Когда обстрел закончился, пошли забирать динамики, но оказалось, что от наземного имущества – только жестяные клочья. Один залп шестиствольного "ишака" накрывал большую площадь.
– Ну вот, сглазил, – расстроился Сергей. – Придется во взвод возвращаться. А других громкоговорителей нет.
– А тексты кто пишет?
– Политотдел армии. Мы переводим и читаем.
– Уж больно казенно.
– Есть такое дело.
– Факты нужны, и как-то поживее.
– Павел, ты думаешь, я в политотдел не обращался? Мне сказали – ты хочешь быть умнее партии? И я заткнулся.
– Понятно.
Сидят в штабе партийные чинуши, высасывают из пальца идеологически верные тексты и получают за это звания и ордена. А слушать то, что они пишут, невозможно. Но раз уж попал на такую службу, тяни лямку, стисни зубы и молчи. В конце концов, он человек подневольный, у властей на подозрении. Вроде врагом не называют, но и полного доверия нет. Павлу хотелось бы к танкистам или, на худой конец, – в пехоту. Там отношения проще, перед смертью все равны, последним куском хлеба делятся, последним патроном или самокруткой с махоркой.
А во взводе все не так. Приняли его хорошо, но вот какое-то второе дно было, отношения между людьми… Павел попытался подобрать слова… неискренние, что ли, вроде как люди роли натужно исполняют. А впрочем – половина состава взвода такие, как он, да еще и немчики из комитета. Может быть, поэтому?
Павел решил служить, не проявляя инициативы, не высовываясь. Хватит и того, что пятно на биографии. А войну – с ним или без него – выиграют. Одним танкистом больше, одним меньше… Но все равно, как машина мимо танков проезжала, Павел выворачивал шею, провожая через окно взглядом танки.
Есть ведь летчики. Отбери у них полеты, небо – тосковать будут. Вот и Павел любил танки. Мощь, броня, огонь – что может быть сильнее танка на поле боя? Что пехотинец? Один выстрел, и в лучшем случае – один сраженный враг. Не то танк. Где из пушки другой танк подобьет, где по колонне грузовиков гусеницами пройдется, сминая в лепешку и людей и технику.
Эх, непростой судьба у него оказывается. Его сверстники уже капитаны, батальонами командуют, вся грудь орденами увешана. А он с чем домой вернется? На гимнастерке не то что орденов или медалей – погон нет. Что он матери скажет? А пацаны на улице попросят рассказать, как воевал, – что он им расскажет? Как громкоговоритель на передовую таскал? В общем, одна сплошная нескладуха.
Прошло две недели. Павлу уже самому доверяли вести передачи. Сергей теперь больше в углу сидел, прислушиваясь, что Павел читает.
– Сергей, ты бы вздремнул, что ли? Ведь уже сто раз этот текст слышал, – усмехнулся Павел.
– Э, нет! Почему в спецмашинах два человека на передаче? Один другого контролирует – не сболтнул бы тот чего лишнего.
– Опа-на!
– А ты думал!
Дождливый август незаметно перешел в такую же дождливую осень, только по ночам холоднее стало.
Наши гнали немцев на всех фронтах.
Павел регулярно слушал передачи Совинформбюро. Строгий голос Левитана перечислял отбитые у врага города – целыми списками. И многочисленные трофеи. Похоже, сломали немцам хребет. Силен еще немец, ожесточенно сопротивляется – даже контратакует и на некоторых участках фронта добивается временной победы. Но все уже чувствуют – близится конец войны. На некоторых участках фронта наши части уже перешли государственную границу. Впереди Польша, а за ней уже – Германия.
Глава 7
Снова в танке
Этот день начался, как обычно. После завтрака выехали на спецмашине на "озвучивание", как говаривал старлей. Машине нашли удобное место за небольшим холмом, а сами понесли громкоговорители на передовую.
Как только пехотинцы увидели рупоры, они стали отчаянно материться и расходиться по траншеям в разные стороны. Уж очень громко орали рупоры, да и наслышаны были в пехоте об огне немцев по ним.
