– Он умирает, доктор Ватсон, – с отчаянием в голосе сказала она. – Чахнет прямо на глазах. Это длится уже три дня, и я не знаю, доживет ли он до вечера. Привести врача он мне не разрешает. Сегодня утром, увидев выступающие кости на его лице, когда он посмотрел на меня своими огромными ясными глазами, я не вынесла. "Хоть разрешайте, хоть нет, мистер Холмс, но я сейчас же иду за врачом", – заявила я. "Тогда уж идите к Ватсону", – ответил он. Поспешите, сэр. Каждый час дорог, иначе вы можете не застать его в живых.
Я был поражен, потому что ничего не знал о его болезни. Разумеется, я тут же бросился за пальто и шляпой. Когда мы ехали на Бейкер-стрит, я поинтересовался симптомами болезни.
– Я почти ничего не смогу вам рассказать, сэр. Он расследовал какое-то дело в Розерхайте, ходил там по трущобам вдоль реки и вернулся оттуда уже больным. В среду днем он слег, да так с тех пор и не вставал. Все эти три дня он не ест и не пьет.
– Боже правый! Что ж вы врача не позвали?
– Он запретил мне, сэр. Вы же знаете, какой он строгий. Я не осмелилась ослушаться. Но ему уж недолго осталось, сами увидите.
И действительно, без жалости смотреть на него было невозможно. За окном стоял туманный ноябрьский день, поэтому его комната была погружена в полумрак, и все же, когда я увидел изможденное костлявое лицо, повернувшееся ко мне, у меня холодок пробежал по коже. Глаза его горели, словно от горячки, на щеках светился лихорадочный румянец, губы были покрыты темной коркой. Лежащие поверх одеяла тощие руки беспрерывно сжимались, разговаривал он с трудом, хриплым голосом. Когда я вошел в комнату, Холмс лежал неподвижно, но, судя по взгляду, меня узнал.
– Как видите, Ватсон, дела у нас, похоже, неважные, – чуть слышно произнес он, но в голосе его послышались прежние беспечные нотки.
– Дорогой мой друг! – воскликнул я и направился к нему.
– Нет! Не подходите! – сказал он таким властным тоном, который появлялся у него только в самые решительные минуты. – Если вы сделаете еще шаг вперед, я попрошу вас уйти.
– Но почему?
– Потому что я так хочу. Разве этого не достаточно?
Да, миссис Хадсон была права. Таким суровым он еще никогда не был. И все же его крайняя слабость не могла не вызывать жалости.
– Я только хотел помочь, – объяснил я.
– То-то и оно. Лучше всего вы мне поможете, если будете делать то, что вам говорят.
– Разумеется, Холмс.
Он несколько расслабился.
– Вы не сердитесь? – спросил он, тяжело дыша. Несчастный, как он мог подумать, что я могу сердиться на него в ту минуту, когда он умирал у меня на глазах? – Это нужно для вашей же безопасности, – хриплым голосом добавил он.
– Моей?
– Я прекрасно знаю, что со мной происходит. Этой болезнью болеют кули на Суматре… Голландцы знают об этом больше, чем мы, хотя до сих пор так и не научились с ней бороться. Наверняка известно лишь то, что она смертельна и ужасно заразна.
Теперь он говорил быстро, словно в лихорадочном бреду, длинные руки его дергались и дрожали, когда он сделал мне знак отойти подальше.
– Передается через касание, Ватсон… Слышите? Через касание. Держитесь от меня подальше, и все обойдется.
– Да что ж это, Холмс? Неужели вы полагаете, что меня это может остановить хоть на секунду? Если бы даже я имел дело с незнакомым мне человеком, я бы не испугался. Не считаете же вы, что я буду сидеть сложа руки, когда передо мной мой старый друг?
Я снова двинулся было к нему, но он остановил меня гневным взглядом.
– Если вы останетесь там, где стоите, я буду с вами говорить, если нет – уходите.
Я питал такое уважение к необычным качествам Холмса, что всегда подчинялся его желаниям, даже когда не понимал их. Но сейчас во мне заговорил врач. Пусть он командует мною где и когда угодно, но только не у постели больного.
