– Напрасно, наше время подбрасывает еще более причудливые сочетания. Тебя, вероятно, пугает моя фамильярность, но ведь это всего лишь форма, а суть проста – наш альянс не просто поможет усидеть нам в креслах, но, возможно, поможет уцелеть и нашей совести. Мне чего-то не хочется ее, бедную, совсем придушить. Чего молчишь?
– Думаю. У меня сегодня собаку покусал один гангстер-бультерьер, и то я мучаюсь, что не смог защитить, а вы о совести в таком глобальном масштабе, – неожиданно признался Меркулов.
– В том-то и дело, великие дела обычно съедают великие идеи. А знаешь почему?
Меркулов молчал, вопрос был задан риторический.
– Потому что под великие дела вербуют множество баранов, которые готовы продолжать путь туда, куда пути, в сущности, нет, даже когда вождь почил в бозе. Людская глупость неостановима.
Меркулов с удивлением подумал, что где-то совсем недавно он уже слышал эту мысль, с каким-то другим окрасом, но очень похожую.
– Вот, пожалуйста, – Малютов вздохнул, словно мехи гармошки растянул ухватистый гармонист, – полюбуйся. Нас уже обвиняют во взяточничестве. По некоторым данным, вор и рецидивист Чирков готовится к побегу. Каково? – Прокурор бросил на стол согнутый в четыре раза сегодняшний номер газеты.
Меркулов внимательно просмотрел заметку с пародирующим детскую сказку названием: "Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел, а от тебя, Малютов, и подавно уйду…"
– Вы расстроены, Юрий Юрьевич?
– Ничуть. Мне нужны материалы на Чиркова, весомые, доказательные, с полной картиной его поганой жизни. Должен же я, наконец, заявить миру о своем малютовском правлении. Почему же не с дела Чиркова? По-моему, типчик достойный?
– Достойный, без сомнения. Именно поэтому торопиться не следует. Понимаете, Юрий Юрьевич, тут не все просто, как кажется на первый взгляд. Вот есть у нас картина преступления, мотивы, потерпевшие, но чует мое сердце, что-то ускользает, где-то ниточка рвется.
– Выражайся яснее, Константин Дмитриевич. Чего тебе там никак не удается схватить?
– Яснее некуда. Кто-то стоит за Чирковым.
– Ага-а, – Малютов с шумом откинул свое грузное тело на спинку кресла и возложил руки замком на живот, где напряглась, готовая вырваться, пуговица его модного пиджака. – Думаешь кто?
– Кто-то очень сильный – по характеру, по должности, по страху, какой он наводит на Чиркова. Не знаю. Честное слово, Юрий Юрьевич, ума не приложу, как к этому боссу подобраться. Чувствую только, просто так нам Чиркова не расколоть. Какой-то зацепки не хватает.
– Копай, копай, Константин Дмитриевич. Такие авторитеты, как Чирков, не каждый день попадаются. Это дело чести и совести. За него нам и на том и на этом свете воздастся.
Прозвенел телефонный звонок. Виточка была точна, полчаса аудиенции у Генпрокурора истекло.
– Что еще у тебя, Константин Дмитриевич? – Малютов прижал к уху трубку. – Еще пять минут, Виточка.
– Вы дали распоряжение прекратить дело по происшествию в Новогорске.
– Ну и что? По-моему, с этой авиакатастрофой все ясно. Комиссия расшифровала "черный ящик". Отказали моторы. Дефект Харьковского завода. У нас нет лишних денег.
– По-моему, речь идет о серьезном государственном преступлении. Возможно, о хищении в особо крупных размерах, о левых продажах военных самолетов за рубеж.
– Ты смеешься, Константин Дмитриевич. Это совершенно невозможно. Самолет – не автомат и даже не танк. На каждый истребитель готовится специальная документация, подписываются такие бумаги самим Президентом. Их не подделаешь. Понимаешь, что ты говоришь? Твое предположение невероятно. – Малютов несколько раз в волнении растянул свои легочные мехи.
