- Успокойся, тебе нечего бояться.
Для пущей убедительности Эрманс снова взялась за спицы.
- Во время моей болезни…
- Я присматривала за доктором, когда он приезжал с визитом.
- А Сильвен?
- Сильвена интересуют только его торговля и кокотки. А Алина - совершеннейшая дурочка, из всего алфавита она знает лишь те буквы, без которых не обойтись на рынке.
- А как быть с тем, кто якобы спас меня на пляже? Он все еще в Париже, бродит где-то рядом.
- Не терзай себя, никто тебе ничего плохого не сделает, я же с тобой, - улыбнулась Эрманс.
Клубок снова упал на пол и закатился под канапе. Софи погналась за ним, как кошка за мышонком, и улыбка Эрманс сменилась горькой гримасой, а взгляд стал жестким.
Джина отменила занятия под предлогом похода в Лувр и велела каждой ученице выбрать картину для копирования акварелью.
Сиесту она не любила, но сейчас ей вдруг захотелось немного полежать. Она бросила на ночной столик записку Кэндзи, доставленную курьером, закрыла глаза и как наяву услышала его голос:
Не будете ли Вы столь любезны сопроводить меня в магазин между двумя и четырьмя часами? Мне необходим Ваш совет по части приобретения штор. Потом мы вместе отправимся на выставку, чтобы полюбоваться картинами Вашей дочери…
Джина сама не заметила, как заснула. Она шла по лесу между деревьями в мелких соцветиях, захотела сорвать красный цветок и вдруг ощутила жар желания. За завесой листвы неясно вырисовывался силуэт, до которого ей непременно нужно было добраться, но она никак не могла этого сделать, и была одна, и чувствовала тоску и влечение, а тянуло ее к заснеженному мостику, куда она не решалась ступить, потому что была совершенно обнаженной. Потом она нырнула в потайную дверь, увидела на полу ворох вещей, поспешно оделась, но одежда мгновенно исчезла, словно растаяла в воздухе, и осталась только обтягивающая ночная кофта.
Джина очнулась и вдруг со стыдом осознала, что ее правая рука нырнула под юбки и скользит вниз по атласной коже бедер. Она справилась с желанием и взглянула на будильник: было около двух часов.
В дверь позвонили. На пороге стоял Кэндзи в темно-сером сюртуке и лиловом галстуке бантом, в руке он держал трость с нефритовым набалдашником. Джина вышла из квартиры и начала спускаться по лестнице, "не заметив" предложенной Кэндзи руки. В фиакре, который вез их на Севастопольский бульвар, они почти не разговаривали: Кэндзи пытался завязать беседу, но Джина отвечала коротко и неохотно, отодвинувшись от него на сиденье как можно дальше. Кэндзи это ничуть не обескуражило: главное, что она согласилась сопровождать его.
Выбрал ли он магазин с названием "У Пигмалиона" с намеком, желая показать, что, подобно большинству мужчин, собирается, как знаменитый создатель Галатеи, лепить Джину по своему вкусу? Нет, Кэндзи не таков: он объяснил, что этот просторный торговый двор на углу улиц Риволи, Ломбар и Сен-Дени потряс его воображение, когда они с Виктором переехали в Париж и он покупал там постельное белье для квартиры на улице Сен-Пер. Он рассказал Джине о классических концертах по пятницам в примыкающем к базару зале "Эдан-Консер", где исполнялись старинные французские песни. Там он наслаждался пением Иветт Гильбер, пока она не сменила репертуар на более "откровенный".
На фасаде, к вящей радости детворы, все еще красовался огромный рождественский Полишинель. Джина залюбовалась куклой, расслабилась и с удовольствием оперлась на руку своего спутника. Так, рука об руку, они вошли в тяжелую дверь под бронзовой люстрой.
Покупательницы под раздраженными взглядами продавщиц рассматривали лежащие на длинных прилавках рулоны тканей.
- Не станем уподобляться тем, кого бесценный Лабрюйер критиковал в одной из глав "Вольнодумцев": "Они не уверены в выборе тканей, которые хотят купить: большая часть образцов, которые им предлагают, оставляют их равнодушными, они ни на чем не могут остановиться и уходят без покупки", - процитировал Кэндзи.