Пока возились с переноской громкоговорителей и проводами, за бугорок, поближе к их машине, под укрытие холма подъехали две самоходные артиллерийские установки. Павел посмотрел на них и вздохнул. На этих машинах, на базе танка Т-34 устанавливались 85-миллиметровые пушки. Им бы такие под Прохоровку! А сейчас, спустя всего год с небольшим, и они оказались слабоваты против новых немецких танков. Пушка самохода брала в лоб "Тигра" или "Пантеру" метров с шестисот, не дальше.
Самоходчики принялись возиться с боевыми машинами, а Сергей с Павлом заняли места в кунге.
Зазвучала музыка с пластинки. Павел уже выучил весь скудный репертуар с потертых пластинок. И тут – то ли командир у немцев был злой, то ли была еще какая-то причина, но немцы вопреки своему обыкновению не дослушали музыку до конца и тут же накрыли их огнем из "ишаков". Шесть мин легли кучно, но с небольшим перелетом, и угодили недалеко от самоходок. Экипаж одной из боевых машин был сражен.
– Бежим! – крикнул Сергей и рванулся из кунга. Павел – за ним. Сергей скатился в воронку из-под снаряда, а Павел побежал к обратному склону холма. здесь ни мины, ни снаряды достать его не могли.
Послышался вой приближающихся реактивных мин. Павел вжался в землю. Ба-бах! земля содрогнулась от взрывов. Все вокруг затянуло пылью и дымом. А когда Павел поднял голову, то на месте их спецмашины увидел только искореженную раму с горящими покрышками. Тут он снова услышал залп и приближающийся вой. В этот момент, как никогда, Павлу захотелось стать маленьким и заползти в незаметную щель. Да еще вой этот невыносимый…
На этот раз мины рванули перед холмом, на позициях второй траншеи.
Павел поднял голову и отряхнулся от пыли. Будет следующий залп или немцы успокоились? И тут только до него дошло. Первый залп был с перелетом, второй – с недолетом. Классическая артиллерийская "вилка". Если немцы дадут еще один залп, он окажется в эпицентре.
Павел бросился бежать в сторону от холма. А сзади его уже догонял звук летящих мин. Снаряды подлетают неслышно – как и пули. Если услышал свист, падать уже поздно, снаряд дальше пролетел. А у мины скорость значительно меньше, и траектория навесная, потому оперение воет в полете, наводя на людей смертный ужас.
Спиной чувствуя, что мины вот-вот коснутся земли и взорвутся, Павел упал в воронку недалеко от Сергея. На склонах холма, почти со всех сторон, как корона, поднялись столбы земли и огня. Над головой просвистели осколки.
– Что-то немцы сегодня злые! – крикнул из своей воронки Сергей.
– Ага! А машине нашей совсем каюк пришел! – отозвался Павел.
Со стороны передовой захлопали выстрелы.
Павел поднялся из своей воронки и побежал в сторону – холм мешал видеть "нейтралку" и немецкие позиции.
Немцы шли в атаку. Впереди полз "Тигр", по сторонам от него четыре T-IV, а за ними бежала пехота.
Решение пришло сразу. Павел бросился бежать к самоходке. Что он, не справится? Управление такое же, как на Т-34. Пушка, правда, помощнее, но в обращении такая же, как и 76-миллиметровая.
Павел забрался в самоходку, пробрался к месту механика-водителя. Что на самоходке было плохо – так это люк перед механиком. Он был небольшого размера, только смотровой. Сделать его побольше мешала маска пушки, и покинуть через него горящую машину было невозможно.
Павел запустил двигатель – по корпусу машины прошла дрожь. По броне загромыхали подковки сапог, и в самоходку спустился Сергей. В трясущихся руках он сжимал револьвер.
– Ты что себе позволяешь? застрелю!
– Ты лучше пушку заряди бронебойным снарядом, немцы атакуют! – прокричал Павел.
В самоходке было шумно, а шлемофонов не было – они остались на убитых самоходчиках.
Сергей растерялся.
– Я не знаю как! – закричал он в ответ.
