– Да… – Меркулов отхлебнул от чашки, – надо было вам на этом моменте раньше сконцентрироваться. Впрочем, и сейчас время не упущено.
Меркулов взглянул в простодушную, вспотевшую мордаху Болотова.
– Вы не будете возражать против моего присутствия на следующем допросе?
– Да как же возражать… – Болотов смешался, – я сам вас об этом просить пришел.
– Хорошо, что не успели. А то я бы, пожалуй, отказал, – усмехнулся Меркулов.
Болотов тяжко вздохнул. "Бездарность я", – подумал он понуро.
Глава 39. СЛЕЖКА
Поздоровавшись с Турецким, Валентин Дмитриевич с удивлением взглянул на большой сверток в руках Турецкого. Сабашов отметил, что его шеф выглядит уставшим: темные круги под глазами, воспаленные веки. Валентин Дмитриевич молча поставил кофе.
– Может быть, вас в другой номер перевести? В гостинице имеется еще один "люкс", – обратился он к московскому коллеге.
– Нет, спасибо, Валентин Дмитриевич, – поблагодарил Александр.
– Ну что ж вам соседи выспаться не дадут, – ворчал Сабашов. – Это ж сплошное мучение.
– Вы-то, Валентин Дмитриевич, чего не в духе? – побыстрее переменил разговор Турецкий.
– Да это… Обуза я вам сплошная, Александр Борисович. Никаких концов найти не могу.
Валентин Дмитриевич сильно разнервничался.
– Бросьте, Валентин Дмитриевич. И не смейте даже так думать. Что, мне вам говорить, что я без вас бы ни за что не справился? – Нет, обязательно надо Сабашова послать на самостоятельное задание. Да вот хотя бы к этому Бурчуладзе. – Ну, Валентин Дмитриевич.
Сабашов понемногу отходил.
– А вот я вам сейчас настроение-то подниму! – подмигнул Турецкий.
Он принялся разворачивать сверток, и через несколько секунд к ногам Сабашова легла большая медвежья шкура.
– А? Хороша? – улыбаясь, прилег на шкуру Турецкий.
– Что это вы, на охоту ночью ходили? – непонимающе буркнул Сабашов.
– Мишку этого убил Бурчуладзе, – решил не тянуть с объяснениями Александр. – А на обратной стороне, чтобы эта шкура не была кем-то присвоена, оставил свои координаты. Егерем он теперь работает и в тайге живет. А еще они с Савельевым дружки. И возможно, что сейчас вместе.
Турецкий перевернул шкуру на другую сторону.
– Откуда это? Как? – еще плохо понимая, о чем важнее сейчас спросить, бормотал Сабашов. – Что за планы?
– Вот вы и разберитесь. Вы же местную тайгу знаете.
Сабашов ползал рядом с Турецким по изнаночной стороне шкуры, разбираясь в плане "стоянок" Бурчуладзе, когда в дверь тихо постучали и, не дожидаясь ответа, в кабинет вошла родственница Сабашова. Она удивленно взглянула на ползающих по медвежьей шкуре следователей.
– Явилась все-таки. И как всегда, не вовремя, – буркнул себе под нос Валентин Дмитриевич.
Родственница смерила его уничтожающим взглядом и приветливо повернулась к Турецкому.
– Здравствуйте. А я вот к вам. Я еще раньше заходила, но этот, – она кивнула в сторону Сабашова, – сказал, что вы попозже будете.
Турецкий сел за стол и жестом пригласил посетительницу тоже присесть. Она с чрезмерным интересом взглянула на шкуру, и Сабашов недовольно стал ее сворачивать – от любопытных глаз.
– Я его родственница, – кивнув в сторону новогорского следователя, отрекомендовалась посетительница. – Слава богу, не кровная.
– К сожалению, семейными вопросами не занимаюсь, – мягко перебил женщину Турецкий.
– Да я к вам по делу. По очень важному. Вы Андрюшку-то Савельева разыскиваете?
– А вы что-то знаете о нем?
– О нем – нет, а вот о ней кое-что известно, – родственница злорадно глянула на Сабашова. – О Ленке-то Савельевой.
