Смуглое открытое лицо, чуть вздернутый носик, черные, бархатные глаза в обрамлении пушистых ресниц, длинные каштановые волосы, убранные в косу, уложенную улиткой на затылке, белая тонкой вязки кофточка, черные вельветовые облегающие брюки, минимум косметики, максимум обаяния…
– Знакомьтесь. Это Алина. А это – мои друзья: Олег, Людмила.
Красавица приветливо улыбнулась.
– Что ж, я свой вклад в общее дело внесла…
– И немалый! – подчеркнул Лавриков.
– Теперь ваша очередь…
– Тогда мы с Людмилой на кухню. Олег, ты, как единственный в шапке, отправляйся в сарай, принеси дров.
Оказавшись на кухне с Лавриковым, Людмила всплеснула руками:
– Женечка! Мы тебя теряем!
Промерзшая за три месяца дача прогревалась медленно. Печи были раскалены, местами кафель даже потрескивал, но настоящего тепла пока не было.
Скворцов подбросил поленьев в топки печей на обоих этажах и, дипломатично миновав "королеву", вернулся на кухню.
– Позвонков все нет. Ей-ей, блудят… Мы от электрички еле дошли. Тропинки совсем не видно. Замерзнут…
– Не маленькие. Найдут.
– А шеф?
Лавриков поморщился.
– Не знаю. Наш шеф теперь не тот. Работа – дом, дом – работа. По нему Валька-диспетчерша сохнет. Девочка что надо! Я ему как-то говорю, пригласи девочку куда-нибудь. А он: "Чтоб с глазами она васильковыми только мне – не кому-нибудь – и словами и чувствами новыми успокоила сердце и грудь"? А потом оборачивается к Севе Гордееву и спокойно так говорит: "Сева, в выходные под землю махнем?"
– Диггеры хреновы!
Мужчины воровато оглянулись на Людмилу, у открытой духовки поливавшую индеек их же жиром, и торопливо разлили по рюмкам коньяк.
– Ну, за шефа давай!
– Шли бы вы лучше стол накрывать, – рассудительно заметила Людмила. – Сейчас прибывает электричка, последняя.
Она вручила мужчинам скатерть, тарелки, вилки с ложками, приказала нести в гостиную на стол бутылки, бокалы, нарезать хлеб, овощи, вымыть зелень.
– Поторопитесь! – грозно добавила она. – Все уже почти готово.
Едва стол был накрыт, как во дворе раздались голоса, пронзительный женский смех, входная дверь хлопнула и на дачу ворвалась суматошная компания.
– Позвонки! Как так можно?! Целый час только вас ждем. С голоду помереть не долго. Одним коньячком и живы! – Лавриков, радушно раскинув руки, шел навстречу гостям.
Стряхивая снег с полушубков и шапок, галантно помогая дамам, Володя Орлов и Сева Гордеев наперебой, смеясь, рассказывали, как заблудились: сначала вышли из электрички на остановку раньше и дрогли на перроне, ожидая следующей, потом заблудились в самом Перетрясове. Плутая по колено в снегу, забрели на чью-то дачу, где их облаяла сначала пара овчарок, потом хозяин.
– Ай, позвонки! Ай, обормоты! – качал головой Лавриков. – Олежек, ты видел таких? Живо к столу!
– Елкой как здорово пахнет! Братцы, даже не верится, что вот-вот Новый год! – возбужденно, стараясь перекричать музыкальный центр, говорила Дина Гордеева.
– А давайте Новый год досрочно встретим! – предложил Володя Орлов.
– А старый – проводим! – поддержал идею Сева Гордеев.
– Нет, нет и нет. Рано! – возразил Женя Лавриков. – Наш первый тост будет не о том. Господа и дамы! Мы сегодня собрались не просто так, а по поводу. Выпьем за нас, за спасателей!
Компания одобрительно загудела.