Павел выжал главный фрикцион, включил передачу. Самоходка дернулась и поехала. Сергей не успел схватиться за что-нибудь рядом с собой, упал и ударился головой. "Наган" выпал из руки, он сел и стал потирать голову. Павел увидел это боковым зрением. Он объехал холм слева.
Танки немцев уже преодолели половину "нейтралки".
Павел перебрался в боевую рубку, схватил бронебойный снаряд, открыл клин затвора и загнал патрон в казенник. Сам же кинулся на место наводчика. Тесно в рубке, да еще Сергей под ногами мешается.
– Сядь в угол, не мешай! – крикнул ему Павел. Он приник к прицелу. М-да, не сравнить с немецкой оптикой.
И ему было что с чем сравнивать. Стекло мутноватое, кратность меньше, четкость хуже. А в немецкие прицелы детали видны.
Павел прицелился по гусенице "Тигра" и нажал на спуск. Пушка громыхнула, по гильзоприемнику ударила гильза – из нее шел пороховой дымок.
– Гильзу через люк выброси, а то дышать нечем будет! – крикнул Павел Сергею.
Сергей поднялся на колени, поднял гильзу, еще горячую после выстрела, и выкинул ее через люк.
Как Павлу сейчас не хватало второго члена экипажа. Самоходка – не танк, у которого вращается башня. Боевая рубка стоит неподвижно, и у пушки мал сектор горизонтального обстрела. В бою командир дает команду механику-водителю, и тот доворачивает весь корпус самоходки в требуемую сторону.
Павел снова приник к прицелу. Гусеницу с "Тигра" сорвало, и он крутанулся на месте, подставив борт. А на борту… Павел тряхнул головой. На борту башни он увидел номера и значок его батальона, вернее – его бывшего немецкого батальона, в котором он служил, 507-го тяжелого танкового. И значок был знаком – черный щит с вырезом в правом углу и изображением кузнеца, кующего меч. Наверняка в танке кто-то из его бывших сослуживцев, знакомый. Но сейчас он – враг.
Павел поймал в прицел борт башни и крикнул: "Бронебойный!" Вспомнив, что бестолковым помощником у него Сергей, сам схватил снаряд и загнал в ствол. И, даже не глядя в прицел, нажал на спуск. Есть попадание! А куда уползет "Тигр" с порваной гусеницей и разбитым ведущим колесом?
Из "Тигра" повалил дым, из его люков полезли танкисты.
Павел попробовал довернуть пушку влево, на идущий T-IV. Ан не получилось! Он перебрался на водительское кресло, включил передачу и потянул на себя левую ручку. Эх, нам бы на танках такое легкое управление, как на "Тиграх" или "Пантерах". Там управление свободное, на гидравлике, а вместо рычагов – штурвалы. Наши танкостроители переймут этот опыт только на БМП спустя много лет после войны.
Павел снова перелез к сиденью наводчика и загнал снаряд в ствол. Приникнув к прицелу, он начал доворачивать пушку. Вот уже T-IV в сетке прицела. Выстрел!
Сергей схватил гильзу и выбросил ее в открытый люк. Ну хоть какая-то польза! А танк продолжал двигаться. Да, T-IV начала войны и сегодня – это разные машины. На них навесили броневые экраны, удлинили ствол у пушки. И танк стал защищеннее, и пушка мощнее.
На T-IV самоходку заметили: башня танка слегка повернулась, ствол стал опускаться. В прицел Павел видел, как зрачок пушечного ствола уставился прямо на него. Во рту у него мгновенно пересохло.
Рядом с его самоходкой ударил пушечный выстрел, и немецкий танк вспыхнул.
Павел поднялся в боевой рубке, сунул голову в командирскую башенку и посмотрел в смотровые щели.
Недалеко от него, буквально в полусотне метров, стояла вторая самоходка. В пылу боя он не услышал, как она подошла. Очень вовремя выстрелили самоходчики, считай – спасли. Броня на самоходке тоньше, чем на танке. Рубка высокая, наклон броневых листов меньше, чем на Т-34. Если сделать броню такой же толстой, как на танке, самоходка будет перетяжелена, и это потребует изменения ходовой части. Одно конструкторское решение почти всегда требует других изменений, и талант, умение конструктора находить компромиссное решение покажет, удачной получится боевая машина или нет.