– Холмс, – сказал я, – вы не отдаете себе отчета в своих словах. Больной человек – это тот же ребенок, поэтому я буду вас лечить. Хотите вы этого или нет, я установлю симптомы и приступлю к лечению.
Он со злостью посмотрел на меня.
– Если мне против моей воли придется лечиться, то пусть меня лечит врач, которому я доверяю, – сказал он.
– Что же, мне вы не доверяете?
– Я доверяю вам как другу. Но давайте смотреть правде в глаза, Ватсон. Вы ведь, в конце концов, всего лишь терапевт с очень небольшим опытом и посредственной квалификацией. Мне очень неприятно это говорить, но вы не оставляете мне выбора.
Я ужасно обиделся.
– Такие слова недостойны вас, Холмс. Они очень хорошо доказывают, насколько вы нездоровы. Но, раз вы не доверяете мне, я не стану навязывать свою помощь. Если позволите, я направлю к вам сэра Джаспера Мика, или Пенроза Фишера, или любого другого из лучших врачей в Лондоне. Но кто-то должен вас осмотреть. С этим я вам спорить не позволю. Если вы думаете, что я буду смотреть, как вы умираете, и не окажу вам помощь сам или не приведу кого-нибудь другого, кто может помочь вам, то вы плохо меня знаете!
– Намерения у вас добрые, Ватсон, – сцепив зубы, простонал больной. – Но хотите, я покажу вам степень вашей необразованности? Что вам известно, к примеру, о тапанульской лихорадке? А о черной чуме, которой болеют на Формозе?
– Никогда о таких не слышал.
– На Востоке много неизвестных нам болезней, много странных патологий, Ватсон. – После каждой фразы он замолкал, собираясь с силами. – Я многое о них узнал в последнее время, когда занимался исследованиями медико-уголовного характера. Тогда-то и заразился. Вы ничем не сможете помочь мне.
– Возможно. Но, насколько я знаю, именно сейчас в Лондоне находится доктор Энстри, крупнейший специалист по тропическим болезням. Хотите вы того или нет, я сейчас же отправляюсь за ним. – И я решительно развернулся к двери.
Никогда в жизни я еще не испытывал такого потрясения! Молниеносным тигриным прыжком умирающий выскочил из кровати и встал между мною и дверью. Я услышал, как в замочной скважине громко щелкнул ключ. В следующий миг он, пошатываясь и обливаясь потом, вернулся в кровать. Это невероятное напряжение лишило его остатка сил.
– Силой ключ вы у меня не заберете, Ватсон. Попались, друг мой! Теперь вы останетесь здесь до тех пор, пока я не решу вас выпустить. Но ничего, не горюйте, – все это он говорил задыхаясь, через силу. – Вы ведь действительно хотите мне помочь. Да, я это прекрасно понимаю. Ничего, у вас еще будет возможность сделать по-своему, только сначала дайте мне набраться сил. Ждите, Ватсон, ждите. Сейчас четыре часа. В шесть вы сможете уйти.
– Это же безумство, Холмс.
– Всего два часа, Ватсон. Я обещаю, в шесть вы уйдете. Вы согласны подождать?
– Похоже, у меня нет выбора.
– Это точно, Ватсон. Спасибо, не нужно поправлять мне постель. Пожалуйста, не подходите. Еще, Ватсон, я хочу поставить одно условие. За помощью вы обратитесь не к тому человеку, о котором говорили, а к тому, кого я вам назову.
– Как скажете.
– Это два самых разумных слова, которые вы произнесли с тех пор, как вошли в эту комнату. Вон там книги, можете брать. Я немного обессилел. Интересно, как чувствует себя электрическая батарея, которая пытается передать ток через непроводник? В шесть, Ватсон, мы продолжим разговор.
