Добрая симпатичная толстуха. С внимательным взглядом умных карих глаз. Прикуривала не спеша, рассматривала его и запоминала. Черт возьми, как же завела его рыжая Серафима, что он вот так глупо лажанулся! Как все они его развели. Нет, глупо думать, что про него, Юру, никто ни сном ни духом. А чего он ждал, когда играют профи? Кошки-мышки. И ты не кошка, тогда угадай, кто ты. Только такой мудак, как Серега, мог втравить его в это дерьмо! Хотя что Серега? Серега - пешка. Серегу напугали, чтобы посмотреть, к кому он за поддержкой кинется. А кинулся он к нему, к Юрию Малышеву. Стоп, Юра! Стоп! Кантуй назад, дорогой. Тебя позвал на помощь старый друг. Так? Так! И ты расследуешь покушение на старого друга. К тому же генерала, и вообще человека заметного. Работаешь, так сказать, по своей линии. А что начальству не доложил, так доказательств же никаких пока нет. Так? Так! Ах, какой же ты, брат, умница, что старому лису Померанскому ни словечка пока не кинул, чтоб был папаша осторожней с рыжей красоткой. А не кинул, значит, связи этой не засветил. Старый лис тоже не дурак, со своей стороны не подведет. Значит? Значит, Юра, только одна сволочь тебе сейчас опасна. Уж эта-то сволочь заложит по самое не хочу. Да или нет, Юра? Да или нет? Или ты не профи, офицер Юрий Малышев?
- Спасибо! - Тома ещё раз улыбнулась, извиняясь, и не спеша, вперевалочку зашагала к своей машине.
"Косит под недотёпу! Ну-ну", - зло усмехнулся Малышев, не раз видевший её обычную походку - плавную и ровную, точно движение океанского лайнера.
Тамара была встревожена, но не слишком. Ей не дано было узнать, какой камень она только что столкнула с горы, посеяв панику в душе одной из самых отвратительных крыс. Камень, который направит лавину. И лавина вторгнется в ее собственную жизнь.
* * *
- Моя лучшая школьная подруга? Алексей Владимирович, а вы ничего не путаете?
Решительный приход женщины, о которой он так мучительно думал все эти дни, - и вот оказалось, что даже его - гранитоподобного - можно выбить из колеи. Что за женщина! Взяла и явилась сама. И требует объяснений. Боже, до чего она прекрасна! И он чуть было, не отдал приказ… Идиот! Трижды идиот!!!
- Что за подруга, Алексей?
- Ну как же, Симочка! Ваша подруга детства Лидочка Серовская!
- Кто-о-о? Да как вы смеете?!
Зелёные глаза полыхнули таким гневом, что он невольно отшатнулся. Как гордо выпрямилась её хрупкая спина. Как высоко вздёрнула она точеный подбородок.
- Алексей Владимирович!
Она больше ничего не сказала, но и в коротком этом восклицании было столько презрения. Он ее оскорбил смертельно, и она разом, мгновенно, сейчас, порывала с ним и уходила от него навсегда. Так же решительно, как минуту назад вошла в его кабинет, нейтрализовав секретаря пинком в коленку, и потребовала объяснений.
"Тигрёнок!" - против воли восхитился старый волк.
И вот она так же решительно уходила. Она сделала это не задумываясь - это сделала за нее ее кровь, в которой двенадцать поколений гордых породистых прабабок бросали мужчин при одном намеке на оскорбление. И он побежал за нею, как наказанная собачонка, и залепетал униженнее, чем размазня Ледянников:
- Симочка! Симочка! Да выслушай же, ради бога!
Она остановилась всего лишь раз:
- Н-н-нет!
И даже схваченная в охапку, она была не такая, как все женщины, которых он знал. Она не вырывалась, не брыкалась некрасиво, но и не повисала в притворном бессилии у него на руках. Она просто с презрением смотрела в его близкое лицо и спокойно ждала, пока он подчинится этому взгляду и разожмет руки. Ее можно было изнасиловать, но нельзя было удержать.
