Дойдя до рощицы, где оставил своего пони, я сел на него и без приключений добрался до Пентредервидда. Когда я въезжал во двор, меня заметила одна из девочек, и вскоре всё семейство высыпало на меня посмотреть. Я заявил, что совершал верховую прогулку перед завтраком. Даффи отвёл моего пони в сарай.
После завтрака я поговорил с глазу на глаз с Мадрином.
- Сегодня ночью я следил за "ребекками". Мне совершенно непонятен этот маскарад. Но одно мне удалось установить точно: мальчик, живущий на ферме Гвена Парри, - тот самый юноша со светлыми волосами, которого мы с вами видели в Ньютауне, а также в Лондоне. Он ехал вместе с всадниками и зачем-то сторожил ферму мистера Коннора. Мне надо с ним непременно встретиться.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
После завтрака я почувствовал, что клюю носом, и опять отправился на сеновал. Когда я проснулся, по крыше сарая шумел ливень. Из щелей капало, но, к счастью, не над моей постелью. Я встал и посмотрел в окно. Холмы были затянуты серой пеленой дождя.
Из дома вышел, накрывшись плащом, Даффи. Я отворил окно и помахал ему. Он махнул в ответ и скрылся за дверью. Через несколько минут он уже бежал к сараю с ведром горячей воды и тазиком. Ловко взобравшись по лестнице, он поставил ведро на пол. Я поблагодарил его и начал бриться и умываться. После водных процедур у меня поднялось настроение, которое упало, когда я увидел серые дождевые тучи.
Быстро преодолев под дождём небольшое расстояние, отдалявшее меня от двери, я вошёл в дом. Мервин уже собрала обедать, сообщив, что Мадрин просил не ждать его. Я поинтересовался, почему Даффи не в школе, и она ответила, что отец занимается с сыном сам, и Даффи уже опередил в учёбе своих сверстников.
- Вы сегодня не спали всю ночь? - озабоченно спросила женщина. Я кивнул, и она добавила: - Я очень беспокоюсь. Сначала убийство, теперь эти "ребекки".
Дверь отворилась - это появился дядя Томос. Он пришёл в деревню, чтобы купить кое-какие припасы: он всегда выбирает для этого дождливые дни, когда всё равно нельзя работать в поле. Всё это Мервин перевела мне на английский, так как дядя Томос говорил только по-валлийски. Это был седой, морщинистый и очень старый человек с добрыми, как у ребёнка, глазами. Мервин пригласила его за стол. Он сначала отказывался, но потом сел и пообедал с большим удовольствием.
Я корил себя за то, что не выяснил вчера у экономки, как выглядит старый друг священника, мистер Ватт. Теперь я надеялся исправить эту непростительную, как отметил бы Холмс, ошибку.
- Узнайте, пожалуйста, у вашего дяди, - попросил я Мервин, - нет ли у человека, который арендует его пастбище, рыжей окладистой бороды?
Мервин перевела мой вопрос на валлийский. Старик смущённо пробормотал что-то, она переспросила, и он добавил несколько слов.
- Он говорит, - сказал Мервин, - что человек этот точно с бородой. Но у дяди такое плохое зрение, что он уже не различает цвета.
Ну что ж, и на том спасибо. Возможно, борода у барышника действительно рыжая. Тогда он выбрал себе удобный опорный пункт - ведь от фермы дяди Томоса не так уж далеко до фермы Гвена Парри, и можно без труда поддерживать контакт с блондинистым юношей.
Меня смущало одно: тот человек с рыжей бородой никак не походил на старого друга священника. Но тут я вспомнил, что всё здесь вращалось вокруг владельца Тромблей-Холла. Ведь священник служил в его часовне службу и получал за это деньги. Сэру Эмери достаточно было только намекнуть, и священник согласился бы назвать "старым другом" кого угодно.