– Ходят упорные слухи, что некоторые из здесь сидящих забыли, что указом Президента от двадцать шестого ноября тысяча девятьсот девяносто пятого года номер тысяча триста шесть установлен "День спасателя Российской Федерации" именно сегодня – двадцать седьмого декабря! Службе исполнилось семь лет. Я всех нас поздравляю! Дай нам бог работы поменьше, денег побольше и отсутствия поводов для героизма! Да простят меня дамы, выпьем за нас, мужики!
– Ура! Ура нашим мужчинам! – дамы поддержали, зааплодировали.
Потом выпили еще, закусили и еще…
– Мы сегодня отдыхаем! – пытаясь перекричать компанию, заявила Людмила Скворцова. – Женька, включи музыку погромче. Будем танцевать!
Лавриков увеличил громкость. Дом утонул в ритмах блюза. Верхний свет убрали. Гостиная загадочно погрузилась в мерцание огоньков на роскошной елке. У елки кружились пары, беззаботные, опьяненные праздником.
– Почему я вас раньше не встречал? – шептал на ухо Алине Володя Орлов. – Вы принадлежите к тому редкому типу женщин, которых, однажды увидев, не забудешь никогда.
Алина улыбнулась лукаво, интригующе, обняла Орлова за шею и склонила голову ему на плечо.
Тот страдальчески возвел глаза к небу.
– Мы будем танцевать так всю ночь… – заговорщически прошептал он.
Но "всю ночь" не вышло. Лавриков нахально забрал у Орлова даму и в серии изящных медленных па увлек в дальний угол безбрежной гостиной.
– Люда, ты не знаешь, кто это? Женька от нее просто не отходит, – внимательно следя за Лавриковым и Алиной, спросила Виктория Орлова.
– Вроде бы одноклассница его. Женя сказал, за одной партой сидели.
– Давно они вместе?
– Вика, я не знаю. Он молчит как партизан.
– Что это у вас за сепаратные переговоры?
Раскрасневшийся от выпитого, Олег Скворцов обнял женщин за плечи.
– Олежек, где Хабаров? Он приедет? – вместо ответа спросила Орлова.
– Не знаю, ваше прокурорское высочество. Никто не знает. Мобильный молчит.
– Я как-то в суде его видела. У него был такой взгляд… Как после тяжелой болезни, – Орлова выдержала паузу, закурила. – Вас всех пришибить, к чертовой матери, за веселье ваше! Друзья называется! И вообще… – Орлова обвела всех кокетливым взглядом. – Я, может, только из-за Саши сюда и приехала!
– Смотрите, смотрите, что делается! – Людмила Скворцова указала на Лаврикова и Алину.
– По-моему, у Казановы проблемы, – констатировал Скворцов, не без интереса наблюдая за тем, как Алина ловко ускользнула от поцелуя.
– А не выпить ли нам под горячее? – Лавриков сделал музыку потише и усадил Алину за стол. – Впереди ночь большая. И натанцуетесь, и напляшетесь. Дичь, господа! – объявил Лавриков. – Мужики, наливайте!
Веселье длилось. Из-за стола переместились на второй этаж, как точно подметил Сева Гордеев, в "музыкальную гостиную". Под аккомпанемент рояля пели песни. Лаврикова за игру хвалили, единодушно отмечая, что скрытых талантов у него куда больше и те таланты куда значительнее. Потом Володя Орлов взял на гитаре "три аккорда", пробежался по струнам. Гитару у него дружно отобрали, посетовав, что после Виктора Чаева, когда-то завсегдатая таких посиделок, видеть в чьих-то руках гитару просто оскорбительно.
Скворцов, изрядно захмелевший и раскрепощенный алкоголем, откровенно клеился к жене Гордеева. А Гордеев с Орловым подбили всех на "старинную русскую игру" под названием "бутылочка". Очень хотелось похохотать.
Посреди бесшабашного веселья Алина тихонько исчезла. Она спустилась на первый этаж, надела полушубок и вышла на крыльцо, осторожно прикрыв за собою дверь.
Ночь была морозной. Небо сверкало крупными празднично начищенными бриллиантами звезд.
"Ночь, звезды и млечный путь, уносящий время… Все, как тогда…" – Алина судорожно вздохнула, силясь не заплакать.