- Ты не поняла, - тихо говорил он, глядя прямо в её яростные глаза. - Ты не поняла, девочка.
Ему пришлось напрячь всю свою недюжинную волю, чтобы не подчиниться ее безмолвному приказу и не разомкнуть руки.
- Ты ничего не поняла…
Сима почувствовала, что ее успокаивают и укачивают, как ребенка. Это было что-то давно забытое, но очень знакомое. Это было оттуда, из счастливой, влюбленной и юной ее жизни, когда был жив муж. Она опустила ресницы, чтобы скрыть замешательство. Она не могла понять, нужно ей это чувство сейчас, или вовсе не нужно, или даже опасно? И не могла разобраться, чужой он ей или уже нет, этот человек с пристальным властным взглядом?
- Я тебя не отпущу никогда…
Да или нет? Кем ей сейчас можно быть? Стать просто женщиной или остаться удачливой воровкой? Зависимой или свободной? Что сказала бы Тома? Ха, она сказала бы, что, во-первых, глупо влюбляться в самого отъявленного негодяя в стране, а во-вторых, безопасность - прежде всего. Именно так и сказала бы умница Тома. Но когда выбор встал перед ней самой, она его сделала не в пользу рассудка. Все мы бабы, а значит - глупые коровы!
- Я тебя никому не отдам…
Да уж! Этот точно не отдаст и не отпустит. И кончишь ты, Серафима, дни свои, закатанная в бетон! Ура!
- Я тебя…
- Я поняла! - прервала она спокойным и трезвым тоном. - И была бы очень обязана, если б вы перестали топтать мои туфли…
- О, черт возьми, какой же я болван! Тебе больно? Прости меня, девочка! Пройти!
С недовольной капризной миной она позволила усадить себя на диван.
"Да уж, все, конечно, здорово. Он милый и нежный, но такое впечатление, как будто ноги тебе целует гиена. Может в миг оттяпать по самое "ой". Хватит нежностей, лучше вернуться на нейтральную территорию".
Она продолжала наступать:
- Что ж, раз вы не дали мне уйти, я требую объяснений. С какой стати вам вздумалось, что у меня может быть что-то общее с подобной женщиной?
- Да я просто не знаю, кто она! Клянусь, знаю только имя и то, что она просила передать вам привет. Виноват, не знал, что вы с ней в ссоре.
Сима гневно фыркнула и рванулась прочь. Опять пришлось удерживать её с немалой силой.
- Маленькая рыжая тигрица! - шёпот был уже чересчур страстный.
"Пора выбираться из ситуации! Иначе сейчас дедушка полезет целоваться", - подумала Серафима, отчаянно прикидывая пути к бегству.
- Да кто она, в конце-то концов, эта страшная Лидочка?
- Вы что, действительно не знаете?
- Клянусь! И говори мне "ты".
- Что-о-о?
- Пожалуйста… И к чёрту Лидочку! Есть мы с тобой, малышка, и нам надо срочно что-то делать с нашими отношениями…
- Пустите меня!
- Ни за что… Иди ко мне, тигрёнок…
"О, как же ты мне надоел, старая плесень!" - устало подумала Серафима, пытаясь разомкнуть слишком крепкие объятия:
- Пустите!
- Никогда…
- Вы за это поплатитесь, обещаю!
- Плевал я на твоих министров!
"Ну вот! По крайней мере, довольна останется… Алла… Вот тебе напоследок, старый невежа!" - и, понимая, что партия проиграна, она от души тяпнула противника зубами за хрящеватое ухо.
