С этой минуты мозг пошел на поправку. Соображать стала быстрее. Сначала села на столе, разминая одеревеневшие мышцы. Некстати вспомнила о куске свинины, который вот уже две недели лежит в морозилке нашего холодильника. Именно на такой кусок мяса, только очень синий и в пупырышках, я сейчас и походила. Ого! У меня здесь, оказывается, соседи. На столе справа лежал Пургин. В отличие от меня он был неживым и одетым.
- Значит, в Каракумы мы не едем? - просипела я, наклонившись к его восковому лицу.
Пургин вежливо промолчал.
- Жаль. Там сейчас тепло и саксаулы. Саксаулы и даром не нужны, а вот если бы здесь было чуть теплее, я бы не возражала.
Пургин не ответил.
- Обидно, когда тебя убивает невеста? Ладно, не отвечай. Извини, что на ты. Но, согласись, "выкать" в подобной ситуации глупо. Тем более, ты одет, а даже без колготок. - Я дотронулась до его холодной руки. - При жизни тебе не везло с женщинами, может, после реинкарнации дела пойдут лучше.
Увы, больше в этих стенах мне было не с кем поговорить. Народ подобрался нелюдимый и мрачный. Надо выбираться отсюда, а то холод вкупе с мигренью позволят мне присоединиться к остальным. Я приоткрыла дверь и выглянула в коридор. Пусто. В топографии морга я не сильна, но все же раньше мне казалось, что как минимум один живой человек здесь должен быть. Что ж, отправимся на его поиски. Но сначала нужно найти хоть какую-нибудь тряпку, чтобы прикрыться. Не то, чтобы я стесняюсь своей фигуры, но мы все-таки не на пляже нудистов. В любом месте должны быть свои правила приличия: и в сортире, и на кладбище. К примеру, английские джентльмены, будучи в общественном туалете должны смотреть в стену, а не на своего соседа. Исключение составляют знаменитости, на этих можно взглянуть разок другой.
Пробиралась на ощупь. То и дело накатывала дурнота - не исключено, что сотрясение мозга я все-таки получила. Рука нащупала какую-то ткань, я не глядя, обмотала ее вокруг себя и поплелась дальше. По стеночке, по стеночке, на звук голосов.
Осторожно приоткрыла дверь и ввалилась в небольшую комнатушку, где гудела банальная пьянка. Дух стоял такой, что даже трезвый мгновенно опьянеет. А мне много ли надо? Голова закружилась, ноженьки подогнулись и я рухнула на диван, прямо на колени к парню.
- О, девчонка! - обрадовался он. - А ты откуда такая холодная взялась?
- Из морга.
- Эка, удивила! Мы все тут из морга. И видишь, ничего, живем. Выпить хочешь?
Я безвольно кивнула.
- Ребята, сто грамм моей подружке. Тебя как зовут?
- Эфа!
- Эфе сто грамм! Выпьем за знакомство.
Мы выпили. Теплая водка пролилась в горло и немного согрела. Не дожидаясь второго тоста, я перехватила рюмку своего коленного друга. Вторая последовала за первой. Стало легче.
Привыкнув к свету (к счастью, он был не очень ярким) я по очереди оглядела присутствующих: сюр, да и только! Несколько молодых парней с печатью интеллекта на испитых лицах (студенты, вынужденные подрабатывать?). Один - без всяких печатей (именно на нем я и устроилась). Хорошенькая девица в элегантном костюмчике, смутно напомнивший мой. Две расплывшиеся тетки со стертыми надеждами и возрастом. И, наконец, мужчина средних лет во главе стола, похожий на Марлона Брандо. Он смотрел на меня молча, немигающе, но пока что воздерживался от комментариев. Чего не скажешь о говорливой "подставке" с острыми коленками:
- Сейчас отогреешься, - бормотал он, торопливо наполняя свой стакан. - Мы всегда тут по ночам сидим. Тут теплее, да и компания веселее, не то, что жмурики. Одежка у тебя странная. Где-то я ее уже видел, но не помню. Да и твое лицо знакомое. Вот водка, всю память отбила.
