Я села на нижнюю ступеньку лестницы и подперла голову руками.
- Почему ты не хочешь оставить меня в покое?
- Потому что я переживаю за тебя, Сара.
Он не за меня переживал. Он переживал, как бы поставить галочку около моего имени в своем списочке. В нем жил дух соперничества, и он терпеть не мог проигрывать - дело было только в этом. Мне стало противно на него смотреть.
Он похлопал по двери.
- Не могла бы ты открыть ее по-настоящему, а? Мне лучше поговорить с тобой в нормальной обстановке.
- Я так не думаю. Я действительно устала, Джефф. Может, поедешь домой?
- Да ладно тебе, впусти меня. Что мне сказать, чтобы убедить тебя?
- Не в этом дело, - сказала я, желая только одного: чтобы он ушел. - Мне просто нужно время для себя. Ты… э-э… дал мне богатую пищу для размышлений.
Он кивнул:
- Согласен. Да, это справедливо.
- Значит, ты поедешь домой?
- Да. Через какое-то время.
- Через какое-то время?
Он махнул рукой назад.
- Хочу немного тут поболтаться. Убедиться в твоей безопасности. У меня такое чувство, что за тобой нужно присмотреть. Мне нравится твоя цепочка на двери, она такая хорошая и надежная. Вокруг столько странных личностей. Ты очень уязвима, Сара, ты осознаешь это? Живя тут только с мамой?
Я нахмурилась, пытаясь понять смену его настроения, гадая, не пытается ли Джефф меня напугать. И хотя я не подала виду, но все же насторожилась. Наши препирательства его взвинтили, я от него не отделалась, и это не вызывало оптимизма, я не доверяла ему, и снова у меня возникло подозрение, что два дня назад на подъездной дорожке мог быть именно он. Я выдавила смешок.
- Я не чувствую себя уязвимой. А вот усталость ощущаю. Я собираюсь ложиться спать, Джефф. Пожалуйста, не задерживайся здесь надолго.
- Да я только чуть-чуть тут побуду. Может, увидимся завтра.
- Хорошо, - ответила я, мысленно ругнувшись.
Он сошел с крыльца, бодро мне помахал, снова превращаясь в мистера Приятного Парня, и пошел по дорожке. Я захлопнула дверь и заперла ее на все замки и задвижки. Он сидел на стене в конце сада и курил сигарету, когда я украдкой выглянула в окно. Он казался хозяином этого места.
Позади меня раздался шум, и я вздрогнула. Обернувшись, я увидела стоявшую в дверях гостиной маму.
- Кто это был?
- Никто.
- Ты довольно долго с ним разговаривала. - Она сделала глоток из стакана. Глаза у нее опасно блестели. - Почему ты не пригласила его войти? Стыдишься меня? Боишься, что твой друг осудит тебя из-за меня?
- Он не друг, мама, - сказала я, чувствуя бесконечную усталость. - Я не хотела видеть его в нашем доме. К тебе это не имеет никакого отношения. - У меня родилась мысль, вызвавшая острый страх. - Не разговаривай с ним, если увидишь его. Не открывай дверь, ладно?
- Если захочу, я открою дверь своего дома, - натянуто произнесла мама. - Не указывай, что мне делать.
- Прекрасно. - Я подняла руки. - Впусти его, если хочешь. Кому какое дело?
Видя, что возможность поскандалить ускользает, мама утратила интерес и стала подниматься по лестнице. Я смотрела, как она медленно, пошатываясь, поднимается, и мне хотелось плакать. Я не знала, как справиться с Джеффом, и не с кем было посоветоваться. Я не могла судить, перегнула я палку или нет. Располагала я только подозрениями. Все свидетельствовало лишь о том, что я ему нравлюсь, и ни о чем больше. Ну а мурашки, которые бежали у меня по телу от него, не аргумент для полиции.
И все же есть один полицейский, который может отнестись к этому с вниманием. Если бы я посмела, то попросила бы Блейка избавить меня от Джеффа. Джефф не понравился ему, когда они встретились у церкви. Эта парочка ходила кругами друг перед другом как две ощетинившиеся собаки, которые оценивают свои перспективы в схватке, и я сделала бы ставку на Блейка, так как он одержал бы победу.
