Опоминаться стали, когда увидели: газета теряет читателей, начинает "протухать", "ложиться под власть". Лемешонок уже по складу своего характера не мог продолжить чащинскую линию газеты – хронографа времени, сенсаций, происшествий, скандалов. Если у Льва был девиз по отношению к героям, антигероям и влиятельным фигурам времени: "В тени не спрячетесь!" – то Лемешонок, можно сказать, неукоснительно соблюдал правило: "Не стой на солнцепеке!" Так что, когда Артем, воспользовавшийся отлучкой Лемешонка в Усть-Басаргино, кое-как убедил Машу Преображенскую, ведущего редактора, все-таки еще чащинского призыва и склада журналистку, что надо откликнуться на происходящие в городе события если не самостоятельным материалом, то хотя бы перепечаткой, он не питал никаких иллюзий на то, что все обойдется. Лемешонок едва ли захочет сделать вид, что он попросту не придал этой информации значения, хотя Артем, зная начальство и наступая на горло собственному голосу, убрал из сообщений все упоминания о Вялине. Он был репортером, начинавшим свой журналистский путь уже в перестройку, не ведал, что такое страх советского времени, а о страхах нового времени предпочитал не думать, прекрасно понимая: стоить лишь сделать один маленький шажок к отступлению, как через короткое время ты уже начнешь бежать сломя голову...
Конечно, имея представление о важнейшем принципе поведения подчиненного: помочь начальству понять, что совершенное деяние не противоречит его, начальства, выгодам, Артем мог бы совершить определенные профилактические действия в этом направлении и, в частности, напомнить Лемешонку о падающем тираже газеты и о том, что конкуренция прессы растет с каждым месяцем, что на газетных развалах Булавинска все больше центральных изданий, наконец, он мог бы ясно подчеркнуть, что сами "Ведомости" никакой инициативы не проявили, но лишь изложили то, что весь город уже несколько дней знает из других источников... Однако Артем ничего этого не стал делать.
Он прекрасно понимал, что Лемешонок теперь даже не захочет играть в страуса. Разговор с Пантелеевым ясно показал Артему, что гибель Елены Борисовой представала теперь не каким-то таинственным происшествием, а уже эпизодом в череде зловещих событий. И Лемешонок должен был определиться, а как он определится – Артем Самарин мог предполагать, исходя из опыта работы газеты после смерти Чащина. Поэтому, когда утром в среду у него в квартире должен был бы надрываться телефон, он не надрывался. Отключив аппарат, Артем залег спать после дежурства...
А Гордеев стоял перед Володей и даже не спрашивал, почему Иноземцев оказался утром у Лиды. "Впрочем, какое ему дело?" – одновременно думал о себе Юрий Петрович и Володя о Юрии Петровиче.
Гордеев размахивал "Булавинскими ведомостями" с дайджестом, подготовленным Артемом Самариным, еще не зная о разговоре Лиды в прокуратуре, после которого она со вчерашнего вечера не вставала с дивана и даже пыталась несколько раз закурить от тоски. Правда, табачный дым душил ее, она кашляла и ломала очередную сигарету...
Он совсем взвеселился, увидев на кухне две бутылки "Булавинской анисовой" (одну Дмитро Лукич, как намеревался, уже успел после смены "покуштуваты", или, говоря на братском русском языке, выкушать), а когда Володя сообщил ему, что в квартире Андреевых видеокассеты просматривали, очевидно, покойный Николаев и его начальник в угро майор Урманцев Василий Антонович, Гордеев чуть не пустился в пляс.
Однако Лида не появлялась (Юрий Петрович, грешным делом, подумал было, что у них с Володей дело наладилось и она, возможно, еще в постели).
– А Лида дома? – удивленно спросил господин адвокат, и Иноземцеву пришлось пересказывать ему то, что он знал о встрече своей безответной любимой с Кочеровым и Константиновым.
