- Вот именно.
- Забудь.
- Не могу и не желаю. У меня внутри всё сворачивается, когда я вижу её. Я должен встретиться с ней.
- Дрон, мне тоже нравится там кое-кто, - признался Смеляков, - но я же не теряю голову. Мы работаем в ООДП. Нам нельзя. Нельзя! Такая связь приравнивается почти к измене Родины!
- Ну ты и хватил! Мы разве не люди? Витёк, я во сне вижу её. Как пацан мучаюсь, тоскую… Я так не могу больше.
- Слушай, - Виктор взял бутылку и плеснул в оба стакана, - ты помнишь, что на прошлой неделе мы получили ориентировку на Теда Малковича?
Тед Малкович был установленным английским разведчиком, работавшим "под крышей" английского информационного агентства. Мэрья регулярно встречалась с Малковичем, вероятно, находясь с ним в интимной связи. За Малковичем велось постоянное наблюдение.
- Ты понимаешь, о чём ты говоришь, Дрон? - Смеляков выпил виски и крякнул. - За ней как пить дать работает "наружка". Если ты вдруг встретишься с Мэрьей, тебя возьмут за жопу.
- Знаю… Дай сигарет, у меня кончились.
Виктор достал из выдвижного ящика новую пачку, и они задымили на пару.
- Я всё знаю и всё понимаю, Витёк. Только нет у меня больше сил… Ну вот такой я кобель… Я такой фигуры никогда не видел. Я в ногах у Мэрьи валяться готов, только бы она согласилась. Туфли её целовать буду!
- Ты спятил, Дрон.
- Пусть спятил! - Сытин жадно схватил вторую сигарету. - Я как подумаю, какая у неё спина, прямая, крепкая… А бёдра, Витя, какие бёдра! Чума, просто чума! У меня мозги вскипают, когда я про неё думаю.
- Почитай какую-нибудь инструкцию, чтобы притухнуть.
- Всё шутишь? Не понимаешь ты меня, старик…
- Понимаю, Дрон, только помочь ничем не могу, - Смеляков опять подумал об Аули. - Нет, иностранки предназначены не для нас. Несанкционированный контакт с контингентом посольства - это прямой путь на улицу.
- Не учи, сам знаю… Давай ещё выпьем… Слушай, Витька, я хочу, чтобы ты знал… Если вдруг меня застукают…
- Где тебя застукают? На чём? Ты разве встречаешься с Мэрьей?
- Я попробую, - перебил его Сытин, - попробую. Но ты мой друг, и я хочу, чтобы ты знал. Я не собираюсь никого предавать. Я не изменник родины. Но я хочу эту женщину… Я просто мужчина, а она просто женщина. Никакой политики… Я решился… Завтра я с утра на воротах, и если получится, то я поговорю с ней, предложу встретиться где-нибудь…
Смеляков промолчал. Он не знал, что сказать. Он понимал Сытина, понимал его страсть, понимал его мечты, но мечты - одно, а реальные встречи - совсем другое.
МОСКВА. НИКОЛАЙ ЖУКОВ И ВЛАДИМИР НАГИБИН
Кабинет заместителя декана факультета журналистики МГУ был ярко освещён солнцем. Николай Жуков чиркнул спичкой, посмотрел пристально на её жёлтый огонь и подвёл язычок пламени под кончик сигареты. Сделав затяжку, он медленно выпустил дым через ноздри и бросил взгляд на часы, висевшие на стене справа от него. С минуты на минуту должен был появиться студент третьего курса Сергей Анохин.
На прошлой недели у Николая Жукова была встреча с агентом, который активно работал в студенческой среде. Агент был близко знаком с Анохиным, подробно рассказывал о его жизни, часто посещал его квартиру. Согласно информации, полученной от агента, Анохин поддерживал очень тесные отношения с преподавателем политэкономии Валерией Германовной Фирсовой (в девичестве Серёгиной), она любила посещать студенческие "посиделки", пользовалась доверием и уважением молодёжи, некоторые молодые люди даже оказывали ей особые знаки внимания, но ни с кем из них она не имела сексуальных контактов. В коллективе её единодушно называли примерной женой, хотя за глаза любили посплетничать о ней, как это часто случается с красивыми женщинами, которые умеют соблюдать дистанцию со всеми, тем самым вызывая досаду в мужчинах и пробуждая болезненный интерес в женщинах. О том, что у Леры была любовная связь "на стороне", до недавнего времени знал только Николай Жуков… Теперь эту информацию принёс и его агент.
