- Если позволите, мы теперь попытаемся кое-что уточнить, будем задавать вопросы, - сказал Войткус, понявший, что Находко не собирается взять инициативу в свои руки, и постаравшийся выражаться как можно более деликатно. - Перед законом все невиновны - пока суд не докажет обратного. Но в этом случае пока не установлена истина, для нас подозреваемым является каждый. В том числе и вы.
- Я потерпевший, - возразил Кундзиньш.
- Вы на сто процентов виновны, особенно потому, что все произошло по причине пьянства. И ведь еще в Библии предусмотрена санкция за введение во искушение, - хмуро заметил специалист по охране Зайцис, а Находко своим замечанием еще подлил масла в огонь:
- У нас есть такая поговорка: "Береженого и милиция бережет". И еще мы говорим - допрос пострадавшего, а не беседа с ним. Ваше счастье, что на сей раз я в допросе участвовать не буду: должность не позволяет. Но у меня случайно оказалась с собой следственная сумка, и я окажу товарищам помощь в качестве беспристрастного эксперта. Погляжу, нет ли отпечатков пальцев и других следов проникновения.
Он встал, без разрешения хозяина сунул в карман недопитую бутылочку "фанты" и бесшумно выскользнул в коридор.
- Я в вашем распоряжении, - проговорил Кундзиньш.
- Кто еще знал, что ваша диссертация засекречена? - спросил Приедитис. - Действительно или в кавычках, это сейчас не столь важно.
- Моя мать.
- А следовательно, и все соседи, - уверенно сказал Приедитис.
- Я попрошу!.. - Но Кундзиньш сдержался и спокойным голосом пояснил: - Она только второй год живет в Москве, по-русски говорит плохо и ни с кем не контактирует.
- А кто перепечатывал рукопись на машинке? - не отставал Приедитис.
- Пока никто. Оригинал печатал я сам, двумя пальцами. Это куда рациональней, чем потом выправлять опечатки после машинистки. И потом, у меня такая машинка, со сменным шрифтом, есть даже гарнитура с математическими символами и греческими буквами. Если хотите, могу продемонстрировать.
- Допустим… Теперь объясните: зачем вы потащили рукопись в кабак? Вы же обычно не носите ее с собой?
- Да как сказать… - Кундзиньш, казалось, впал в растерянность. - Это из области психологии. Результат двухлетнего непрерывного труда. Взял ее как символ моего триумфа, как победный вымпел…
- Не очень логично, но понятно, - Приедитису не хотелось без надобности травмировать Кундзиньша. - И где вы ее там держали? На столе?
- Сперва - да. Потом испугался, что можем залить ее, и сунул ее под… одним словом, сел на нее.
- И весь вечер не вставали? - подавив улыбку, спросил Приедитис.
- Вставал, конечно. Поднялся, когда прощался с товарищем Грош, вскакивал, когда Талимов провозглашал тосты, когда здоровался с профессором Вобликовым.
- А к стойке не подходили? Горючее подносила Жозите?
- Когда пришел мой черед заказывать, я, кажется, пошел сам. К чему затруднять женщину? Но это лишь гипотеза, настаивать на которой не решаюсь, потому что как следует не помню…
- А как возвращались сюда, помните? - спросила Гунта.
- Талимов уверяет, что вернулись Мы вместе, следовательно, в лифте были втроем: он, Марат Макарович и ваш покорный слуга, - Кундзиньш принужденно улыбнулся. - А когда профессор приглашал к себе на зеленый чай, нас было уже только двое: Талимов, наверное, пошел отдыхать…
- Или же унес… - впервые вступил в разговор Мурьян.
- Ну ладно! - нетерпеливо прервала его Гунта. - И вы зашли к профессору?
- Видите ли, мне тоже хотелось поскорее добраться до постели. А тут в коридор вышла Астра, наверное, мы громко разговаривали и ее разбудили, и она отперла мою комнату.
- Обождите, это же очень существенно! Когда вы заметили, что ключ остался внизу? Шарили по карманам, верно? Постарайтесь сосредоточиться: рукопись в тот момент была у вас?
Кундзиньш наморщил лоб, отчаянно стараясь вспомнить, потом беспомощно пожал плечами.
- Извините…
- Выйдем в коридор. Бывает, что реконструкция ситуации помогает восстановить в памяти, - предложил Войткус. Подражая речи и манерам Кундзиньша, он продолжал: - Небольшой следственный эксперимент, если вы не возражаете.
