки в отношении его потасканного вида, севшего голоса и мешковатого костюма. Больше всех старалась Эльвира Дурыгина с вытянутым лошадиным лицом, одетая в слишком открытое платье, безвкусно украшенное стразами, которое навязчиво демонстрировало её накаченную силиконом грудь и выпирающие ключицы. Европейскую звезду сменила российская - исполнитель блатняка, под гитару он прохрипел пару хитов и ушёл под громкие аплодисменты. Незаметно скользящие по проходу официанты принесли очередное блюдо - томатный суп-пасту и присутствующие за столиком перешли к обсуждению остальных гостей, не щадя никого, ни молодых, ни старых, ни мужчин, ни женщин. Когда Эльвира перешла к Верхоланцеву, я напрягся в ожидании, что она пройдётся по Милане. Но Дурыгина увлечённо трещала о поместье, выстроенном на десяти гектарах под Самарой, с конюшней на дюжину рысаков, теннисным кортом, часовней, и лесными угодьями в двести тысяч гектаров, где режиссёр устраивает настоящие охотничьи побоища.
- Можете представить - вся жители близлежащей деревеньки на него корячатся! - проговорила жеманно Эльвира, будто реально переживала за несчастных сельчан.
Я представил, что она за всю свою жизнь, не подняла ничего тяжелее ридикюля с побрякушками, и спокойно пояснил:
- Насколько я знаю, все довольны, потому что там работы вообще нет никакой. А тут, какой-никакой заработок.
Эльвира взглянула на меня с осуждением, будто я сморозил глупость. Вздёрнув носик, она демонстративно повернулась к спутнику. Я сжался в комок, когда Сильвестр объявил выступление Миланы. Она вышла к микрофону, улыбнулась и запела весёлую песенку, изящно двигаясь в такт. Когда она закончила, Эльвира ехидно проворчала:
- Старая кляча, не в состоянии открытое платье надеть, сиськи, небось, так обвисли, смотреть на не что, и морщины не знает, как скрыть. Неужели Вершок не в состоянии оплатить пластику дражайшей половине?
Мне безумно захотелось врезать по физиономии мерзкой бабе так, чтобы она свалилась под стол. С огромным трудом взяв себя в руки, я отчеканил:
- Я снимаюсь вместе с Миланой, выглядит она великолепно. Молодые девушки позавидовали бы ее прекрасной коже и бюсту, - добавил я, пристально глядя в лицо желчной собеседницы. - На съёмках произошёл несчастный случай, она сильно поранилась, поэтому в закрытом платье.
Эльвира смерила меня гневным взглядом, презрительно хмыкнув, она поджала пухлые, накаченные губки, и отвернулась.
- А вы, простите, кого играете? - поинтересовался спутник девицы, которого представили, как Альберта Сверчкова.
- Я заменил Григория Северцева, играю Франко Лампанелли, - ответил я.
- Правда? - недоверчиво протянул он, оглядев меня. - Ну и как вам работать с Верхоланцевым? - поинтересовался он. - Лютует, как Иван Грозный?
- Я этого не заметил, все идёт в рабочем порядке.
- А вы раньше где-то снимались? - спросил он.
- Нет, нигде не снимался, служу в драматическом театре. В Саратове.
- Интересно-интересно, и сразу главная роль? - язвительно проговорил он.
- У меня эпизодическая роль, главную играет Игорь Мельгунов.
- О, Игоречек! Лучший российский актёр, - желчно воскликнула она. - Я слышала, он и своего дружка притащил на съёмки. Правда?
- Меня такие вопросы не интересуют, - бросил я.
- Не интересует? Ещё бы, - пробурчала Эльвира, лицо источало нескрываемое презрение.
Официанты принесли следующее блюдо - трубочки из лосося с чёрной икрой, украшенные свежими огурцами и перцем. Все увлеклись едой, я вздрогнул, когда услышал знакомый голос:
- Олег, исполни что-нибудь.
Рядом стояла Милана, лукаво улыбаясь. Я отрицательно покачал головой, склонившись над тарелкой, мне было страшно опозориться перед гостями, с яркими представителями которых познакомился только что. Я ощутил, как запылало лицо - совершенно не стесняясь присутствия гостей и мужа, Милана опустила мне руки на плечи. Прошептав на ухо: "Олежек, не стесняйся", нежно прикоснулась губами к щеке. Подняв глаза, я заметил широко раскрытые глаза Эльвиры, в которых светилась зависть и раздражение. Она только что убедилась, что я не случайный гость на этой вечеринке. Я уверенно встал, отдёрнул пиджак, легко вспрыгнув на эстраду, сел за рояль. Я знал, что исполню. И пусть меня закидают тухлыми яйцами. Я поправил микрофон над роялем, и опустил руки на клавиатуру.