Я вернулся на сеновал, прилёг на постель и задумался. День, проведённый в Пентредервидде, дал неплохие результаты. Незнание валлийского языка пока никак не отражалось на моей работе. Все, с кем я беседовал, кроме дяди Томоса, говорили по-английски. Важно было только не терять зря времени. Я считал, что владелец дома у озера как-то связан со всем этим делом, и решил поехать к нему без приглашения. В конце концов, не откажется же он принять заглянувшего на огонёк лондонца в дождливый день, когда от скуки не знаешь, куда деться. И если даже я получу от ворот поворот, всё же лучше попытаться что-то сделать, чем сидеть сложа руки.
Я сказал Мервин, что отправляюсь к сапожнику, и она дала мне тяжёлый плащ.
- Как только почувствую, что промок до нитки, вернусь сушиться к вашему очагу, - пошутил я.
Я снова ехал по тропе, которая пересекла сначала пастбище, потом миновала чью-то ферму и наконец спустилась к дороге. Я узнал большой камень, на котором сидел юноша, поджидая всадников. Дорога привела меня к речушке. Я переехал её вброд - камни, по которым перебирались пешеходы, были уже под водой, - проехал то место, где холмы стояли плечом к плечу, оставляя тесную расщелину, в которой шумела речка, и оказался на берегу озера. Ещё вчера синее, как сапфир, сейчас оно было почти чёрным; по нему ходили высокие волны. В таком озере вполне могло обитать чудовище по имени Водяная лошадь.
Я спрыгнул с пони на землю и хотел постучать в дверь, но она распахнулась передо мной сама, - видимо, моё приближение не осталось незамеченным, - и на пороге появилась женщина, которая вопросительно смотрела на меня. В некоторой растерянности я произнёс:
- Мистер Коннор дома?
- Он всегда дома, - отрезала женщина. - Как ему доложить о вас?
- Скажите, что его хочет видеть Эдвард Джонс из Лондона.
- Из Лондона? - Женщина была явно удивлена.
Я молча кивнул.
- Мистер Джонс, - обернувшись, громко сказала она. - Говорит, что он из Лондона.
- Пусть поднимется ко мне, - послышался глубокий бас.
Со стороны хозяйственных построек появился мужчина, видимо работник с фермы, и, взяв под уздцы, увёл моего пони. Из прихожей мы спустились по нескольким ступенькам и оказались на кухне. Это была большая комната, чуть ли не зал; посередине её стоял массивный дубовый стол с крышкой из цельного куска дерева. Пол на кухне был каменный. Рядом с камином, в котором весело потрескивали поленья, располагалась печь; она несколько выступала вперёд, как бы подчёркивая тем своё значение. По стенам стояли кухонные шкафы и буфеты, в которых поблёскивала начищенная посуда; на полках возле печи было много деревянной утвари, какую я видел вчера у столяра, но не светлой, а уже потемневшей от употребления. С потолка, как и в таверне, свисали связки лука, копчёные окорока и колбасы. Я снял плащ, и женщина повесила его сушиться, а потом указала мне на широкую лестницу, ведущую наверх, и я стал подниматься по ней. при каждом шаге хлюпая водой в ботинках.
На площадке, в кресле-каталке со сложной системой колёс и приводов, меня поджидал мужчина средних лет. Первое, что бросилось мне в глаза - это большая, с копной тёмных длинных волос голова на очень крупном туловище. Потом я разглядел мускулистые руки и тонкие, ссохшиеся ноги, стоящие на доске, укреплённой внизу кресла. На мужчине были серый шерстяной свитер домашней вязки и простые чёрные брюки. Он был тщательно выбрит.
- Как поживаете, мистер Джонс? - приветствовал он меня.
- Простите за неожиданное вторжение, - ответил я, пожимая протянутую мне руку, - но, узнав о вас, я воспылал желанием познакомиться.
Он весело рассмеялся.
- Такому отшельнику и калеке, как я, приятно, когда к нему приходят с визитами. Но кажется, погода сегодня не для визитов?
- Вы правы. Но если бы вы знали, какая тоска в дождь сидеть дома и не иметь возможности перемолвиться с кем-нибудь словом! Я приехал в Пентредервидд к своему кузену, чтобы посмотреть на землю предков и провести отпуск на свежем воздухе. И вот, наслушавшись разговоров об овцах и надоях, я узнал, что не так далеко от меня живёт отшельник, который, быть может, будет рад собеседнику.