- Браво, у вас отличная память.
- Профессия обязывает, - ответил он, напустив на себя скромный вид. - Я вас обманул, идея у меня есть, посмотрим, согласитесь вы со мной или нет. Я отделаю квартиру, руководствуясь вашим вкусом. В этом пристанище я стану редактировать каталоги и - если вы окажете мне честь - принимать вас, а значит, вы на совершенно законных основаниях можете высказать свои предпочтения.
Кэндзи высказал свою просьбу так весело, что заподозрить его в хитрости было совершенно невозможно, и Джина послушно проследовала за ним в отдел дамастовых тканей. У лестницы с чугунными коваными перилами стоял приказчик с набриолиненными, расчесанными на прямой пробор волосами и внимательно наблюдал за ними сквозь полукруглые стекла очков. Кто эти двое - придирчивые зануды, клептоманы или настоящие покупатели?
- Взгляните, я колеблюсь между вот этим вышитым дамастом с цветочным узором и другим, полуматовым, цвета нильской воды, - сказал Кэндзи.
- Какого цвета обои в комнате? - спросила Джина, поглаживая ладонью рулон набивного кретона.
- Слоновая кость, - тихо произнес Кэндзи, как бы невзначай коснулся рулона, провел ладонью по ткани и осторожно накрыл пальцы Джины своими.
- В таком случае, будет правильно выбрать вот этот теплый свежий цвет, - посоветовала Джина. Сердце у нее колотилось, она не могла поверить в собственное безрассудство.
Кэндзи кивнул - со значением, словно собеседница высказала драгоценную истину, - и сделал знак приказчику.
- Мсье предполагает заказать пошив штор? Вы сняли мерки? Два окна? Я позову продавщицу.
Появилась девушка с сантиметром и ножницами, отрезала четыре куска дамаста и аккуратно их сложила.
- А что с подхватами? - спросила она.
- Та же ткань, но однотонная, кольца и штанга медные, - распорядилась Джина, не глядя на Кэндзи: уж слишком прозрачен был тайный смысл этой покупки.
Они прошли за продавщицей к кассе. Замыкал процессию приказчик, подсчитывавший в блокноте цену покупки. Кэндзи заплатил по счету, копию чека накололи на железный штырь. Приказчик упаковал дамаст, сообщил, что все будет готово через два дня, и поинтересовался, по какому адресу доставить пакет.
- Улица Эшель, 6, мсье Кэндзи Мори, второй этаж, слева, - ответил Кэндзи, бросив выразительный взгляд на Джину.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Тот же день, вечером
Эфросинья Пиньо и Айрис помирились и теперь проводили время в доме номер 18 по улице Сен-Пер за шитьем приданого для будущего наследника. Решено было не полагаться на предположения касательно пола ребенка и выбрать белый цвет. Эфросинья неукоснительно следовала всем правилам и предусмотрела мельчайшие детали. Крестным отцом первенца станет дед по материнской линии, крестной матерью - бабушка по отцовской. По поводу имени она пришла к компромиссному решению: Дафна, Эфросинья, Жанна для девочки и Габен, Виктор, Кэндзи для мальчика.
Покупателей в лавке не было, и Жозеф ничего не продал. Через час он вместе с матерью должен был идти на выставку Таша. Айрис ввиду своего положения не хотела показываться на публике.
Жозеф понуро сидел у прилавка и предавался печальным мыслям. Задачка оказалась слишком сложной. Будет лучше, если он посвятит все свое время жене и перестанет ломать голову над делом, которое, тем не менее, питает его творческое воображение. Вдруг он понял, что больше не в силах сдерживать возбуждение.
6 марта! Еще две недели ожидания! На второй странице "Пасс-парту" будет опубликован "Кубок Туле" Жозефа Пиньо! Он представлял лица домашних: Айрис возгордится, мама скупит почти весь тираж, а мадам Баллю оповестит квартал. Он точно знал, что подумают Виктор и мсье Мори: "Стиль никуда не годится, воображение бедное, автор велеречив, короче, чтение этого опуса - пустая трата времени". Они ставят его творчество ниже дамских романов. Плевать, ведь Оллендорф поставил на него.