Дверь отворилась не сразу. Когда Войткус нажал на нее плечом, в коридоре что-то упало с глухим стуком. Это оказался портфель Находко, который он прихватил с собой в отпуск потому, что в портфель помещался фотоаппарат с лампой-вспышкой и набором объективов. И теперь он так разозлился, что не смог даже как следует выругаться.
Приходилось начать все сначала. Он отвинтил крышку бутылочки, кисточкой нанес на ручку двери серебристый порошок, потом приложил сверху клейкую пленку.
- Кто из нас тут хватался за ручку - ты, Имант? - грозно вопросил он. - Тут, самое малое, пять разных отпечатков…
- Все сходится. Товарища Кундзиньша, Астры, Талимова, мои и таинственного утреннего посетителя.
- Образец Кундзиньша у меня уже есть, ты тоже никуда не денешься, - ухмыльнулся Находко. - Теперь посмотрю-ка я "дипломат".
Кундзиныиу и в коридоре не удалось связать прервавшуюся нить воспоминаний. Он посмотрел на дверь, на потолок, засунул руки в карманы - ничто не помогло. Пришлось вернуться в комнату..
- А вы уверены, что рукопись не унесла Рута Грош?
- Если в этом мире я вообще в чем-то уверен, то это в ее порядочности. Голову могу прозакладывать! И в конце концов, к чему ей моя докторская?
- Здесь вопросы задаем мы, - механически ответил Мурьян, затем задумался. - А и в самом деле, на черта ей?.. С другой стороны, может, она и знакомство с вами свела только ради рукописи?
- Скажите, товарищ Кундзиньш, - поспешил спасти неловкую ситуацию Войткус, - а каковы ваши версии? Вы, как ученый, конечно, привыкли разбираться в непонятных явлениях, анализировать закономерности… Кто-нибудь здесь искал дружбы с вами? С кем вы проводили свободное время? Кто сидит за вашим столиком в столовой?
- Хорошо, отвечу и на эти вопросы, - согласился Кундзиньш, преодолев внутреннее сопротивление. - Дружеские отношения у меня единственно с дамой, о которой ваш товарищ позволил себе высказаться некорректно. За нашим столиком сидят еще супруги, ученые из Эстонии: член-корреспондент Академии наук Карел Лепик с супругой, люди весьма уважаемые. Я чувствовал бы себя польщенным, если бы он ознакомился с моей диссертацией, хотя надежды на это мало. В его возрасте это было бы лишним затруднением.
Войткус мысленно вычеркнул Лепиков из списка подозреваемых. При всем желании трудно было представить в роли похитителей этих трогательных стариков, выглядевших представителями давно ушедшей эпохи, и в ушах прозвучало язвительное замечание Вобликова относительно их старческой глухоты: "Без ущерба, нанесенного временем, античные статуэтки лишились бы половины своей привлекательности".
- Кроме того, здесь отдыхает еще мой старый знакомый профессор Вобликов, секретарша нашего института Ирина Владимировна Перова, уже упоминавшийся кандидат наук Мехти Талимов. Есть еще несколько коллег, с которыми я здороваюсь издали, например…
- Друзья, мы топчемся на месте, - прервал его Мурьян. - За дело!
Они попрощались с Кундзиньшем и попросили его не уходить далеко, и тем более - никому не рассказывать о его беде.
- А Талимов и Апситис? - напомнил Кундзиньш. - Их тоже следовало бы предупредить.
- Это мы сделаем сами.
* * *
"Производственное совещание" состоялось в солярии на крыше. Оказалось, что и во время отпуска они не в силах отказаться от бюрократической привычки - начинать любое дело в соответствии с заранее разработанным планом. Однако вся прославленная коллегиальность на этот раз вполне могла выразиться в добровольном подчинении решениям начальства, вот только взять на себя эту роль пока еще никто не пожелал, хотя в глубине души каждый был уверен в собственном превосходстве над всеми остальными.
Да, только в мыслях Гунта могла себе признаться в том, что она умнее мужчин с ее курса. Но придет время, когда у гадкого утенка вырастут широкие лебединые крылья. И тогда они с Сашей поднимутся на такую высоту…
Гунта сняла шерстяную кофту.
- Жарко.