– И все же даже самое невероятное может стать реальностью. Разве мы с вами не знаем, что самые невероятные версии как раз имеют место быть в нашей профессии?
– Доказательства? – прохрипел Малютов.
– Доказательства пока весьма смутные. На уровне предположений. Авария в Намибии, аналогичная новогорской, всего год назад. По нашим данным, "Антей" перевозил не самолет "Су", а всего лишь металлолом, никому не нужные железки.
– Не может быть! Почему же это не всплыло тогда, при изучении катастрофы в Намибии?
– Кто-то был чрезвычайно заинтересован замести следы. К тому же это оказалось несложным в далекой африканской стране. Речь идет о больших деньгах, Юрий Юрьевич. Вы знаете, что вчера мне позвонили из Белого дома. Знаете эту формулировочку – "Вы там внимательно разберитесь с Новогорском". Так тут почти угрожали. Требовали прекратить дело по новогорской трагедии.
– Вот как?
– Да. Вы же сами говорили о "Титанике". Не хочется, чтобы совесть утонула в море "зеленых".
– Вот что, Константин Дмитриевич. Даю тебе два дня. Лети в Новогорск сам. Только два дня. Жду точной формулировки происшедшего и доказательств вины конкретных людей. Если, разумеется, есть люди, виновные в этой страшной трагедии. Да, кто у тебя там занимается этим делом?
– Турецкий Александр Борисович.
– Не знаю. Не успел познакомиться.
– Один из лучших наших следователей. Исключительно честный и ответственный человек. Смелый, умный, обаятельный.
– Но-но, хватит. Увидим на деле. – Уже минут пять, как разрывались наперебой три телефона на столе Генпрокурора. Но прежде чем взять трубку, Малютов остановил Меркулова у дверей кабинета ехидным окриком: – Ты, Константин Дмитриевич, поосторожней раздавай эпитеты своим подчиненным. Перехвалишь.
Меркулов вышел из кабинета Генерального со здоровой головой, но сильно бьющимся сердцем. Во-первых, большинство сведений по новогорскому делу он сейчас, тут же в кабинете, как бы это помягче выразиться, заострил. Ни в чем такой уверенности ни у него, ни даже у Турецкого не было. Во-вторых, он не ожидал, что новогорское дело повернется именно так. Памятуя о прежнем Генеральном прокуроре, Меркулов готовился к кровавой борьбе и в конечном счете к поражению. Бывший никогда не отменял принятых решений, считал, что дисциплина и принципы прежде всего. "Может, и вправду грядут новые лучшие времена и пресловутые несгибаемые принципы падут под натиском обычной человеческой порядочности". Готовиться к поездке в Новогорск Меркулову необходимости не было – он и так постоянно держал руку на пульсе и в телефонных беседах с Турецким не избегал встревать в самые мелкие детали. Кроме того, он собирался в Якутию, так что чемодан уже уложен. Но два дела ему все-таки предстояло решить до отлета.
О первом он договорился еще вчера. Узнав о гибели Сабашова, Меркулов решил, что без подмоги Александру не обойтись, и позвонил Грязнову, заручившись в случае успеха его переговоров с Малютовым обещанием Славы принять участие в оперативной работе от лица МВД, министр дал согласие на командировку в Новогорск. Грязнов, несмотря на высокое служебное положение, остался все тем же Славой, который не за деньги, а по особой склонности характера любил свою беспутную, неблагодарную работу, любил гнать и догонять, любил припереть преступника к стенке, любил острые ощущения вперемешку со здоровым, законным после таких стрессов отдыхом. Меркулову Слава немного напоминал его Гришу – коккер-спаниеля – тоже верного служаку, которого сама неотвратимая природа направила искать дичь. Правда, Славе повезло больше, чем Грише, – нюх Грязнова пользовался большим спросом в нашей цивилизации, чем охотничьи инстинкты собаки. Кстати, второе обязательство перед отлетом в Новогорск состояло как раз в примирении с Гришей.