- Пить меньше надо, - неожиданно подал голос Брандо. - Ты же эту девушку сам в холодильник отправил. Не далее, как два часа назад. А в одежке ее, если так можно назвать эту хламиду, другого жмурика привезли. После самострела.
Я оглядела свое импровизированное одеяние - простыню в кровавых разводах - и мне стало нехорошо. В который раз за этот день?
Брандо встал, нашел на полке пузырек с нашатырем и сунул ватку мне под нос.
- Значит так. Бутылки убрать. Комнату проветрить. И разойтись по своим рабочим местам. Таня, быстро сняла костюм и вернула его хозяйке.
- Но Дмитрий Андреевич, - заныла девица. - Вы же разрешили.
- Когда я разрешил, она была без признаков жизни. Ситуация изменилась. Признаки жизни налицо.
- А белье тоже отдавать? - чуть не плача девица стала расстегивать жакетик.
Брандо взглянул на меня.
- Тоже.
- Не надо, - на меня накатила волна брезгливости. - Пусть себе оставит. Вы мне только дайте что-нибудь… менее криминальное, чтобы прикрыться.
- Ой, сейчас халатик чистый принесу, - каблучки Татьяны застучали по кафельному полу.
***
Через полчаса я лежала на диванчике, укрытая пледом и ждала появления милиции. Напротив меня сидел Брандо и флегматично хрустел соленым огурцом:
- Повезло. Будь вы в Америке, то уже беседовали бы с ангелами. В отдельный ящик - и готово.
- Скорей, я бы беседовала с чертом.
- Вам виднее. Впрочем, с чертом легче договориться. По себе знаю. Подумать только, если бы не Петькин день рождения и наша российская безалаберность, мы бы сейчас с вами не разговаривали. Так что с вас подарок Петьке.
- Угу, как только так сразу, Татьяне я его уже сделала.
- Обиделись? Зря. Девочка молодая, в семье пьют, здесь зарплата грошовая. Она в отличие от вас не брезгливая. Увидела костюмчик модный - попросила примерить. Я разрешил. Это одна из немногих радостей, которые будут в ее короткой девичьей жизни. Пусть хоть сегодня побудет счастливой.
- Счастливой! А вам не стыдно мертвых обкрадывать?
- А вы ригористка! - он элегантно прикурил сигарету. - Мертвым все равно в отличие от живых. Не сердитесь. Профессиональный цинизм, знаете ли. Когда каждый день видишь смерть, начинаешь к ней относится запанибрата. Я ее даже коллекционировать стал.
- Как это?
- Не пугайтесь. В моем шкафу нет скелетов. Шокирующих фотографий тоже, знаете ли, не храню. Я коллекционирую образы смерти в мировой литературе. И знаете, что любопытно: у каждой эпохи и у каждой страны она своя. От образа зависит и суть. Трудно ожидать от старухи с косой, что она окажется философом? Так же, как нелепо надеяться на сострадание чумы-смерти. Другое дело, если она - это он, ироничный господин в черном. Современный Воланд, который вершит правосудие вместо бога и дьявола. Вот тут можно поторговаться, поиграть. Смерть - это случай. Поэтому к смерти люди сегодня относятся несколько иначе, чем раньше: они к ней готовятся, начиная чуть ли не с младенчества.
- По-моему, вы утрируете. Конечно, сон - это репетиция смерти…
- Я не об этом. Наше телевидение - вот ее репетиция. С утра до вечера, включая выходные дни. Программы новостей, фильмы, журналистские расследования - все поставлено к ней на службу. Мы заведомо ищем плохое, отвергая позитивное начало.
- Надеясь на лучшее, готовься к худшему?
- Не совсем так. Мы изначально настроены на волну негатива. Человек не умеет быть счастливым, счастье делает его беззащитным, в то время, как боль и горе либо ломают, либо дают силы. Тот неуязвим, кому нечего терять. Знаете, самураи считали, что смерти не стоит боятся потому, что ее нет, а когда она есть, уже нет тебя.