Павел мысленно поблагодарил парней в самоходке.
Но бой не закончился. Горели только два немецких танка, остальные же упрямо ползли на наши позиции и во время коротких остановок стреляли из пушек. Более того, немцы обнаружили самоходки, и теперь для танков они представляли главную угрозу.
Но T-IV все-таки не "Тигр T-VI" с его мощной пушкой и толстой броней. У немцев оставался численный перевес, но превосходства в мощности и дальнобойности орудий не было. Пожалуй, пушка самоходки по бронепробиваемости предпочтительней.
Павел загнал снаряд в казенник.
– Сергей, хватит отсиживаться! Видишь снаряды? После выстрела берешь из этой укладки снаряд и заряжаешь в казенник. А пока я целюсь, выбрасываешь гильзу. Понял?
Сергей кивнул. От крика голоса у обоих уже осипли.
Через смотровые щели Павел оглядел поле боя. Слева, укрываясь за одиночным деревом, стоял немецкий танк. Павлу были видны только гусеницы по его левому борту. "Выжидает, небось, – подумал Павел. – И как только я выстрелю и буду перезаряжаться, он выползет на три-четыре метра, успеет прицелиться и пальнет".
Павел навел пушку на катки и нажал на спуск.
– заряжай!
Сергей, торопясь и делая неловкие движения, вытащил снаряд из боеукладки и втолкнул в казенник. затвор клацнул, пушка была готова к бою.
В свою очередь, Павел видел, что попал он удачно, ходовые катки разбиты, танк потерял ход.
Он навел прицел чуть выше гусениц – приблизительно в борт корпуса – и выстрелил. В топливный бак или боеукладку он попал, Павел так и не понял, но танк взорвался. С него слетела башня, а корпус разворотило, как консервную банку.
Павел показал Сергею два растопыренных пальца.
– Два танка мы подбили! – прокричал он.
Сергей улыбнулся, показывая железные коронки. Только рано они радовались.
По самоходке раздался удар настолько сильный, что Сергей, который стоял, полусогнувшись в боевой рубке, упал. Падая, он попытался схватиться за казенник и все равно приложился головой и плечом о железо. Двигатель заглох. В наступившей тишине Сергей неожиданно громко закричал:
– Да как танкисты в них сидят? У меня все тело в синяках!
Павел же не отрывался от смотровых щелей. Самоходка справа вела артиллерийскую дуэль с T-IV, довольно ловко и умело маневрирующим на поле боя. Видно, механик на "немце" был опытный, тертый калач.
Еще один танк стоял неподвижно, но ствол его смотрел на самоходку Павла. "Сейчас выстрелит, добить хочет", – мелькнуло в его голове.
– Быстро из машины! – скомандовал он и через открытый люк вывалился на моторное отделение, а с него – на землю. Сергей замешкался, и в это время "немец" влепил в самоходку еще один снаряд. Из открытых люков машины сразу повалил дым, как из паровозной трубы.
Павел вскочил и побежал в сторону. Огонь быстро доберется до боеукладки, и рванет так, что мало не покажется.
Так и случилось. Сначала прозвучал небольшой взрыв, и из люков выплеснулось пламя. "Гранаты в подсумке взорвались", – сразу определил Павел. А через мгновение сдетонировали снаряды.
Горячей взрывной волной Павла отбросило в сторону, проволокло по земле. От обмундирования остались только лохмотья.
Он присел, осмотрел себя. Царапин и ссадин полно, но кровоточащих ран не видно, и боли нет.
Бросил взор на самоходку. Боевую рубку разворотило по сварным швам, пушку с маской вырвало из крепления, и она валялась впереди самоходки.
Павел встал. Его слегка пошатывало.
К нему подбежал самоходчик в комбинезоне и шлемофоне:
– Жив?
– Живой.
– Что-то я лица твоего не помню. Ты из какой батареи?
– Я не ваш. Я из агитационного взвода. Нашу машину "ишаками" накрыло, успели выбраться. А ваш экипаж под мины попал, всех наповал. Тут немцы в атаку пошли, вот я и залез в самоходку.