– И что же? – осторожно спросил Турецкий.
– Вы пока Андрюшку ищете, – она наклонилась к Турецкому, перейдя на полушепот, – а к ней тем временем мужик какой-то по ночам ходит.
– Что ж, дело молодое, – с трудом улыбнулся Турецкий.
"Надо было сразу эту лампочку в подъезде разбить", – с досадой подумал он.
– Да чего ты мелешь? – не выдержал Сабашов. – Что ты могла там видеть с твоим зрением в минус семь! Лучше бы спала по ночам.
Он обернулся к Турецкому.
– Она по соседству с Савельевой живет, – пояснил он информированность своей родственницы.
"Так вот кто меня пасет из глазка напротив!"
– Я давно наблюдаю, – продолжала она, не обращая внимания на Сабашова. – Сначала думала, что к ней разные ходят. А теперь уверена, что это все один и тот же.
– И как часто этот мужчина бывает у Савельевой? – спросил Турецкий.
– Да почти каждую ночь, – с легкостью ответила свидетельница.
"Вот врет же, карга старая", – выругался про себя Турецкий.
– А опознать ты его хоть сможешь? – с усмешкой хмыкнул Сабашов.
– Конечно. Я его хорошо запомнила.
Турецкому показалось, что женщина внимательным и долгим взглядом посмотрела на него.
– Правда, в подъезде у нас темновато. Но я сегодня утром на лестничной площадке специально две лампочки вкрутила. По сто ватт!
– Ну опиши, что помнишь.
Турецкий устало потер глаза, с трудом сдерживая нервную улыбку, и в упор уставился на женщину.
"Была ни была", – с усмешкой подумал он.
Женщина какое-то время тоже молча смотрела ему в лицо.
– Ему лет двадцать пять – тридцать, – начала она.
"Прекрасно я выгляжу, – удовлетворенно подумал Турецкий. – Десять годков эта старая кляча мне скостила".
– У него темные волосы, – продолжала женщина.
– Длинные? Короткие? – уточнил Сабашов.
Родственница снова взглянула на Турецкого.
– Да вот такие, как у вас, – жестом указала она на Александра.
"Так, по– моему, она уже основательно ко мне подбирается", -напрягся Турецкий.
– Он сильно сутулился, прямо даже горбился, – женщина показала на себе "сутулость" описываемого.
"Ну, это ты уж совсем загнула, – "обиделся" Турецкий. – У меня всегда была спортивная осанка".
– А этой ночью он что-то выносил из квартиры. Уже под утро. Большой такой сверток, – заговорщически проговорила самое главное свидетельница. – Это уже подозрительно, правда. Потому я сразу к вам.
"И шкуру медвежью усекла, – усмехнулся Турецкий. – Удивительные у нас женщины".
Женщина описала еще несколько незначительных деталей, которые с одинаковым успехом могли бы подойти и к внешности Турецкого, и к внешности Сабашова, и многих других мужчин. При этом она еще раз пожаловалась на плохое освещение в подъезде.
"Кажется, пронесло", – улыбнулся Александр.
– Спасибо вам большое за информацию, – поблагодарил свидетельницу Турецкий. – Она очень для нас важна. Вы только никому об этом больше не рассказывайте.
– Никому! Что вы! – серьезно пообещала женщина. – И я могу продолжать следить за квартирой Савельевой.
– Думаю, что это не понадобится, – пожал ей руку Турецкий. – Спите спокойно, а наблюдение мы возьмем на себя.
"Так, хороши дела, – закурил Турецкий. – Теперь я фигурирую в следствии. И в связи с моими похождениями к Савельевой появилась новая версия".
Когда она вышла из кабинета, Турецкий некоторое время молчал.
– И зачем вы эту дуру слушали? – поморщился Сабашов.
– Ну так, на всякий случай, – сделал умное лицо Турецкий.
– Может быть, тогда для верности проверить? – озабоченно предложил Сабашов. – Вдруг это Савельев домой осторожненько наведывается?
