– Да и ты не хочешь на мне жениться.
– Ну, может, не конкретно на тебе, но вообще-то жениться я бы не прочь, пожалуй…
– На Липе женись. Страдает ведь девушка, сам знаешь…
Сказала и осеклась: ну вот, опять сболтнула лишнее! И кто меня только за язык тянет?
Но Игнат произнёс задумчиво:
– Да я бы на Липке и впрямь женился, если бы она была сама по себе. Но как вспомню, чья она сестра…
Его тут же перекосило, как от зубной боли.
Я прямо взвилась:
– Ты знаешь, что она по тебе сохнет, ты тоже не прочь создать семью, причём именно с ней! Что же тебя удерживает?!
– Так говорю же – братец её!
– Он запрещает вам быть вместе?
– Наоборот, таскает её сюда по поводу и без…
– Ну, так и женись! И девушку осчастливишь, и свою проблему решишь, и Кирилла от лишней головной боли избавишь! Он же, поди, сестру любит и добра ей желает. Настолько, что даже в гости к тебе таскается, лишь бы сестре приятное сделать. Скажи на милость, почему бы тебе одним махом не осчастливить всех, а?
Он подумал, пожал плечами:
– И в самом деле, почему бы мне одним махом не осчастливить всех…
Потом ещё подумал и замахал руками:
– Нет, нет, не уговаривай! Мне его и по работе хватает, ещё осталось породниться с ним… Тогда Кирюха станет сюда таскаться каждый день, будет сидеть здесь безвылазно! Нет, на это я пойти не могу!
– Да сдался ты ему! Таскаться он сюда станет… Наоборот, перестанет! Кирюхе с тобой общаться нравится ещё меньше, чем тебе – с ним. Но ради призрачного счастья сестры он готов даже на такую жертву! А так – сестру пристроит, и адью! Больше сюда таскаться ему будет незачем.
– А Ёлку проведать? Липку то есть?
– Так она же может сама к нему в гости ходить! Так даже ещё лучше! Кирилл не видит тебя, ты не видишь Кирилла, а Липа, наоборот, видится с ним столько, сколько захочет, но ты при этом не присутствуешь и не отравляешь им радость встречи. Смотри, как здорово всё складывается!..
– И правда, здорово, – почухал он макушку. – Твоими бы устами, Ермолаева, да мёд пить…
Что-то уж больно часто Игнат стал звать меня по фамилии… Что бы это значило? Ну, если бы он вдруг перешёл на сверхофициальный тон, называя меня не Анютой, а Ермолаевой, я бы забеспокоилась. Это бы свидетельствовало об охлаждении наших отношений, и он вполне мог бы уволить меня с работы, что в мои планы никак не входило. Но он продолжал звать меня Анькой – вполне по-свойски, или Ермолаевой – как одноклассницу, и это успокаивало.
Поразмышляв некоторое время в таком вот ключе, я пришла к выводу, что увольнение мне не грозит, по крайней мере, в самое ближайшее время. А то, что он стал обращаться ко мне по фамилии, можно расценить именно как фамильярность, то есть доверительное отношение, дружеское расположение. Для меня это очень важно, потому что как можно жить и работать в доме, где тебе не доверяют или просто тебя не любят?
– Слушай, Игнатов, – обратилась я к нему тоже по фамилии, – а чего б тебе не пригласить девушку на свидание?
Очень уж хотелось мне сделать приятное милой Липочке!
– Так я ведь даже не знаю, здесь ли она, – удивился Игнат.
– Ну так узнай!
– Это как? Кирюхе позвонить и спросить? – развеселился он. – Вот здорово! Да его от этого вопроса кондрашка хватит, вот все проблемы разом и решатся!
– Ага, зато новые образуются, – куснула я его. – Кто вам в облсовете решение пробивать будет?
– Здрасьте пожалуйста! – сник мой работодатель. – Я ей – о высоком, а она – с прозой жизни…
– Что ты называешь "высоким"? Мечты о том, как Кирюху кондрашка хватит?
– Не буду Кирюхе звонить, даже не мечтай! – отрезал он.
– А мне-то чего мечтать об этом? – удивилась я. – Это ж ты собрался Липу на свидание приглашать, а не я.