Когда Меркулов заскочил домой переодеться и прихватить собранный чемодан, моральный дух собачонки неизмеримо возрос, она даже сожрала в знак успокоения целую миску мяса. "Давай, скотинка, прогуляемся на прощание. Надеюсь, ты теперь наконец-то поймешь, что в людском мире безопаснее всего все-таки держаться возле хозяина, а не ставить эксперименты. Время великих походов прошло". Гриша, словно наученный горьким опытом, действительно не скатился, по обыкновению, как оглашенный с визгом по лестнице, а, виляя хвостиком, спрыгивал со ступеньки на ступеньку, шаг в шаг с Меркуловым. На улице он чинно отошел на приличное расстояние и поднял лапку. "По-моему, брат, ты ведешь себя сегодня, как настоящий английский джентльмен, и даже заслужил прогулки в сквер". Небольшой, но чрезвычайно любимый жителями микрорайона скверик располагался прямо напротив двора дома, где жил Меркулов. Константин не очень любил гулять в этом садике, потому что в любое время дня и ночи здесь можно было наткнуться на знакомых, вернее, малознакомых соседей, которые обязательно лезли с разговорами, расспросами о мировой политике и криминальной обстановке в Москве. Зато в сквере страшно любил гулять Гриша – для него это был мир, полный тайн и открытий, а главное – в нем скрывалось великое множество камней и веточек, поэтому Меркулов иногда баловал Гришу путешествием в сквер.
На этот раз собака с видом заправской ищейки принялась рыскать под деревьями, останавливаясь у каждого ствола, чтобы отметить пройденную территорию. Народу, к удовольствию Меркулова, на широкой лавочке у изрезанного вдоль и поперек стола, почти не было. Двое мальчишек метали в соседнюю лужу ледышки. Гриша заинтересовался пацанами и стал с ними играть, ныряя в воду за ледяной добычей. Его лай, слава богу, никого не беспокоил, и Меркулов отошел подальше, давая собаке полную свободу. Он задумался о весне, о том, что скоро возможно будет отвезти пса на дачу, да и самому хоть изредка приезжать и прогуливаться на природе. Каким-то боковым зрением Меркулов даже не увидел, а почувствовал, как некий предмет резко просвистел невдалеке. Собака мгновенно отреагировала и бросилась на тротуар. Пока Меркулов выскочил из-за дерева, пока он бежал несколько паршивых метров, выкрикивая "Гриша! Гриша!", тормоза взвизгнули, и черная "Волга" скрылась за углом девятиэтажки. В кровавом месиве издыхал Гриша, его красные глаза закатились, он уже не стонал, не дышал и не мог укоризненно посмотреть на своего хозяина. Онемевшие от ужаса мальчишки боялись приблизиться к тротуару. Постепенно сквер заполнился бабками, мамашами с колясками, подвыпившими мужичками. Все разглядывали убитую собаку и роптали. Никто не вспомнил, что когда-то Гриша своим лаем мешал им отдыхать, теперь они дружно ополчились против виновников трагедии:
– Носятся с такой скоростью по дворам.
– Так и детей поубивают.
– Стрелять таких нужно.
– А все новые русские…
Меркулов тихо выбрался из толпы и побрел к подъезду, волоча по грязи ставший теперь ненужным ошейник. На глаза наворачивались слезы… "Нужно похоронить Гришу на даче. Попрошу брата". Уже у лифта Меркулова догнал один из наблюдавших трагедию пацанов.
– Дяденька, – мальчишка всхлипывал, – мы не виноваты. Мы с Вадькой кидали ему снежки, а тут машина подъехала. Оттуда вышел человек, такой большой. Он постоял, постоял, посмотрел, а потом палку взял и кинул прямо под машину… А Гриша бросился…
– Не плачь. Спасибо тебе. Иди домой.
В ресторане аэропорта, куда Меркулов приехал за несколько часов до регистрации, он дождался Грязнова и заказал сто граммов коньяка.
– За Гришу. Бедная скотина стала еще одной жертвой авиакатастрофы. – Меркулов рассказал историю о гибели собаки Грязнову.