* * *
Мафиози был счастлив. Разумеется, у нее не было и не могло быть ничего общего с той дешевой дрянью в копеечных изумрудиках! Как он мог купиться? Симочка. Симочка. Оказывается, она на целых семь лет старше своей "лучшей школьной подруги Лидочки Серовской"! Вот оно как! Ну, за спектакль-то та ответит, это само собой. Но с другой стороны, не так уж и плохо в его возрасте пережить все так же бурно, как в юности. Все эти сладкие и горькие муки. Он ведь думал, что это уже недоступно, и, что там скрывать, завидовал молодым. А теперь вот есть Симочка…
Оказывается, и у этой гордой дворяночки свои комплексы. Боялась признаться, что ей уже сорок. Глупенькая. Сорок - это очень мало. Это ещё девочка. Его девочка. Симочка. Судьба все-таки у каждого есть. Он - Алексей, и она - Алешина! Выходит, судьбой назначенная. А теперь будет Померанская. Скажут, что старик сошёл с ума. Ну и пусть говорят. Он имеет право на свою долю счастья. Последняя любовь. Прямо Тютчев какой-то!
* * *
- И теперь старый мафиози тебе целыми днями читает Тютчева? - Тамара не верила своим ушам.
- Не целыми. Знаешь, он ещё кое в чём ого-го!
- А ты?
- А мне вообще-то, честно говоря, этот пыл даже как-то в тягость. Я его боюсь до ужаса. Но то, что я вляпалась и живой уже не выберусь, это ясно как божий день. Не он, так из-за него. Конец мне один.
- Подожди, не каркай.
- Томка, он был женат дважды или трижды. Кто сейчас слышал о его женах? Где они?
- Может, на Канарах, с высоких скал в океан поплевывают.
- Или в Подмосковье раков кормят…
- Сима, в принципе, всё ведь идёт так, как надо, верно? Так что подожди паниковать.
- Подожду, - Сима была непривычно покладиста. - У тебя-то как с твоим?
- Тоже как в сказке. Только сказки у нас с тобой, Симка, какие-то страшненькие, все про Змея Горыныча да про Кощея Бессмертного. Уж и не знаю, который из двух чудищ милее будет. Где девочки?
- Знаешь, Алла пропала.
- Как?!
- Ну не совсем. По ночам она дома, к телефону подходит, а вот днями где-то пропадает.
- Не где-то, а как пить дать, своего Волынова пасёт.
- Может быть. Ох, Томка, чует моё сердце, и эта допасется, как мы с тобой. Пастушки хреновы!
- Хорошо, хоть с Алибабаевной хлопот никаких. Залезет в свою щелку и сидит, как таракашечка. И не гложет её мечта об отмщении мужикам за поруганную молодость.
19. Такая профессия
Время - вещь абсолютная. Хотя, когда солнце так слепит и хочется пить, секунда кажется вечностью. Секунда - это много. Слишком много. Нужны доли секунды. Если руки партнера в заданную долю секунды не придут в заданную точку пространства - партнерша упадет.
Она все поняла. Потому что там, под куполом, секунда - это тоже целая вечность. Целую вечность он смотрел в ее глаза, после того как предал её. Она все поняла и не стала бороться. Падала обреченно, не пытаясь сгруппироваться, хотя случались и прежде падения. А может - оцепенела от его предательства. Вывих - вот максимум, что могло с ней случиться. Ерунда, легкая травма. Пропустить несколько, всего несколько выступлений, вот что требовалось. Но её лонжа - прозрачный страховочный трос - оказалась незакрепленной, и когда Ирка начала падать, лонжа не натянулась, а свободно заскользила вслед за нею. Глухой удар. Маленькое переломанное тело лежало внизу, словно игрушечное. Почему-то подумал - насмерть. Спустился и сел на барьер. Над Иркой все столпились, а он не подошел. Вот сейчас кто-то первый крикнет:
- Убийца!
Нет, никто не закричал. Не видели? Да, глаз его снизу было не видно. Глаза видела только она. Для всех остальных он просто опоздал на долю секунды. Ему дали выпить какое-то вонючее лекарство, чтобы успокоился. Выпил. Кто-то обнял его, сочувствуя. Кто-то сказал:
- Помогите ему. Он же в шоке.
В шоке? Да, он в шоке! Отличное слово - шок! Можно ничего не говорить и не объяснять.