Конечно, Гордеев был немного наивен. Своеобразно наивен. Для адвоката-профессионала ему не хватало одного важнейшего качества, которое, впрочем, не приобретается жизненным опытом, а дается – или не дается – от роду. Гордееву не хватало желания понимать, что далеко не все люди на свете ведут себя так, как привык вести себя он.
Юрий Петрович вовсе не был чужд склонности к красиво заплетенной интриге, к созданию ситуаций, когда лжи ничего не оставалось делать, как показывать свои ослиные уши. Однако он все никак не мог поверить, что подлость, как и глупость, границ не знает и всегда наготове для явления во всей своей обессиливающей мерзости.
Правда, не извлекая из очередного столкновения с подлостью каких-либо обобщающих выводов и продолжая верить в "восстановление погибающего человека" (читателем Достоевского Гордеев был запойным), Юрий Петрович все же при этом словно встряхивался и не успокаивался, пока не настигал обидчика, с тем чтобы проучить его примерно. Он не знал в отвратительных подробностях, как, впрочем, не знал и Иноземцев, что было сказано Лиде в кабинете прокуратуры, однако отныне у Кочерова и Константинова был такой враг, из схватки с которым не было иного выхода, кроме как полной погибели – или их, или его.
Нет, Гордеев не жаждал кровопускания, вообще ему нередко казалось, что дуэльное разрешение споров – одна из самых простых форм выяснения отношений между людьми. Сейчас же для господина адвоката было делом чести добиться того, чтобы и Кочеров, и Константинов вовсе вылетели из прокуратуры. Игоря Вадимовича в деле он уже насмотрелся и до случая с Лидой, а о Константинове немало зловещего рассказала уже Мария Гавриловна, тетка Николая Новицкого.
Собственно, история с Лидиным походом в прокуратуру только прибавила Гордееву боевой злости и укрепила его в уверенности, что в ближайшие дни своего он добьется: Андреев выйдет из СИЗО, а следом они выручат и Новицкого.
Во вторник Турецкий сработал молниеносно: узнав от Гордеева, что Ингу Новицкую снимал с рейса в Усть-Басаргинском аэропорту капитана ФСБ Александр Аршинов со товарищи, он обратился к зональному прокурору, курирующему Усть-Басаргинскую область, и попросил разобраться в происходящем в его зоне. В частности, содействовать в установлении местонахождения гражданки Новицкой, по неизвестной причине снятой такого-то числа в аэропорту с рейса "Усть-Басаргино – Москва" капитаном Усть-Басаргинского облуправления ФСБ Аршиновым...
Вновь после этого разговора пришлось Александру Борисовичу браться за телефон и звонить Ирине Федосеевой, объясняя, что факс, который только что прошел к ней от Гордеева, совершенно правдив, что это не версия и дочь погибшего два с лишним года назад директора булавинского рынка действительно накануне смерти передала важные документы, которые не сегодня завтра окажутся в Москве.
Правда, когда Гордеев позвонил Ирине Федосеевой, у них возник спор не спор, а некоторое обсуждение проблемы.
Федосеева прямо заявила, что первая корреспонденция из Булавинска – об убийстве оперативника – смотрелась в их газете вполне естественно, однако череда сенсационных информаций из Булавинска в кругах людей, прекрасно понимающих, что такое современная российская пресса, уже вызовет довольно целенаправленные выводы. Более того, их главный редактор может запросто выбросить ее из издания, посчитав, что Ирина отрабатывает чей-то заказ, не поставив его, редактора, об этом в известность.
– Но если это заказ, то заказ бескорыстный, не так ли? – спросил Гордеев. – Разве вы слышали шелест купюр в моих пальцах, разве я сулил вам хоть доллар, хоть рубль гонорару? И никто иной не сулил...
– Но ведь этого никому не докажешь, в это никто не поверит! – воскликнула Ирина. – В конце концов, может быть, вы, пользуясь знакомством со мной, втягиваете... втянули нашу газету в какие-то разборки за передел власти! Можно это исключить? В конце концов и Вялин начал давать свои объяснения происходящему в Булавинске...
