Рэй недвусмысленно дали понять, что в этом году ее средняя оценка должна быть "четыре" с минусом, не меньше. И Рэй выполнила наказ родителей, при этом практически ничего не делая за стенами школы. Однажды сразу после уроков я села ей на хвост. Рэй запрыгнула на велик и покатила к Полк-стрит. Затем хорошенько пристегнула велосипед к скамейке, села и достала учебник. Непосвященный наблюдатель подумал бы, что она решила немного позаниматься в ожидании автобуса. Но я знала: сестра ищет, за кем бы пошпионить. Через несколько минут из книжного магазина торопливо выскочила женщина с большой сумкой. Она вытащила какие-то бумаги, порвала на части и злобно швырнула в урну рядом со скамейкой Рэй.
Ее дрожащие руки и нервная походка пробудили в моей сестре интерес. Когда женщина отошла, та закрыла учебник, выждала двадцать секунд и двинулась следом. Я медленно поехала за ней, а потом, догнав на перекрестке, преградила Рэй путь.
– Подвезти? – предложила я, опустив стекло. Сестренка поняла, что я сидела у нее на хвосте и знаю, чем она занимается. Я могла точь-в-точь записать уравнение, которое Рэй мысленно составила в тот миг. Она не привыкла обороняться и в отличие от меня всегда уступала, если так подсказывало ей сердце. К тому же любой протест только укрепил бы мои подозрения.
– Спасибо. Мне как раз не хотелось идти пешком, – сказала Рэй, забираясь в машину.
Я промолчала. Может, это на самом деле первый раз? Да и что плохого, если после уроков она время от времени шпионит за незнакомыми? Практика как-никак.
Несколько недель я ничего не предпринимала, а Рэй возвращалась домой все позже и позже. Потом в какой-то момент она прекратила свои развлекательные слежки и почти не выходила из комнаты. Родители сочли, что их младшая дочь просто избегает встреч с дядей. Я же, напротив, не собиралась доверять человеку с моими генами.
Спальня Рэй находится прямо под моим чердаком. Наши комнаты соединены пожарной лестницей. Когда Рэй было пять, она увидела, как ночью я убегаю из дома, тем самым обнаружив альтернативный доступ в мою комнату. Я быстро избавила ее от привычки пробираться ко мне через окно: во-первых, это было опасно, а во-вторых, кровать стояла прямо у окна, и Рэй частенько оставляла на моем лице отпечатки двадцатого размера.
Полгода назад
Около семи вечера я услышала скрип на пожарной лестнице и уже хотела выглянуть в окно, как зазвонил мой телефон.
– Алло.
– Алло, это Изабелл?
Обычно я не отвечаю на подобные вопросы, но это была моя частная линия.
– Да. Кто это?
– Здравствуйте. Меня зовут Бенджамин Макдоналд. Я познакомился с вашей мамой в библиотеке.
– В библиотеке?
– Да.
– В какой?
– В городской.
– И что же она там делала?
– Ну, могу только предположить, что брала книги.
– Вы видели у нее книги?
– Ну да.
– Какие, помните?
– Нет.
– Ни одной?
– Нет, но вообще-то я звоню не поэ…
– Что вы там делали?
– Где?
– В библиотеке.
– Проводил исследование.
– Что-нибудь, связанное с юриспруденцией?
– Да…
– То есть вы адвокат?
– Да. И я хотел бы…
– Выпить со мной кофе?
– Да. Кофе.
– Извините, я больше не пью кофе с адвокатами. Но можно задать вам еще один вопрос?
– Собственно, вы только этим и занимаетесь.
– Точно. Что вам сказала моя мама?
– Ничего особенного.
– Тогда почему вы согласились?
– Она предложила мне двадцатипроцентную скидку на услуги частного детектива.
Я повесила трубку и помчалась вниз.
– Мам, надо срочно вызывать людей в белых халатах. Пусть упрячут тебя в психушку, как Бланш Дюбуа.
Мама радостно подскочила и хлопнула в ладоши.
– О, Бенджамин позвонил?
– Да. И больше не позвонит, уверяю.
– Иззи, ты только что прошляпила свое повышение.
– А ты собиралась меня повысить?
– Да, если бы ты встретилась с Бенджамином. Но теперь можешь и не мечтать.
– Мама, я сама найду себе парня.
– Конечно, милая. – Она закатила глаза и сменила тему разговора, потому что мои слова ничего бы не изменили. Оливия будет устраивать мне свидания с адвокатами, а я буду встречаться с теми, кто не прочь выпить.
– Завтра ты свободна от бумажной работы над "Спарк Индастриз". Поедешь на слежку, – сказала мама.
– Новый клиент?
– Ага. Миссис Питерс. Звонила на прошлой неделе. Подозревает, что ее муж – гей.
– А ты не предложила им просто поговорить?
Мама рассмеялась:
– Нет, конечно! У нас и так работы мало.
Я поднялась к себе и стала изучать материалы по новому делу.
В 10.15 на пожарной лестнице послышался шорох. Я выключила свет, выглянула наружу и увидела, как ноги Рэй скрылись в окне ее спальни. С риском для жизни я выбралась на лестницу и быстро полезла вниз. Сестричка даже не успела разуться.