– А что, я уже собрался? – искренне удивился бедолага. – Надо же, ничего не помню…
Я вздохнула: мужчины!.. Хуже деток малых.
– Игнат, у тебя есть домашний телефон Липы?
– Да был где-то, – пробормотал он, пряча глаза. – Только вряд ли я его сейчас найду.
– Хорошо, давай я позвоню Кириллу и попрошу её домашний телефон. Ну, якобы просто хочу поболтать с ней по-дружески. Давай так сделаем?
Игнат не на шутку струхнул:
– Ещё чего! Зачем Кирюху в известность ставить?
– Ну так ищи телефон и звони самолично!
– И что я ей скажу?
Я пожала плечами:
– Ну, это же от тебя зависит… Что сочтёшь нужным, то и скажешь. Не хами только. Иногда и этого бывает достаточно.
– А как же я приглашу её на свидание, если она в другом городе?
– Вполне резонный вопрос, – согласилась я. – А ты пригласи её на свидание в этом городе. Она приедет, не сомневайся! Далеко ли?
– Всего-то два часа на автобусе. А может, правильнее будет мне туда съездить?
– И оставить дом без присмотра? Даже и не думай!
– Как же без присмотра? – удивился он. – А ты на что?
Я набрала полную грудь воздуха, протяжно, со стоном, выдохнула и сказала:
– А теперь переходим к следующей теме: защита труда.
– Какого труда? Какая защита? – опешил он.
– Защита моих прав и свобод. Я – наёмный работник. Так?
– Так.
– Сегодня – суббота, завтра – воскресенье. Мне положен выходной?
Он хлопнул себя ладонью по лбу:
– Совсем из головы вылетело!
Я укоризненно покачала головой:
– Думаю, что за тобой охотятся твои бывшие подчинённые, которым ты забывал предоставлять выходные и отгулы. Они тебе просто мстят! И чтобы у меня не возникло такого же точно желания, советую тебе отпускать меня на выходные домой. Нет, я, конечно, могу брать выходные среди недели, но зачем это мне надо? Зачем это я буду выходная после выходного? – голосом Рины Зелёной спросила я. – И тебе это будет не совсем удобно. А так я уеду, тебе будет куда привести Липочку, никто не станет вам мешать…
– Постой, постой, – растерялся он. – Как же я приведу её, если здесь не будет тебя? Кто нам ужин приготовит?
– Думаю, Липочка сама в состоянии это сделать. Она уже большая девочка, ей двадцать пять лет. И потом, для неё же главное – не ужин, а ты, бестолковый!
Раскрасневшийся Игнат затравленно озирался, то и дело вытирая о штаны вспотевшие ладони. Я поняла, что интуитивно нащупала его главное желание, но его это мало обрадовало. Он не был готов действовать так решительно. Да ещё и так быстро, буквально сегодня. Наверное, он привык считать, что Липа ему не нужна, так как приходится родной сестрой его бизнес-партнёру, который, к тому же, – заклятый враг ещё со школьной скамьи. Он уже сжился с мыслью, что Олимпиадой можно любоваться, интересоваться, можно даже любить её, но – исключительно на расстоянии и тайно.
И тут вдруг появляется чудо в тапках, которое со здоровой деревенской смекалкой предлагает ему моментальное решение многолетней проблемы. И всё бы ничего, да вот беда – сам-то он ещё не дозрел, не дошёл до нужной кондиции. И как тут быть?
Я стала уговаривать:
– Не падай в обморок и не отказывайся от этой мысли! Сам посуди: меня здесь не будет до самого понедельника, ты будешь один в пустом огромном доме, будешь…
Я чуть было не ляпнула: "Ты будешь бояться", но вовремя одумалась. Ещё не хватало, чтобы он стал себе и мне доказывать свою отвагу и отменил бы из-за этого свидание с Липой.
– Словом, тебя будут одолевать грустные мысли… Выходные пройдут безрадостно, впустую. Ты будешь грустить здесь, а Липа – там. Ну, и кто от этого выиграет?
Вот скажите на милость, чего я лезу в чужую личную жизнь? Мало мне приключений последних дней?