– Лучше не ври, парень! А кто же стрелял из пушки и вел машину?
– Да я же! Я танкистом был, на "тридцатьчетверках" воевал.
– Понятно, – протянул самоходчик и тут же недоверчиво спросил: – Один, что ли?
– Нет, со мной еще один боец был. В самоходке остался.
– Я ведь видел, как вас подбили, как ты выбирался. Удивился еще. Мои ребята в комбинезонах, а ты в пехотном обмундировании. Коли танкист, чего ты в этом взводе? Давай к нам! Воевать умеешь: два танка сжег, да каких! "Тигр" – серьезный зверь. Иди к нам, в самоходчики!
Павел повернулся к спецмашине. Она была разорвана в клочья, водитель и радист погибли в кабине. Сергей сгорел в самоходке. Если он в свой взвод не вернется, все подумают, что и он в машине погиб. Но у него нет никаких документов; если он уйдет к самоходчикам и там обман раскроется, командиру батареи несдобровать. Подводить офицеров ему не хотелось.
Офицер принял его размышления за колебания.
– Чего раздумываешь? Много немцев сдалось в плен после твоей передачи? Вот то-то и оно! А у меня экипажей не хватает! Сам видел: были и самоходка, и экипаж, а теперь ребята мертвые лежат, и от самоходки одно горелое железо.
Павел решился:
– У меня судьба сложная, я в плену был.
Офицер немного подумал:
– Вот что. Я всего-навсего командир взвода. Давай поговорим с командиром батареи. Как он решит, так и будет. Только до времени экипажу о своем пленении не говори. Пошли к машине.
Павел и комвзвода пошли к машине. Офицер залез в боевую рубку, а Павел устроился на теплом моторном отсеке.
Самоходка дернулась, развернулась, заехала за холм и остановилась у тел погибшего экипажа. Тела погрузили на моторное отделение.
– Негоже ребят бросать, надо на батарею доставить и похоронить по-человечески.
С другого участка фронта привезли еще один погибший экипаж. Батарея занялась похоронами. Рыли могилы, хоронили, после – ужин в виде поминок. Выпили по сто грамм фронтовых, или, как их называли – "наркомовских". Павел подозревал, что выпили больше. Сам видел, как из фляжек в стаканы наливают. И правильно делают – парни между собой знакомы были. Еще утром разговаривали, и вот – похороны. И хотя на войне к смерти привыкают – она все время рядом ходит, – потеря боевых друзей оставляет на сердце зарубки.
До Павла очередь дошла уже поздно вечером. Экипажи разошлись по землянкам – устали за день, – когда знакомый офицер нашел его.
– Пойдем. Я комбату рассказал о тебе, поговорить надо.
Комбат занимал небольшую деревенскую избу и был уже немного пьян.
– А, про тебя Савелий рассказывал. Садись, выпей с нами за упокой души. Ты же на самоходке воевал?
– Пришлось.
Комбат разлил из фляжки водку в три стакана, и они выпили, не чокаясь.
– Ты кто?
– Был сержантом, командиром танка. Под Прохоровкой воевал, танк подбили. – И Павел в сжатом виде рассказал свою историю.
Офицеры сидели с ошарашенным видом.
– Ну ни хрена себе! Прочитал бы в газете – ни за что бы не поверил. Давай выпьем!
Комбат налил еще. Они выпили, Павел закусил куском хлеба. Боялся – поведет его на голодный желудок, и сочтут его рассказ пьяными бреднями.
– И что, на самом деле лейтенанта присвоили и на "Тигре" воевал? – никак не мог поверить комбат.
– Как на духу. за что и переведен был во взвод агитации и пропаганды переводчиком.
– Скажи что-нибудь по-немецки…
Павел произнес фразу о погоде.
– Машину твою уничтожили фрицы?
– Уничтожили.
– А из команды или экипажа – не знаю, как правильно – кто-нибудь остался в живых?
– Никого.
– Вот. Стало быть, и ты там, в их машине погиб. Правильно, Куракин?