Однако случилось это намного раньше обозначенного времени и при таких обстоятельствах, которые поразили меня ничуть не меньше, чем его прыжок к двери. Некоторое время я молча стоял, глядя на фигуру, затихшую в кровати. Лица его почти не было видно из-под одеяла, судя по всему, он уснул. Конечно же, заставить себя читать в такую минуту я не мог, поэтому стал ходить по комнате, рассматривая фотографии знаменитых преступников, которыми были увешаны все стены. Наконец, ноги привели меня к камину. На его полке были беспорядочно разбросаны всевозможные трубки, табачные кисеты, шприцы, перочинные ножи, револьверные патроны и прочая дребедень. Посреди все этого я заметил небольшую черно-белую коробочку из слоновой кости с выдвижной крышкой. Вещица была довольно любопытная, поэтому я протянул руку, чтобы взять ее и рассмотреть получше, но вдруг…
Холмс издал такой страшный крик, что его, наверное, было слышно и на улице. От этого душераздирающего вопля волосы зашевелились у меня на голове, я весь похолодел. Развернувшись к нему, я увидел его перекошенное лицо и безумные глаза. Окаменев от страха, я стоял с коробочкой в руках.
– Положите! Положите на место сейчас же, Ватсон… Сейчас же, слышите? – Издав облегченный вздох, он повалился на подушку, когда я поставил коробок обратно на каминную полку. – Я ненавижу, когда прикасаются к моим вещам, Ватсон. Вы же это знаете. Нет, я этого не вынесу. Хорош доктор… Вы своего пациента до сумасшедшего дома довести можете! Посидите спокойно, друг мой, позвольте мне немного отдохнуть!
Это происшествие произвело на меня тягостное впечатление. Безумное и беспричинное волнение, совершенно нехарактерная для него грубость прямо указывали на то, как помутился его разум. Нет упадка прискорбнее, чем упадок великого ума. В ожидании назначенного часа я сидел, предаваясь горестным мыслям. Он, похоже, следил за временем так же внимательно, как я, поскольку, едва часы показали шесть, заговорил все тем же лихорадочным голосом.
– Итак, Ватсон, – произнес он, – у вас с собой есть мелочь?
– Да.
– Серебро?
– Да, и немало.
– Сколько полукрон?
– Пять.
– Эх, мало, мало! Как неудачно, Ватсон! Ну да ладно, положите их в карман для часов. А все остальные деньги – в левый карман брюк. Спасибо. Это уравновесит вас намного лучше.
Все это походило на бред сумасшедшего. Он содрогнулся всем телом и снова издал звук, похожий одновременно на кашель и на всхлип.
– Теперь, Ватсон, зажгите газ, только очень аккуратно, ровно наполовину. Умоляю вас, Ватсон, будьте внимательны. Так, отлично, спасибо. Нет, штору задергивать не надо. Теперь я вас попрошу положить на стол несколько писем и газет, так, чтобы я мог до них дотянуться. Благодарю вас. Теперь что-нибудь из этого мусора на каминной полке – туда же. Прекрасно, Ватсон! Вон там – щипчики для сахара. Возьмите, пожалуйста, ими коробочку из слоновой кости и положите ее здесь, среди бумаг. Хорошо! Ну, а теперь вы можете сходить за мистером Кэлвертоном Смитом, он живет в тринадцатом доме на Лоуэр-Бэрк-стрит. Честно говоря, желания идти за врачом у меня поубавилось, поскольку разум несчастного Холмса находился в таком плачевном состоянии, что мне теперь оставлять его одного было просто страшно. Однако он настаивал на встрече с названным человеком с той же горячностью, с которой совсем недавно отказывался кого-либо видеть.
– Что-то я не припомню такого имени, – заметил я.
– Вполне вероятно, мой дорогой Ватсон. Может быть, для вас будет неожиданностью узнать, что человек, который лучше всех в мире знает эту болезнь, не врач. Он плантатор. Мистер Кэлвертон Смит живет на Суматре и хорошо там известен, но сейчас он находится в Лондоне. Вспышка этой болезни у него на плантации, которая находится вдали от всякой медицинской помощи, заставила его самого заняться ее изучением, что привело к значительным успехам. Он очень пунктуален, поэтому я и не хотел, чтобы вы уходили раньше шести, все равно вы бы не застали его в кабинете. Изучение этой болезни очень долгое время было его любимым занятием. Если вам удастся уговорить его прийти сюда и поделиться с нами своими уникальными знаниями, я уверен, он сможет поставить меня на ноги.