- Я видел её с мужчиной, когда ходил в гости к Анохину, - сказал он. - Она выходила из квартиры этажом выше.
- Вы уверены, что это была Лера Германовна?
- Уверен, Николай Константинович. Мы покурить вышли с Анохиным, стояли между этажами. Ну, я и увидел её…
- Анохин тоже видел её?
- Да. Расстроился немного… Знаете, о таких женщинах всегда думаешь как-то так…
- Как?
- Ну, они кажутся такими, что ли, правильными. Вроде как у них не может быть сексуальных связей.
- А почему вы решили, что это сексуальная связь? - уточнил Жуков.
Агент пожал плечами:
- Ну, этот мужчина так за талию держал её… Это же видно! У них отношения!
- Понятно…
В голове Жукова мелькнуло подозрение.
После этого разговора с агентом он безотлагательно заглянул в личное "дело" Анохина и выяснил адрес его проживания. То, что Жуков обнаружил, потрясло его в полном смысле этого слова. В доме, где проживал студент Анохин находилась конспиративная квартира, где Жуков встречался со своими информаторами до перехода "под крышу" МГУ. Этажом ниже жил Анохин. Жуков несколько раз перепроверил себя с карандашом в руке - да, всё совпадало! Стало быть, если Лера Германовна встречалась на той квартире, то она была либо агентом КГБ, либо… Либо её водил туда Володька Нагибин, ведь это с ним она завела роман!
"Но, Вовка, сукин ты сын, это же конспиративная квартира, а не бордель! У твоей Леры брат в разработке! Как же ты можешь?"
Николай размышлял над полученной информацией несколько дней. На сегодня он назначил встречу Анохину. С этим студентом пора было побеседовать о его свободомыслии, так как сигналы поступали всё более тревожные, а теперь можно будет уточнить кое-что о Лере.
Как только в дверь постучали, майор Жуков загасил сигарету, потыкав её в пепельницу.
- Войдите, - тоненькая струйка дыма ещё вилась над столом.
- Николай Константинович, здравствуйте, - в кабинет робко вошёл Анохин, ему было двадцать два года, и он вполне соответствовал внешне своему возрасту. - Вы меня вызывали?
- Добрый день, Сергей Юрьевич, - Жуков кивнул головой и указал рукой на стул с противоположной от себя стороны стола.
Вошедший сел. Его глаза беспокойно засновали по поверхности стола., руки напряжённо сжались в кулаки.
- Беседа нам предстоит серьёзная, Сергей Юрьевич, - заговорил Жуков, перелистывая лежавшую перед ним папку с документами и поглядывая изредка на студента. - Насколько я знаю, вы на хорошем счету почти по всем дисциплинам, особенно по профильной. Вас хвалят, говорят, что из вас получится настоящий специалист. Кхм, кхм… В армии вас хорошо характеризовали.
- Я не понимаю, Николай Константинович, - он поспешно перевёл взгляд на стену и зафиксировал его на большой застеклённой фотографии Ленина, висевшей за спиной Жукова. Ленин дружелюбно улыбался, прищурившись и приложив раскрытую ладонь к козырьку своей кепки. - Я не понимаю, зачем меня вызвали.
- Скажите спасибо вашим товарищам за заботу.
- Не понимаю, - ответил юноша, теперь уже совсем подавлено.
- Плохих друзей выбрали, Сергей Юрьевич… Вы с ними открыто, а они на вас кляузы пишут… Не догадываетесь, кто подставил вас?
- Я даже не знаю, о чём речь, а вы спрашиваете, не догадываюсь ли я, кто мог на меня настучать.
- Настучать… Плохое слово, - Жуков внимательно смотрел на сидевшего перед ним студента. - Впрочем, не в слове суть дела. Вернее, как раз в слове-то всё дело. Давайте напрямую.