Что так долго копается врач? Ирка жива? Как же это возможно? Что теперь будет? С кем, с кем? С ним! Она очнется и скажет:
- Это он сделал!
Что они там говорят? Позвоночник? Сломан позвоночник? Как же она теперь, она же больше не сможет работать. Ничего не сможет…
* * *
Её сравнивали с великой балериной Галиной Улановой. В ней действительно что-то этакое было. Она тоже казалась невесомой, бесплотной и трогательной, когда летала под куполами цирков всего мира. Маленький бесстрашный ангел - так о ней говорили и писали. О том, что ангел разбился, почти никто тогда так и не узнал. Просто тогда было не принято писать о неприятностях. Только о победах и достижениях эпохи развитого социализма.
Как странно: так слепит солнце и так холодно, почему? Или это вовсе не солнце?
Солнце оказалось баллоном капельницы, отразившим слепящий свет ламп. Привычная мерзость существования. Привычная мысль - опять допился до реанимации. Привычное сожаление - врачи опять спасли. Привычный озноб и мучительная жажда, и слабость. Привычная тупая боль под ребром. И такое же привычное осознание свершившегося: Ирка разбилась. Ах да, это случилось уже очень давно, больше двадцати лет назад.
С Татьяной, первой женой, ради которой и предал Ирку, работал совсем недолго. Богиня на земле и в постели, бревно в воздухе. Сколько раз был женат потом? А черт его знает.
Ирка на земле была смешная. Угловатая дикарка. Стеснялась его. И любила. От влюбленности этой глупой, неумелой еще более казалась жалкой. Раздражала. А в воздухе менялась неузнаваемо. Если б можно было акробатам не спускаться на землю… Там, наверху, нет места ничему ненастоящему. Два человека - одно сердце. За ненастоящее плата - вот эти уходящие в черноту все понявшие глаза и бесконечно скользящая лонжа.
Ушёл из цирка, не дожидаясь пенсии. Вернее, ушли. Не ждать же им было, пока, допившись, разобьется в хлам. Сам разобьется - с партнершами работать отказался, когда понял, что второй Ирки нет и быть не может. Первым открыл магазин дорогого импортного спортинвентаря. Сам не ожидал, что дело пойдет так успешно. Потом ещё открывал точки. Деньги. Не так-то трудно оказалось их заработать. Менялись жены, рождались дети.
* * *
Советская пропаганда запрещала писать о несчастьях. Примерно в то же самое время восходящая звезда экрана, упав с лошади, стала инвалидом - о ней тоже постарались как можно скорее забыть. А теперь два фильма с ее участием стали классикой, один даже получил "Оскара". Вот такая была идеология. Зато еще была жива советская медицина. Если и не лучшая в мире, то очень неплохая. В больничной палате Ирка лежала крохотная, терпеливая, храбрая. Врачи, еще по-советски ответственные и бескорыстные, твердили радостно:
- Повезло! Ходить будете! Обещаем!
- И выступать?
- А вот это - извините, нет!
Внизу на арене в тот день стояли какие-то качели. Все, что ей нужно было сделать, это сгруппироваться. Она же умела это делать! Она могла даже прийти на ноги, и тогда вообще бы ничего не было. Ну, лодыжку бы подвернула, на худой конец! Но она не стала бороться или не смогла. Падала спиной, глядя в его глаза.
Его никто ни в чем не винил. Бывает. Такая профессия. Она тоже так говорила. А доктора не обманули - поставили ее на ноги. О том, что Ирка возвращается в труппу работать в качестве администратора, узнал от кого-то заранее. Бесился, устраивал безобразные истерики. Паниковал. И она не вернулась. Исчезла навсегда. Из-за чего пил? Странный вопрос.
* * *
Какие мерзкие визгливые голоса у этих врачих! Как отвратительно ноет под ребром, неужели нельзя дать ему обезболивающее? И как отвратительно воняют цветы на тумбочке. Как объяснить этим дурам, что он не выносит букетов. Потому что букеты - это Ирка. Её заваливали цветами, и его тоже, едва их ноги касались земли. Да прекратите же этот кошмар, эту пытку!