Пустым обещаньям и сказкам не верьте,
И Спас не спасёт от сумы да тюрьмы,
Но Жизни на свете чуть больше, чем смерти,
И Света на свете чуть больше, чем тьмы.И пусть испытанья сулит нам дорога,
Пусть новым прогнозом пугают умы,
Но дьявола, все же, чуть меньше, чем Бога,
И света на свете чуть больше, чем тьмы.
Я закончил, бросил напряжённый взгляд в зал, и заметил растерянные глаза гостей, которые лишь через мгновение разразились аплодисментами. Милана подошла ко мне, обвив руками за шею, поцеловала в щёку. Взяв меня за руку, подвела к микрофону и представила:
- Олег Верстовский! Человек, благодаря которому я родилась заново!
Все вновь захлопали, я посмотрел на столик, стоящий у самой эстрады, за которым восседали продюсер с главрежем. Верхоланцев утирал глаза платочком, видно уже здорово набрался. Он помахал мне рукой, приглашая за столик. Я спустился вниз. Милана села напротив меня.
- Давай, Олег выпьем с тобой! - наливая в стопку из хрустального графина, предложил Верхоланцев. - Здорово ты пел, я даже прослезился. Слушай, можешь хорошие бабки загребать, всем нашим пидорам сто очков вперёд дашь.
- Всех денег не заработаешь и в могилу не унесёшь, - ответил я банальной фразой.
- Да? Значит, ты пока мало видел. И ни черта в жизни не смыслишь, - беззлобно произнёс он. - Ты женат?
- Нет.
- А чего так? - с удивлением поинтересовался главреж. - Жена, дети - это прекрасно.
- Не нашёл пока ту, с которой захочу связать судьбу на всю жизнь, - ответил я очередной заезженной фразой, стараясь не смотреть на Милану.
- Правда? - вдруг подал голос Розенштейн. - Ну, ты прямо, как Народный, - сказал он язвительно, назвав имя очень известного актёра. - Он тоже говорил так, но при этом шлялся по бабам, как не хрен делать. Я тут устраивал мероприятия, и для всех господ, сохраняющих верность супругам, держал отдельные номера, - добавил он ядовито. - Чтобы кумиры, идеалы нравственности и порядочности, могли, понимаешь, втайне наслаждаться вниманием прекрасных дам, и не ронять имиджа у публики. Для этого я держал целый гарем - начинающие актрисульки, провинциальные репортерши. Все, кто почитает за честь прыгнуть в постель к известному артисту. Артисты. Не артисты - дерьмо собачье.
- Да, Верстовский, - бросил Верхоланцев с улыбкой, хлопнув меня по плечу. - Вот выйдет наша картина на экраны, тоже станешь знаменитым. И к тебе в постель поклонницы будут лезть. Хочешь?
- Не хочу, - буркнул я, разговор начал утомлять.
- Не хочу, - протянул брезгливо Розенштейн. - Потому что ты никто и звать тебя никак. И никому даром не нужен.
- Не всем известность нужна, - я попытался урезонить продюсера.
- Дурак ты, Верстовский. Известность всем нужна. А если тебе лично не нужна, значит ты идиот, - изрёк Розенштейн.
- Популярность свои минусы имеет. Если бы я женился, то не хотел бы, чтобы моя жена знала о моих изменах. А если кто-то из моих знакомых об этом проболтался бы, я дал бы ему в морду. А при популярности слишком многим в морду придётся давать, - саркастически объяснил я.
Розенштейн бросил исподлобья на меня хмурый взгляд, словно пытался осознать, хотел я его оскорбить или нет.
- Верстовский, ты вообще знаешь, кто я такой? - наконец, раздражённо пробурчал он, багровея. - Царь и Бог! И без меня вся эта шарашкина контора летела бы к чертям собачьим. Один Северцев мне в такие бабки обходился, в страшном сне не представишь. Звонит: "Давид, на меня тут наехали, срочно нужно два штукаря. Не отдаёшь, убьют меня". Потом звонит: четыре, десять. А оказывается, он в казино все просаживает. И ведь ничего не вернул, сволочь! А ты думаешь, Верстовский, я - нефтяной магнат или мне за красивые глазки "капусту" вагонами отгружают?
Я подумал, что за свинячьи "глазки" Розенштейна не дал бы и трёх копеек, не то, что вагон "капусты".
