* * *
Впрочем, бой не прекращался. Николай Мальцев расстрелял оба диска к своему ППД и торопливо заряжал их, захватывая горстями патроны из раскрытой коробки. Под ногами хрустели гильзы, которыми было засыпано дно траншеи. Виднелось впитавшееся в землю большое пятно крови.
В отделении Мальцева один человек уже выбыл с тяжелым ранением. Пять минут назад был убит другой. Парень присел, чтобы сменить обойму. Когда вставал, немцы словно поджидали его. По брустверу хлестнула очередь, пуля попала в лицо и вышла из затылка.
Тело отнесли в дальний угол траншеи, а винтовку погибшего и подсумки с обоймами Николай оставил себе. Неподалеку стрелял из снайперской винтовки Василь Грицевич. Белорус действовал на редкость хладнокровно и вел неторопливый огонь, словно выполняя обычную работу.
С час назад, когда все начиналось и не до конца были ясны масштабы нападения, Грицевич растерянно предположил:
– Может, пограничный конфликт? Случалось ведь такое…
Но в небе сплошным потоком шли немецкие бомбардировщики. Отбомбившись, одни возвращались, их сменяли новые эскадрильи, тяжело завывая перегруженными моторами. Взрывы отдавались толчками за многие километры. Сомнений уже не оставалось – это война.
У Василия Грицевича семья жила в поселке под Ковелем, сто километров от границы. Значит, они тоже не останутся в стороне.
– Чего им надо? – бормотал снайпер, выцеливая что-то впереди.
Выстрелив, сразу пригнулся. В ответ пронеслась пулеметная трасса. Полетели комья земли с бруствера, затрещал от новых попаданий сплошь издырявленный забор. Петя Чернышов невольно лязгнул зубами, хотел что-то сказать, но сумел лишь глотнуть воздух.
Он стоял в двух шагах от погибшего товарища, тот угодил под пулеметную очередь. Черныш успел пригнуться, пуля пробила верх зеленой фуражки, шевельнув волосы жутким холодом. Теперь он каждый раз преодолевал страх, высовываясь для очередного выстрела.
– Страшно, Петя? – спросил Грицевич.
– Нет. А чего бояться? От судьбы не уйдешь.
– Врешь, Петька. Страх, он всегда в башке сидит. Ломаешь его, а он снова приходит.
– Глянь, что делают, сволочи, – пристраивая автомат, крикнул Мальцев.
Группа из полутора десятков немецких солдат под прикрытием пулеметного огня заходила с левого фланга там, где оборону держали строители-саперы. Это было штурмовое отделение, одно из нескольких, которые нащупывали слабые места в обороне.
Они двигались быстрыми короткими перебежками, большинство были вооружены автоматами. Вели огонь на ходу. Когда ложились, тоже стреляли, поддерживая бегущих камрадов. Следом за этой группой приближалась другая. Чувствовалось, что солдаты хорошо обучены. Они возникали на мушках оружия на считаные секунды, затем снова исчезали. Целиться в них было трудно, пули летели мимо. Журавлев приказал Мальцеву, Грицевичу и Чернышову:
– Бегом к саперам. Гляньте, почему молчит пулемет. Миша, выбивай унтеров. У них серебряная окантовка на воротнике.
Ручной пулемет Дегтярева молчал, потому что был убит первый номер и опустели диски. Второй номер перезаряжал их, но дело продвигалось медленно. У парня сыпались между пальцев патроны, он невольно глядел на убитого пулей в лицо сержанта. Удар разрывной пули вышиб из орбит глаза, торчавшие, как мутные виноградины.
– Черныш, помоги зарядить диски, – толкнул в плечо помощника Мальцев.
Накрыл лицо пулеметчика брезентовой сумкой и побежал дальше. Саперы держались молодцами, но стреляли плохо. Не пройдя такой подготовки, как пограничники, они почти не целились, кое у кого застревали от спешки патроны в казеннике. Кроме того, под ногами лежали несколько погибших, вид которых невольно действовал на остальных.
Лейтенант Кондратьев стрелял из винтовки, умостив локти на бруствер. Он имел небольшой опыт, воевал месяца три на Дальнем Востоке и, кажется, один из всего взвода целился как следует. Но один он ничего сделать не мог.