– Нет, ничего проверять не будем, – поспешно и твердо сказал Турецкий. – Я вас уверяю, что это не Савельев.
Сабашов внимательно взглянул на Александра, на его невыспавшиеся глаза, потом перевел взгляд на медвежью шкуру, вспомнил о том, как Турецкий полчаса назад сказал, что Савельев и Бурчуладзе друзья. И у старого следователя сложилась законченная картина.
Они вместе с Турецким не выдержали и засмеялись.
– Ну что, Валентин Дмитриевич, пора наведаться к Бурчуладзе? – весело сказал Турецкий.
Он был рад тому, что не пришлось давать лишних объяснений в связи с его ночными посещениями Савельевой.
Александр достал керамическую фигурку женщины, которую купил в самолете. Сабашов настороженно взглянул на нее.
– Это что, тоже вещественное доказательство? – спросил Валентин Дмитриевич.
– В какой-то степени да, – строго сказал Турецкий. – И оно может уличить нас в употреблении спиртных напитков на рабочем месте.
Турецкий снял с головы "женщины" шляпку, под которой оказалось горлышко бутылки, запечатанное пробкой.
– Давайте, Валентин Дмитриевич, перед дорожкой по пятьдесят граммов?
Он налил водку в стаканы.
– Возможно, вам удастся отыскать у него и Савельева. – Турецкий поднял стакан. – Успехов вам!
Они чокнулись и выпили.
– Вы знаете, это у меня первое такое крупное дело, – растроганно сказал Сабашов.
– Дай бог, не последнее! – снова налил в стаканы Турецкий.
– А давайте в следующий выходной на рыбалку поедем! – с воодушевлением предложил Сабашов. – Я, вы и Юрка. Это внук мой. Он будет счастлив.
– С удовольствием, – откликнулся на предложение Турецкий.
– Настоящая зимняя рыбалка. Хотя уже весна, но в наших краях лед в реке кое-где еще до мая продержится, – увлеченно объяснял Сабашов.
Турецкий никогда еще не видел его таким радостным и вдохновенным.
"Настоящий рыбак", – подумал Александр.
– Даже воскресенья ждать не будем, – сказал Турецкий. – Вернетесь с Бурчуладзе, возьмем отгул и сразу на рыбалку.
– Да, конечно. Я вам покажу, какая у нас рыба ловится, какая у нас красота кругом.
Через полчаса Сабашов уехал.
Глава 40. "БРОСАЙ ЭТО ДЕЛО"
Меркулов бегло осмотрел кабинет Болотова. Взял медаль с профилем вождя, которая придавливала к столу бумаги, и с глубокомысленной серьезностью взвесил ее в руке. Болотову было стыдно за убогий интерьер, за улыбающиеся под стеклом фотографии, за Ленина тоже было неловко.
– Под тяжким гнетом у вас дела, – сказал Меркулов, возвращая медаль на прежнее место.
Болотов вздохнул, не зная, что бы сказать. Меркулов по-хозяйски сел на место следователя, Болотов примостился на стуле подле него. Ввели подследственного. Чирков недоуменно посмотрел на Меркулова, перевел взгляд на Болотова и снова вернулся к человеку, сидящему за столом.
– Вы желали дать показания в прокуратуре, – пояснил Меркулов с непроницаемой серьезностью, – наша встреча сорвалась по независящим от меня причинам, но тем не менее я готов удовлетворить ваше желание. Я заместитель Генерального прокурора Меркулов.
Чирков сел против Меркулова, щурясь от яркого света.
– Павел Викторович любезно ознакомил меня с обстоятельствами вашего дела. Мне показались небезынтересными ваши рассказы не только в художественном отношении, как Павлу Викторовичу…
Меркулов слегка склонил голову в сторону Болотова.
– …но и в интересующем нас аспекте. Последнее из рассказанных вами дел меня особенно заинтересовало.
– А что в нем интересного? – сипло осведомился Чирков.
– Да в общем-то оно ничем не выделяется среди прочих. Я понимаю, что вы можете нанизывать один рассказ на другой, покуда найдутся заинтересованные слушатели. Если бы вопрос стоял только о художественной…
Меркулов опять поклонился Болотову.