- Мудро.
- Вы так считаете? Тогда почему мы так трепетно к ней относимся? Почему мертвое тело возбуждает больший интерес, чем живое? Почему мы ее так боимся?
Он резко затушил сигарету и в упор уставился на меня:
- И почему вы, когда увидели мертвое тело своего босса, испытали столь странное чувство: смесь страха и любопытства?
У меня пересохло во рту, когда я наткнулась на его взгляд. Абсолют, в котором нет ничего. Что-то подобное я видела в детстве, на юге, когда пошла купаться, несмотря на штормовое предупреждение. Волна сбила с ног, поломала и утащила на дно. Тогда я не испугалась, а просто не поняла, что умру через мгновение. Но вторая волна вынесла на поверхность. Точно такой же абсолют я увидела несколько часов, когда получила удар по голове.
- Откуда вы знаете про мои чувства?
Он хмыкнул:
- А вам не все ли равно?
Я поежилась.
- Слушайте, а почему меня привезли сюда?
- Так положено. Сюда привозят мертвых.
- Но я же жива.
- Повезло. Случай такой выпал.
- Жива! - в дверях стоял белый и взъерошенный Федоров. Он нерешительно подошел ко мне и дотронулся до шишки на лбу. - Жива!
И мгновенно сменил интонацию:
- Я же предупреждал! Никаких расследований. Что я вам говорил?
- Что найдете меня в районе морга.
- И?
- Вы неплохой пророк для своего отечества, Федор Федорович, - улыбнулась я и, подумав, немного, разрешила себе упасть в обморок: прямо в объятия следователя. Поскольку он не ожидал подобной провокации, то уронил меня. Так на лбу появилась вторая шишка, которая придала моей голове необходимую симметрию.
- Эфа, ты заправила салат майонезом?
- У Федорова на него аллергия.
- А грибной соус сделала?
- Грибы ему тоже нельзя.
- А мясо, мясо…
- Он вегетарианец.
- Бедный мальчик! - если бы я хорошо не знала натуру Клары, то решила бы, что она готова разрыдаться, сострадая нашему гостю. - такой молодой, и такой больной. Тяжело придется его жене.
- Насколько я знаю, в брак он пока не собирается вступать, - заметила я, доставая из духовки пирожки.
- Вот именно - пока. Но еще не вечер! - и старушка хитро подмигнула.
- Эфа, ну что ты копаешься? Стол еще не накрыт, посуда не расставлена, приборы черт знает где, - вмешалась в наш матримониальный разговор Соня. - Раз в жизни тебе доверили столь ответственное мероприятие, и вот результат…
Я промолчала, заправляя салат сложным соусом, единственным, который Федор Федорович мог употреблять в пищу без риска возникновения аллергии. Родственники столпились на кухне, подвергая критике каждое мое действие. Достали! А хотите, я его стукну, спросил Иван Грозный, указав на сына. Не скрою рука время от времени тянулась к скалке в надежде приостановить поток бессмысленной и беспощадной критики. Отсутствовала только Ольга, еще с утра она закрылась в своей комнате и без конца меняла наряды, надеясь поразить нашего гостя в холостяцкое сердце. Я облачилась в старенькие джинсы и равный джемпер. Все равно нет смысла наряжаться. Из-за недавних событий я напоминала синюху-осень. Синякам на лице позавидовала бы палитра художника: такое буйство красок! Зеркало мне очень сочувстовало, в отличие от родичей.
