* * *
Мы решили остаться до понедельника. Кора непременно хотела ехать дальше, в Сиену, чтобы встретиться с маклером, который занимался продажей усадьбы. Она поспешила предупредить Эмилию о наших планах по мобильному. Потом достала из сумки блокнот для рисования и часа два мучила Дино, заставляя его позировать. Остаток дня мы провели у бассейна, пока не проголодались окончательно.
Ужинать мы поехали в Кастеллину. Этот городок, стоящий на холме между поймами рек Арбия, Эльза и Пеза, может похвастаться большой центральной площадью, церковью и оборонительными укреплениями. Когда нам подали zuppa inglese, разговор снова зашел о таинственной смерти английского хозяина итальянской усадьбы. Я спросила:
– И что же, племянник покойного сразу примчался, чтобы выставить дом и землю на продажу?
– Да, тотчас. Малоприятный тип. Он по-прежнему платит моему деду, но только потому, что засохший сад не продашь по цене цветущего, однако моментально рассчитал Лючию и отказался от телефона.
– Что еще за Лючия?
– Экономка. Что ж вы думаете, il barone сам у плиты стоял? – Дино недоверчиво посмотрел на Кору. Если она в самом деле богата, то ей ли не знать сурового быта миллионеров?!
– Рассказывай же! – торопила я. – Значит, племянник так и не смог покорить здешние сердца… А он приезжал к своему дяде, когда тот был жив?
– Насколько я знаю, нет. Кстати, первым делом он велел упаковать коллекцию, которую сразу же увез. Уж наверняка не просто в память о дяде. Думаю, он ее распродаст.
– Какую коллекцию? – в один голос спросили мы.
Дино даже удивился нашей ненаблюдательности:
– Если вы такие умные, как же вы не заметили пустые витрины. Лючия слегка украсила их старыми птичьими гнездами, чтобы не смотрелись такими голыми. Жаль, что сокровищницы опустели, а то выглядели прямо как в музее.
Мое любопытство было уже не унять. Il barone нравился мне все больше с каждой минутой.
– Что он собирал?
В первый раз Дино посмотрел не сквозь меня:
– Кукол. В его коллекции были старинные, очень ценные французские куклы с фарфоровыми головками. И все – только мальчики, он ни разу не купил ни одной куклы-девочки. Лючия столько времени тратила на них: стирала матроски, чистила им лица ватными палочками, но ей это даже нравилось. Вы, наверное, скажете, что и коллекция типично дамская, мужчины чаще собирают оружие, курительные трубки, монеты…
– И марки, – дополнила список Кора.
– Его друг однажды шутки ради подсунул куклу-девочку в компанию фарфоровых молодцев. Знаете, такую, как сейчас делают, с грудью, женскими формами. Il barone шутки не понял. Зато я до слез смеялся, когда Лючия мне рассказывала, как он возмущался.
Позже, вечером, я уже не укладывалась спать рядом со своей златокудрой подругой. В свете перемен мне пришлось обживать одну из комнат для гостей.
Вставать пришлось непривычно рано, но дорога в Сиену привела нас в чувство: нельзя спать среди такой красоты. Дино вез нас проселочными дорогами через леса и поля. Несмотря на ранний час, местное население уже вовсю косило и ворошило сено, виноградари на крошечных тракторах разъезжали вдоль рядов лоз, рыхля землю и борясь с сорняками.
Дино высадил нас у городских ворот и распрощался. Идти к маклеру было слишком рано, зато самое лучшее время завтракать в тиши провинциального городка. За кофе и пирожными мы болтали о прошлом, об одних давних летних каникулах. Тогда мы перешли в выпускной класс школы и на этой самой площади флиртовали в компании симпатичных парней.
Наши воспоминания прервала девушка с уборочной машиной, появившаяся на улице.
– Бедняжка, ей тут до вечера окурки собирать, – сказала я, почувствовав угрызения совести: мы с Корой обычно тоже не затрудняемся поисками урны.