- Давид, мы все знаем про Гришу, - дружелюбно проговорил Верхоланцев, бросив мимолётный взгляд на жену. - Упокой, Господи, его душу грешную, - добавил он, перекрестившись, и предложил, наливая продюсеру из графина, и чокаясь с его рюмкой: - Давай выпьем лучше. За твоё здоровье!
- Да что Северцев! - воскликнул Розенштейн, опрокинув стопку в рот. - Гришка по сравнению с Пашкой (дальше шло имя очень известного актёра) ангел был. Сколько раз я Пашку отмазывал от ментов за то, что тот слишком девочек любит. Да не каких-нибудь, а особенных, обязательно светлые волосы да голубые глазки, и чтобы не моложе двенадцати! Понятно?! А этот засранец Боря (имя известного телеведущего) всю карьеру сделал через задницу. В прямом смысле этого слова! Да в ящике, на "голубом экране" на три четверти все такие. А может быть и на все сто процентом! Да я об этом мемуары напишу ещё! Про этот хренов шоу-бизнес! - воскликнул он, потрясая волосатым кулаком.
Розенштейна прорвало, словно канализационную трубу, он сыпал именами знаменитых артистов, художников, писателей, режиссёров, припоминая одну гнусную историю за другой. Все представители богемы были по его словам жлобами, алкашами, наркоманами, завистниками, развратниками, игроками, просаживающими целые состояния. Мне казалось, что я сам по уши в вонючем дерьме. И вдруг меня осенило - Розенштейн очень обижен на всю эту шатию-братию, как не старается встать на один уровень с ними, как не корячиться, все равно его считают лакеем - подай-принеси. Когда Розенштейн на минуту затих, наливаясь очередной рюмкой, я, будто себе под нос, невозмутимо проговорил:
- Мой предок, Пётр Андреевич Вяземский, очень сокрушался о потери записок Байрона. И написал об этом своему другу - Александру Сергеевичу. А тот ответил: "Потеряны? Да и черт с ними! И, слава Богу, что потеряны. Толпа жадно читает исповеди, потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врёте, подлецы: он и мал и мерзок - не так, как вы - иначе".
Над столиком повисла мёртвая тишина, казалось, муха пролетит - будет слышен каждый взмах её крылышек. Милана с ужасом воззрилась на меня, а Розенштейн насупился и мрачно спросил:
- Верстовский, а ты в каком театре играешь-то?
- В драматическом, в Саратове, - быстро отбарабанил я, вспомнив слова, о которых мне говорил второй режиссёр.
- В Саратове? - протянул он пренебрежительно, и зловеще добавил: - Странно, что тебя оттуда не попёрли. Актёр из тебя полное дерьмо.
- Ну ладно, чего уж там, - засуетился Верхоланцев. Полез под стол, вытащил какую-то бутылку и, сунув мне в руки, добавил: - Иди, Олег, выпей за наше здоровье. Давай. Будь здоров.
Я взглянул на этикетку, отметив, что это весьма неплохой коньяк - Hennessy в изящном сосуде, украшенном орнаментом из виноградной лозы. Подбрасывая бутылку на руке, я отправился к своему столику, где застал обрывок фразы Эльвиры:
- … замухрышку какого-то, сопляка. Пристроила к себе в картину, старая шлюха. Скоро хахалей будет в яслях искать.
Я понял, что она говорила обо мне и Милане, но спокойно присел за столик, лишь бросив пренебрежительный взгляд на сплетницу. Эльвира мгновенно захлопнула накрашенную пасть, углубившись в поедание заливной осетрины, с крабами, раками и каперсами.
- Эльвира, судя по вашей озлобленности и агрессивности, - произнёс я, как можно хладнокровнее. - В вас чувствуется серьёзная неудовлетворённость своей личной жизнью. Так что мой совет - или заведите ещё одного любовника или купите себе парочку фаллоимитаторов. Так сказать, для исправления вашего настроения.
Я очень надеялся, что её спутник, Альберт Сверчков, попытается врезать мне по физиономии, но он трусливо втянув голову в плечи, быстро-быстро начал орудовать столовыми приборами, словно не слышал оскорбительных эпитетов, ярко характеризующих спутницу. Эльвира растерянно поморгала глазами, перевела глаза вначале на Альберта, потом на меня, и покраснела, как рак на ее тарелке. Я открыл бутылку коньяка, предложил остальным, Эльвира и Альберт отказались, а Витольд и его подруга очаровательная, худенькая Женя с ярко-рыжими волосами и симпатичными веснушками, с удовольствием согласились.