Гордеев не стал спорить:
– Доказывать что-либо не буду. Но если вы перечитаете мои информации и то, что передает для обнародования пресс-служба Вялина, то увидите: у меня действительные факты, да еще со смягчением, – (здесь, конечно, Юрий Петрович добросовестно лукавил: хотя и самые благородные обещания, но все же Гордеев Вялину лишь приписывал, что, очевидно, и приводило Сергея Максимовича в состояние бешеной ярости, вызывающей самоубийственные поступки). – А у вялинских спичрайтеров – общие слова, пустословие и празднословие.
Ирина молчала, и господин адвокат прибавил фразу почти отеческую:
– И потом, мне хотелось сделать доброе дело: дать возможность поработать не на кого-то, а на себя. Ведь говорить правду легко и приятно, а выручать безвинно посаженных в тюрягу и вовсе дело святое!
И повесил трубку.
Затем Гордеев перезвонил Вадиму Райскому и попросил переговорить с девушкой и, применив все свое обаяние и красноречие, убедить ее не падать духом, а все же помочь ему, Гордееву, довести его правое дело до успешного исхода.
Может быть, в последний раз, но разговор с Ириной помог – в среду по масс-медиа ходило сообщение о том, что в Булавинске обнаружена погибшая при подозрительных обстоятельствах дочь расстрелянного киллером директора рынка и что причиной ее смерти могли быть документы о странном бизнесе нынешнего мэра Вялина, переданные ею оперативнику, также убитому в эти дни.
Собственно, это исходящее из Москвы сообщение одновременно и спасло Артема Самарина от гнева его шефа – Лемешонка, и вместе с тем заставило серьезно подумать над тем, как бы не стать очередной жертвой в булавинском мартирологе последних дней.
Когда Артем, худо-бедно выспавшись, появился около трех часов в редакции, первый же встреченный им сотрудник сообщил, чтобы он немедленно отправлялся к Лемешонку.
Главный был лаконичен:
– Откуда взял информацию о гибели Борисовой?
Вместо ответа Артем показал сводку происшествий ОВД.
– Но здесь не указано, что это дочка Ковряжкина!
– Об этом говорят на всех рынках – не только на колхозном, но и на "Вялинском"... – простодушно ответил Самарин, хотя взгляд его на Лемешонка выглядел сожалеющим.
– А почему же Москва трубит на всю страну о том, что к этой смерти причастен Вялин? – спросил главный редактор, скорее расставляя все точки над "и" в московском сообщении, чем передавая то, что в нем было сказано в действительности.
– Вот у Москвы и надо спрашивать!
– А ты туда ничего не передавал?
Артем развел руками:
– Я не предполагал ничего такого, а, кроме того, замечу: рынок Барина Вялину так и не перешел.
– Кого это теперь интересует, – вздохнул Лемешонок. – Я тебя никуда не отпускал, но, если ты на несколько дней исчезнешь, прогул тебе не запишут.
– Но ведь если я сейчас начну прятаться, меня точно примут за информатора Москвы! – воскликнул Артем.
Лемешонок встал за столом во весь свой рост, а он у него был далеко за сто восемьдесят.
– Вот видишь, что ты натворил! Теперь думай! А я все, что мог, тебе уже сказал...
Глава 38. ЛЕЧЕНИЕ АТТРАКЦИОНОМ
Глубоко под землей кричали медведки.
К. Паустовский. Старый челн
Если среда для Артема Самарина заканчивалась в не очень приятных раздумьях, то Гордеев решил совершить культпоход в Дом культуры "Геолог" на программу "Будь здоров, человек!".