– Иззи, у меня есть дверь.
– Тогда почему ты ей не воспользовалась?
– Ближе к делу, – сказала она, точно ковбой из старого вестерна.
– Слежки детям не игрушки.
– В смысле?
– Нельзя шпионить за чужими людьми.
– Почему? Ты каждый день это делаешь!
– Да, но мне за это платят деньги. Разницу чувствуешь?
– А я могу работать и бесплатно.
– Рэй, мы стараемся давать тебе работу.
– Да, но раньше ее было больше.
– Это опасно.
– Играть в баскетбол тоже опасно.
– Ты не играешь в баскетбол.
– Какая разница?
– Ты можешь пойти за плохим человеком. Тебя похитят или убьют.
– Маловероятно.
– Но все-таки возможно.
– Иззи, я никогда не перестану шпионить, если ты к этому клонишь, – сказала Рэй и уселась за письменный стол.
Я села напротив.
– Давай хотя бы сократим часы слежки.
Она черкнула что-то на листке бумаги, сложила его вчетверо и передала мне.
– Настолько пойдет?
– Тебе надо поменьше общаться с Дэвидом, – сказала я, разворачивая бумажку. И тут же воскликнула: – На десять процентов!
– Смысл в том, чтобы не произносить цифру вслух.
– Да что ты? Десять процентов – слишком мало.
Рэй дала мне ручку и бумагу.
– Торг уместен.
Я решила ей подыграть, потому что иначе мы бы три часа спорили о методе переговоров. Написав свое предложение, я сложила листок и вручила Рэй.
Та расхохоталась.
– Ни за что на свете! – Она снова написала цифру. – Как тебе такой вариант?
– Пятнадцать процентов?! Ты шутишь?
– Иззи, ты все неправильно делаешь! Надо молчать!
Я написала "40 %" и показала листок Рэй.
– Я не уйду отсюда, пока ты не согласишься на это.
Сестренка переварила мои слова и нашла выход из положения.
– Если я сокращу свои развлекательные слежки на сорок процентов, мне нужно как-то восполнять потери.
– То есть?
– Раз в неделю будешь брать меня с собой.
– Неужели ты хочешь тратить на это свои выходные?
– И каникулы, и праздники, и даже короткие дни.
– Договорились.
Мы пожали друг другу руки. Рэй тут же заявила:
– Как насчет завтра?
Миссис Питерс сообщила, что ее муж Джек будет утром играть в теннис с неизвестным мужчиной – вероятно, это и есть его любовник. Мы решили начать работу уже в "Теннисном клубе Сан-Франциско": миссис Питерс несколько раз следила за мужем и точно знала, что он поедет именно туда, поэтому устраивать рискованную дорожную слежку не имело смысла.
Утром я пила с мамой кофе и еще разок прошлась по делу Питерса, в частности, внимательно изучила его рабочее расписание. Между второй и третьей чашкой кофе, после того как мама сказала: "Милая, тебе надо пить меньше этой дряни. Ты и так шухерная", а я ответила: "Не говори "шухерная", тебе не идет", Рэй вбежала на кухню в белых шортиках, розовой рубашке и носках с помпонами. В руках у нее была ракетка.
– Мам, как я выгляжу? – спросила она.
Оливия прямо просияла от гордости.
– Великолепно!
– Рэй, на тебе розовая рубашка, – заметила я, надеясь, что мои подозрения не оправдаются.
– Я не слепая, – огрызнулась та, доставая из шкафа "сласти-мордасти". Я хотела было возразить, но вспомнила, что сегодня суббота. Рэй потрясла коробку с кукурузными колечками и услышала только шорох сахарной пудры. Высыпала остатки в тарелку: ни одного целого колечка.
– Ублюдок! – заорала Рэй.
– Милая, бабушка была замужем, когда родила твоего дядю, – поправила ее мама.
– Извини. – Рэй подумала немного и исправилась: – Жирный козел!
– Спасибо, – поблагодарила ее Оливия таким тоном, как будто действительно научила дочь чему-то полезному. – И загляни в буфет. Нижняя полка, за бумажными полотенцами.
Рэй зарылась с головой в шкаф и вылезла оттуда с двумя коробками в руках: "Кэптн Кранч" и "Лаки Чармс". Наша умница мама предусмотрительно запаслась хлопьями! Никогда не перестану ей удивляться.
– Обожаю тебя! – с неподдельной любовью воскликнула Рэй.
– Ты вроде хотела "Фрут Лупс", – заметила я.
– Не знала, что у меня есть выбор. – Рэй насыпала себе две миски сладких завтраков.
– Так по какому случаю вырядилась? – спросила я, уже зная, каков будет ответ.
Сестричка посмотрела на маму. Та кивнула: "Валяй, можешь говорить".
– Статья пятая, пункт четвертый.