Хотя ветер и дул здесь с удвоенной силой, так что временами казалось, что дом раскачивается, все же под защитой плексигласовых щитов стояла воистину тропическая температура.
- Мне на сей раз придется вас огорчить, - сказал Зайцис и встал. - Своя жена как-никак ближе чужих секретов, и через полчаса уходит рижский автобус. Меня можете использовать только в качестве полномочного посла по чрезвычайным поручениям.
Остальные с облегчением вздохнули, так как в глубине души побаивались Владимира в качестве самодеятельного детектива.
- Скажи Маруте, что утренние события связаны с нашим новым заданием, - посоветовал Приедитис. - Милицейские жены не очень избалованы, а твоя в особенности… Но и мне надо поторопиться. Поговорить с дамами по горячим следам.
- Жозите оставь мне, - попросил Мурьян. - Я все равно собирался сегодня прочесать районный универмаг. Ну, и заодно…
- Настоящая женщина никогда не прощает, если ее посещают только "заодно", - предупредила Гунта. - А мы с Сашей возьмемся за персонал, правда, милый?
Войткус поморщился, но промолчал.
- Если диссертация действительно украдена, а не потеряна, она сейчас находится уже за тридевять земель. Не булавка же, которую и здесь можно спрятать, - продолжала она.
- Ты полагаешь, здесь действовал человек со стороны? Что же, версия, заслуживающая внимания… - согласился Зайцис.
- Это бросает тень на вашу обожаемую Жозефину. Не вижу никого другого, кто мог бы пробраться сюда незамеченным, - заключила Апсите не без злорадства.
- Но смысл, какой в этом смысл? Объясните мне, какой мотив, и я назову вам похитителя, - заявил Мурьян.
- Прежде всего надо выяснить - каким образом, а потом станем ломать голову и над причинами, - рассудительно заметил Войткус. - По-моему, самым убедительным был бы объединенный вариант: рукопись прибрал к рукам кто-то из обитателей дома, а из дома вынес ее уже посторонний.
- Я - обеими руками "за", - оживился Зайцис. - Помните, вчера, когда мы возвращались с нашими несчастными гостьями, близ дверей стоял красный "Запорожец". А сегодня утром его уже не было.
- Ну, чужих машин тут хватает. Каждый день у подъезда - черная "Волга", наверное, за кладовщицей приезжает из Риги муж. Придется нам с тобой, Гунта, приглядеться к этой семье на колесах. - И Войткус тяжело вздохнул.
* * *
Комнаты Вобликова казались необитаемыми. На столе кучей лежали газеты, в другой куче - книги, посредине - раскрытая общая тетрадь и несколько очинённых карандашей. Но на раскрытой странице не было ни единой записи. Столь же стерильной - почти как реанимационная палата в больнице - выглядела и спальня с кроватью, заправленной в соответствии со всеми требованиями санитарии. Единственным живым здесь был солнечный луч, в котором танцевали неистребимые пылинки.
В первой половине дня Вобликов неизменно носил темно-синий тренировочный костюм, как бы стремясь засвидетельствовать свою вечную спортивную форму. И действительно, жилистый профессор ничем не напоминал рассыпающихся на ходу старцев, какими Приедитису представлялись люди, прожившие уже три четверти столетия. Единственно склонность к монологам, вновь и вновь уснащавшимися остротами собственного производства, заставляла думать о возрастном склерозе, хотя возможно, что в этом сказывался многолетний опыт университетского преподавателя, превратившийся уже во вторую натуру и связанный с необходимостью постоянно тормошить аудиторию.
- Я пришел поговорить о Викторе Яновиче Кундзиньше; если не ошибаюсь, вы знакомы с ним давно, - назвав свою фамилию, но позабыв присоединить к ней место работы и звание, начал Приедитис.
Вобликов не обратил внимания на эти мелочи. Он был рад любому посетителю и любой причине, которые оправдали бы стойкое нежелание садиться за стол.