– Ты бы оставалась лучше в Шварцвальде с мужем, – злобно выпалила Кора и закурила. – Пошли, нам еще нужно на вокзал, купить билеты домой.
Едва мы поднялись со своих мест, как небо потемнело.
– В собор! – скомандовала Кора.
Дождь стучал по крыше, я предавалась своему любимому занятию – изучала великолепный мозаичный пол. Наслаждением было следить за обрамлявшим его у самых стен орнаментом, на котором переплетались дорожки из белого, черного и красно-коричневого мрамора. Я, как и поколения до меня, поддалась оптическому обману, созданному мозаикой на ступенях: невозможно было решить, куда же направлен узор – вверх или вниз. Все это время Кора сидела развалясь на скамье.
Когда мы решили выйти, дождь еще продолжался, такси как сквозь землю провалились. Только торговец-разносчик предлагал незадачливым туристам разноцветные полиэтиленовые дождевики, которые противно липли к ногам, но со своей задачей справлялись. Все облачались в голубые, розовые, зеленые коконы, мы тоже не стали исключением.
Маклер разложил перед нами планы. Всего десять лет назад в усадьбе проводились капитальный ремонт и благоустройство владений. Строгие тосканские законы обязывают владельцев зданий следить за ними. Исторический фасад не изменялся, а внутри дом был разобран и перестроен. Притом материалы использовались только самые лучшие, коммуникации – самые современные и дорогие.
– Если вы в самом деле настроены жить в этом доме, решайте быстрее, – посоветовал маклер. – За такую цену дом и участок улетят, не успеете и глазом моргнуть. Помимо вас, поместьем интересовались еще несколько серьезных покупателей. Например, крупный промышленник из Болоньи, а еще пластический хирург из Рима.
Кора пыталась сбить цену, рассказывая о проклятии, которое висит над домом, якобы об этом говорят в Кастеллине. Разве проклятый дом купят за такие деньги?
Маклер улыбнулся:
– Вы не производите впечатление женщины, которая станет слушать всякий суеверный вздор.
– Не стану, – сказала она и подарила ему томный взгляд. – А вы хороший психолог. Просто я подумала, что возможны проблемы с персоналом. Кто же из местных захочет служить на месте убийства?
Маклера задели ее слова:
– Хорошего же вы о нас мнения. К вашему сведению, в Тоскане испокон веков живут культурные и просвещенные люди.
Тут я вмешалась и стала взывать к его снисхождению: откуда нам знать такие подробности, ведь во времена итальянского Возрождения германцы еще в шкурах бегали.
Кора сгребла копии архитектурных планов и документов в сумку из соломки и обещала не откладывая связаться со своим банком. Маклер проводил ее любопытным взглядом. Должно быть, он думал: "Откуда у девушки деньги?"
– До чего тут люди обидчивы, – отметила Кора позже. – А мы тоже такие чувствительные?
– Думаю, да. Как бы ты реагировала, если бы кто-то назвал немцев нацией преступников?
– Какая наглость! – вскипела Кора. – До чего политически некорректное и расистское замечание! Но в первую очередь это сексизм. Надо говорить: "Немцы – нация преступников и преступниц".
Мы переглянулись и покатились со смеху.
Даже если Кора и влюбилась в дом, все же она ничего не обещала и не подписывала, а после разговора с финансовым консультантом уже и не так рьяно стремилась завладеть усадьбой.
Когда мы вернулись домой, во Флоренцию, за завтраком она спросила:
– Как ты думаешь, Майя, есть ли смысл вкладывать все деньги в одно предприятие? Ставить все на одну карту? Да, я могу позволить себе и роскошную усадьбу, и потом смерть в ней от голода…
– Теоретически всегда есть вероятность потерять то, что имеешь, – рассуждала я. – А если вдруг ты приглядишь себе какую-нибудь асьенду в Аргентине или свиноферму на Меконге, что тогда? Прощай, Италия?
– Аргентина! Меконг! Тоскана! Меня вообще не спросили, захочу ли я там жить. – Эмилия принесла кофе. – А в такой глуши продаются свежие устрицы?
