Московский кинематографический бомонд и не таких продвинутых как мы с Данилой видал, поэтому на приглашающий жест "Непонятно Кого" совершенно спокойно, прошел вперед. Однако я уловил, как бдительный мэр спросил глазами у секретарши, кто мы? Она повела своими бездонными сапфировыми глазами в сторону рассаживающихся артистов: одна, мол, кампания. Мэр удовлетворенно кивнул головой и, подпихивая нас в спину в открытую дверь своего кабинета, сгоряча дал завышенную оценку.
– Молодые таланты!
Можно было со стопроцентной уверенностью сказать, что киношникам, что-то надо было от мэра, с другими целями ведь не ходят к начальству. Соответственно, если просишь ты, то и у тебя заимообразно могут попросить. А какую просьбу может удовлетворить главный режиссер кинофильма? Вот то-то и оно.
Поэтому, посетители, посчитав нас за обычное протеже мэра, на всякий случай понизили планку наших артистических дарований.
– Хорошая смена растет, – нейтрально высказался, один из них, живой как ртуть, лысеющий мужчина.
Мы все расселись за столом заседаний. Кинематографистов было трое; дама и двое сопровождающих.
Статный красавец мужчина, высокого роста, с седеющей пышной шевелюрой и удивительно ухоженной бородой, помог даме сесть в кресло, затем картинно достал из кармана курительную трубку и стал ее набивать табаком. Исполненный королевского достоинства, он с любопытством оглядывал кабинет хозяина. "Главный герой", – решил я про себя.
Второй, живчик с залысинами, с явно обозначившимся брюшком, тяготился медлительностью хозяина кабинета. Он и был, мне показалось, главным режиссером. У него, как всегда была масса дел, а времени только двадцать четыре часа в сутки. Вот он, в зависимости от ситуации, то прессовал его, то растягивал как гармошку.
И последней, вернее первой в этой кампании была красивая актриса в возрасте, подпирающем третий десяток лет. Следуя нашему с Данилой примеру, она не жалела косметики. Хотя она и смотрела на нас с Данилой, и казалась спокойной, взгляд ее был озабочен, если не сказать растерян.
Один хозяин кабинета, открыв бар, напевал себе под нос веселую мелодию.
– Ну что господа, чай…, чаем. – сказал он. – А принять на грудь за успешное начало вашего дела не мешает… Виски?…Коньяк?
На его предложение откликнулся только красивый, высокий актер, с окладистой бородой.
– Не оскудела Русь матушка на радушных хозяев Петр Вельяминович. Мне виски, пожалуйста.
– Как скажете Князь! А вы Княгиня?
– Коньяк!
– А я не пью! Я не пью, – стал отнекиваться сразу главреж. – Я кофе, с молодой порослью. И то, только одну чашку, – и он подмигнул нам.
Я сидел и искренне радовался, что они познакомились где-то там, на входе в администрацию. Иначе нам с Данилой не миновать бы конфуза. А мэр молодец, чтобы не забивать себе голову чужими именами, называет их кличками-ролями. Видно исторический фильм будут снимать, раз есть Князь и Княгиня. Хоть что-то прояснилось.
Красавица Катенька внесла большой поднос с шестью бутербродами по числу присутствующих и, поставив его посредине стола, направилась к посудной горке за чайными чашками. Голова главрежа как флюгер стала поворачиваться вслед за нею. Тревога мнимой Княгини стала понятна. Вот действительно кому играть эту заглавную роль.
Секретарша Катенька с таким достоинством проплыла к буфету, что даже я, ловил каждое ее движение. Царица собственноручно сервирует стол, было написано на лицах присутствующих. В кабинете не было еще произнесено ни одного слова, но уже летучей мышью носилась навязчивая мысль – главный кинщик поторопился с выбором кандидатуры на роль княгини.
Когда на зубах присутствующих прохрустели бутерброды, мэр сказал:
– Я к вашим услугам, господа.
Главный режиссер сразу взял быка за рога.
– Петр Вельяминович, я человек деловой, сам себе режиссер, сам продюсер, сам снимаю, сам копейку считаю. Кино такое же производство, как и все остальное. Понимаете?