Я побрела в гостиную и села на диван, подавляя зевок. Что делать, я решу, хорошенько выспавшись. Джефф благополучно находится на улице, а мы - в безопасности внутри. И утром все, вероятно, окажется много яснее.
1992 год
Через три месяца после исчезновения
- Ты идешь по красивому пляжу, высоко в небе - солнце, - слышу я за спиной голос, растягивающий гласные, нараспев.
Краси-и-и-ивому. Пля-а-а-ажу. Мне скучно. Приходится сидеть очень тихо и неподвижно, не открывать глаза и слушать эту даму, которая все говорит про пляж.
- Песок - чистейшей белизны, мелкий песок, приятный и теплый у тебя под ногами.
Я думаю о своем последнем пребывании на пляже. Я хочу рассказать об этом даме, Оливии. Было это в Корнуолле. Чарли поставил меня рядом с кромкой прибоя и выкопал вокруг меня ров. Он был глубокий и широкий, и когда канал, прорытый братом, соединился с прибоем, вода хлынула и заполнила ров, поднимаясь выше любой волны. Испугалась я только тогда, когда песчаный островок начал размываться подо мной. Отцу пришлось меня спасать. Он закатал штанины и вошел в воду, чтобы забрать меня и отнести туда, где ждала мама. Он назвал Чарли опасным идиотом.
- Идиот, - произношу я сейчас, тихонечко, тише шепота.
Теперь голос Оливии еще более замедляется. Она слушает себя, сосредоточивается. Меня она не слышит.
- Итак, сейчас я собираюсь перенести тебя в прошлое, Сара. - Внезапно мне хочется поерзать, засмеяться или топнуть ногой. - Здесь ты в полной безопасности, Сара.
Я знаю, что в безопасности. Я чуть-чуть приоткрываю глаза и оглядываю комнату. Шторы задернуты, хотя середина дня. Стены розовые. На полке позади заваленного бумагами стола - книги. Это не очень интересно. Я снова закрываю глаза.
- Итак, давай вернемся в тот день, когда исчез твой брат, - воркует Оливия. - Это летний день. Что ты видишь?
Я знаю, что должна вспоминать Чарли.
- Своего брата, - предполагаю я.
- Хорошо, Сара. И что он делает?
- Он играет.
- Во что он играет?
Я всем сказала, что Чарли играл в теннис. Она ожидает, что я скажу "в теннис".
- В теннис, - говорю я.
- Он один?
- Нет, - отвечаю я.
- Кто еще там находится, Сара?
- Я.
- И что ты делаешь?
- Лежу на траве, - уверенно произношу я.
- И что происходит потом?
- Я засыпаю.
Небольшая пауза.
- Хорошо, Сара, у тебя очень хорошо получается. Я хочу, чтобы ты вспомнила о том, что было до того, как ты заснула. Что происходит?
- Чарли играет в теннис.
Я начинаю раздражаться. В комнате жарко. У стула, на котором я сижу, блестящее пластиковое сиденье, и мои ноги к нему прилипают.
- А что еще?
Я не знаю, какого ответа она от меня ждет.
- Кто-то подходит, Сара? Кто-нибудь говорит с Чарли?
- Не… не знаю, - в конце концов отвечаю я.
- Подумай, Сара! - Я слышу возбуждение в голосе Оливии. Она забыла, что должна сохранять спокойствие.
Я подумала. Я помню только то, что помню. Ничего другого нет.
- Я хочу есть, - заявляю я. - Могу я идти?
За спиной у меня слышится вздох и звук захлопнувшегося блокнота.
- Ты не спала, да? - говорит она поднимаясь, выходит вперед и встает передо мной. Лицо у нее розовое, а губы кажутся сухими.
Я пожимаю плечами.
Она ерошит свои волосы и снова вздыхает.
Когда мы выходим в коридор, навстречу нам вскакивают мама и папа.
- Ну как дела? - спрашивает папа, но обращается к Оливии. Ее ладонь лежит у меня на затылке.
- Прекрасно. По моему мнению, мы делаем успехи, - произносит Оливия, и я с изумлением поднимаю к ней голову. Оливия улыбается моим родителям. - Приводите ее на следующей неделе, и проведем еще один сеанс.