Дом утонул в бархате голоса Фрэнка Синатры. С застывшей печальной улыбкой Алина слушала историю о двух усталых путниках, случайно встретившихся на жизненном пути.
– Прости меня, Хаб… – она тряхнула головой, вытерла слезы. – Моя усталая соломенная собака… Где теперь ты?
Скрипнула входная дверь.
– Алина! Едва нашел тебя.
Лавриков запахнул на ней полушубок. Попытался поцеловать в щеку, но она уклонилась.
– Ты чего ушла?
– Я побуду здесь немного. Голова от выпитого кружится, – соврала она для убедительности.
– Ты устала. Весь день крутилась на кухне.
– Я сейчас… Иди в дом.
Она отстранила его, отвернулась. Ей не хотелось делить с ним эту ночь, эти звезды, этот млечный путь.
Где-то вдалеке, в лесу, урчала машина, очевидно, увязнув в снегу.
Алина оглянулась. Сквозь застекленные двери была хорошо видна ярко освещенная гостиная. Народ пристраивался к столу для очередных возлияний. Володя Орлов что-то шумно рассказывал, чем приводил в неописуемый восторг барышень. Время от времени они визжали и хлопали в ладоши.
"Зачем я здесь? – вдруг подумалось ей. – Я, как тот человек, что застрял с машиной в лесу. Вроде бы и люди рядом, а один. И никому до него нет никакого дела…"
Сама не зная зачем, повинуясь скорее порыву, чем разуму, Алина сбежала с крыльца, торопливо надела перчатки и, утопая в глубоком снегу по колено, пошла прочь от дома.
Она не чувствовала холода.
"Скорее! Скорее! Чтобы не догнал никто! Чтобы не вернули!"
Она шагала так быстро, как только могла.
Дачные домики кончились. Начался лес, темный и недобрый. На опушке Алина остановилась. Она оглянулась назад, отдышалась, потом упрямо двинулась по дороге вглубь леса.
В лесу снега было поменьше. Попадались совсем свободные от снега островки, где дорога была укатанной, твердой. Но больше все-таки было переметов – языков снега шириной метров пять и глубиной в метр или полтора. Такие снежные "крепости" приходилось брать штурмом.
Шум мотора становился все громче. Наконец между деревьев показался яркий свет фар. Теперь Алина шла на этот свет, как на свет маяка.
Проложенная по следам пьяного ямщика дорога петляла между деревьями.
Преодолев очередной глубокий сугроб, Алина остановилась и привалилась спиной к сосне. Нужно было отдышаться. Ее щеки горели, волосы растрепал ветер.
"Все равно дойду! Доползу! Мне бы только на шоссе…"
Хотелось пить. Она зачерпнула пригоршню снега и двинулась дальше. Сейчас Алина отчетливо видела, как внедорожник медленно, но упорно пробирается сквозь снежные заносы.
Когда между ними было метров пятнадцать, машина остановилась, хлопнула дверца, и в свете фар возникла мужская фигура. Несколько мгновений мужчина стоял неподвижно, точно свыкаясь с тем, что видит, потом пошел навстречу.
– Какого черта вы здесь бродите? – крикнул он хрипло.
Алина с трудом перевела зашедшееся дыхание. В бьющем в глаза электрическом свете рассмотреть незнакомца не было никакой возможности. Она стояла посреди занесенной снегом дороги, утонув по колено в снегу, и ждала, когда он подойдет.
Он шел к ней неправдоподобно долго.
В какой-то момент мужчина остановился, что-то пробормотал и кинулся к ней, точно одержимый.
– Ты почему здесь?! Что случилось? – его голос полоснул по сердцу.
– Соломенная собака… – она не нашлась сказать ничего больше.
Хабаров крепко обнял ее. Алина обессиленно ткнулась носом в его плечо.
Не замечая ни времени, ни дикой метели, они стояли обнявшись на заснеженной лесной дороге, среди засыпанных снегом сосен, под куполом черно-звездного неба.
Может, глупость говорят, что люди подобны островам?