Мужчина откинулся в кресле и добродушно улыбнулся.
- Конечно, можно со скуки помереть от таких разговоров. И разумеется, я рад вам. Поэтому возьмите кресло и подсаживайтесь к огню, я вижу, у вас ноги совсем промокли. Я не избалован визитами. Единственные мои гости - священник, доктор и Эмерик Тромблей. Священник заглядывает ко мне, чтобы сразиться в шахматы, доктор рассматривает меня как своего пациента, а Эмерик Тромблей просто заезжает по пути проведать. Я бывал у него на субботних вечерах, но из-за смерти его жены они прекратились. Единственные и неизменные друзья, с которыми мне никогда не скучно, это мои книги.
Дальше он стал расспрашивать меня о Лондоне, о том, чем я занимаюсь, и я понял, что он меня проверяет. Шерлок Холмс, предвидя это, заставил меня изучить делопроизводство в адвокатских конторах. Он часто экзаменовал меня, так что я не боялся вопросов Кайла Коннора насчёт моих занятий; что касается лондонской жизни, то я даже сумел удивить его, сообщив, что открывается первая трамвайная линия и что в городе появились экипажи с двигателями, работающими на бензине.
Тогда он перешёл к лондонским лавкам и магазинам, и тут я узнал, что у известного торговца обувью Джона Паунда, кроме лавок на Пикадилли, Риджент-стрит и Тотенхем-Корт-роуд, есть ещё магазин на Леденхолл-стрит. Оказалось, что Коннор гораздо лучше меня знаком с табачными и винными магазинами, зато я знал лучше, чем он, книжные лавки и аптеки.
Под конец проверка превратилась в весёлое соревнование. Мы обсудили с ним, куда лучше всего поехать отдохнуть за город, кто из двух звёзд мюзик-холла поёт лучше: Мери Ллойд или Литтл Тич, поговорили о деле Оскара Уайльда и закончили воспоминаниями о туманах над Темзой.
- А вы отлично знаете Лондон, молодой человек, - отметил наконец Кайл Коннор. - Ваш шеф должен быть вами доволен.
- Мне совершенно ясно, что вы знаете город лучше меня, - возразил я. - Наверное, вы прожили в нём долгие годы.
- Я жил в нём до того, как у меня отнялись ноги, и после. Но я понял, что большой город не место для инвалида. В своём хорошо устроенном доме я чувствовал себя как в тюрьме. Я уехал в Шрусбери и прожил там год. Мне там не нравилось, и весь тот год я искал место, где бы мне захотелось поселиться навсегда. Наконец я нашёл этот дом на берегу озера и купил его вместе с земельным участком. Тогда он был обыкновенным фермерским домом, где в одной половине жили люди, а в другой - скотина, причём вход был общим. Я переделал его, построил коровник, конюшню и мастерские. Земля здесь не богатая, но пастбища хорошие, и ферма обеспечивает меня продуктами круглый год. Работники фермы очень довольны мной, потому что я практически не вмешиваюсь в их дела.
- Когда вы здесь поселились?
- Я купил Тиневидд в начале прошлого года, а переехал сюда осенью, когда были закончены строительные работы. Давайте я покажу вам, как я живу.
Я осмотрел его кабинет, где вдоль стен стояли высокие книжные шкафы, гостиную, спальню, столовую, ванную и, наконец, небольшую комнату с широкими стеклянными дверями на балкон, который выходил на юг. Кайл Коннор очень быстро передвигался в своём кресле, крутя колёса и поворачивая рычаги.
Мы переместились в столовую. Он позвонил, и в комнату вошла женщина, та самая, которая открыла мне дверь.
- Принесите нам чай, миссис Пью, - сказал Коннор. - Мистер Джонс теперь будет, я надеюсь, часто навещать меня. Так что прошу принимать его поласковее, миссис Пью.
За чаем мы опять разговаривали. Время летело незаметно, и я вдруг спохватился: ведь Мадрин, должно быть, волнуется, потому что не знает, где я.
- Простите, мистер Коннор, но мне пора возвращаться к своим родственникам, - сказал я и встал. - Благодарю за тёплый приём и надеюсь посетить вас ещё раз.