– Чего же ты мне сразу не позвонил? Мои ребята нашли бы мерзавцев!
– Ну и чтобы ты им предъявил? Наезд на собаку? У меня даже свидетелей, кроме пацанов, которых не стоит впутывать в это дело, не было.
– Думаешь, угроза?
– Наверняка. Новогорское дело. Сначала – телефонный звонок, а теперь – это… И ведь, суки, хоть бы что-нибудь поинтереснее придумали. Убийство несчастных животных из мести их хозяевам в каждом дешевом кино показывают.
– Хорошо, что они не поступили еще попроще – это уж точно в каждом детективе можно увидеть – и не прострелили тебе самому голову. Чуешь, куда все клонится? Сколько раз тебе говорил – возьми телохранителей. Сейчас их каждая собака… – Грязнов осекся: упоминание о собаке явно пришлось не к месту, – имеет.
– Да брось ты. Больно кого-то охранники спасают. Смешно даже. У меня теперь один выход – припереть этих негодяев к стенке, улики собрать, чтобы им невыгодно стало меня грохнуть. Пока я как по трясине пробираюсь. Вот сейчас, по-видимому, наступил в топкое место, еще шаг – и прощай мама родная. Но мне хорошие мокасины изготовить следует. Знаешь, Грязнов, обувь такая специальная есть – по болоту ходить?
– Знаю, – буркнул Грязнов и выпил.
Они заказали еще коньяку. Слава попросил к тому же порцию омлета и два больших шницеля с картошкой.
– Ну ты и поесть не дурак, – восхитился Меркулов. – Сейчас ведь подзарядишься и в самолете – на покой, так что пока твоя головушка еще варит, слушай о деле.
Грязнов кивнул, закусывая салатом.
– Дело запутанное и пока, можно сказать, топчется на одном месте. Официальную версию аварии ты уже знаешь – якобы отказали моторы Харьковского завода. Но год назад подобную катастрофу в Намибии потерпел такой же самолет с таким же точно грузом. И самое интересное – есть все основания предполагать, что никаких "Су" внутри "Антеев" не было.
– Как? – Шницель у Грязнова шлепнулся с вилки назад в тарелку.
– Были только корпуса, голая обшивка, имитирующая самолеты.
– Лихо работали ребята. Нагло.
– Да они и сейчас, похоже, работают, судя по Грише. Следы заметают. Сам понимаешь, что такие махинации без директора не провернуть, но Лебедев Алексей Сергеевич вот уже несколько дней как отправился к праотцам, по официальной версии, вроде бы по собственному желанию. Теперь получается, и спросить не с кого. Однако есть в этой истории и еще одна темная деталь – исчезновение одного из членов экипажа. Можешь себе представить, Слава, человек садится в самолет перед рейсом, а потом бесследно исчезает, а самолет гибнет. Должны мы эту тайну открыть?
– Угу! – Грязнов трудился над вторым шницелем.
– Вот тебе, скорее всего, этим и придется заняться. Не думаю, что занятие будет скучным или кабинетным. Один из местных следователей, некий Сабашов, уже пытался разыскать невидимку, но его убили… Из обычного охотничьего ружья.
– А там, значит, Сашка сейчас трудится?
– Зашивается, Слав, зашивается. Ты же понимаешь, что все эти непойманные штурманы, директора – мелкие сошки, которых убирают. А нам нужны не только исполнители, а те, кто ворочает чудовищными прибылями с этих чудовищных преступлений. Так что приготовься, мы летим в самое пекло. И дали нам на все про все два дня. Генеральный грозится прекратить это дело за отсутствием состава преступления.
– Не боись, Константин Дмитриевич, выпутаемся.
Они выпили еще по пятьдесят граммов и отправились на посадку. Грязнов, как и предполагал Меркулов, едва плюхнувшись в кресло и пристегнув ремни, захрапел еще до того, как самолет покатил на взлетную полосу. Последним завещанием Славы стали слова, чтобы Меркулов обязательно разбудил его, когда стюардессы начнут разносить ужин.