– Я сейчас заплачу, – скорчила гримасу Кора. – Мы тут вроде бы хотим купить лучшее в мире поместье, а Эмилия сомневается, достаточно ли оно для нее изысканно.
– Я не это имела в виду, – обиделась Эмилия, – вечно ты извращаешь мои слова. В конце концов, я уже не так молода и не стану драться за право прибирать твой новый дом.
– А там как раз много уборки, – холодно сказала Кора и посмотрела на меня.
Тут и мой энтузиазм угас.
Может быть, Эмилия и я отчасти поддерживали Кору в ее сомнениях, так что она целую неделю взвешивала "за" и "против". Наконец она позвонила в Сиену, чтобы дать согласие.
– Извините, – сказал маклер, – но десять минут назад я продал этот объект.
Кора растерялась.
– Как? Почему? Кому? – лопотала она.
Оказалось, одной американке пришло в голову предложить на пять процентов больше, чем за дом просили, и они ударили по рукам, даже не оповестив остальных претендентов.
– Ничего не попишешь, – сказала я, испытывая внутреннее облегчение.
Кору в таком дурном расположении духа мы даже не помнили.
– Всё вы! – вопила она. – Маклер же говорил, что медлить нельзя, но вы все время сбивали меня с толку. То Эмилия со своими идиотскими устрицами, то ты со своей вечной перепродажей, на которой я могу прогореть… Но прежде чем захотеть вновь продать дом, я должна была его купить! И самое ужасное, что еще десять минут назад это было возможно! Эмилия! Почему ты не разбудила меня пораньше? Вы загубили мечту всей моей жизни.
Мне стало даже жаль Кору, настолько она была разочарована. Хотя что ж, все ей должны приносить на блюдечке? Мне о такой жизни, как у нее, остается только мечтать. С тех пор как осталась без работы – я проводила на немецком экскурсии по Флоренции, – я не зарабатывала даже на мелкие расходы. "Поместье в Тоскане" звучит для меня примерно как "воздушный замок".
Кора утешилась, накупив кучу обновок в одном из самых дорогих бутиков. Она так увлеклась, что заодно v меня одела с головы до ног.
В самый разгар примерок ей пришло в голову занять ся ваянием. Вообще-то это я натолкнула Кору на эту мысль, стоя на табуретке в длинном узком платье, когда портниха подкалывала подол.
Довольные, мы приехали с покупками, и лишь успели переступить порог, как налетела летняя гроза. Бэла хотел посмотреть на дождь, и Эмилия поставила его на подоконник. Они вместе смотрели, как ливень хлестал на пол террасы.
Мой сын заметил большую паутину, всю усеянную дождевыми капельками, которые сверкали под лучами солнца, как маленькие бриллианты.
– Даже самые лучшие наряды не сравнятся с красотой природы, – меланхолично промолвила Кора.
К вечеру я уже почти забыла о несостоявшейся покупке усадьбы, но не догадывалась, что моя подруга не умеет мириться с поражениями.
2
Карьеру скульптора Кора начала с глины, из нее лепились маленькие фигурки. Недалек был тот день, когда в дело пойдет мрамор. Но ничего толком не получалось: сказывалось ее постоянное беспокойство и раздражение. Ни поездки к морю, ни художественные выставки в городе, на которых мы часто бывали, – ничто ее не радовало, повсюду она бродила с кислой миной, пока речь не зашла о нашей дорогой отчизне.
По родине я не соскучилась, и меня смущало дурное предчувствие.
Коре сообщили, что заболела ее бабушка, у нее подозревают воспаление легких, что для старушки на девятом десятке было бы равносильно смертному приговору. Говоря о бабушке, Кора выказала неожиданную сентиментальность:
– Она единственный человек на этом свете, кроме тебя, которого я, – долгая пауза, – люблю…
Кора настаивала на том, что нам надо ехать немедленно: этот визит может оказаться последним.