Перед десертом я вышел курить, ушёл на корму, разглядывая ярко освещённый снизу прожекторами маяк, высокие отроги гор и ряд фонарей на проспекте, которые выглядели отсюда, как россыпь светлячков. В низине раскинулся маленький городок, все выглядело так мирно и дружелюбно, что я выбросил из головы разговор с Розенштейном и Эльвирой. Сам виноват, что завёлся, не стоило обращать внимания на дураков и завистников. Будто ветерок пробежал по моим ногам, я резко обернулся, но успел лишь заметить чью-то тень. На голову обрушился страшный удар, искры посыпались из глаз, кто-то схватил меня снизу за ноги, лишая опоры и перебросил через перила. Я рухнул вниз, теряя сознание, и ледяная вода накрыла меня с головой.
11
Я открыл глаза - вокруг простиралась лишь кромешная тьма. Попытался нащупать выключатель рядом на столике, щёлкнул кнопкой, маленький ночник вспыхнул слабым, розовато-жёлтым светом. На подушке разметались иссиня-чёрные волосы Миланы, я наклонился, чтобы поцеловать её и проснулся, к своему громадному сожалению. В большое окно, занимавшее почти всю стену, смотрели яркие южные звезды.
Издалека доносился весёлый шум, музыка. Я вспомнил, как упал в воду, камнем пошёл ко дну и там, в глубине, будто поднимающиеся со дна россыпь ярких огоньков, которые весело перемигивались, словно приглашали в гости, но, ощутив, резкую нехватку кислорода, я изо всех сил рванул к поверхности. Вынырнув, я обнаружил, что нахожусь довольно далеко от яхты. С трудом доплыв до неё, я попытался взобраться на борт, но не нашёл ни трапа, ни сетки, ничего, за что мог бы зацепиться. Кричать было бессмысленно, хотя я пару раз попытался это сделать. Естественно, меня никто не услышал. Я огляделся, доплыть до пляжа не представлялось возможным, скалы, нависавшие над заливом, были слишком крутыми, чтобы взобраться на них. Я проплавал с полчаса, у меня свело ноги от холода, потемнело в глазах, и в последнюю секунду перед тем, как окончательно утонуть, я услышал зычный голос Верхоланцева, усиленный мегафоном:
- Вот он! Держи его!
В глаза ударил яркий луч прожектора с верхней палубы, я услышал всплеск воды, и почти сразу рядом оказалась шлюпка, в которую меня втащили. Видимо, потом я потерял сознание и больше ничего не помнил. Я сладко потянулся и вдруг услышал, как тихонько отворилась дверь. Проскользнула тёмная фигура, в руках у незваного гостя что-то белело. Он метнулся ко мне, с силой прижав мою голову к подушке, но я чудом сумел вывернуться, перекатился через кровать. Вскочив на ноги, наткнулся на вовремя подвернувшийся стул, и обрушил на голову противнику. Хрясь! Стул разлетелся на куски, мужика это лишь разозлило. Он резво перемахнул через кровать и кинулся на меня, как бык на тореадора - в последнюю секунду я отпрянул в сторону. Амбал промахнулся и красиво вылетел через огромное окно, разбив вдребезги. Мелкие осколки с жалобным звоном усыпали все вокруг.
Я понаблюдал, как подбежали охранники, подхватили его, надавали по мордасам и куда-то потащили. Включив свет, я осмотрел кавардак. У меня шевельнулась досадная мысль, не предъявит ли мне хозяин яхты немаленький счёт за испорченные вещи. Но разбить окно я сам не мог, а разломанный стул, в случае чего, оплатить сумею.
Около стены я заметил дощатый гардероб, в нем висело несколько летних костюмов, слишком большого размера, но это лучше, чем бегать голышом. Я вышел на палубу, веселье было в полном разгаре, слышались пьяные вопли, песни, громко орала музыка. Я прошёлся по проходу и наткнулся на Верхоланцева, который еле держался на ногах, с двух сторон его поддерживали две полуголые длинноногие блондинки. Главреж размахивал початой бутылкой и что-то громко объяснял спутницам. Я проследовал дальше, свернул в коридорчик, мне навстречу попалась другая девица с длинными, соломенными волосами и чёлкой, закрывавшей пол-лица. Увидев меня, она кинулась мне на шею с воплем:
- Красавчик, не хочешь заняться любовью?
Конечно, она сказала гораздо более откровенно, я отстранил её, заставив скукситься:
- Ты голубой? - разочарованно протянула она.