– Федор Прокофьевич, – встряхнул его за плечо Мальцев. – Заставьте своих стрелять в цель, а не в небо. Поднимите их, слышите!
Вдвоем с лейтенантом заставили саперов встать, а не выныривать для слепого выстрела. Грицевич свалил слишком активного унтер-офицера. Заработал "дегтярев". Но остановить продвижение штурмового взвода было трудно. У немцев тоже играли нервы. Они несли потери и торопились сблизиться с русскими, чтобы расстрелять их в упор из автоматов и забросать гранатами.
Теперь обе стороны разделяло расстояние шагов в восемьдесят. На этом участке близился перелом. Или немцы сделают последний бросок и ворвутся в траншеи, или саперы возьмут себя в руки и начнут попадать в цель. Пока чаще поражали цель германские солдаты благодаря высокой плотности огня.
Николай Мальцев стрелял из ППД. По крайней мере, одного немца свалил. Но рядом вскрикнул высокий крепкий сапер и, зажимая ладонями глаз, побежал вдоль траншеи.
– Убили… насмерть убили.
Крики смертельно раненного заполнили траншею. Бойца бросало из стороны в сторону. Теряя силы, он стал сползать по стенке, не переставая стонать. Это действовало на саперов сильнее, чем вражеский огонь.
Некоторые снова опустились на дно траншеи. Кто-то растерялся и, глядя на умиравшего товарища, слишком высоко поднял голову. Пуля ударила его в висок, убив наповал. Стрельба ослабла. У Николая осталась половина диска, он вел огонь короткими очередями. По-прежнему размеренно хлопала снайперская винтовка Василия Грицевича, но остальные трехлинейки либо молчали, либо посылали пули куда попало.
Николай вложил очередь в ноги вырвавшемуся вперед фельдфебелю с серебристыми погонами. Тот упал лицом вниз, пополз в низину. Ему попытался помочь кто-то из подчиненных, но угодил под пулю Грицевича.
Петро Чернышов заряжал диски к "дегтяреву". Пулеметчик, вскрикнув, схватился за щеку. Пуля прошла вскользь, насквозь пробила ухо. Черныш перехватил пулемет и повел огонь быстрыми очередями. Кондратьев раздавал гранаты наиболее опытным саперам.
Человек двадцать немецких солдат, встав в рост, бежали к траншее. Николай отчетливо разглядел не только лица, но и все детали экипировки. Распластанный орел над правым карманом, портупеи через оба плеча, саперные лопатки, подсумки на поясах.
Они бежали молча, губы были плотно сжаты, некоторые вели огонь на ходу, другие берегли патроны для ближнего боя. Автомат Мальцева замолк, дымился кожух, пахло горелым маслом.
Понимая, что винтовка сейчас не поможет, он снял с пояса и, выдернув кольца, бросил две "лимонки". Они взорвались с недолетом, но заставили немцев пригнуться и замедлить бег. Сержант вытащил из ящика увесистую РГД, взвел запал поворотом рукоятки и, встряхнув, бросил следом. Рядом тоже кидали гранаты.
Из окопа выскочил долговязый лейтенант Кондратьев, держа винтовку как дубину – штык примкнуть не успел, а обойма была расстреляна. Вслед за ним бежали его саперы. Двое-трое упали, срезанные автоматными очередями, остальные уже сблизились с врагом.
Петр Чернышов, не имея возможности вести огонь – мешали дружно наступавшие саперы, – подхватил трехлинейку и тоже вымахнул наверх. Следом – пришедший в себя пулеметчик с разорванной щекой. Штыки их винтовок были примкнуты.
Рукопашная схватка была короткой и страшной в своей ожесточенности. Кондратьев с такой силой обрушил приклад на голову унтер-офицера, что приклад разлетелся на куски. Каска не спасла завоевателя. Оглушенный, он на несколько секунд застыл на месте. Лейтенант ударил его металлическим казенником сбоку, сломав лицевые кости. Отбросил согнутую винтовку и, вытянув длинные граблястые руки, схватил бегущего следом солдата за горло.
– В гробину мать… убью сволочь!