Этих хватило ровно на три дня. Пожалуй, стоит позвонить на любимую радиостанцию и попросить поставить для домочадцев песню: "Три счастливых дня было у меня"… Чтоб не забывали. Все-таки странное существо - человек: ему надо побывать на том свете, чтобы оценить все прелести жизни. Я их оценила в полной мере. Чувствовала себя королевой: валялась на единственном в доме диване (остальную мебель обещали доставить с минуту на минуту), читала любовные романы и в качестве антистрессовой профилактики в неимоверных количествах поглощала шоколад. Родичи дежурили около моей кровати и старательно охали и ахали, выпытывая подробности приключений в морге. Именно в эти счастливые минуты Гена и Жбан впервые поссорились. Каждый хотел лежать у меня на руках и издавать звуки, отдаленно напоминающие кошачье урчание. Видимо, животный инстинкт подсказывал, что так я быстрее пойду на поправку. Мое мнение их несколько не волновало. Но если в проявление любви и заботы со стороны зеленых питомцев я еще верила, то повышенное внимание остальных нисколько не обмануло. Причина - жгучее любопытство. Это как если читать захватывающий детектив: примерно на середине повествования все равно заглянешь в конец книги с вопросом "кто убийца?". Ах, этот, ну тогда ладно, читаем дальше. Вопрос "кто убийца?" в нашем доме стал основополагающим. С ним мы просыпались, с ним чистили зубы, занимались домашними делами и с ним же засыпали. Я, конечно, знала кто, но, как говорится, хотелось подробностей. Поэтому когда Федор Федорович вызвался навестить меня, родственники моментально прекратилим посещения. Пришлось спешно выходить из роли мнимой больной и принимать бразды домашнего хозяйства.
Поскольку только я владела полной информацией, какие продукты Федоров употребляет в пищу, а какие нет, то торжественный ужин записали в мои почетные обязанности. С пяти утра я варила, парила, жарила, изобретая из проверенных рецептов нечто странное и малосъедобное. Так, все знакомый салат "Оливье" превратился в салат без горошка, огурца, картошки и майонеза. Что в нем осталось? Честно говоря, я даже боялась вспоминать: свалила порезанные кубиками продукты в салатницу и отправила в гостиную. За столом попробуют. Даже яйца и те должны быть сварены особым способом. В течение десяти минут, с добавлением специй. Дескать, за это время весь холестерин разрушится, а вместе с ним и вредные вещества. Автор этого кулинарного шедевра следил за мной с упорством медузы Горгоны: шаг влево, шаг вправо, и я превращусь в камень:
- Соня, ну, какие вредные вещества ты нашла в яйцах? - простонала я, когда третья пара неправильно сваренных яиц отправилась в мусорное ведро.
- А птичий грипп? - ехидно осведомилась тетка. - В новостях передавали, что он настигает людей с ослабленным иммунитетом. Федоров ничего не жрет, значит, иммунитет у него на нуле. Он - идеальная жертва для птичьей болезни.
- Соня, я тебе еще вчера говорила: он вообще яйца не ест. Ему нельзя. В нашем доме яйца в пищу употребляет только один человек - ты.
- М-да? - недоверчиво прищурилась Соня, наблюдая на варкой четвертой партии. - Перца туда еще сыпани, хуже не будет. И все равно вари, как я сказала. Он просто не знает, какими могут быть яйца. Попробует, сравнит, тогда и сделает правильный вывод. Может, он только жить начинает.
- Может, - покорно согласилась я, кидая в кипящую воду лавровый лист, перец и пахучие специи. - Если вдуматься, Федоров вообще в жизни мало что видел, пока с нами не связался.
- Эфа, зачем на человека наговариваешь? - вступил в дискуссию дед, попыхивая трубкой. - В нашей семье плохому не учат. Между прочим, он тебя спас.
- Между прочим, - заметила я, шинкуя капусту, - я сама себя спасла. Если бы не я, то меня бы уже не было (эк, как сказанула!). А Федоров к моей славе примазался. Из-за него вон какой синяк на лбу.
--Не надо было из себя кисейную барышню изображать, - оборвала Ольга, вплывая в кухню как упитанный лебедь, имеющий проблемы с координацией. В новом платье она выглядела, как бы это сказать помягче, в общем, выглядела. - В обморок она понимаете, брякнулась. Да весь Питер знает про твои железные нервы.
- Это у меня железные нервы? - взвилась я. - Откуда при такой жизни могут быть железные нервы?