- Я провожу вас, - сказал Кайл Коннор.
Он снова позвонил и, когда в столовую опять вошла миссис Пью, выехал на лестничную площадку. Здесь миссис Пью привязала к его креслу верёвку, конец которой вытащила из большого ящика, и Коннор съехал вниз быстрее, чем я спустился по лестнице.
- Вы, конечно, поставили электромотор для подъёма кресла? - сказал я.
- Нет, - ответил он. - Я придумал такую систему приводов, с которой миссис Пью справляется без труда.
- Вчера я и мой кузен видели, как вы купались в озере. Глядя на вас, мне тоже захотелось поплавать.
- Когда придёте в следующий раз, искупаемся вместе. Но предупреждаю, вода в озере очень холодная.
Мы пожали друг другу руки, и я вышел из дома. Работник подвёл мне моего пони, миссис Пью накинула на меня уже сухой плащ, и я отправился в обратный путь. Противный дождь лил по-прежнему.
Кайл Коннор казался таким простым и открытым, да ещё был к тому же и калекой, что мысль о какой-либо связи между ним и убийством Глина Хьюса казалась нелепой и бессмысленной. Но тогда почему юноша следил ночью за его домом? И вряд ли всадники без причины оказались в роще у его усадьбы? Эти вопросы не давали мне покоя.
Во дворе меня встретил один только Даффи. Видимо, остальным надоели мои слишком частые отлучки. Я поднялся на сеновал и стал переодеваться. Вскоре пришёл Мадрин.
- Давайте вашу мокрую одежду, - сказал он, - я отнесу её просушиться. Я боялся, что вы опоздаете. Священник пригласил нас на чашку чая. Кстати, барышник вернулся.
Мадрин рассказал мне, что встретил священника, рассказал ему обо мне, и тот пригласил нас к себе на чай. Ведь я говорил, что очень хочу повидать барышника, и Мадрин искал предлог устроить это.
Мы сели на пони и поехали к священнику. Дорогой я поведал о своём визите в Тиневидд.
Отдав мокрые плащи служанке, мы прошли в гостиную, где нас приветствовал преподобный Изикел Браун, высокий представительный господин с пушистыми баками. Кроме нас на чай были приглашены ещё несколько гостей. Барышник ничем особенным среди них не выделялся. К моему глубокому сожалению, борода у него оказалась чёрной и аккуратно подстриженной, и он совершенно не походил на спутника светловолосого юноши.
Священник познакомил нас, сообщив, что он учился вместе с Хаггартом Баттом в Оксфорде. Последний стал вспоминать молодость и рассказал о какой-то их проделке со свиньёй, чем заставил преподобного Брауна густо покраснеть.
Я сел рядом с мистером Баттом, решив всё же прощупать его.
- Вы давно живёте в Уэльсе? - задал я первый вопрос.
- Никогда не жил в Уэльсе, - ответил он каким-то гнусавым голосом. - Я бываю тут наездами. К сожалению, хорошие лошади - в Уэльсе большая редкость.
- Я только вчера видел хорошую лошадь, - сказал я. - На ней ездит Эмерик Тромблей.
- На неё приятно смотреть, - отозвался Хаггарт Батт, - но только идиот может думать, будто она способна работать на пашне. Такие красивые лошади, как и красивые женщины, нужны лишь богатым людям.
- Каких лошадей вы предпочитаете? - продолжал я расспросы.
- Таких, которые могут долго и хорошо трудиться, - ответил он. - В Уэльсе их почти не встретишь. Чтобы их купить, надо ехать в Лайдсдейл или в Ланаркшир.
- Ланаркшир? - повторил я задумчиво. - Не там ли Роберт Оуэн начинал свой социальный эксперимент?
- Роберт Оуэн - это кто? - спросил мистер Батт. И вдруг подмигнул мне.
Это был Шерлок Холмс. Я узнал его.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Поздно вечером он явился ко мне на сеновал. Я зажёг свечу и предложил ему трёхногий стул. Шерлок Холмс сел и, осмотревшись, заметил, что я очень хорошо и удобно устроился.