Мэр согласно кивнул головой.
– В общем-то да Михалыч!
– Ну так вот, чем мне сюда из Москвы вести актеров, лучше их на месте нанять. – Я видел, как напряглась Княгиня. А главреж, Михалыч продолжал, – за исключением некоторых. Но, – он поднял палец, – с массовкой все понятно, ее на Куликовскую битву можно здесь набрать, а вот с каскадерами плохо. Ныне их Голливуд так развратил, что ломят за свои дешевые трюки неимоверную цену.
– А чего ты хочешь от меня? – не понял мэр. – Откуда у нас кинотрюкачи?
Главный режиссер засуетился.
– Помоги. Отдай мне конную милицию, свой взвод на время съемок, на неделю всего. Пусть ребята то дружину княжескую, то монгол изображают. Я им, одного шайтан-урода, страшилу каскадера Андрея, все-таки привез с собой, он все, что надо покажет и расскажет… А тебя я не обижу… Все равно мне в десять раз дешевле станет…
– А как же…, – мэр что-то хотел сказать, но так и не смог вставить ни единого слова. Михалыч замахал руками.
– Не волнуйся, я твой интерес проведу по бухгалтерии нормально, на твоих хлопчиков спишем, – и Михалыч показал рукой на нас. – Носы у обоих, как у папы или нет…?
Вот и наступила для нас с Данилой, та долгожданная минута, которую потом вспоминают до конца жизни, хохоча и привирая. Главный режиссер принял нас за избалованных родственничков хозяина города. Однако сейчас нам было не до смеха. У мэра темная туча надвинулась на чело. Может быть, до этого он видал где-нибудь нас, местных ирокезов, и сейчас у него наступило просветление в голове, кто его знает, но так или иначе, собравшись гаркнуть на нас, он зло втянул воздух, и подавился хлебной крошкой. Молния полыхнула, а гром не грянул.
Мы с Данилой молча вылезали из-за стола. Мой приятель, молодец, никогда не теряется в нештатных ситуациях. Пока мэр, отвернувшись и побагровев, заходился в чахоточном кашле, Данила небрежно сказал остальным:
– Еще бутербродов принесу, – и, взяв в руки пустой поднос, предложил мне, – пошли поможешь.
– Сидите, сидите, а секретарша на что? – дернулся, было, главреж Михалыч, – но мы уже закрывали за собой дубовую дверь. Данила склонился к красавице Катеньке.
– Видала, вот ту мамзель?
– Ну?
– Княгиню по сценарию играет. Хочешь вместо нее быть?
– Еще спрашиваешь.
– Будешь, но услуга, за услугу. Согласна?
– Конечно… Что для этого надо сделать?
Данила склонился к ее уху.
– Когда все выйдут, и твой начальник вдруг спросит, кто мы, откуда? Скажешь, что мы твои племянники, поняла?
– Я то скажу, – не поверила ему красавица Катенька, – а вот как ты уберешь Княгиню. Она ведь, такая красивая?
Данила долго не задержался с ответом.
– Сивая, красивая!… А мы ее отравим!
– Ох!
– Не до конца, конечно.
Не задерживаясь ни одной лишней секунды, мы вымелись на улицу. Мой дружок одними глазами показал мне на мощный джип, за рулем которого восседал, куря сигарету, молодой парень лет тридцати. Ну и лицо было у него, скажу я вам. Ничего страшнее и свирепей, не придумаешь. Мы видели, как люди, проходящие мимо, когда поднимали глаза на водилу, непроизвольно отшатывались.
– Киношник тоже… Злодея видно играет. Везет же людям, – непонятно чему позавидовал мой приятель.
Данила предложил, сходить и узнать у него хотя бы название фильма. Знать бы мне дураку, что он отмочит, сроду не согласился бы. А так, я как глупый телок поплелся за ним. Но надо быть честным и справедливым, не Данила первый начал. Не успели мы открыть рот, как парень выплюнул сигарету, и осклабился веселой улыбкой:
– Опаздываете орлы!
– Куда? – не поняли мы.