– …стороне, вполне можно было бы обойтись крысой. Все это были заурядные убийства разной степени кровавости, которыми полна история криминалистики. Как я вам сказал, меня интересует не эстетическая сторона вопроса. Мой первый вопрос связан с мотивами последнего убийства. Вы изволили выразиться о них весьма туманно. За что вы убили этих людей?
– За что, – туповато отвечал Чирок, – ясно все. Молчать не могли – вот и умерли.
– А почему они должны были молчать? И почему вы, такой словоохотливый, не желаете назвать нам обстоятельства этого убийства? Насколько я понимаю, вам терять нечего, привязанностей в этом мире у вас нет. Что заставляет вас терять ваше красноречие?
– Я друзей не закладываю, – угрюмо буркнул бандит.
– Друзей или друга?
Взгляды Меркулова и Чиркова встретились. Казалось, лютая злоба вспыхнула на мгновение в глазах Чирка, но тотчас угасла, вытесненная прежней вялой тупостью.
– Какого друга? Не было никакого друга.
– Вот это тоже заставило меня заинтересоваться, – подхватил Меркулов. – Во всех ваших рассказах, начиная с крысы, вы изволили упоминать некоего друга, весьма вами ценимого. И только в последнем вашем повествовании он остался в тени. Не могли бы вы подробнее осветить эту личность? Что это за друг, что с ним стало?
– Да какая разница, вам-то что?
– Разница есть. Вы изволили называть крысу вашим первым преступлением. Павел Викторович воспринял ваш рассказ как величайшую над собой иронию, я же в простоте душевной отнесся к нему серьезно. Да, я действительно считаю, что ваш преступный путь начался с этой губительной для детской души истории. Исследуя это дело, мне бы хотелось знать, кто выступал сообщником преступления.
– Да какого преступления? Пацанами крысу пожгли…
– Самого настоящего преступления, как вы и изволили его справедливо квалифицировать. Я руководствуюсь вашими же словами, зафиксированными в протоколе, вами подписанном. Вы изволите называть крысу преступлением, из чего явствует, что друг ваш был сообщником преступления, даже организатором, если не ошибаюсь. Ведь он был вас старше?
– Ну, старше, – неуверенно отвечал Чирков.
– Я, должно быть, верно предполагаю, что он состоял воспитанником того же детского дома в Яхроме, что и вы?
– Да какая разница, – стал раздражаться Чирков. – Пацаны мы были, что вам крыса эта далась? Я это все рассказал, чтобы ему рыло утереть, – Чирков сделал нетерпеливый жест в сторону Болотова.
– Вы извольте ваши физиогномические наблюдения до поры оставить, – притормозил Меркулов готовый прорваться поток брани со стороны подследственного. – Осмелюсь предположить, что в анналах детского дома сохраняются некоторые сведения, которые прояснят нам личность вашего загадочного друга.
Чирков раздвинул рот в недоброй улыбке:
– Это вам "мамка" Надя рассказала бы, да только она уж четвертый год за меня в небесах Бога молит, от вас, легавых, меня отмазывает.
Меркулов замолчал, что-то обдумывая, потом кивнул:
– Да, вы правы. За давностью лет, пожалуй, мы этот факт не уточним. Что же… а вот вы давеча говорили, что свидетелей убирали, друзей спасая. Мысль о "друзьях" я отметаю, как ни с чем не сообразную, и позволю себе пофантазировать опять про друга – вы мне простите такую игру воображения?
Чирков неотрывно смотрел на Меркулова. Болотову показалось, что бандит побледнел.
– Вы изволили умертвить жестоким образом несколько душ, но милосердие и вам не чуждо. Вы пощадили ребенка, мальчика. Ваш рассказ был настолько трогателен, что мне захотелось поглядеть на него, на этого птенца – что с ним сейчас. И представьте себе – очень, очень впечатляющая была встреча. Представьте себе – и он вас не позабыл…
– Да что ты в душу лезешь, блядь легавая?! – взревел Чирков, срываясь с места.