Лицо высоченного русского лейтенанта было забрызгано кровью, рот перекошен. Он упал вместе с немцем, оказавшимся довольно крепким, оба покатились по траве. Сапер, спешивший за своим командиром, был убит выстрелом в грудь. Другой боец из взвода Кондратьева не слишком умело попытался достать вражеского солдата штыком. Тот легко, как на учении, отбил удар примкнутым ножевым штыком и пропорол саперу бок.
– Шайзе! Свиньи!
Дерущимся насмерть людям было мало убить друг друга. Они орали, выкрикивали ругательства каждый на своем языке. Немец, а точнее австриец, выбрал следующую цель (добивать раненого русского не было времени), но боковым зрением поймал мгновенный и жуткий блеск отточенного лезвия, нацеленного ему в живот.
Он понял, что ничего не успеет сделать, лишь ахнул, делая попытку довернуть свою винтовку навстречу смертельному жалу. Красноармеец Петр Чернышов за полгода учебы старательно постигал хитрости штыкового боя. Оружием владел, как и большинство пограничников, умело.
Четырехгранное лезвие с шипением вошло в тело австрийца повыше пряжки ремня с вещей надписью "С нами Бог". В тот момент Бог явно отвернулся от спортивно сложенного парня из австрийского города Линц. Чернышов так же легко выдернул штык и побежал дальше.
Второй номер ручного пулемета получил очередь в упор, выронил винтовку и упал лицом вниз. Автоматчик успел срезать двоих саперов и направил ствол на Чернышова. Сержант Мальцев ударил его штыком, но тот отшатнулся, лезвие пробило руку. Пальцы другой руки надавили на спуск. Последние три пули из магазина унеслись светлячками в сторону леса.
Николай примеривался для нового удара. На него с криком летел широкоплечий солдат с винтовкой. Оба сцепились штыками, не отрывая взгляда друг от друга.
– Шайзе!
– Гадина…
С земли, наконец, поднялся Кондратьев. Своими мощными пальцами он раздавил горло немцу, но тот надорвал ему ухо, сплющил нос. Лейтенант, вывалянный в земле, с окровавленным лицом, схватил сзади солдата, с которым дрался Мальцев.
– Пришибу б…!
Взводного ударили прикладом по голове, но Мальцев, получив секунду передышки, перехватил винтовку и сумел вогнать штык под ключицу врагу. Выдернуть застрявшее в кости лезвие Николай не смог. Выпустил из рук трехлинейку и подобрал чужую винтовку с широким ножевым штыком.
Саперы вместе с пограничниками гнали прочь остатки штурмового взвода. Мальцев побежал следом. Но в помощь поредевшему штурмовому взводу спешил другой. Неизвестно, как бы дальше сложился исход боя на левом фланге, если бы на помощь не пришли посланные Журавлевым трое пулеметчиков во главе с Михаилом Колчиным. С ходу воткнули в землю станок-треногу, защелкнули в креплениях массивное тело ДС-39 и сразу открыли огонь.
Станковый "дегтярев" работал без задержек – не зря новый пулемет чистили и смазывали каждый день. Настильный огонь положил остатки штурмового взвода, заставил залечь и отползти второй взвод.
Израненные, тяжело дышавшие бойцы спрыгивали в траншею, тащили тела погибших или потерявших сознание – в горячке не разберешь. На "дегтяреве" сосредоточили огонь сразу два МГ-34, срезали наповал пулеметчика, ранили помощника.
Колчин с уцелевшими бойцами стащили ДС в траншею, успели подхватить коробки с лентами. Прибежал политрук Зелинский. Размахивая пистолетом, громко командовал:
– Всем в траншею! Готовиться к отражению новой атаки.
Вряд ли люди, только что закончившие рукопашный бой, его понимали. Возбуждение смертельной схватки не отпускало их. Все прерывисто, тяжело дышали, трясущимися руками сворачивали самокрутки, кто-то жадно пил воду.
Саперу с распоротым боком перетянули рану нательной рубашкой и вели по траншее к заставе. Николай Мальцев прикладывал к ссадине на лице мокрую тряпку и не мог вспомнить, где получил удар. То ли когда упал на землю, то ли его достал прикладом немец.