Я вижу, что они разочарованы. Мама отворачивается, а папа начинает хлопать себя по карманам.
- Сколько я вам… - начинает он.
- Не волнуйтесь, - быстро говорит Оливия, - вы сможете расплатиться по окончании последнего сеанса.
Он кивает и пытается улыбнуться ей.
- Идем, Сара, - говорит он и протягивает мне руку.
Оливия легонько встряхивает меня, прежде чем снять руку с моей шеи. Это выглядит как предостережение. Когда она меня отпускает, я бегу к отцу. Мама уже дошла до середины коридора.
По дороге домой дождь струится по окнам машины и барабанит по крыше; я признаюсь родителям, что не хочу нового сеанса.
- Даже слушать не желаю, - говорит мама. - Ты поедешь туда, хочешь ты того или нет.
- Но…
- Если она не хочет туда ездить, Лора…
- Почему ты всегда занимаешь ее сторону? - Голос у нее пронзительный, злой. - Ты ее балуешь. Тебе наплевать, как много это значит для меня. Да тебе и на твоего сына наплевать.
- Не говори глупости, - произносит отец.
- Это не глупость, а желание испробовать все возможности, чтобы его найти. - Большим пальцем она указывает назад, на меня. - Она - единственная ниточка, которая ведет нас к пониманию того, что случилось с Чарли. А она не может, или не хочет, говорить об этом. Это должно помочь и ей тоже.
Не помогает. Я очень хорошо это знаю.
- Прошел не один месяц, - говорит папа. - Если бы она видела или слышала что-то полезное, мы уже знали бы это. Ты должна оставить все, Лора. Ты должна позволить нам продолжать жить.
- Как, скажи на милость, мы будем жить? - Мамин голос прерывается, ее трясет. Она оборачивается ко мне. - Сара, я больше не хочу слышать твоих жалоб. Ты снова туда поедешь, будешь разговаривать с Оливией и расскажешь ей, что произошло… расскажешь, что ты видела… потому что если ты этого не сделаешь… если не сделаешь…
Окно рядом со мной запотело. Я протираю его рукавом и смотрю в образовавшуюся прогалинку на бегущий снаружи мир. Я вижу автомобили, людей и стараюсь не слушать мамин плач. Это самый грустный звук на свете.
Глава 10
Утро наступило значительно раньше, чем я ожидала. Сквозь шторы проник пульсирующий свет, и мне понадобилась секунда, чтобы понять: он ярче холодной голубизны утра, и что рассветный луч совершает размеренное движение со скоростью два оборота в секунду.
Я приподнялась, опираясь на локоть, и словно в калейдоскопе, который встряхнули, расплывчатые звуки, доносившиеся снаружи, внезапно распались на различимые составляющие. На деревьях у меня под окном, издавая резкие, отрывистые сигналы тревоги и раздражения, щебетали потревоженные птицы. Как будто в ответ трещали и пищали рации и негромко бормотали взволнованные голоса. Работали двигатели - автомобилей было несколько. Пока я прислушивалась, в переулок въехал еще один, въехал быстро, потом заскрипели тормоза, и мотор выключился. "Кто-то торопится", - подумала я, садясь в постели и откидывая с лица волосы. Затем шаги, размеренные и целеустремленные, слишком близко от дома, чтобы я могла сохранять спокойствие. На дорожке защелкал вылетающий из-под ног гравий, и я вздрогнула, внезапно потеряв охоту выяснять, что случилось. Желание отвернуться к стене и натянуть на голову одеяло было почти неодолимым.
Я не смогла так поступить. В следующую секунду я выскочила из постели, в два шага оказалась у окна и отдернула штору, чтобы выглянуть наружу. Все еще была ночь, ну или близилась к концу. На другой стороне дороги я увидела два полицейских автомобиля, они и потревожили мой сон, их мигалки вспыхивали несинхронно. Прямо напротив дома стояла машина "скорой помощи". Задние двери оказались открыты, а сквозь полупрозрачные боковые окна я видела какое-то движение внутри. Группка полицейских сосредоточилась у задних дверей "скорой", и, вздрогнув, я узнала в одном из них Блейка. Это его машину я услышала, когда та въехала в тупик, он бросил ее под углом к тротуару в нескольких ярдах дальше по улице и оставил дверцу открытой, спеша выбраться наружу. Викерс сидел на пассажирском сиденье, прикрывая глаза от верхнего света. Глубокие морщины на лице выглядели темнее и глубже, но была ли эта перемена в его внешности вызвана игрой света, ранним временем или гнетущей тревогой, сказать трудно. Наверное, всеми тремя факторами.