Как он очутился в больнице? Наверное, очередная женушка побеспокоилась… Чёрт, он даже не может вспомнить, как её зовут. Допился. Жаль, что не до конца. А может, кто-то из детей заехал не вовремя проведать папашу? Не повезло ребятишкам с папкой.
Внезапно тело больного выгнулось на постели дугой в мучительной судороге.
- Господи, да сделай же что-нибудь!!!!
* * *
- Родных у меня нет, так что правду, доктор, вам придется сказать мне.
- Ну, родных-то у вас, положим, много, голубчик мой! Если б вы знали, как они меня одолели за время вашего приступа! Правду, голубчик, скрывать мне от вас бессмысленно. Все равно ведь узнаете. Так что извольте.
- Рак?
- Он самый, голубчик. Он самый. К сожалению, уже абсолютно неоперабельный. Так что… Конечно, обезболивание мы вам обеспечим максимальное, но… В общем, времени у вас, друг мой, практически не осталось. Чему вы так улыбаетесь?
- Спасибо, доктор.
Это важно. Пройти через боль и муки. Это будет искупление. Избавление от мерзости бытия. И надо поскорее составить завещание. Конечно, детей своих он не обидит, они из-за него настрадались. Но главное - всё Ирке. Где бы она ни была, как бы у неё жизнь ни сложилась. Дурак и трус, что ничего не сделал раньше. Ничего, еще успеет провернуть пару сделок, и она станет по-настоящему богатой. Частный детектив, которого ему рекомендовали, производит хорошее впечатление - ушлый парнишка, да и не так уж это трудно - найти этого славного бескорыстного человечка, Ирку. Жаль немножко, что он уже не увидит, как удивится она и обрадуется неожиданному богатству. Интересно, как сложилась все-таки у нее жизнь? Наверное, у нее есть муж, дети. Потому что что ещё ей было делать после того, как она оставила работу? Что ещё делать женщине, если в двадцать с небольшим она оказалась на пенсии? Теперь ему не стыдно будет посмотреть в эти глаза. Потому что теперь они квиты. Он тоже упал на свои качели. Вот так. А дети - они его поймут. Они взрослые, славные и самостоятельные. Главное, чтобы Ирка простила. Отпустила грех.
Каждый человек живет в мире своих фантазий. Кому-то они служат достаточным утешением. Наверное, это правильно, когда в реальной жизни уже ничего нельзя изменить. Но иногда, может быть, прошлое лучше доверить самому прошлому? Кто знает, что лучше?
* * *
Тамара открыла для себя чудесную игру. Игра называлась "могу - не могу". Она сама её придумала. Она проходила мимо манящих витрин и говорила себе:
"Я не могу себе это позволить, я бедна, как прежде. У меня нет копейки лишней". "Позволить себе" при этом хотелось все сильнее, но она крепилась час, два, иногда целых полдня копила в себе желание. А потом говорила:
"А, черт возьми, а почему бы и нет?", и "позволяла себе" что-нибудь вроде пары колготок, за двести долларов или бельишка за пять сотен зеленых. И почти готова была от переполнявшего ее счастья кувыркаться и крутить брейк на асфальте Тверской, к вящей радости прохожих туристов. Так разнежившаяся сытая домашняя кошка, упав на спину, извивается от удовольствия на пушистом ковре близ теплой печки. У сытой кошки нет ничего общего с бездомной муркой, мерзнущей в подворотне. Тем острее чувствует мурка свое счастье, если ей посчастливилось обрести его. Или выцарапать у судьбы когтями. И Тома сама себе создавала мелкие желания и сама их тешила, потому что других желаний у нее в жизни просто не осталось. Ну, почти не осталось.
Сима томно принимала ухаживания Померанского. Алла где-то пропадала днями и ночами. Ирина тоже жила сама по себе. В общем-то, шайка сирых и убогих уже распалась.