Оставив работодателя наедине с невесёлыми думами, я поднялась наверх, застелила свою постель, потом пошла в спальню Игната. Здесь я задумалась. Надо, пожалуй, сменить ему постельное бельё. Он спит на нём уже целую неделю, и так пора, а в свете предстоящего свидания это же просто необходимо!
Но как бы не спугнуть нерешительного ухажёра… А впрочем, вряд ли он заметит!
Я быстренько сменила простыни и наволочки, застелила постель покрывалом, а грязное бельё снесла вниз, в прачечную, где и оставила. Постираю на следующей неделе, спешить некуда.
Быстро собралась и заглянула в кухню, где Игнат всё так же сидел у окна, созерцая красоты пустыря.
– Я попрощаться.
– Уже уходишь? – встрепенулся он.
– Не ухожу, а убегаю. Точнее – улетаю. Мне кровь из носу надо попасть на дневную электричку, потому что следующая – аж в шесть вечера, а мне так долго ждать неохота. Так ты Липе позвони обязательно! И между делом скажи, что в доме вы будете одни. Ну, чтобы девушка не смущалась.
Он кивнул как-то неопределённо. Это был не то полукивок, не то просто обезличенное мотание головой.
Прямо беда с этими нерешительными "крутыми бизнесменами"!
Приехав домой, я обнаружила, что братец мой опять валяется на диване и на старом видике гоняет кассеты.
Посидев с ним рядом и посмотрев какое-то время то, что смотрел он, я вздохнула:
– И не лень тебе смотреть эту ерунду? Скукотища такая…
– Много ты понимаешь! – хмыкнул он. – Не нравится – не смотри, никто тебя не неволит. Пойди лучше на кухню, приготовь там чего-нибудь.
Вот что-что, а поесть Федя любит. Это работать он не любит, а покушать – всегда пожалуйста!
Я вздохнула, переоделась в домашнюю одежду и поплелась на кухню. Что ж, кухня – судьба моя. Жила здесь на Федькином иждивении – из кухни не вылезала. Устроилась на работу к Игнату – опять всё время провожу на кухне. Вернулась на пару дней домой – снова к плите. Прямо наказание какое-то!
Нет, я вообще-то готовить очень люблю. В этом процессе для меня есть определённый момент творчества. Уж во всяком случае, готовить я люблю гораздо больше, чем мыть посуду или окна. Но если всё время заниматься одним и тем же, даже любимое дело рано или поздно превратится в каторгу!
Поставив вариться нежно любимую братом гречневую кашу, я полила пахучим подсолнечным маслом квашеную капусту, нарезала туда зелёного лучка. Здоровая еда, витаминов – море, а как вкусно!..
Когда каша сварилась, я позвала братишку к столу. Даже два раза звать пришлось. Еле-еле от экрана его оторвала!
За столом мы так разговорились, что совсем забыли о времени. Поздний обед плавно перетёк в ранний ужин. Потом мы заварили чай и ещё долго, до самой темноты болтали и болтали, всё никак не могли наговориться, как будто сто лет не виделись.
В принципе, если учесть, что мы всю свою жизнь стараемся не расставаться больше чем на пару дней, надо признать, что неделя – срок очень большой. Не всегда жизнь складывается так, как нам хочется, но мы стремимся в разлуке быть как можно меньше. Конечно, мы виделись на неделе, но недолго и как-то украдкой, а это совсем не то, что неторопливое общение в домашней обстановке.
Я подробно рассказала брату о киллере, которого я, по выражению нашей доблестной милиции, "контузила веником". Федька так хохотал, что на глазах у него даже слёзы выступили. Потом я подробно описала взаимоотношения внутри этой странной троицы: Кирилл, Олимпиада, Игнат. Мы стали судить да рядить, кто там что хочет выиграть, а кто чего боится, и к чему эти игры могут привести, и чем всё может закончиться. Хорошо, если свадебным пиром. А если поминальной трапезой? Вот этого мы не желали никому из них. Придумывали, как можно ситуацию разрулить. Даже схемы на листочках чертили. Насмеялись до упаду!