Я отпустила штору и прислонилась к стене. Только вот понять увиденное я не могла. Я не до конца этому поверила, и если бы, опять отдернув штору, обнаружила абсолютно пустую улицу, почти не удивилась бы. Было что-то нереальное в том, что все эти люди оказались в буквальном смысле у меня на пороге; снова выглянув, я увидела голову мужчины, который направлялся от нашего крыльца к дороге. Что он делал? Что происходит? Почему здесь столько полиции?
В конце дороги была припаркована электротележка для развозки молока. И сам молочник в куртке с отражающими полосами находился там: смутно различимый в ночи, он что-то настойчиво говорил одному из полицейских. Полицейский в форме терпеливо его слушал, кивая, но записей не делал, рацию он держал у самых губ, словно дожидаясь возможности заговорить. Я очень надеялась, что с молочником не случилось никакой беды. Он был приятный человек, работавший в предрассветные часы - между возвращением последних сов и подъемом первых жаворонков, - в молчании передвигаясь в своем сумрачном мире. Я не могла представить себе, что он наделал, чтобы возбудить интерес у такого количества полицейских. И "скорая" здесь.
Стекло передо мной запотело, я нетерпеливо переместилась на другую сторону окна, и этого движения оказалось достаточно, чтобы привлечь внимание Викерса. Он вышел из машины и, облокотившись на открытую дверцу, заговорил с Блейком. Когда я шевельнулась, наши глаза встретились. Вроде бы не отреагировав, он продолжал беседовать, но взгляда не отвел. Блейк метнул взгляд поверх его плеча, такой быстрый и будничный, что это показалось оскорбительным, затем отвернулся и кивнул. Я поняла: мне не дадут спокойно наблюдать за развитием событий. С усилием оторвавшись от пристальных голубых глаз Викерса, я пошла к гардеробу за одеждой. Мне хотелось сойти вниз, прежде чем в дверь позвонят и разбудят маму - у них достаточно проблем и без истерик по поводу полиции перед домом.
Я вытащила из гардероба "угги" и надела, заправив в них штанины пижамы, затем нашла флисовую куртку и натянула через голову, не расстегивая "молнию". Собравшимся внизу мужчинам было, судя по их движениям, холодно: разговаривая, они потирали руки, и в свете автомобильных фар я видела, как изо рта у них шел пар. Требовалось утеплиться.
На отпирание двери я потратила целую вечность: возилась с ключами и упирающимися задвижками. Сражаясь с ними, я ругалась себе под нос. Снаружи маячил знакомый силуэт, и я вопреки всему надеялась, что Блейк поймет - я пытаюсь открыть дверь, и нет нужды звонить или пользоваться дверным молотком, в противном случае мама точно проснется… Последний засов глухо стукнул, и дверь открылась. Профессиональное выражение лица Блейка на долю секунды сменилось веселым, когда он увидел мои пижамные штаны, разрисованные коровами.
- Милый наряд.
- Я не ожидала гостей. Что происходит? Что случилось?
- Нам позвонили… - начал он и раздраженно умолк, когда я шикнула на него. - В чем дело?
- Я не хочу, чтобы мама знала о вашем присутствии.
Мрачно на меня посмотрев, Блейк вынул из замка ключи от входной двери, затем схватил меня за руку и вытащил из дома. Дверь захлопнулась. Я поплелась за ним по дорожке, внезапно смутившись от сознания того, сколько народу стоит вокруг и наблюдает за нами. Когда мы дошли до садовой калитки, я сказала:
- Это достаточно далеко. И, если не трудно, верни мне ключи.