Петр Чернышов обжигал губы окурком и бестолково перебирал пулеметные диски. В ушах стоял звон, он с трудом приходил в себя.
– Почему никто не следит за обстановкой! – продолжал кричать политрук. – Немцы под боком.
– Не орите, – трогая надорванное ухо, кривился от боли лейтенант Кондратьев. – И так в башке все переворачивается.
Зелинский затих, огляделся и поймал взгляд бойца, привалившегося спиной к стенке траншеи. Тот смотрел на политрука широко открытыми безмятежными глазами.
– Подбери винтовку, товарищ, – уже тихо посоветовал Зелинский и осекся.
– Мертвый он, – отозвался Николай. – Сейчас передохнем и отнесем его.
* * *
На остальных участках немцев близко не подпустили. Понеся потери, они залегли и оказались в трехстах метрах. Но Журавлев видел, как обтекая заставу, на восток проследовала колонна, не менее двухсот человек. Они могли бы ударить с тыла, но быстрым шагом миновали пограничников. Видимо, у этой роты была своя задача.
На всякий случай капитан выставил на восточной части периметра отделение для защиты заставы с тыла. Заглянул в дзот, откуда пришлось срочно забрать станковый пулемет для обороны левого фланга. Теперь здесь находился сержант с ручным пулеметом и его помощник.
– Патронов хватает? – спросил Журавлев.
– Шесть дисков и целый ящик, – ответил сержант. – Вы только в амбразуру не выглядывайте. Пристрелялись гады по бугру, здесь уже двое наших погибли. Оба в голову убиты.
Только сейчас капитан обратил внимание, что к запаху сгоревшего пороха примешивается кислый дух крови. Земляной пол дзота присыпали песком, но черные пятна проступали и сквозь него.
Сержант помялся, хотел задать вопрос, с которым к начальнику заставы обращались уже не раз.
– Подойдут наши. Скоро подойдут, – сказал Журавлев, и, выбравшись из дзота, направился дальше вдоль периметра обороны.
Возле издырявленного покосившегося забора пригнулся. Пулеметная очередь прошла по верхушкам досок, полетели щепки. В ответ открыл огонь ручной пулемет из дзота.
В здании заставы имелась небольшая аккуратная санчасть. Скорее закуток, с тремя аккуратно заправленными койками, столом, белыми шкафчиками на стенах и учебными плакатами, как правильно остановить кровотечение, наложить шину и уберечься от клещей. Санитар Данила Фомиченко оборудовал санчасть своими руками, чем немало гордился.
Сейчас он торопливо собирал в узел одеяла, простыни, сыпал в вещмешок бинты, вату, коробки с лекарствами, пузырьки с йодом. Всего этого имелось в достатке на вещевом складе, но оставлять запасы было жалко. Пропадут.
Здание заставы было расклевано пулями, выбиты стекла, виднелись следы потушенного пожара. Фомиченко вернулся на склад, где на матрацах и одеялах лежали полтора десятка раненых.
– Когда в санбат отправят? – спрашивали его со всех сторон.
– Скоро. Часть уже отправили.
Спокойный, по-крестьянски обстоятельный, ефрейтор Фомиченко казался старше своих двадцати четырех лет. Он и женился еще до армии, имел ребенка и с нетерпением ждал запаздывающей демобилизации. Теперь о скорой встрече с семьей предстояло забыть. Даже если наши погонят германца, демобилизации не жди.
Даниле помогали легкораненые. Он никогда не думал, что война сразу обернется таким количеством убитых и покалеченных. На дворе за сараем лежали накрытые плащ-палатками погибшие. Восемь или десять человек. Сейчас несли еще тела, в том числе саперов. Фомиченко менял повязки, но, продолжая сохранять уверенный вид, понимал, что многие умрут, если не подоспеет врачебная помощь.
Пулевые ранения в лицо, грудь, живот, перебитые руки, глубокие раны от немецких штыков. Он приказал своим помощникам вынести умершего пулеметчика. В углу лежали четверо пограничников и саперов, которые вряд ли протянут до вечера.
Когда пришел политрук, Фомиченко сразу заговорил с ним об эвакуации раненых. Изменяя своему обычному спокойствию, показывал рукой на самых тяжелых, путано объяснял характер ранений, почти кричал.