Так суббота и прошла. Разошлись мы с Федей поздно, я моментально уснула и всю ночь во сне мучительно разбиралась в хитросплетениях чужой любви. Вот уж радость, в самом деле…
В воскресенье мы с Федей прошлись по посёлку, подышали чистым деревенским воздухом, посидели у пруда. Солнце припекало будь здоров, но купаться мы не решились. Всё-таки места у нас довольно северные, и в середине июня вода ещё не прогревается до температуры парного молока, а значит, во время купания можно здорово простудиться, а кому же охота?
Во второй половине дня я снова отстояла вахту у плиты, наготовила братику побольше еды и пораньше легла спать. Ехать в город в воскресенье вечером я не решилась. Вдруг Липочка ещё не уехала? Испорчу людям всю малину… Уж лучше поехать в понедельник рано утром, чтобы уж наверняка…
Поэтому спать я легла ещё засветло, чтобы не проспать.
Утром Феде тоже надо было ехать в город, так что дорога за приятной беседой пролетела незаметно. На вокзале мы расстались. Он поехал по своим делам, я же направилась к Игнату.
Игнат открыл мне дверь, зевая и почёсываясь. Именно так он вёл себя в день нашего знакомства, когда я впервые пришла сюда. Совсем плохо у человека с манерами…
– Ты так рано? – удивился он, когда как следует отзевался.
– Первой электричкой приехала. Липа здесь ещё?
Больше всего я боялась, что Игнат скажет, что никакой Липы здесь не было и никогда не будет, но он только пожал плечами:
– Вчера ещё уехала.
Меня так и подмывало спросить, как прошло свидание и когда будет следующее, но я сдержалась. В конце концов, всяк сверчок знай свой шесток! Это их отношения, их личное дело, а моё дело – дом вести.
Я заступила на вахту, а Игнат уехал на работу.
Где-то в районе полудня зазвонил телефон. Я подумала, что опять предстоит готовить ужин на всю компанию, и со вздохом сказала в трубку: "Алло". Трубка тоненько всхлипнула, а потом Маниным голосом попросила:
– Анечка, можешь сейчас прийти к нам?
– С Сашуркой что-то случилось? – забеспокоилась я.
– Да, случилось, – ещё раз всхлипнула Маня и отключилась.
Господи, что там ещё? Что может случиться с грудным ребёнком? И почему в таком случае зовут меня? Логичнее было бы вызвать "скорую помощь"…
Я заперла дом, поставила на сигнализацию и полетела быстрее ветра к Марии. Собственно, всего полёта – через улицу перелететь…
Маня ждала меня на крыльце. Молча взяла за руку и повела в дом.
– Что с девочкой? – выкрикнула я.
– Спит она сейчас. Тихо, – приложила няня палец к губам.
Повела меня на кухню, усадила за стол, сама достала банку с молотым кофе, не спеша насыпала его в джезву, залила кипятком из электрочайника, поставила на огонь…
Я как завороженная следила за её плавными движениями, ничего не понимая. Потом очнулась:
– Что, всё обошлось?
– Нет, всё очень плохо.
– Так "скорую" же надо вызывать, что ты сидишь?
Маша уставилась на меня, как на ненормальную:
– При чём здесь "скорая"?
Кофе вскипел и даже чуток выплеснулся из кофеварки. Маша выключила газ, всё так же не спеша разлила напиток по чашечкам, подвинула мне изящную сахарницу, с горкой наполненную коричневым сахаром, и только после этого грустно сказала:
– Осиротела Сашурка.
И горько заплакала.
Я потрясённо смотрела то на плачущую Машу, то в окно. Ну, что тут скажешь…
Минуты через полторы, дав ей выплакаться, я осторожно спросила:
– А кто из родителей умер?
Она глянула на меня квадратными глазами, замахала руками, как ветряная мельница, и залилась пуще прежнего.
– Что, сразу оба? – округлила я глаза.
Надо же, несчастье какое… Ребёнок ещё, можно сказать, только-только вылупился, жить ещё не начал, а уже – сирота… Вот как в жизни всё непредсказуемо!
Схватив со стола бумажную салфетку, Маша промокнула глаза, а в следующую салфетку высморкалась.