- Хорошо. - Он опустил их мне на ладонь, и я, зажав ключи в кулаке, засунула руку в карман, подальше от посторонних глаз. - Я объясню тебе, почему мы здесь, если ты расскажешь, что делал твой дружок Джефф в этих краях. Живет он не близко, однако именно здесь мы нашли его среди ночи. С тобой это, случайно, не связано?
Я была унижена.
- Он причинил какие-то неприятности, да? Я думала, он успокоится и поедет домой.
Что-то промелькнуло в глазах Блейка, и его лицо сделалось совсем неподвижным: на нем застыло то холодно-любопытствующее выражение, которое я определила как бесстрастное.
- Значит, он был здесь, чтобы повидаться с тобой.
Я поежилась.
- Он приехал. Я этого не хотела… в смысле, я не знала, что он собирается, и не впустила его.
Блейк ждал, ничего не говоря. Я закусила губу.
- Он привез цветы. Довольно большой букет. Я… я не захотела его взять.
- Это не те цветы, часом?
Они покоились посреди садика перед домом, куда закинул их Джефф, превратившись в непривлекательную связку поломанных стеблей и смятых лепестков. Целлофановую обертку усеяли капельки конденсата.
- Послушай, я не хочу, чтобы у Джеффа были неприятности, - сказала я и с удивлением поняла, что не кривлю душой. - Вчера вечером он немного переусердствовал. Уверена, ничего плохого он в виду не имел. Он был немного раздосадован, что я не… что я не…
- Ответила взаимностью, - подсказал Блейк.
- Спасибо. Да. И поэтому я оставила его здесь, чтобы он успокоился.
- Ясно. В какое время?
- Может, в половине одиннадцатого? - Наморщив лоб, я вспоминала. - Он позвонил в дверь уже после десяти, а затем мы немного поговорили. Я не могла от него отвязаться.
- И ты не впускала его в свой дом.
- Я даже дверную цепочку не сняла, - просто ответила я. - У него было странное настроение.
- Он тебя напугал?
Я посмотрела на Блейка и вдруг поняла: он злится… в ярости, но не на меня.
- Ну… да. Не знаю, были у меня основания пугаться или нет, но вся ситуация с Джеффом… немного вышла из-под контроля. Отказа он не принимает. - Я почувствовала, что смаргиваю слезы, и замолчала, собирая остатки самообладания. - Ты скажи мне: что он натворил?
В этот момент сзади из "скорой" выпрыгнул парамедик, захлопнул дверь и поспешно сел за руль. Совершив компетентно-экономный разворот, он выехал из Керзон-клоуз, по-прежнему переливаясь огнями, за ним последовала одна из полицейских машин, тоже с мигалкой. Когда звук двигателей удалился в направлении главной дороги, я услышала, как завыли сирены. Может, мне показалось, но на лице Блейка отразилось сочувствие. Не успев заговорить, он поднял глаза и вытянулся с нейтральным выражением лица.
- Приветствую вас, шеф. Сара как раз рассказывала о мистере Тернбулле.
Я повернулась. Вблизи Викерс оказался очень похож на черепаху, морщинистую и древнюю.
- Плохи дела, - сказал он. - Вы что-нибудь слышали, Сара? Что-нибудь необычное?
Я покачала головой и обхватила себя руками - мне вдруг стало холодно.
- А что такое? Что я должна была слышать?
Полицейские обменялись взглядами, и заговорил в итоге Блейк по молчаливому приказу Викерса:
- От Гарри Джонса, местного молочника, поступил звонок около, - он сверился с часами, - сорока пяти минут назад. Он кое-что нашел.
Вместо дальнейших объяснений Блейк взял меня за руку и повел вперед, и на сей раз я не сопротивлялась, а вышла за калитку на улицу. Слева от меня стояла машина Джеффа, двумя колесами на тротуаре, багажником ко мне. Правая шина была изрезана и клочьями истрепанной резины лежала на дороге. Заднее стекло покрылось паутиной трещин, осколки блестели и на дороге. В ужасе я схватилась за горло. На подгибающихся ногах я сделала еще несколько шагов. Отсюда я увидела темноту и пустоту на месте бокового стекла: оно было разнесено вдребезги, из рамы торчали острые зубцы.