– Как куда, за модой! Нынче в Москве другой расклад.
Данила, дурак развесил уши, загорелся и клюнул на такую глупую приманку. Неужели не надоело ему изображать из себя безмозглого ящера-олигофрена?
– А какой он московский расклад, расскажи, пожалуйста? – подобострастно спросил мой дружок. Киношники для него теперь – это особый мир, истина в последней инстанции.
Парень чуть-чуть улыбнулся.
– В Москве сейчас продвинутая молодежь ориентируется на Запад, но делает все в зеркальном отражении, на наш собственный российский манер.
– Это как же? – Данила аж засопел, так ему понравилось быть в центре общественного внимания. Интересно чьего?
– Про Гринпис слышали, про защитников животных? – издалека начал заходить водитель джипа.
Данила старался не пропустить ни единого слова.
– А как же! Телевизор смотрим, чай не лаптем щти хлебаем. Вон сколько раз показывали, как в Лондоне эти защитники обливали краской шубки из натурального меха, и срывали их.
– Во…, во, – поддакнул ему парень, – а у нас сейчас пошла мода делать все наоборот, в зеркальном отражении. Я смотрю вы модные ребята. Но не знаю, хватит ли у вас силы воли и духа на последний продвинутый прикид? Здесь ведь так не ходят.
Данила его успокоил:
– Не волнуйся, у меня хватит! Мы с моим друганом москвичом первыми ввели здесь моду на дикобраза.
Я чуть со зла не сплюнул на землю. То же мне, законодатель моды, объявился. Денди, местного розлива. Оказывается, нас за глаза называли не ирокезами, а дикобразами, что только что подтвердил мэр. А Данила, зная об этом, предательски молчал. Берег наверно мое болезненное самолюбие. А сейчас тянул одеяло на себя, пальму первенства хотел себе присвоить.
– Ну, так вот, – продолжал водила, – в зеркальном отображении, вы должны не сдирать с чужих плеч шубы, а одеть их на себя. Но…, – мне показалась в глазах парня, скакнули насмешники-скоморохи, – шуба нынче не в моде.
– А что же в моде? – заглотнул до конца крючок глупец Данила.
Парень выдержал приличествующую исторически незабываемому моменту паузу и произнес:
– В моде шкуры. И самая модная из них, как вы могли бы и сами догадаться, козли…и…ная. Усекаешь?
Но и это было еще не все. У парня язычок оказался кусючей змеиного. Он продолжил, обращаясь к Даниле:
– Она, шкура козлиная, соответствует тому количеству мозгов, что ты носишь дурачок под своим идиотским гребешком. А вот если теперь ты напялишь еще на себя эту шкуру, про которую я тебе рассказал, то точно выйдешь в лидеры. Козлоящером станешь, глядишь, ученые приедут, начнут объем твоей головы измерять, может даже мозги в ней какие найдут.
Честное слово, ничего плохого, мы ему не сделали, чтобы над нами так издеваться. А парень решил добить вконец моего дружка.
– Но и эта мода уже отходит, закатывается, а приближается эра новой, навозной моды, поэтому тебе надо поторопиться и немедленно…
Внезапно Данила перебил его. Я мысленно пожалел словоохотливого коммивояжера предлагающего образцы нового поветрия. Он не знал, с кем связался. Чтобы Данила проиграл словесный поединок и ушел битым с ристалища, больше похожего на базар, где вместо шпаги скрещиваются изворотливые умы и остро отточенные языки. Нет, такого еще не бывало.
Медлителен он бывал, это да. Но против породы и природы не попрешь, с рождения такой. А вот когда он обнажал свое наступательное оружие, то противнику доставался не блошиный укус шпаги или рапиры, а оглушающий удар по кумполу "гасилом", старинным русским ударным оружием, проще говоря, гирькой на кожаном ремне. Итак, Данила принял неожиданный вызов и двинулся к барьеру.
– Тебя Андреем кажется, зовут?
Водитель удивился.
– Да, а что?
– Да так, ничего. Рекламируешь свой товар здорово. Даже образец козлоящера предъявлять не надо. Ты сам, как я посмотрю, и швец, и жнец, и на дуде игрец.