Словам Холмса я придал законченный и целостный вид, потому что не хочу описывать, как он задыхался, ловил ртом воздух и сжимал кулаки, очевидно, борясь с невыносимой болью, которая жгла его изнутри. За те недолгие часы, что я провел рядом с ним, состояние его ухудшилось. Лихорадочные красные пятна на щеках проступили еще сильнее, тени вокруг глаз сделались темнее, запавшие глаза теперь сверкали еще ярче, а лоб покрылся холодным потом. И все же каким-то образом ему удавалось сохранять присутствие духа, речь его была спокойна. До последнего вздоха он останется великим человеком.
– Вы в точности опишете ему, в каком состоянии оставили меня, – сказал он. – Так, чтобы он понял, какой образ запечатлелся у вас в памяти… Образ умирающего человека… умирающего в бреду человека. Да-да, я вообще не понимаю, почему все дно океана не покрыто сплошной массой устриц, если эти твари такие плодовитые. Ведь это действительно странно, да? А как мозг может управлять самим собой? О чем я говорил, Ватсон?
– Давали указания насчет мистера Кэлвертона Смита.
– Ах да, вспомнил. От этого зависит моя жизнь. Умоляйте его. Мы с ним не в ладах. Его племянник, Ватсон… Мальчик умер в мучениях. Я заподозрил Смита и не стал от него этого скрывать. С тех пор он затаил на меня злость. Но вы уговорите его, Ватсон. Просите, умоляйте, но приведите его сюда. Он сможет спасти меня… Только он!
– Если надо будет, я силой усажу его в кеб и привезу.
– Нет, такого вы не станете делать. Вы уговорите его приехать. И, кроме того, вы должны вернуться сюда раньше, чем он. Придумайте что-нибудь, чтобы не ехать с ним вместе. Не забудьте, Ватсон! Не подведите меня. Вы ведь меня никогда не подводили. Безусловно, у них есть природные враги, которые мешают им плодиться. Мы с вами, Ватсон, к этому тоже приложили руку. Неужели мир теперь заполнят устрицы? Нет-нет, это было бы ужасно! Передайте ему все, что вы думаете по этому поводу.
Я оставил этого человека, наделенного величайшим умом, лепечущим, как глупый ребенок. Он отдал мне ключ, и я забрал его с собой, чтобы, пока меня не будет рядом, он не заперся. Миссис Хадсон, дрожа и обливаясь слезами, ждала меня в коридоре. Спускаясь по лестнице, я услышал, как Холмс принялся что-то напевать высоким тоненьким голоском. На улице, пока я поджидал кеб, ко мне из тумана вышел человек.
– Как мистер Холмс? – поинтересовался он.
Это был наш старый знакомый, инспектор Мортон из Скотленд-Ярда, одетый в обычный твидовый костюм.
– Он очень болен, – ответил я.
Он как-то непонятно посмотрел на меня. Если бы это не было совершенно невообразимым, я бы решил, что свет, падавший из полукруглого окошка над дверью, выхватил из полумрака довольную улыбку на его лице.
– Да, я слышал об этом, – произнес он.
Тут подъехал кеб, и я оставил его.
Лоуэр-Бэрк-стрит оказалась симпатичной улочкой, расположенной где-то на границе Ноттинг-Хилла и Кенсингтона. Дом, у которого остановился кеб, имел довольно внушительный вид, в его старомодной железной ограде, тяжелой двустворчатой двери с натертыми до блеска медными ручками чувствовалась элегантность с оттенком величавости. Общему впечатлению соответствовал и важный дворецкий, который появился в дверях, освещаемый приглушенным розоватым электрическим светом, горящим в прихожей у него за спиной.
– Да, мистер Кэлвертон Смит дома, доктор Ватсон. Конечно, сэр, я отнесу ему вашу карточку.
Похоже, мое скромное имя мистеру Кэлвертону Смиту не показалось заслуживающим внимания. Через оставшуюся чуть-чуть приоткрытой дверь я услышал визгливый недовольный голос.
– Кто это? Что ему нужно? Господи, Стэплс, сколько еще мне повторять, чтобы меня не беспокоили, когда я работаю?
В ответ дворецкий с успокаивающей интонацией загудел какие-то объяснения.