Вытянув ноги, он посвятил меня в подробности того, как подготовил своё появление под видом барышника, торгующего лошадьми. Прежде всего он заручился рекомендательным письмом настоятеля собора Святого Павла к преподобному Брауну. Затем купил на ярмарке несколько лошадей и перегнал их в Пентредервидд. Здесь он арендовал пастбище у дяди Томоса и тётки Хафины уже как "старый друг" священника, чтобы не вызвать никаких подозрений. Я видел, что лицо его осунулось. Очевидно, ремесло барышника давалось ему нелегко.
Пришёл и мой черёд рассказать о проделанной работе. Я начал, естественно, со встречи с Бентоном Тромблеем, упомянул о лекции, на которой присутствовали юноша и его рыжебородый спутник, о Лиге по изучению и распространению идей Роберта Оуэна. Затем описал посещение места убийства Глина Хьюса, внешность Мелери Хьюс, найденные мной отпечатки следов и ночную поездку за всадниками, встречу с юношей-блондином и, наконец, свой визит к Кайлу Коннору.
Внимательно выслушав меня, Шерлок Холмс насмешливо улыбнулся.
- Мне кажется, Портер, - произнёс он, - на вас неизгладимое впечатление произвёл местный колорит: древние кельтские легенды и святые, водяные лошади, сказочные коровы и "огоньки смерти". Оставим их в покое и попробуем исключить из расследования тех, кто не вызывает никакого подозрения. Имеет ли какое-нибудь отношение к делу Кайл Коннор?
- Имеет, - твёрдо ответил я.
- Почему вы так полагаете?
- Потому что он потратил довольно много времени, чтобы убедиться, тот ли я человек, за которого себя выдаю.
- Значит, если человек подозрителен по отношению к кому-либо, то он, по-вашему, сам вовлечён в какие-то тёмные дела? Это хитроумная теория, но из неё существует огромное количество исключений. Теория не работает, Портер, если число исключений из неё превышает число случаев, подтверждающих её правильность.
- Но я имел в виду не только его подозрительность. Всадники и юноша следили за его домом сегодня ночью, и, поскольку сам он, будучи калекой, вряд ли мог выйти к ним, значит, они ждали какого-то его ночного гостя.
- Весьма возможно, - сказал задумчиво Холмс. - Пока что в нашем расследовании растёт число фактов и подозреваемых, но мы не можем связать их друг с другом. Найденные вами отпечатки ног предполагаемых убийц не дают ничего, потому что такую обувь носят все жители Уэльса. А что вы скажете о Бентоне Тромблее?
- Он искренен и наивен, как ребёнок.
- Примерно то же говорили о Роберте Оуэне.
- Мадрин считает, что он со временем станет таким же, как его отец. Я этому не верю. По-моему, он всегда будет бороться с теми жизненными принципами, которыми руководствуется его отец.
- Ну, мне пора уходить. - При этих словах Холмс поднялся. - Завтра мы поедем в Ллангелин, и я осмотрю место преступления. Потом я нанесу визит Кайлу Коннору. Какое впечатление произвёл на вас Эмерик Тромблей? Вы уверены, что он воплощение злого начала?
- Мне показалось, что он может причинить массу бед, даже не сознавая этого.
- Это можно отнести ко всем богатым людям. Жизнь наиболее испорченных из них - какая-то дикая смесь добрых и отвратительных поступков.
- Вы правы, сэр. Один из таких испорченных богачей положил букет цветов на могилу убитой им жены.
Шерлок Холмс задумчиво кивнул:
- Он мог так поступить… Вы в какое время завтракаете?
- Могу рано, могу поздно.
- К несчастью, священник встаёт очень поздно. Но я постараюсь прийти пораньше.
- Мы возьмём с собой Мадрина?
- Разумеется. Он нам очень нужен.
Я проводил гостя. Когда высокая фигура Холмса скрылась в дождевой мгле, я пошёл в дом, чтобы обсудить с Мадрином план на завтра.
- Под каким предлогом Шерлок Холмс явится в Тиневидд? - спросил он.
- Он барышник, торгующий лошадьми. У Коннора ферма, ему, конечно, нужны хорошие лошади.