- Садитесь, молодой человек, садитесь и чувствуйте себя как дома. Но ведите себя как в гостях, а главное - не вздумайте курить, - предупредил профессор, заметив, что Приедитис положил на стол пачку сигарет. - Все интеллигентные люди давно уже расстались с этой привычкой, и рекомендую вам поступить так же. Только таким способом можно сохранить творческую потенцию до преклонного возраста… Да, мой друг Кундзиньш… Когда мы познакомились, его именовали молодым талантливым ученым. Теперь он стал известным, но о таланте его больше не говорят. Впервые за много лет вчера у нас возникла возможность поговорить по душам. И вдруг оказалось, что мы можем сказать друг другу единственное лишь: "Ах, как я рад вас видеть!" Мы отложили сердечный разговор еще на пять лет, словно бы у нас вся жизнь впереди… Хотя - если слухи оправдаются и он на самом деле станет нашим ученым секретарем - это сомнительное удовольствие придется пережить значительно раньше…
Приедитису профессор понравился сразу. В другое время он послушал бы его с удовольствием, даже попытался бы запомнить одно-другое выражение, чтобы потом пересказать товарищам, но сейчас необходимо было направить разговор в требуемое русло.
- Что вы думаете о его работе? Читали его докторскую диссертацию?
- Выдающийся практик, однако, к прискорбию, не более того… Знаете, возможность быть откровенным - единственная привилегия, предоставляемая на склоне лет. Если вдумаемся - что нового можно сказать, занимаясь теоретическим анализом зарубежных достижений в этой области прикладной науки? Но он пробыл за границей достаточно долго, чтобы увериться в коэффициенте целесообразности и развить перспективные идеи. С этим Кундзиньш справится блестяще, в этом нет сомнений. Но диссертации его я не видел.
- Разве он не просил вас быть его оппонентом?
- Пока только пригрозил. Оппозиция даже с течением лет не превращается в позицию, вам не кажется? Поэтому я и не спешу соглашаться, мне хватает здесь работы с рижским аспирантом. Вчера его опять принесло… Я охотно предложил бы вам отведать цидониевой настойки, что он вчера привез, но интеллигентные люди до обеда не пьют.
- Зато после ужина надираются порой до белых мышей - простите за затрепанный оборот.
- Слова никогда не старятся, старятся те, кто их без конца повторяет.
- Вчера Кундзиньш, кажется, изрядно поддал. Даже не помнит, как добрался до своей комнаты.
- Чего тут не помнить? Сперва мы проводили до машины моего аспиранта. Вот он действительно был, что называется, в дрезину, ни за что не соглашался остаться на ночь. Размахивал сумкой и лишь повторял: "Вы меня не учите, как доехать до дому!" В конце концов - где сказано, что студент не может быть умнее своего профессора?
- Ну, а потом?
- Потом поднялись наверх… А, что, с Кундзиньшем что-то случилось? За завтраком я его не видел, а он обычно является так пунктуально, что по нему часы можно ставить.
- Еще один вопросик, товарищ профессор… Было ли у него что-нибудь с собой - сверток или папка, когда вы с ним выходили из бара?
- Послушайте, молодой человек, вы случайно не из компании профессора Березинера, что так активно меня выспрашиваете? Если у Кундзиньша что-то стряслось, не скрывайте!
- Да все в порядке. Он просто не может вспомнить, куда девал важный документ, и я думал - может быть, вы знаете.
- В своей памяти каждый - сам себе хозяин. При всем желании не могу помочь вам ничем.
- А может быть, ваш аспирант что-нибудь заметил?
- Улдис Вецмейстар? Судя по написанному им, он дальше собственного носа вообще не видит. Знаете, что значит современная неграмотность? Человек умеет и читать, и писать, но не делает ни того, ни другого.
- Благодарю, товарищ профессор, - и Приедитис собрался встать.
- Слишком вы робки. Собираетесь уйти, не рассказав своей биографии… Это же самое распространенное хобби. Я давно не бывал в Латвии, так что не очень разбираюсь в ваших новых словечках, но думаю, что вас все-таки понял бы.
Было бы просто невежливым не сделать Вобликову комплимент за его знание латышского. Однако эта похвала позволила открыться новым шлюзам красноречия:
- Некоторые коллекционируют сувениры. А я считаю, что такие вещички "на память" на деле никакой памяти не оставляют. И поскольку я никогда не был, да и не буду туристом, то из каждого нового места я привозил то, что является главным богатством народа, - язык. Сейчас их в моей коллекции уже четырнадцать… Ну хорошо, молодой человек, бегите, результаты вашего труда, по-видимому, зависят от ног больше, чем от головы, хотя старая мудрость гласит: "Тише едешь - дальше будешь".
Нанеся таким образом последний укол Приедитису, Вобликов сердечно потряс его руку и пожелал всяческих успехов в труде, в семейной, а также личной жизни.