– Не буду я его принимать, Стэплс. Я не хочу прерывать работу. Меня нет дома. Так и передайте ему. Скажите, если уж я ему действительно так нужен, пусть приходит завтра утром.
Опять послышался неразборчивый голос дворецкого.
– Все равно передайте ему мои слова. Если хочет, пусть приходит утром или вообще не приходит. Мою работу нельзя откладывать.
Я подумал о Холмсе, как он мечется по кровати и, должно быть, считает минуты, пока я приведу помощь. Сейчас не время церемониться. От моей расторопности зависела его жизнь. Прежде чем появившийся дворецкий с извиняющимся видом успел передать мне слова хозяина, я проскользнул мимо него и вошел в кабинет.
С истошным гневным криком хозяин дома вскочил со стоящего у камина откидывающегося кресла. Я увидел крупное желтое лицо, грубое и жирное, с тяжелым двойным подбородком и парой недобрых серых глаз, которые уставились на меня из-под кустистых песочных бровей. На лобастой лысой голове красовалась бархатная шапочка, кокетливо сдвинутая набок. Туго обтянутый розовой блестящей кожей череп казался огромным, но, опустив глаза чуть ниже, я, к своему удивлению, увидел, что тело у этого человека небольшое и хилое. Плечи и спина его были сильно искривлены, как будто в детстве он перенес рахит.
– Что это значит? – закричал, вернее, даже завизжал он. – Как вы смеете сюда вторгаться? Разве вам не передали, чтобы вы приходили завтра утром?
– Прошу прощения, – сказал я, – но мое дело не может ждать. Мистер Шерлок Холмс…
Имя моего друга произвело на маленького человечка необыкновенное воздействие. Выражение гнева мигом исчезло с его лица, оно сделалось напряженным, глаза настороженно сузились.
– Вы от Холмса? – спросил он.
– Да, я только что был у него.
– И что с ним? Как он?
– Он ужасно болен. Поэтому я и пришел к вам.
Смит жестом указал мне на соседнее кресло и сел сам. И когда он опускался, в зеркале над каминной полкой мелькнуло его лицо. Я мог бы поклясться, что увидел на нем мерзкую злобную усмешку. И все же я убедил себя, что мне, наверное, это почудилось от нервного напряжения, потому что в следующую секунду он повернулся ко мне с выражением искренней озабоченности.
– Печально это слышать, – сказал он. – Я близко не знаком с мистером Холмсом, нас связывают только кое-какие деловые отношения, но я всецело уважаю его как человека и профессионала. Он такой же специалист-любитель, как и я. Только он имеет дело с преступностью, а я с болезнями. Его враги – злодеи, мои – микробы. А вот это мои тюрьмы. – Он показал на ряд бутылочек и баночек на столе у стены. – В этих желатиновых капсулах отбывают срок одни из самых опасных созданий на планете.
– Да-да, мистер Холмс как раз и хотел вас видеть, потому что ему известно о ваших познаниях. Он вас ценит и считает, что вы – единственный человек в Лондоне, который может помочь ему.
Человечек вздрогнул, отчего забавная шапочка соскользнула с его лысой головы и полетела на пол.
– Что? – удивленно воскликнул он. – Почему это мистер Холмс думает, что я смогу помочь ему?
– Вы же знаток восточных болезней.
– Но почему он думает, что его болезнь восточная?
– Потому что одно из дел привело его в доки, где ему пришлось работать среди китайских моряков.
Мистер Кэлвертон Смит приятно улыбнулся и поднял шапочку.
– Ах вон оно что… Понятно, – произнес он. – Я надеюсь, что на самом деле все не так плохо, как вам кажется. И давно он заболел?
– Около трех дней назад.
– Он бредит?
– Иногда.
– М-да, это серьезно. Было бы бесчеловечно не отозваться на его призыв. Я очень не люблю прерывать свою работу, доктор Ватсон, но это, разумеется, исключительный случай. Я еду с вами немедленно.
Я вспомнил указание Холмса.
– У меня назначена еще одна встреча, – сказал я.
– Хорошо, я поеду один. У меня где-то записан адрес мистера Холмса. Обещаю вам быть у него самое позднее через полчаса.