- Давайте.
- Слишком критично вы настроены по отношению к нашему государству, а оно, между прочим, даёт вам бесплатное образование, чтобы вы могли в будущем посвятить себя профессионально любимому делу. Или вы думаете, что вы будете чернить наш строй, а этот строй только пожурит вас и благословит на дальнейшую учёбу?
- Я ничего и никого не черню, - начал было Анохин.
- А вот у меня есть информация, что вы несколько раз проводили заседания политического клуба и готовились в начале очередного учебного года провести демонстрацию протеста. Разве не так? Скажите мне, Сергей Юрьевич, что это у вас за клуб такой? Кто там в роли заводилы выступает?
- За кого же вы принимаете меня, Николай Константинович? Думаете, я стану моих друзей выдавать?
- Из ваших слов я делаю вывод, что политический клуб не есть фикция, раз есть кого выдавать.
Юноша болезненно поморщился, поняв свою оплошность. По лицу Жукова пробежала тень улыбки.
- Эх, мальчик, мальчик, - с грустью сказал он. - Куда вы лезете? Какой из вас подпольщик? Вы же ни черта не смыслите в этом деле… Или просто захотелось немного погеройствовать?
- Ничего мне не захотелось, - едва слышно ответил Сергей. - А ребят никого не предам.
- Ну, во-первых, они-то вас предали. Не все, конечно, но кое-кто. Испугались последствий, покаялись и вас заложили с потрохами. А во-вторых, что такое предательство? Что такое измена? Вы помните декабристов?
- Помню, только при чём тут декабристы?
- Объясню, - Жуков закрыл папку и отодвинул её. - Декабристы, как известно, были дворянами и офицерами, следовательно присягали на верность царю. Однако, несмотря на присягу, создали тайное общество, целью которого было изменение существующего строя. Помните?
- Помню.
- Когда же попытка вооружённого переворота была подавлена, а зачинщиков арестовали, они, как и вы, стали твердить о том, что не пойдут на предательство, ибо предательство есть подлость, а совершить подлость им не позволяет честь. Но на предательство родины они ведь пошли, организовав тайное общество! Так где же логика?
- Не понимаю, куда вы клоните.
- Всё вы понимаете. Но если не понимаете, то я растолкую. Кормиться из рук государства вы не отказываетесь, пользоваться предоставляемыми благами вы не отказываетесь, а исподтишка подкоп готовите под советский строй. Разве это не предательство? Разве не подлость? - Жуков говорил ровным голосом, спокойно, без малейшего намёка на упрёк или осуждение. - Ответьте мне, Сергей Юрьевич, разве это не измена родине? Вы же в армии служили, присягу давали. "И пусть меня покарает рука советского народа…" Помните?
Сергей молчал.
- Может, вам просто стыдно признаться в том, что запутались? - ухмыльнулся Жуков. - Я думаю, пусть лучше пусть будет стыдно сейчас, когда можно всё исправить, а не потом, когда только локти кусать останется… Вы вот на своих заседаниях говорили, что народ есть толпа, что толпа всегда идёт туда, куда её погонят и что людей наших большевики завели в тупик. Ваши слова?
Сергей молчал.
- Давайте порассуждаем, Сергей Юрьевич, - предложил Жуков. - Как вы-то лично собираетесь народ к лучшей жизни привести? Ежели народ - толпа, то вы ведь тоже решение за народ хотели принять, куда идти, не так ли? Вы же почему-то думаете, что вы лучше других знаете, что такое "хорошая" жизнь. А людей, может, вполне удовлетворяет их положение. Да, у нас не слишком яркая жизнь, с буржуазными государствами не сравнить. Зато каждый имеет свой кусок хлеба. Или вы не согласны? Есть, конечно, выдающиеся личности, вот им бывает тяжко. Но выдающимся людям в любом обществе трудно, потому что они всегда заглядывают за горизонт… Что же вы молчите? Вы не стесняйтесь, говорите. Быть может, мы разберёмся во всём, отыщем сообща, где вы заблуждались, исправим…
- А можно исправить? - с надеждой поднял глаза юноша.
- Вы хотите этого?