Жозеф не рискнул потребовать большой аванс из страха получить отказ и даже согласился кое-что поправить, лишь бы потрафить вкусу Антонена Клюзеля, второго после Бога человека в газете. "Милейший Пиньо, действие вашего романа разворачивается в Трансильвании, но никто не знает, где она находится. Будьте проще, дайте читателям то, что они любят, - сентиментальность и тайны, а описания и психологию сократите".
Ничего, его время придет, и все увидят, что никакая критика не лишит настоящего художника присутствия духа.
Он перелистал блокнот.
Брикар Сильвен, торговец всегда свежим черствым хлебом. Рожь со спорыньей, свеча, процесс…
Злосчастный процесс! Ах, если бы он мог добраться до своих бесценных архивов, так некстати оказавшихся в подвале!
- Прошлое мертво, - мрачно пробормотал он, и тут же в его сознании забрезжил слабый лучик света.
"Что-то ты сегодня плохо соображаешь, старина! У тебя нет подшивок за 1891-й. Ты перестал их собирать, когда поступил на работу в магазин, то есть в 1885-м, несчастный кретин!"
Ясности прибавилось, и природный оптимизм Жозефа взял верх над самоуничижением. Для него это расследование - дело чести, и он найдет способ вытащить ответ из глубин своего мозга, даже если придется применить акушерские щипцы. Итак…
Жозеф нахмурился и склонился над своими заметками.
19 февраля. Виктор отправился без меня на улицу Варенн, и я зол на него, как черт. Он встретил Исидора Гувье, когда выходил от мадам де Лагурне. Гувье собирается писать статью о…
- Будь я неладен! - воскликнул Жозеф.
Он выскочил и кинулся к телефону.
- Алло, мадемуазель, я хочу поговорить с мсье Исидором Гувье, он репортер "Пасс-парту", улица Гранж-Башельер, 40.
После десятиминутного разговора он занялся ставнями и закрыл магазин.
Два смежных выставочных зала в "Ревю бланш" были невелики по размеру, но Таша удалось развесить картины именно так, как она хотела. В первом зале парижские крыши соседствовали с натюрмортами и мужскими ню (не было только портрета Виктора), второй был отдан современным сюжетам, написанным под влиянием Николя Пуссена, и сценам ярмарочных праздников. Рядом висели фотографии Виктора, навеявшие эти сюжеты.
Тема бродячих акробатов позволила Таша обрести яркую индивидуальность, свой неуловимый стиль, в котором смешивались мечта и реальность.
Среди посетителей выставки было много художников - никому не известных и прославленных, снисходительно-спесивых и нарочито-доброжелательных. Эдуар Вюйар и Морис Дени наперебой хвалили чувство ритма и богатый колорит композиций. Лотрек, вернувшийся накануне из Бельгии и Голландии, где они с Анкетеном воздали должное пиву и насладились походами по музеям, был более сдержан.
- Слишком слащаво, - шепнул он карикатуристу Морису Донне, но тот упрекнул его в излишней суровости.
- Ничего не поделаешь, я только что получил блестящие уроки от великих учителей - Рембрандта и Хальса, - прогнусавил Лотрек. Тем не менее, он сказал Таша несколько теплых слов, надеясь если не соблазнить ее, то хотя бы уговорить ему попозировать.
Появился Пьер Боннар и принес печальную весть: три дня назад Гюстав Кайботт простудился в собственном саду, и врачи не оставляют ему надежды на выздоровление.
- Такой сердечный, милый, самоотверженный человек… И такой молодой - ему всего сорок шесть! Воистину, судьба ополчилась на искусство. Папашу Танги мы уже потеряли, - посетовал Лотрек.
- Что будет с коллекциями, если Кайботт не поправится? - спросил из-за спины Боннара Морис Ломье.