Болотов молниеносно схватил его, заломив руки, уже в угрожающем по отношению к Меркулову расстоянии. Чирок, мешая общеупотребительный мат и тюремный жаргон, повалился на пол, дергаясь и визжа. Меркулов все так же серьезно, не переменяясь в лице, смотрел на него. Как случилось, что этот сильный, даже мощный духовно человек мог опуститься до жалкой истерики, с воплями, едва не со слезами? Конвойные потащили его к выходу.
– Вы знаете, – сказал Меркулов, когда дверь за Чирком захлопнулась, – на что я обратил внимание? Все детдомовские – ну, какие мне встречались, я не знаю, может, есть и другие, – слабы на слезы. Все легко плачут. Да-да.
Болотов молчал. Меркулов вынул белоснежный платок и отер лоб.
– А вы что, правда с этим мальчиком связались? – спросил Болотов, осмысливая происшедшее.
– Нет еще. Но теперь понимаю, что стоит. Там есть где собаке порыться. Как это он нас аттестовал? Бляди легавые? Броско, хотя и неправда.
Болотов посмотрел, как скомканный платок вернулся в карман.
– Ты слышишь, сука, ты слышишь, урод плешивый, – рычал Чирок адвокату Леониду Аркадьевичу Сосновскому на проходившем позднее свидании адвоката с подзащитным – я должен быть на свободе, завтра же, завтра!! Ты понял, ублюдок? Считай часы, пока сидишь на собственной жопе – завтра сядешь на нары!…
Леонид Аркадьевич задумчиво молчал.
Турецкий уже собирался выйти из кабинета Сабашова, кода зазвонил телефон. Александр, погруженный в раздумья о последних событиях, подошел не сразу. Почему-то после отъезда Сабашова на душе стало как-то муторно и пусто.
Телефон все звонил и звонил, а Турецкий взял со стола фарфоровую бутылку, плеснул в стакан, залпом выпил и только после седьмого или восьмого сигнала взял трубку. Послышался мужской голос:
– Александр, это ты?
Турецкий не сразу узнал голос Меркулова.
– Я. Как дела?
– Да чудо, что такое.
Турецкий еще больше напрягся.
– Слушай, старик, бросай это дело, – глумливо сказал Меркулов.
– Что? – переспросил Александр.
– Бросай это дело, – повторил отчетливо собеседник.
– Что ты имеешь в виду? – В голосе Турецкого послышался холодок, сразу распознанный в столице.
– Ты не понял, это цитата. Это сегодня услышал я и, как понимаешь, спешу передать тебе. Добрые вести не лежат на месте.
– То есть уже прозвучало?
– Да. К чему я в общем-то был готов.
– Я тоже.
Сегодня Меркулова одолели звонки. Первым позвонило довольно значительное лицо, издавна претендовавшее на приятельские с ним отношения. Лицо дружелюбно расспросило о делах и, в частности, затронуло вопрос о Новогорске. Прослушав довольно краткую сводку Меркулова, лицо кисло сказало: "Зачем вам соваться в это дело? Это крест военной прокуратуры. Вам только лишняя морока…"
– Помнишь, от кого я последний раз это слышал? – спрашивал сейчас Меркулов Турецкого.
– От меня, – хмыкал Александр.
– "…дело к тому же ясное, – продолжало лицо, – техническая экспертиза считает, что авария произошла из-за неисправности моторов. Налицо трагедия. Но кто ропщет на судьбу?" Меркулов возразил, что у него несколько иные сведения, и он бы не торопился отзывать "важняка". Лицо рассеянно сказало, что не в его правилах обременять друзей пустыми советами, и, обменявшись с Меркуловым вежливыми прощаниями, повесило трубку.
Этот звонок не оставил в памяти Меркулова особого следа. Дело было шумное, и он привык к расспросам и советам дилетантов. Конечно, было несколько странно, что именно сейчас, когда каждый день приносил с собой новые улики и новые загадки, нашелся доброжелатель, который, вопреки реальности, признавал здесь только нарушение техники безопасности полетов.