- Я не хочу быть предателем…
- Тогда надо делать так, чтобы жизнь в стране улучшалась, а не разваливать существующее государство. Не нравится вам что-то, так зачем же сразу крушить огульно всё подряд?.. Неужели вы и впрямь считаете, что при капитализме вам жилось бы лучше? Чем он так манит вас? Красочными витринами?
- Но ведь там на самом деле всё ярко и красиво…
- Ярко на туристических проспектах и рекламных вклейках. Ох… Да будет у нас ещё ярко, будет!
- Когда?
- Когда вы будете созидать, Сергей, а не расшатывать. Делом надо заниматься. Вы "Собачье сердце" читали?
Студент насторожился и сжался.
- Да будет вам, Сергей. У нас сейчас откровенный разговор, человеческий… Если уж политический клуб сколотили, то небось читали эту книгу. Так вот там профессор Преображенский сказал, что если мимо унитаза мочиться, тогда будет разруха. И если революционные песни петь, вместо того чтобы работать, тоже будет разруха. Помните?
- Помню.
- Это к вам напрямую относится. Политическим трёпом и критикой могут все заниматься, даже домохозяйки, а дело своё профессионально делать мало, оказывается, кто хочет. А витрины на Западе яркие и красивые потому, что там люди на работе водку не хлещут. И товаров там полным-полно всяких, потому что люди вкалывают до упада. А вы, сосунки, простите за грубость, думаете, что там всё с неба падает. А вот не падает, ничего там с неба не падает, Сергей Юрьевич. Там за всё надо как следует поработать, семь потов согнать с себя. И попробуйте там, в капиталистическом мире, укусить руку, вас кормящую - быстро без еды останетесь… - Жуков громко отодвинул стул и вышел из-за стола. Он шагнул к стене и прислонился к ней спиной, не сводя глаз со студента и скрестив руки на груди. - Мне смешно слышать, как вы приписываете все пороки социалистическому строю, а все добродетели оставляете за капитализмом. Да, в Советском Союзе много недостатков, но не забывайте, что отечественная война оставила нам такое наследство, после которого любая другая страна должна была бы рассыпаться, разбежаться, а мы выстояли, удержались и окрепли.
- Это я знаю…
- Знаете? - Жуков изобразил наигранное удивление удивлённое. - А что ж тогда демонстрацию протеста хотите устраивать? Кстати, против чего протестовать-то думали?
- Против ущемления прав человека, - сдавленным голосом объяснил юноша.
- А сможете ли внятно растолковать мне, в чём это ущемление заключается?
- Зачем? Разве вы сами не знаете?
- Я-то много чего знаю. Но всё-таки живу в этом государстве и пытаюсь, кстати сказать, сделать так, чтобы из-за всяких глупостей за решётку не сажали таких, как вы. Хотя у меня есть все основания бы дать ход вашему делу… Ишь ты! Ущемление прав! А вы когда-нибудь слышали о том, что в Америке в течение двадцати пяти лет была такая жестокая цензура, что в Голливуде не могли снимать фильмы по своему усмотрению? Не слышали? Как же много вам ещё предстоит открыть для себя… Цензура в американском кинематографе опиралась на "Кодекс морали", и этот кодекс, известный также как кодекс Хейса, требовал не только изгнания наготы с экранов, но даже запрещал "слишком откровенные" танцы. А как определить эту "чрезмерную откровенность"? Не только употребление непристойных слов строго отслеживалось, запрещалась также пропаганда насилия и расовой дискриминации, более того, кодекс требовал, чтобы в кино не затрагивались серьёзные проблемы! А под такую формулировку, как вы понимаете, можно что угодно подстругать. И это только в кинематографе, а сколько ещё областей, где правили драконовские законы? Да наша цензура ничто по сравнению с теми церберами!
- Неужели у них такое было? У них же демократия!