- Девочки, не ссорьтесь, - благодушно заметил Фима. - Оля. Оставь Эфу в покое.
- Почему я должна оставить ее в покое? - взвизгнула Ольга. - Она у меня второй раз мужика отбила, а я, значит, молчи.
- Во-первых, Сидорова она у тебя не отбивала. Он сам к нам прибился, - рассудительно ответил Фима. - Про Федорова вообще молчи. Он не мужик, он при исполнении. Тут понимать надо. К тому же что за выражения "отбить"? Отбить можно почки, отбивную, но не человека.
- Не знала, что в нашей семье есть филологи со средним техническим образованием, - огрызнулась Ольга. - Продолжай, ведь пока "во-вторых" не скажешь, не отвяжешься.
- А во-вторых, - ответствовал Фима. - Вон предмет вашего дележа идет. Встречайте.
Ольга бросилась в прихожую, за ней устремились и все остальные. В кухне остались только мы со Жбанчиком, который устроился в капустных листах.
- Ну, что мой принц, может пришло время для поцелуя?
- Не возражаю, хотя, признаться и не рассчитывал на подобный прием, - раздался позади обманчиво мягкий голос.
Я обернулась и уткнулась в огромный букет роз. И задала типичный женский вопрос:
- Это мне?
Федоров дал на него типично мужской ответ:
- Ага! - и усугубил - Кормить будете? Есть очень хочется.
…Это был самый странный обед из всех, которые случались в нашей семье. Ел только Федоров, остальные домочадцы, не сговариваясь, синхронно сели на диету. Я их понимала: несмотря на правильно приготовленные яйца, все блюда на столе оказались малосъедобными. Впрочем, на аппетит гостя это нисколько не повлияло. Он жадно поглощал пищу, как будто до этого состоял в обществе "Голодающих Поволжья".
- Ну что, интересно? - сжалился он, наконец, над нами.
- Интересно, - выдохнуло семейство, страдая от очередного приступа любопытства.
- Тогда позвольте начать…
Какая разница между мужским и женским преступлениями? Как говорят на пресс-конференциях, спасибо за хороший вопрос, мы его заслужили. Но позвольте встречный: а какая разница между мужской и женской психологией? Вроде бы все просто, а ведь сразу и не ответишь. Можно, конечно, углубиться в дебри психоанализа: мол, женские преступления более изощренные и утонченные, чем преступления мужчин. Поскольку такова женская психология. Мужские, в свою очередь, намного агрессивнее. Но все это теория. На практике иначе. Разницу нужно искать в мотивации. Скажи мне причину, и я тебе отвечу, кто убийца - мужчина или женщина.
Убийство Трохименко и Романова на первый взгляд, вообще убийствами не являлись. Подумаешь, хватили мужички лишку в преддверии любовного свидания, вот сердечко и не выдержало. Всем спасибо, все свободны. Оба дела можно закрыть, но… оставались четыре "но".
Вскрытие Романова и Трохименко показало, что вместе с коньяком оба приняли чрезмерную дозу средства, повышающего потенцию. Именно это и послужило причиной смерти. Вот тут и возникло первое "но". Если Романов, который давно лечился от импотенции, и мог принять несколько таблеток перед романтическим свиданием, то Трохименко, по признанию его многочисленных любовниц, интимных трудностей не испытывал. Был готов везде и всегда. Спрашивается, зачем ему глотать таблетки, да еще в таком количестве?! Для самоутверждения?
Второе "но" было связано с деньгами. Очень быстро Федоров установил, что Трохименко шантажировали. Причем шантажистов было несколько. Каждый месяц он снимал с общего с женой счета тысячи долларов. Причем график выплат постоянно варьировался. Бывали недели затишья, а затем выплаты шли одна за другой. Еще любопытный факт: одновременно банковский счет Романова пополнялся, как раз в те дни, когда Трохименко снимал деньги со своего. Значит, Романов и был одним из тех, кто регулярно опустошал карманы декана. Оставалось выяснить причину.