– Почему вдруг нам, – тихо недоумевала я, – это ведь ее бабушка?! – Слава Богу, у меня больше нет близких родственников.
– Мне хочется выполнить ее последнее желание, – сказала Кора.
Я слушала ее, испытывая смесь любопытства и недоверия.
– У моей бабушки трое детей и шестеро внуков. Как ты думаешь, чего ей остается желать на склоне лет? Конечно, правнуков!
Неужели она хочет единственно ради того, чтобы угодить старухе, срочно забеременеть, презрев свои принципы? Может, Дино для того и нужен? Я была в шоке.
Кора словно читала мои мысли.
– Не то, что ты подумала, – недовольно покачала головой она.
Тут меня пронзила догадка – Бэла должен изобразить правнука! Подсунуть моего сынишку умирающей, как не когда Иакова Исааку!
– Как ты объяснишь, откуда у тебя четырехлетний мальчик? – недоумевала я. – Твоя бабушка еще в своем уме?
Кора решила, что в пути у нас будет много времени, чтобы придумать правдоподобную легенду. От одной мысли о поездке на машине из Италии в Германию меня стало мутить.
Бэла никогда не слышал о своей новой прабабушке, но в его возрасте человека ждет много открытий. Он не капризничал, когда мы рассказали о срочном отъезде.
– Прабабушка живет, где папа! – с надеждой воскликнул он. И только теперь мне пришло в голову, что в Шварцвальде в самом деле живет его настоящая прабабушка.
Итак, мы пустились в путешествие, которое обещало переменить нашу жизнь.
В Дармштадте оказалась, что Шарлотта Шваб пока не намерена приказать долго жить. Дверь нам открыл молодой человек. Сияя, как ангел Благовещения, он сообщил, что бабушка почти совсем поправилась. Это был Феликс, двоюродный брат Коры, мне его представили как образцового внука, он-де неустанно заботился о старушке, которая, между прочим, ссужала его деньгами.
– Послушай, Феликс, – строго предупредила Кора, показывая на Бэлу, – этого ребенка я сейчас приведу к ней как правнука. Смотри не проболтайся!
С утра мы на всякий случай облачились в черное. Впрочем, черный цвет при любых обстоятельствах отлично смотрится с золотистым загаром. В комнату мы вошли на цыпочках. Бабушка Коры сидела у окна в зеленом спортивном костюме и сквозь лупу читала письмо. Одной ногой она раскачивала детский стульчик-качалку, на котором восседал манекен. Работал телевизор, но звук был выключен.
Пожилая дама радостно встретила внучку. Протянула мне руку:
– Вы, должно быть, Майя. Как мило, что вы приехали с ребенком!
– Бабушка, это мой ребенок! – торжественно объявила Кора. – Я решила наконец сказать правду.
Забыв о предупреждении, Феликс заржал, бабушка тоже рассмеялась нашей шутке, их смех заразил и меня. Бэла был очень рад, что больше не надо вести себя тихо, и как бес стал носиться по дому, опрокинул блюдо мейсеновского фарфора, на смеси немецкого с итальянским что-то выспрашивал у манекена, сидевшего на детском стульчике. Я спокойно ждала, когда ему самому надоест валять дурака. Я знала, что он скоро устанет и все кончится ревом. Кора злилась.
В тот памятный день я ближе познакомилась с Феликсом. Неудивительно, что он своей милой готовностью всем помогать покорил сердце бабушки. Он вился и вокруг Коры. Никто из нас не был обделен его заботой: Феликс уложил усталого Бэлу, заварил чай, открыл бутылку вина. Между тем я ловила на себе такие искренние, теплые взгляды, что терялась в догадках: он настолько рад гостям или же я ему нравлюсь?
– Будете ночевать у родителей или у Регины? – спросила бабушка. – Здесь мне больше одного не разместить.
Кора скривилась: ей не улыбалось ни ехать к родителям в Гейдельберг, ни отправляться к тете. Положение спас Феликс:
– В квартире, что мы снимаем с друзьями, много места: двое уехали на каникулы, и их постели свободны, А для малыша мы совьем какое-нибудь гнездышко.