Потом Хабаров отогревал ее в машине, укутав в овчинный полушубок, включив "климат-контроль" до предельного тепла. Он осторожно растирал ее зашедшиеся от мороза пальцы и заставлял пить горячий чай с коньяком.
Алина все время плакала. Никакие уговоры на нее не действовали совсем.
– Это я от счастья… – улыбалась она. – Я, наверное, еще долго буду плакать. Пока привыкну. Саша, я чуть не умерла, когда, вернувшись в Отразово, узнала, что ты уехал, а куда – никто не знает. Ты понимаешь?
Он растроганно смотрел на нее, гладил по волосам и говорил очень непривычные для него, нежные, сентиментальные слова.
– Почему ты не разыскал меня? Больше года прошло. Ты же знал, в какой газете я работаю!
Хабаров ответил не сразу.
– Не был уверен, что это хорошая мысль.
Она едва заметно вздрогнула, на мгновение затаила дыхание. Слезы вновь заструились по ее щекам. Теперь она неотрывно смотрела на него и плакала.
– Прости. Я ужасно несдержанная! – виновато сказала она. – Это просто день такой…
На даче был переполох.
Очевидно, ближние окрестности были уже осмотрены, и теперь наставала очередь дальних. На джип Хабарова поначалу и внимания не обратили.
– Вы, черти, тут совсем перепились? – гулко хлопнув дверцей, отнюдь не любезно осведомился он.
– Здорово, Саня! – приветствовал его Лавриков. – У нас тут человек пропал.
– Какой человек? – уточнил Хабаров, не сразу сообразив, что речь идет об Алине.
– Девушка. Минут сорок или час назад.
– Охренеть! И это говоришь мне ты!
Не обращая более никакого внимания на собравшихся и даже не поздоровавшись с ними, Хабаров поднялся на крыльцо дачи. У двери он обернулся, ожидая Алину.
Она вышла из машины, все еще зябко кутаясь в хабаровскую дубленку.
– Любимая, я чуть сума не сошел! – Лавриков попытался ее обнять.
Алина отстранилась.
– Позже, голуби! Позже будете выяснять отношения! – плохо скрывая раздражение, сказал Хабаров. – Нужно девушку водкой или спиртом растереть, иначе воспаление легких ей обеспечено. Ну, что, спасатель, надеюсь, спиртное в этом доме еще осталось?
Лавриков кивнул и увязался было следом, но Хабаров очень жестко посоветовал ему уйти.
– Или я выброшу тебя, как обделавшегося кота! – пообещал он.
Обескураженный Лавриков, чтобы не спорить, удалился.
Был третий час ночи. Продрогшие на морозе гости разошлись по комнатам спать. Только Лавриков, уже основательно нагрузившись водочкой, сидел за столом. Он ждал.
Хабаров спустился в гостиную довольно скоро. Он сел за стол и пододвинул себе поднос с остатками индейки.
– Наливай, чего сидишь, как просватанный?
Лавриков не шевельнулся.
Склонившись над столом, он смотрел на Хабарова с вызовом, исподлобья, едва сдерживая то, что клокотало внутри.
Хабаров дотянулся до бутылки коньяка, налил себе и другу, коснулся краешком рюмки нетронутой рюмки Лаврикова, выпил.
– Еле добрался до вас. Снежище! На выезде из Москвы пробки. Дорогу не чистят. Мелочь в сугробах вязнет… Шикарно пировали без меня! – заметил он, оглядывая все еще богатый стол.
– Не подходи к ней, Саня, – тихо, но твердо произнес Лавриков. – Слышишь? Не подходи!
Хабаров внимательно посмотрел на друга, вздохнул.
– Тебе башку отвернуть мало за то, что свою любимую в ночь, в мороз, одну отпустил.
– Не отпускал я! Воздухом, говорит, подышать хочу, голова кружится… Саня, это не то, что ты думаешь. Я не смогу без нее.
– Сами разбирайтесь.
Хабаров взял стакан, вылил в него остатки коньяка, залпом выпил и наскоро закусил куском мяса.
– Невесело у тебя, хозяин. Поеду я.
Он нехотя поднялся из-за стола.