Лицо Андрея покрылось бурыми пятнами. Мой дружок явно намекал на его обоженное и безобразное лицо, наверно побывавшее в катастрофе. Тот, кто начал первым, сообразил, что получил достойный отпор и посчитал постыдным для себя связываться с малявкой. Он только усмехнулся. А Данила его добил:
– Почем шкура продавец?
– Брысь отсюда! – начал свирепеть водитель джипа.
– О…о…, Юпитер злится. Значит, в точку попали, – хохотнул мой дружок.
Андрей открыл дверцу автомобиля, намереваясь, как воробьев, шугануть нас подальше. Не на тех напал. Мы даже не сдвинулись с места. Колотушка счастья еще только набирала центробежную силу. Во избежание эксцессов я решил прийти на помощь Даниле и перешел на высокопарный слог.
– Право, любезный друг Андрей, не знаю, как вас по батюшке величать, однако нам жителям глухих, посконно рассейских мест несказанно лестно, что вы в своем триедином лице – человека, ящера и козляти, возжаждали донести до нас благодать навозной эры. Не каждая божья тварь, как вы справедливо заметили, найдет в себе силу воли и духа на благостное дело. А вам, за обогащение нашей северской, бедной флоры и фауны обещанным козлоящером, таким реликтовым существом, как сам ясновельможный пан, нижайший поклон и признательность.
Кое-как доведя путаную мысль до логического конца, я перевел дух. Теперь клюнул по темечку Данила. Больно клюнул.
– Андрей, а чего это ты, с виду вроде не полный идиот, а согласился на полставки?
Мой приятель в денежных вопросах имел нюх не хуже иного банкира. Когда мы сидели в кабинете мэра, он запомнил реплику кинорежиссера Михалыча, что вместе с ним приехал только один каскадер – Андрей, который не вышел рылом для Голливуда.
А так как Михалыч был, похоже, приличным скупердяем, Мосфильм стоит, а кушать всем хочется, то безработный каскадер должен был согласиться на любые условия, в том числе и унизительные. Другие-то трюкачи не поехали. Я думал, что мой дружок угадал, Андрей сейчас вопьется в него испепеляюще-колючим взглядом и погонит нас куда подальше, но тот только рассмеялся:
– Пусть бы только он попробовал! Ха…ха.
– А и пробовать не надо, – блефанул Данила, – Михалыч только что "Великой Княгине" хвастался, как он на полставца в одном лице, нанял каскадера-живодера и одновременно телохранителя. От него, сказал, то есть от тебя, даже лошади шарахаются! Никакой охранник, говорит, ему теперь не нужен, кто хоть раз его рядом с Андреем увидит, за версту будет обходить.
– Прямо, ей, так и сказал?… Врешь! – не поверил наш собеседник.
Данила почувствовав, что переборщил, скорее, дал задний ход.
– Перед кем он там хвост распускал, то ли перед Княгиней, то ли перед мэром, я точно не знаю, но платят тебе ровно в четыре раза меньше того, что ты заслуживаешь. Смотри, не переусердствуй, горб наживешь.
– Ха…ха! Теперь уже в четыре?
– Это не мы, это уже Князь так Княгине сказал.
– Князь? Вот урод!
Андрей смотрел на нас испепеляющим взглядом, не зная верить нам или нет. А мой дружок потянул меня за руку. Когда мы отошли на безопасное расстояние, он стал громко считать:
– Не веришь?… Давай считать за что тебе платят… Водитель – раз, трюкач – два, охранник – три, козлоящер – четыре и дурак пять…
На счет пять Андрей завел двигатель. Как зайцы мы порскнули в чью-то калитку. Переведя дыхание на соседней улице, Данила заявил:
– Ну и развели мы лоха. Как ты думаешь, он обиделся?
– На что?
– Что я приплел сюда Княгиню!
– А при чем здесь она?
– Он, Андрей, к ней видал, неровно дышит, – пояснил Данила. – тяжело будет ее на красавицу Катеньку поменять, но ничего, мы, что-нибудь придумаем.
– А зачем это тебе надо? – удивился я.