По всему Булавинску уже были расклеены огромные афиши палевого цвета, на которых господин адвокат с изумлением читал строчки, рекомендующие Виктора Сергеевича Вантеева... "Лучший целитель Российской Федерации... имеет посвящение в двести космических каналов... Вывод камней из органов... автор уникальной методики лечения и оздоровления организма..." Завершалась афиша жизнеутверждающим сообщением о том, что в фойе Дома культуры до и после представления будет развернута "расширенная продажа трав, бальзамов и других снадобий от Матушки-Природы". Здесь же указывалась цена билетов – от пятнадцати до сорока тысяч рублей.
"И неужели найдутся дураки..." – подумал Юрий Петрович, однако, придя к семи вечера к "Геологу", с удивлением обнаружил, что кассы уже закрыты. Ему пришлось довольно долго стоять среди жаждущих, пока наконец к нему сама не подошла длинноногая девушка с превосходной фигурой, хотя и с несколько грубоватым лицом. Юрий Петрович приосанился и уже полез было за кошельком: все-таки из многих выбрали его, но девушка смущенно улыбнулась:
– У меня приглашение.
Через пятнадцать минут в этом переполненном зале Гордееву стало скучно. Босой человек в белом балахоне, расхаживающий по сцене, несмотря на велеречивость, обладал специфическим словарным запасом, в котором причудливо сплелись канцелярит, медицинская и психологическая терминология, приправленная изрядным количеством известных имен – от Христа и Будды до телеведущего Ивана Кононова и поэта-метафориста Константина Кедрова. Между тем новая спутница Гордеева слушала Вантеева не дыша, ловя каждое его слово. Столь же очарованно внимал и весь зал.
Извинившись, Гордеев выбрался из зала в фойе и стал расхаживать вдоль столиков со снадобьями Матушки-Природы, возле которых в ожидании покупателей скучали три девушки-продавщицы.
Ему было понятно, что Вантеев, бесспорно, человек незаурядный и явно причастный к клану гипнотизеров. Однако не менее того господин адвокат понимал, что все это торжище уже не могло быть простым сшибанием деньги, как это происходило еще семь – десять лет назад. Сегодня такой человек не мог работать без "крыши", а поскольку около Вантеева мелькал отец Эдуард из Усть-Басаргина, становилось ясно: Виктор Сергеевич не был простым данником какой-нибудь братвы...
Однако и не "простой данник" мог почувствовать себя не очень уютно, если напомнить ему о некоторых фактах биографии, о которых он хотел бы забыть. А Баскакова и Пантелеев совместными усилиями смогли снабдить Юрия Петровича кое-какими сведениями о многообразной деятельности Вантеева. И вот теперь он дожидался антракта, чтобы попытаться увидеться с Виктором Сергеевичем с глазу на глаз.
Гордеев понимал, что это будет непросто, понимал и то, что все козыри даже новичок не выкладывает сразу, тем более что этих козырей у него было не так много...
И вдруг его осенило.
Он подошел к той из трех девушек-продавщиц, что отправилась курить к урне у выхода.
– Скажите, пожалуйста, – спросил он, – когда заканчивается представление? Когда будет антракт?
Девушка с некоторым удивлением посмотрела на этого мужика в джинсах и в свободной куртке.
– Виктор Сергеевич работает без антрактов. Сеанс продолжается один час, затем он отвечает пятнадцать минут на вопросы и наконец проводит общее оздоровительное упражнение. Это еще десять минут. Затем мы продаем зрителям дары Матушки-Природы, – последнюю фразу девушка произнесла с еле заметной иронией.
– Как это долго! – Гордеев посмотрел на часы. – Я здесь проездом, случайно увидел афишу... Дело в том, что мы вместе учились с Витей... с Виктором Сергеевичем на курсах повышения квалификации... Вы не могли бы передать ему записку?
– Сейчас? – спросила девушка. – До конца сеанса не получится.
– Да это ладно. – Гордеев достал записную книжку. – Но вы передайте обязательно сегодня. Дело деликатное... – Он выдрал листок и написал: "Клышев дает показания".
Затем сложил его особым пятиугольничком, как научил еще дед, и вручил девушке.