– Спасибо тебе за гостеприимство.
Мороз свирепел. Он старательно выжимал сорок. Мог бы выжать и больше, но столбик ртути, отчасти из любопытства, отчасти из лени, отказывался падать в недра колбы градусника.
– Мать твою за ногу! Да цепляй ее, цепляй, говорю! – орал Володя Орлов, буйно размахивая руками. – Трос давай! Да жесткую сцепку-то ты зачем мне тащишь? Да б…! Кто ж тебя делал-то, умелец ты мой? Ну, подгоняй, подгоняй машину-то, поживей. Сам я сделаю. Мы что, до второго пришествия здесь копошиться будем?
Колеса МАЗа взвизгнули, закрутились по льду раз, потом еще и еще…
Орлов не выдержал.
– Стой! Хорош, говорю!
Водитель высунулся в приоткрытую дверцу.
– Чего?
– Что ты на газ давишь, тундра?! Лезь вон.
– Чего?
– Вылезай, говорю!
Орлов сел за руль и, продвинув машину чуть вперед, затем плавно подал ее назад, прямо к хвосту фуры.
Это был пятый вызов за смену. Опять работать приходилось на морозе и вырезать из металлического месива изуродованные ДТП человеческие тела. Предновогоднее настроение, алкогольные застолья и русская бесшабашность – авось пронесет – подкидывали работы. Ее всегда было особенно много в канун праздников. Сегодня на их долю пришлось четыре ДТП, с двумя погибшими и двенадцатью ранеными.
Эта – пятая – авария произошла с час назад. Видимо, водитель просто уснул за рулем, и неуправляемый грузовик, выскочив на разделительную полосу, протаранил в лоб металлическую стойку новенького пешеходного моста. Встав по диагонали, фура с прицепом перекрыла движение на въезд в город.
Спасатели заканчивали резать искореженный металл, освобождая из его тисков изувеченное тело водителя. По сути, спасать было некого.
Проводив рассеянным взглядом скорую, силясь перекричать шум моторов, вой сирены, прерывистый визг болгарки и перебранку Орлова с недотепой-водителем, Хабаров связался с постом ДПС.
– 017-й, мы закончили! Сейчас фуру цепляем! Оттащим на обочину! Перекрой пятачок!
Он обернулся к спасателям. Орлов, Гордеев, Лисицын ждали только его команды. Все трое основательно продрогли. Местность была открытая, ледяной ветер пробирал до костей. Хабаров зябко передернул плечами, поискал взглядом по цилиндрическому пластиковому телу переходного моста Лаврикова и Скворцова.
– Женя, что там у вас? Только вас ждем.
Тут же из рации донесся искаженный помехами голос Лаврикова:
"Основной пакет крепежей в порядке! Люфта нет. Радиальных трещин по платформе не вижу. Характерного скрипа не слышу. Небольшой люфт у вертикальных стоек, что держат купол. Но это пусть мостовики разбираются. Короче, эта конструкция выдержит ракетный удар!"
– Понял. Убираем фуру. Оставайтесь на связи.
Орлов аккуратно отбуксировал фуру на стоянку за постом ДПС, ювелирно притер между занесенной снегом "Волгой" и груженым лесом КамАЗом. Явно довольный собой, он по-свойски хлопнул по плечу водителя МАЗа:
– Не дрейфь, пехота! К пенсии будешь и ты виртуозом!
Едва они освободились, поступил новый вызов.
"Мужчина тридцати четырех лет упал с двухъярусной кровати. Складной конструкцией повреждена нога, – монотонно говорила диспетчер. – Это рядом с вами. Девятиэтажка на 2-й улице Строителей…"
– Я – "Четвертая". Вас понял! – отозвался Хабаров. – Сева, на светофоре направо.
Пострадавший изо всех сил старался сохранить самообладание.
– Картинку вешать полез, – объяснял он копошившимся рядом спасателям. – Сынишка уже неделю напоминает: повесь, повесь… Вот…
Он поморщился, отвернулся, не желая видеть, как спасатели будут резать металлический штырь, на две трети ушедший в бедренную мышцу.