Мой дружок ответил почти как философ:
– Форма должна соответствовать содержанию. Представляешь, как я рядом с нею буду на экране смотреться!.. Михалыч, если ей роль даст, то потом и нам, ее племянникам ни в чем не сможет отказать. Главное Катеньку красавицу правильно ему подсунуть. Я недавно книжку читал, про Мату Хари, так вот…
– Придурок! – перебил я его, – ты хоть в массовку попади!
– Это не вопрос, – самоуверенно заявил Данила, – главное давить на него сразу с нескольких направлений. Победа – нигде легко не дается.
Глава 3. Зеркальное отражение
Не смыв с лица маску дикаря, с драконовским гребенным наростом на голове мы влетели во двор, к нашей подружке Насте.
– Дрыхнешь соня, до обеда? – приветствовали мы ее.
Она обиделась и съязвила:
– Вы бы лучше в таком виде здесь больше не показывались!
– А что случилось?
– Соседи ребенка повезли от заикания лечить. Сначала думали икота, а потом про вас вспомнили.
– А не врешь?
– Только уехали.
Чем хорош прикид под ирокеза с Данилиными усовершенствованиями, так это своей универсальностью. Как только тень тревоги набежала на его сократовское чело, мой дружок пришпоренный дурными предчувствиями сунул голову в бочку с дождевой водой. Мыло, цементирующее гребешок, моментально растаяло, потекло и смыло со щек нарисованную углем и зубной пастой маску дикаря, и через минуту умытое розовое лицо моего дружка светилось счастливой улыбкой баловня фортуны.
– Мы теперь с Максом не ирокезы, – успокоил он нашу подружку, – мы теперь станем их зеркальным отображением.
Смывая модную дурь следом за своим приятелем, краем уха я прислушивался к бестолково-язвительному разговору Насти и Данилы.
– Дурак, он и в Польше дурак, его учить, что мертвого лечить. Что ты можешь в зеркале увидеть, какое отражение?
– Если я в зеркало посмотрю, – загудел Данила, – то увижу – умное лицо. А вот что ты в нем по полдня высматриваешь, мне непонятно? Прышики, что ли?
– Я любуюсь собой! – нахально, заявила Настя.
– Ну и любуйся, кому ты была нужна?
– А ты кому нужен?
– Я?…Я всем нужен. Ты знаешь, что кино приехало?…Между прочим, кинорежиссер Михалыч берет меня на заглавную роль. Вот! Не то некоторых…
Боже мой, в словах не передать какие только эмоции внезапным шквалом не пронеслись на побледневшем, страдальчески обиженном лице нашей подружки, когда я, подтверждая его глупый треп, кивнул головой.
– Есть такое дело! Дуракам, всю жизнь везет.
– А что…, а где…, а как?
Пришлось Даниле, напрячь фантазию. Я слушать не стал его брехню, а она поверила. Как блюда за праздничным столом, одно чувство у Насти, сменялось другим. Недоверчивость сменилась завистью, потом обидой на нас, и под конец проклюнулась честолюбивая надежда на свой собственный фарт.
Настя, не стесняясь нас, вела форменный допрос и одновременно рассматривала себя в зеркало, висевшее над рукомойником во дворе. Ее родители, приехавшие на обед, подтвердили сногсшибательную новость, что у нас за городом будут снимать отдельные эпизоды исторического фильма, и что завтра в девять утра будет набираться массовка.
– А Данила в нем князя будет играть, вот! – объявила им дочь.
Мой дружок скорее потянул меня за руку. Навешать лапшу на уши современным предкам нашей подружки будет тяжеловато, это не легковерная Настя.
– Куда же вы, а обедать?
Честно говоря, я бы тоже отведал тарелку украинского борща у Настиных родителей. Ее мать знала какой-то особенный секрет его приготовления. В любое время года капуста так и хрустела на зубах. Однако град вопросов, ответы на которые не знал Данила, прибил на корню, проклюнувшиеся было ростки моего аппетита.
– Как-нибудь потом, – сказал мой дружок.
– Ты чего? – зашипел я на него. – Приглашают же!
– Сначала дело.