– Очень вам признателен. И привет Виктору Сергеевичу передайте.
Гордеев вышел на улицу, сбежал по ступенькам.
Вдруг он увидел, что следом за ним устремился маленький, невзрачный человек без особых примет. Когда Гордеев пошел по улице, позади раздался зовущий свист.
Но господин адвокат не останавливался и не оборачивался.
Однако стоило ему зайти за угол, как невзрачный необыкновенным образом оказался рядом.
– Эй, приятель, ты что, не слышишь?
Юрий Петрович, внутренне напрягшись, посмотрел в неопределенные глаза неожиданного кореша.
– Я не привык, чтобы меня подзывали свистом.
– Не гони волну, Юрий, – сплюнул невзрачный.
– А что, ждать у моря погоды?
– Я знаю, кто ты и что тебе нужно. Если еще охота не пропала, Славка готов с тобой встретиться.
Гордеев молчал. Кто такой "Славка", он не знал.
– Ну, чего молчишь? Кассета пропала, но он готов еще записаться...
Гордеев начинал понимать, куда клонит невзрачный.
– Слушай, приятель, что мне лепишь? Я здесь не для того, чтобы Славок на пленку записывать... Тоже, нашел телезвезду...
– Думаешь, я от легавых... или... уж не знаю, как их назвать...
– Ничего я не думаю, сам ко мне подошел.
– То-то и оно. Вялый Славку закопать хочет, но Ландыш так просто ему не дастся! А ты... Наверное, только гоношиться можешь...
– Друг мой! – Гордеев понял, что он должен принимать немедленное решение. – Гоношишься ты, а я Ландыша шкуру беречь не подряжался. Один снял его – и что толку! А баланды у них на всех хватит. И мокруха – без проблем...
– А потому что дурак этот ваш Колька! – горячо заговорил коротышка. – Ему что было сказано? Не пускать в дело, пока Славка жив! А он что сделал? Трезвонить стал: я Ландышева записал... киллера записал... Вот и получил! Так что мне этого пидора не жалко... И сам подсел, и адвокат этот через него парашу нюхает...
– Но с чего это я тебе должен верить?
– Значит, не хотите... Интеллигенция! – Невзрачный сплюнул.
– Слушай, ты! – Гордеев схватил его за грудки. – Ты мне на психику не дави! Одного за дурака держали, теперь другого ищете? На хрен мне ваши записи, если я должен сидеть и ждать, когда твоему приятелю шкуру продырявят. Я – адвокат, понял? Адвокат! Мне из тюряги человека вытащить надо! А вы со своим Вялиным сами разбирайтесь... – Он отпустил коротышку.
– Не надо ждать! – заговорил тот вдруг просительным тоном. – Запишите и можете хоть в тот же день использовать. Вялин сидит у Славки на хвосте. Он все равно не остановится, пока не уложит его...
– Значит, Славка должен уложить Вялина!
– Поздно. Он уже не сможет к нему подступиться. Он хочет попытаться остановить его...
– С помощью кассеты, которую вы предлагаете записать мне? Не проще ли было сделать это самим, изготовить еще две-три копии, а потом мне передать одну из них, одну...
– После того как ему не удалось замочить Пашку, он вынужден был убежать из города... А там камеры не было... Он хочет рассказать и об этом заказе... А камеру я смог достать только сегодня... У нас все же еще не Москва!
– Да и у нас видеокамеры на дороге не валяются, – усмехнулся Гордеев. – А что, надо куда-то ехать?
– Придется... Но к полуночи обернемся при нормальном раскладе.
– А глупостей не будет, браток? А то я каждый день контрольные звонки приятелям московским делаю, они люди серьезные...
– Это ты, браток, вялинских дружков предупреждай! А с тобой мы пока – в одной лодке!
– То-то и дело, что пока!.. – Гордеев сплюнул. "Как быстро восстанавливаются дурные привычки при встречах с этим контингентом!" – Ну, хорошо, поедем...