- Было, Сергей Юрьевич. И вы, будучи журналистом, вернее, собираясь стать им, должны быть хорошо эрудированы, дабы вас никто за жабры не прихватил в споре. И кому, как не журналисту, даны все возможности добиваться всяческого улучшения социального порядка с помощью печатного слова! А вы хотите вносить сумятицу в налаженную жизнь, прибегая к нелепым акциям протеста. Эх, Сергей Юрьевич, выпорол бы я вас собственными руками, по-отечески, только ведь вы кричать будете о недемократических методах, оскорбитесь… У меня сын примерно вашего возраста, тоже вольнодумец… - Жуков вернулся за стол и достал из папки два исписанных листа бумаги. - Вернёмся к началу нашей милой болтовни. Вот это на вас накатали ваши товарищи.
- Кто?
- Разве я могу выдать ваших друзей? - хитро улыбнулся Жуков. - Нет, Сергей Юрьевич, не скажу. Работа у меня такая: не рассказывать вам, а узнавать от вас… Так что эти идеологически выдержанные документы я оставляю у себя…
Они разговаривали больше часа, и Жуков быстро убедился, что сидевший перед ним парень вовсе не был ярым антисоветчиком. Молодёжи всегда свойственны радикальные суждения, и майор Жуков прекрасно понимал, что с юношеским максимализмом бороться следовало только с помощью слов, терпеливо переубеждая и разъясняя, а не выворачивая руки "неблагонадёжным". Требовать от молодёжи отречения от идей, которые чаще всего являлись просто модными увлечениями, было глупо. Суровые санкции порождали только страх и ненависть.
- Что ж, Сергей, я вас отпускаю, так сказать, с миром. Будем считать, что профилактическую беседу я провёл, а вы проведёте её в свою очередь в вашем политическом клубе. Надеюсь, что ваши посиделки на этом прекратятся. И договоримся так: вы придёте ко мне в сентябре, в первых числах, и расскажете, как идут дела. Сразу предупрежу вас, что информацию я всё равно получу, потому что эти, - Жуков постучал пальцами по двум листам, - будут теперь всегда строчить такие бумаги. Они выбрали свою дорогу.
- Будут стукачами? Но ведь мне с ними в одной компании, бок о бок… И не знать, кто именно…
- А вы не делайте ничего такого, о чём они могли бы докладывать. Живите честно, выполняйте свои прямые обязанности. Это, между прочим, гораздо труднее, чем быть революционером… Что ж, Сергей Юрьевич, до свидания. Да, чуть не забыл: о нашем разговоре никому не рассказывайте, это в ваших же интересах. Жду вас в сентябре, а там буду надеяться, что повода для очередной встречи вы мне не дадите… Да, кстати… Кстати о сентябре… Как у вас складываются отношения с преподавателями?
- Нормально, - Анохин пожал плечами. - С кем-то совсем формальные, как и должно, наверное, быть. С другими бывает получше…
- Получше с кем, если не секрет?
- Ну вот хотя бы с Лерой Германовной Фирсовой?
- Она же политэкономию преподаёт. Если принимать во внимание ваши взгляды, то уж с ней-то у вас не может быть тёплых отношений, - хитро улыбнулся Жуков. - Она же сухарь.
- Что вы! Лера Германовна - очень чуткий человек. Она часто бывает в наших компаниях…
- И в политических клубах тоже?
- Ну… - Анохин замялся.
- Сергей Юрьевич, мы же договорились с вами, - Жуков побарабанил пальцами по столу.
- Бывает… Только она ни к каким планам, ни к каким митингам не имеет отношения! Я честно говорю!
- Похоже, она вам нравится? Ну, как женщина?
- Она многим нравится. За ней даже ухаживают.
- Даже так?
- Но только вы не подумайте, - студент сильно нервничал, - она не из таких… Она ничего не позволяет никому…
- Вы где-нибудь ещё встречались с Лерой Германовной? Я имею в виду не ваши общие компании.
- Нет.
- И не видели её больше нигде? Ну, может, случайно?
- Нет… Впрочем, было как-то…
- Я вас слушаю, Сергей Юрьевич, - мягко надавил голосом Жуков.
- В моём доме видел… Нет, нет, она не ко мне приходила, не ко мне. Она этажом выше была, с мужчиной каким-то.
- С мужчиной? С мужем, наверное, - бросил наживку Жуков. - Может, она там живёт, а вы не знали?
- Нет, живёт она в другом месте. Я её провожал однажды.
- Интересно. У вас, оказывается, настолько близкие отношения?