Меркулов безучастно разглядывал, как размещались в креслах пассажиры. Многие стаскивали с себя тяжелые шубы и меховые шапки – не в пример Меркулову и Грязнову, одетых в легкие ботиночки и кожаные курточки. Константин Дмитриевич вспоминал длинный сегодняшний день – смерть Гриши, аудиенцию у Генпрокурора. Что же поразило его больше всего? Странно, но это было не напутствие Малютова, не кровавая лужа у тела мертвой собаки, не плачущий мальчик у подъезда и не наглость угрожавших заместителю Генерального прокурора России. В голове Меркулова снова и снова крутились слова Юрия Юрьевича о баранах. Кто же высказывал подобную идею совсем недавно? Кто-то неприятный?… А! Чирков! Неужели?! Конечно, он! Отчего одна и та же мысль приходит в голову таким разным людям? Может, и впрямь идеи носятся в воздухе?… Или в этом совпадении заключена какая-то другая тайна – неслучайных случайностей?…
Глава 43. РУЖЬЕ
Турецкий отпустил служебную машину и решил пройтись к дому Савельевой пешком. Он пытался представить себе, чем был вызван ее звонок. Елена объявилась неожиданно. Александр звонил ей два дня подряд и домой и в школу. Глухо. Он подозревал, что ее не было в эти дни дома. Но где она была? И почему не предупредила его? Он был немного обижен и даже с удивлением замечал в себе ревностные чувства.
"Может быть, просто захотела меня сейчас увидеть? – думал он, шагая по улице. – Непохоже. Она никогда не звонила мне в прокуратуру. И голос у нее был встревоженный. Неужели что-то произошло?"
Он чувствовал все время тяжесть на сердце. Если даже на время и забывал причину этого, то сама тяжесть никуда не исчезала. Сабашов… Этот милый, безобидный и добросовестный человек. Турецкий и не подозревал, что тот стал ему так близок.
Погиб его коллега и хороший человек. Такое нередко случалось в его работе. Но не часто Александр переживал подобную утрату так тяжело.
Потеря Сабашова воспринималась еще тяжелее потому, что Турецкий чувствовал себя виноватым в гибели Валентина Дмитриевича. Не нужно было отпускать его к Бурчуладзе одного.
Александр не сразу заметил, что оказался перед домом Сабашова. Это было не удивительно: Сабашовы жили недалеко от Савельевой. Турецкий увидел во дворе дома внука Валентина Дмитриевича. Парень возился возле мотоцикла, пытаясь его починить.
Александр вспомнил, как Сабашов предлагал втроем поехать на зимнюю рыбалку.
Турецкий подошел к парню.
– Здравствуй, – тихо сказал он и крепко сжал Юркино плечо.
Парень резко вскинул голову.
– Здравствуйте, – узнал он Турецкого, и в его глазах показались слезы.
Турецкий присел к мотоциклу, внимательно осматривая его. Юрка не сразу, но подсел рядом с ним.
– Отвертка есть? – спросил Турецкий.
Парень молча подал отвертку. Турецкий вывернул несколько винтов на мотоцикле.
– Свечу проверял? – спросил он Юрку после этого.
Юрка отрицательно мотнул головой.
– А свечной ключ есть? – спросил Турецкий.
Юрка снова покачал головой. А потом, немного подумав, сказал:
– Может быть, у деда в инструментах? – Он кивнул на открытый рядом сарай.
Турецкий вошел вместе с парнем в сарай к Сабашову. Здесь был полный порядок – так же как и в делах, и в записях самого Сабашова. Все аккуратно разложено по полочкам, надписано, пронумеровано.
Александр нашел свечной ключ сначала по записям в тетрадке, потом по номеру отыскал нужную полку и нужный ящичек. Они снова вернулись к мотоциклу.
– Чего стоишь, помогай! – кивнул Турецкий застывшему рядом Юрке.
Парень суетливо присел рядом.
– Выворачивай свечу, – скомандовал Александр.