– Подбери слюни и не паникуй, – оборвал его Зелинский. – Наши будут здесь через пару часов. Или ты думаешь, Красная Армия не сумеет дать отпор фашистам?
– Хоть отпор, хоть запор, – неожиданно брякнул ефрейтор. – Люди помирают, вывозить срочно надо.
– Выйди на минуту и возьми себя в руки. – Политрук сверлил его тяжелым взглядом, слова ронял тихо и холодно. Затем, отвернувшись, обошел просторное помещение, время от времени останавливаясь: – Держитесь, товарищи… надо потерпеть. Скоро придет помощь, войска уже на подходе.
Если пограничники, более привычные к дисциплине, кивали головами, соглашаясь с ничего не значащими фразами, то саперы спрашивали в лоб:
– Когда нас вывезут? Некоторые уже кровью истекают.
– Помощь придет непременно. Я…
– Да что я? – перебил его сержант-сапер лет тридцати. – Вон парнишка лежит с тремя пулями в животе. Автоматную очередь словил, завонялся уже. У другого голову насквозь просадило. У меня плечо перебито, распухло как колода. Надо не ждать, а что-то делать. Если ничего не можете, позовите командира.
Пришел Кондратьев с перевязанной шеей, немец крепко помял ему горло. Кровь с лица смыл, но виднелись царапины, а кожа возле надорванного уха была смазана йодом. На плече висел трофейный автомат. Саперы ему верили, да и пограничники видели, что лейтенант человек решительный и попусту болтать не станет.
– Одну лошадь убили, – сказал он, – а на другой еще утром первых раненых в отряд отправили. Эвакуировать вас не на чем. Будем ждать помощи.
– Долго?
– Направили опытного сержанта наладить связь. А немцам мы неплохо вломили. С десяток возле траншей валяется, и дальше на поле еще лежат. Думали нахрапом взять, но хрен им! Перекусить, наверное, пора?
– Если бы спиртика для очищения нутра, то можно поесть, – ответил сержант с перебитым плечом. – Эй, санитар, можно спирта?
– Можно, – сказал политрук. – Понемногу.
И поторопился уйти из полуподвала, где висел густой дух запекшейся крови и человеческого пота.
Журавлев обходил траншеи. На юге, в трех километрах южнее, не прекращалась стрельба, доносились приглушенные взрывы. Там сражалась пятая застава, более многочисленная, где также работали саперы, кажется, два взвода. Видимо, немцы крепко навалились на нее, используют минометы и легкие пушки.
Глядя на издырявленный забор, выщербленные стены, Иван Макарович напряженно ожидал, когда нападающие подтянут артиллерию к его заставе. Даже легкая 37-миллиметровка способна развалить и поджечь старое здание, сложенное из сырца, обрушить дзот, траншеи. А еще минометы…
Старшина Будько кормил людей консервами, хлебом и картошкой, которую успел сварить. Бойцы, несмотря на потери, держались бодро, хотя в глазах сквозил вопрос: "Когда подойдут наши?"
Журавлев поговорил с сержантами Мальцевым и Колчиным. Один командир отделения погиб еще на рассвете, находясь на сторожевой вышке. На его место Иван Макарович поставил Костю Орехова, приказав принять отделение.
– Цепляй на петлицы угольники. Теперь ты сержант.
– Есть, – козырнул Костя. – Правда, в отделении всего шесть человек вместе со мной.
Николай Мальцев и его отделение спешно набивали диски автоматов, раскладывали в нишах гранаты. Михаил Колчин проверял пулеметы. "Максим" с издырявленным кожухом починить не удалось, одна из пуль погнула ствол. Оставались еще один "максим" и станковый ДС-39 на треноге.
Опасаясь, что артиллерия может разрушить оружейный склад, Журавлев приказал перенести ящики с патронами и гранатами в траншеи. Боеприпасами застава, рассчитанная на автономность, была обеспечена хорошо, но потери оказались велики. Если бы не взвод саперов, траншеи оставались бы полупустыми.
Снайпер Василь Грицевич протирал винтовку. Увидев Журавлева, встал.
– Ну как первый бой? – спросил начальник заставы.