- Собрание Танги наверняка продадут. Что до Кайботта, то ходят слухи, что он назначил своим душеприказчиком Ренуара…
Таша поискала глазами Виктора: она была разочарована тем, что его снимки вызвали всего лишь вежливый интерес. Ее муж разговаривал с Жозефом, потом тот исчез в толпе, а ему на смену явились расфуфыренные, в воланах и перьях, Эфросинья Пиньо и Мишлин Баллю. Публика встретила их тихими смешками и еще больше развеселилась при виде Хельги Беккер в шевиотовом костюме, шотландской пелерине и шляпе, украшенной гроздью винограда. Элегантные Матильда де Флавиньоль и Рафаэль де Гувелин щеголяли модными юбками в серебристых пайетках. Они отошли в сторону, чтобы вволю посплетничать.
- Вы слышали, дорогая, какая ужасная история произошла с полковником де Реовилем? Вчера утром он свалился в воду в Кийбёфе, куда они с Адальбертой отправились полюбоваться волнами! - прошелестела Матильда де Флавиньоль.
- Он утонул? - поинтересовалась Рафаэль де Гувелин.
- Нет, только нахлебался воды и заработал насморк.
Взволнованная Хельга Беккер наблюдала за Лотреком.
- Я аккуратненько сняла его рекламный плакат Мулен-Руж с колонны Морриса. Как вы думаете, он согласится дать мне автограф? Я коллекционирую все его афиши, какие удается достать, у меня их уже шестьдесят, - шепотом сообщила она Матильде де Флавиньоль. Та не спускала глаз с Виктора, чья обезоруживающая улыбка пробуждала в ней странное волнение.
Виктор переходил от одной группы посетителей к другой, чтобы послушать разные мнения. Он остановился рядом с картиной, на которой были изображены женщины за столом в кабачке.
- Боже, какая вульгарность! А цвета… Чудовищно!
Виктор заметил графиню де Салиньяк с племянником, Бони де Пон-Жубером. Он предполагал, что их все в этой картине шокирует. Они не чувствовали скрытой мощи произведения и не понимали, что именно вульгарность определяет силу ее воздействия.
- О, снова этот человек. Наглец! Получить развод и красоваться на публике!
- О ком вы говорите? - шепнула Хельга Беккер.
- Об Анатоле Франсе, романисте. В прошлом году он расстался с женой - она устала терпеть его связь с Леонтиной де Кайаве. Суд, естественно, принял ее сторону! Теперь романист живет на Вилле Саид, что на улице Перголезе, но бывает там только по утрам. Во второй половине дня он творит на авеню Ош, у любовницы, она устроила ему кабинет на третьем этаже своего особняка. Потом они вместе обедают.
- А что же ее муж?
- Господин Альбер Арман де Кайаве? Он делит с ними хлеб! Этот гасконец - философ, он так хорошо уживается с соперником, что ему дали прозвище "администратор французского сожительства"!
Виктора возмутил подслушанный разговор - он был почитателем автора "Харчевни королевы Педок" - и счел нужным вмешаться:
- Супруги Кайаве давно подали бы на развод, если бы не боялись испортить карьеру своему сыну Гастону.
Защитив Анатоля Франса, Виктор пошел встречать Кэндзи и Джину.
- Меня не удивляет, что мсье Легри взял на себя роль адвоката дьявола, его образ жизни ни для кого не тайна! А его компаньон-японец установил у себя в квартире ванну, это возмутительно!
- Ну почему же, в ванне всего лишь моются, - не согласилась Рафаэль де Гувелин.
- О да, но при этом снимают всю одежду, - отрезала графиня.
Анатоль Франс придвинул свое ассиметричное лицо с лукавыми глазами поближе к холсту, на котором был изображен эквилибрист на проволоке над оживленной улицей, и подкрутил седой ус.
- Очень тонко подмечено, вы писали с натуры?
- Только фон. Сюжет взят вот с этой фотографии, - доверительным тоном сообщила Таша.
- Великолепно. Я покупаю обе, - объявил писатель и отправился поприветствовать Таде Натансона.