Кора сразу согласилась, а меня и не спрашивали.
Бабушка вскинула брови, смерила взглядом своих внуков, а потом и меня, но ничего не сказала.
Прежде чем распрощаться, старушка устроила нам вечерок при свечах: старые баллады и каменное печенье. Когда же она затянула: "Ревела буря, вихрь валил деревья", – мы свалили.
Феликс ехал впереди, показывая дорогу. Следуя за ним, Кора говорила:
– Бабушка выдумала, что я хочу закрутить роман с этим юнцом. Но я здесь ни при чем, просто она боится моего дурного влияния, потому что любит Феликса больше всех на свете.
Я вступилась за старушку и ее, должно быть, строгие принципы. Кора подняла меня на смех:
– Как бы не так! Она почти каждый день ездит в дом престарелых к какому-то Мафусаилу, который был ее любовником чуть не всю жизнь. Представь себе, песок уже сыплется, а все туда же!
У себя Феликс снова принялся нас обхаживать. Он порылся в кладовке и среди общих припасов коммуны нашел продукты для ужина на скорую руку. Хоть мы и были избалованы лучшей итальянской пастой, но набросились и на ту, что приготовил Феликс. Вскоре появился еще один обитатель квартиры – студент по имени Энди. Голодный и усталый, он без долгих разговоров съел две порции и снова исчез.
Около полуночи Кора захотела лечь. Бэла уже давно спал крепким сном на замызганной овечьей шкурке, видимо, служившей собачьей подстилкой. Феликс предложил нам свободные комнаты. В одной из них была большая кровать, в другой – только матрас на полу. Ни минуты не медля, я перенесла сына в широкую кровать и улеглась рядом. Мне было глубоко безразлично, где и как лягут Кора и Феликс.
На следующее утро я проснулась довольно поздно. Еще в полусне, пошла искать сына. Бэла был на кухне вместе с Феликсом. Он сидел за столом и плюхал ложкой в мисочке, так что молоко и сладкие хлопья разлетались во все стороны. Под столом большая лохматая собака радостно слизывала неожиданно свалившееся угощение. Щедрым жестом Феликс протянул мне картонную упаковку какао, из которой сам только что пил. Я отмахнулась и присела к столу рядом с сыном.
– Твой пес? – спросила я и узнала, что собака при надлежит одному из друзей Феликса.
– Макс решил не возить его с собой в Ирландию, хотя там не строгие ветеринарные правила. Еще в квартире живет Цилли, она тоже в разъездах, поэтому в кухне сейчас относительный порядок.
Живя в Италии, я отвыкла завтракать. Утром мы просто пили кофе, Эмилия всегда варила для нас эспрессо, чуть только мы поднимались. Я обвела кухню нетерпеливым взглядом. Феликс все понял, вскочил и принялся шарить на полках, где в самом деле отыскал банку растворимого кофе.
Появилась Кора, молча взяла у меня из рук чашку и выпила мой кофе, потом припала к бутылке с минеральной водой. Когда водный баланс ее организма был восстановлен, она заговорила подозрительно любезным тоном:
– Мы с Феликсом вчера вечером решили, что ему стоит увидеть Тоскану. А у него как раз каникулы…
Ну, моего разрешения ей не требуется. Я кивнула, а что тут скажешь?…
– Но только я беспокоюсь за бабушку, – размышляла вслух Кора, – а моей тете почему-то понадобилось именно сейчас взять отпуск и улететь на Бали…
Я все еще не понимала, на что мне сдались ее бабушка и тетушка.
– Ведь с собакой кто-то должен гулять, – продолжала Кора.
Тут я заподозрила неладное, но промолчала.
– Майя же такая хорошая, – сказала она, обращаясь к Феликсу, – она присмотрит тут за всем пару дней. И для Бэлы хорошо пожить на родине.
Феликс запротестовал. Спасибо, хоть ему было неудобно навязывать мне их семейные проблемы.