Потом, швырнув смятые комочки в мусорное ведро, хмуро посмотрела на меня и хрипло сказала:
– Что ты буровишь? И повернулся же язык… Смотри, ещё накаркаешь!
Я хлопала глазами:
– Я буровлю? Ты же сама только что сказала…
– Что я сказала? Я разве сказала, что кто-то умер?
– Ты сказала, что Сашка сиротой осталась!
– А, ну это так, образно… Мама наша, фотомодель грёбаная, сегодня утром в Париж укатила!
– Ну, дай бог ей счастливо долететь, – пожала я плечами. – Ты-то что так убиваешься?
– Так она же укатила на неопределённый срок! Я спросила, вернётся ли она к Новому году, а она мне так, между делом: там видно будет. А сама в глаза не смотрит. Ясно, что не вернётся. Бросила она Сашеньку, совсем бросила! – снова заголосила Маня.
Я перевела дыхание:
– И это всё? Из-за этого ты так голосишь, как заправская наёмная плакальщица?
– Мне ребёнка жалко! – заливалась Машка. – При живой матери сиротой быть…
– Ну, отец-то остался? – Она кивнула. – Вот видишь, всё не так уж плохо. Отец-олигарх никуда от девочки не делся, а к его денежкам и мама-кукушка наведываться будет время от времени. Будет абсолютная иллюзия, что ребёнок живёт в полной семье, как и полагается. Или ты боишься, что в одиночку не справишься со своими обязанностями?
Она махнула рукой:
– Какое там… Илона и не заглядывала почти что к ребёнку. Правда, по паспорту она – Ирка, но по подиуму шастать сподручнее с именем Илона. Я одна возле Сашеньки – и днём, и ночью.
– А чем же мама занималась?
– А мама у нас спала до полудня, потом по два часа специальные гимнастические упражнения выполняла, чтобы в форму быстрее прийти. Потом у неё – маникюр, потом – педикюр. Потом – визит к парикмахеру, потом – к косметологу. Пока она всю эту программу выполнит, глядишь – уже вечер. Спать пора. А ребёнок имеет привычку по ночам плакать. Так она мало того, что поселила Сашу сразу со мной, так ещё и комнату нам отвела на первом этаже, чтобы детский плач по ночам её не будил.
– Ужас какой-то, – покачала я головой.
Маня согласно кивнула:
– То-то и оно, что ужас и кошмар. А теперь мама наша обрела прежнюю форму, восстановилась после рождения доченьки и в Париж укатила, продолжать дальше покорять мировые подиумы. Да ты пей кофе-то! Остывает же…
Я спохватилась и стала поспешно прихлёбывать кофе, совсем не чувствуя его вкуса.
– Слушай, Мань, так теперь Сашеньку придётся переводить на искусственное питание, да? Бедная девочка…
– Зачем на искусственное?
– Так мама же уехала!
– Ну и что? Мама её к груди даже ни разу не поднесла. Я Сашеньку кормлю. И дальше кормить буду.
– Подожди… Ты что, хочешь сказать, что кормишь Сашеньку грудью?..
– Да. А что такого?
Она смотрела на меня так бесхитростно, будто и впрямь не понимала, что же здесь удивительного. Я отставила чашку, подперла щеку рукой и задумалась.
– Маня, ты не няня тогда, ты – кормилица.
– А какая разница?
– Ничего себе… Ну, например, можешь радоваться: работой ты обеспечена ещё по крайней мере на целый год. Это нянек можно менять хоть каждый день, а кормилицу где найти? Особенно сейчас, когда чуть не все дети – искусственники! Так что придётся твоим хозяевам держать тебя ещё долго. Правда, и у тебя руки связаны. Захочешь уйти – совесть замучает.
– С ума сошла, да? Я по-любому от Сашеньки – никуда! Я же с первого дня её и кормлю, и вообще нянчу.
– Слушай, а как так получилось? Где они тебя нашли?
– В роддоме.
– Ты там работала?
– Нет, я там рожала.
– Кого это? – не поняла я.
– А кого там рожают? Детей своих я там рожала.
Я совсем обалдела:
– И сколько же их у тебя? Или ты – это… Суррогатная мать, да?