Порозовевшая от удовольствия Таша поспешила сообщить эту новость Виктору, который только что подслушал разговор, из которого узнал, что в январе Лотрек вынужден был переехать с улицы Фонтен на улицу Коленкур.
"Вот и прекрасно! Будешь реже докучать Таша", - подумал он.
- Куда подевался мой сын? - воскликнула Эфросинья.
- Отправился к клиенту. Он просил сказать, чтобы вы возвращались домой с мадам Баллю.
- Мог бы со мной попрощаться! - буркнула мать Жозефа.
Виктор вполне одобрял инициативу зятя и охотно составил бы ему компанию, но не мог оставить Таша. К нему подошел Морис Ломье.
- Блестящая идея, Легри, - повесить фотографии рядом с художественными полотнами, они демонстрируют, как художник творчески преображает реальность.
- Я счастлив помочь Таша, - сухо ответил Виктор.
- Бросьте, Легри, я ценю ваши работы, вы явно растете.
- Рад, что угодил вам.
- А ваше рассле…
К ним подошла Таша, и Ломье не договорил. Он порывисто обнял ее, заслужив в ответ ироническую улыбку.
- Прелестная коллега, я как раз объяснял твоему мужу, что Лотрек и Боннар высоко оценивают твои работы.
- Замолчи, коварный искуситель, пока я не утонула в потоке твоих комплиментов.
Стоявшая неподалеку графиня де Салиньяк чуть не задохнулась от изумления. Матильда де Флавиньоль тоже была потрясена.
- Ее муж? Ее муж? - повторяла она. - Значит, они женаты?
- В церкви эти нечестивцы точно не венчались! - прошипела графиня, нервно обмахиваясь веером.
- И все же, согласитесь, Олимп, они красивая пара.
- Если бы не моя любовь к чтению и не изысканная учтивость мсье Мори, я бы бойкотировала эту книжную лавку. Мы уходим, Бони.
Она так стремительно направилась к выходу, что едва не столкнулась с Таша и Джиной.
- Тебе действительно нравится, мама?
- Очень нравится, детка. Поразительно, как много тебе удалось сделать за эти шесть лет, какие мастерство и зрелость ты обрела…
- Нужно было затянуть стены тканью нейтрального цвета, эти ужасные лиловые драпировки убивают контрасты. И штору с цветочным узором, наверное, нужно снять?
Вопрос Таша был адресован Кэндзи, который стоял перед портретом обнаженной натуры, восхищаясь красотой сильного юного тела. Они с Джиной переглянулись, улыбнулись и едва сумели сдержать смех: объяснить Таша, что их так развеселило, было бы непросто.
"Я заразилась скоротечной штороманией. Хорошо еще, что Кэндзи все-таки не решился показать мне японские эстампы!" - подумала Джина и закашлялась.
- Что тут смешного? - с недоумением спросила Таша и, не получив ответа, отошла. Недовольный женский голос у нее за спиной произнес:
- Хорошо бы твой друг Легри оказался на высоте, я на него рассчитываю, так что пусть пошевеливается, потому что Лулу уже похоронили в общей могиле - и легавым на нее плевать!
- Съешь пирожное, моя козочка, - предложил в ответ на эту тираду мужчина.
Таша обернулась и успела увидеть, как Морис Ломье с такой поспешностью сунул бисквит в рот Мими, что та едва не подавилась. Он попытался увести подругу, но она увернулась и схватила Виктора за руку.
- Когда вы раскроете тайну, мсье Легри?
- Дайте мне время, я ведь обещал, что…
Мими сильнее сжала его руку.
- Вы - лучший, я в вас верю и сделаю все, что вы захотите!
На сей раз Ломье с такой силой потянул Мими прочь, что она едва устояла на ногах.
- Ты совсем рехнулась? - рявкнул он.
- А она хороша! - с видом знатока произнес Лотрек.
- Кто такая Лулу? Что вы с Ломье замышляете? И что ты пообещал этой шлюхе? - накинулась на Виктора разъяренная Таша.
Она говорила так громко, что это привлекло внимание окружающих. Раздосадованный Виктор увлек жену к выходу.