Она имела в виду спеллмановский контракт личного найма. Все сотрудники агентства (временные или постоянные) обязаны его подписать. Как и сами Спеллманы, условия этого контракта местами вполне разумны, а местами совершенно не поддаются логическому объяснению. Статья пятая, пункт четвертый относится к последней категории. Суть ее в том, что в случае необходимости Альберт и Оливия имеют право выбрать для сотрудника маскировку. Для игры в теннис, как вы понимаете, нужна особая форма.
Подписывая в свое время контракт, я добилась некоторых уступок по этому пункту. В частности, родители могут подбирать мне одежду не чаще чем три раза в год. Мама с папой тоже внесли свои поправки: в случае нарушения данных условий с меня взимается штраф в размере пятисот долларов. (Этот пункт был добавлен, когда угрозы увольнения перестали на меня действовать.) Дэвид сто раз переписывал спеллмановский договор, и он имеет реальную юридическую силу. Мама говорит, что, если я нарушу хоть одно условие, она заставит меня уплатить штраф.
Но я не могла не выразить протест: выплеснув кофе в раковину, я бросилась к себе, вопя: "Нет! Нет!"
– На твоем месте я бы побрила ноги! – крикнула мама вдогонку. У меня перехватило дыхание.
Теннисная юбка висела на моей двери. Вся белая, хрустящая и ужасно короткая. Я еще никогда такую не надевала – в основном потому, что не играла в теннис. Но даже если бы играла, все равно ни за что бы так не вырядилась. Я приняла душ, побрила ноги (впервые за два месяца) и минут десять стояла перед зеркалом, стараясь оттянуть юбку или скорчиться так, чтобы она казалась длиннее. Безрезультатно. Я достала из шкафа огромную серую рубашку и пошла вниз.
В коридоре стоял Дэвид. Сперва он только хихикнул, увидев меня, но когда подошел отец, они оба загнулись и заржали так, что я чуть не побежала вызывать врача.
Я налила себе еще кофе. Папа с Дэвидом остались в коридоре – видимо, их парализовало от смеха. Потом зашел дядя Рэй. Внимательно меня осмотрев, он удержался от комментариев и только понимающе заметил:
– Статья пятая, пункт четвертый?
Я кивнула и велела сестре собираться. Мама стояла в уголке и с довольным видом потягивала кофе. Дэвид с отцом наконец-то смогли разогнуться и притащились на кухню.
Брат обратился к маме:
– Ты была права. Это того стоило! – Потом протянул мне теннисную сумку: – Смотри не потеряй.
На выходе я развернулась и объявила:
– Вам всем давно пора заняться делом, шуты гороховые!
Рэй побежала за мной. Я резко остановилась и спросила:
– Скажи честно, у меня задница сильно торчит?
– А как надо? – осведомилась та.
Я завязала рубашку вокруг талии и села в машину.
Теннисная война
(Изабелл постигает азы тенниса)
В "Теннисный клуб Сан-Франциско" мы с Рэй вошли без всяких членских билетов: видимо, хрустящие белые юбки придавали нам клубный вид. Сверившись со схемой здания, которую дал Дэвид, мы поднялись на второй этаж. Здесь по всему периметру был пристроен чистый, обитый деревом балкон – с него можно было наблюдать за кортами внизу. Пространство между бетонными полами и деревянными балками создавало удивительное ощущение тишины и эха одновременно: упругие удары мячиков слышались всюду, а голоса, слова – то, за чем мы сюда приехали, – разобрать было невозможно.
Я показала Рэй фотографию Джека Питерса, и она тут же увидела его на среднем корте внизу. Мы спустились обратно, устроились на трибунах и якобы стали наблюдать за двумя женщинами среднего возраста в еще более неприличных нарядах, чем мой.
На самом деле мы следили за Джеком: он только что сделал медленную, но вполне точную подачу, а его соперник ответил слабым ударом слева.
– Кто второй? – спросила Рэй, указав на неважного теннисиста. Надо сказать, он был настоящий красавчик. И хотя все части его тела заслуживали внимания, я просто глаз не могла оторвать от загорелых ног в белых шортах. Мускулистые, длинные, изящные – почти женственные, но в пределах нормы. Их обладатель был темноволосый, светлокожий, с красивым лбом и выраженным римским носом.
– На что ты пялишься, Изабелл? – Рэй вывела меня из оцепенения.
– Ни на что. Кто выигрывает?
– Какая разница, если дело так плохо?
Мы стали внимательно следить за кошмарной игрой, которая стоила обоим игрокам неимоверных усилий. У меня было чувство, что здесь что-то неладно – даже подозрительно, я бы сказала. Вскоре выяснилось, что Джек выиграл четыре гейма из семи.
Если подумать, сколько всего невероятного происходит в нашей жизни, этот выигрыш кажется вполне правдоподобным. Однако Джеку было сорок восемь лет, играть в теннис он начал три месяца назад. Тощие ноги, круглое брюхо, никаких мускулов – словом, вряд ли он мог одолеть в теннисном матче молодого мужчину, явно ведущего спортивный образ жизни.
И все-таки мы приехали в клуб не для того, чтобы следить за игрой Джека. Нам нужно было разузнать, влюблен ли он в своего оппонента. Он не был влюблен. Джеку очень хотелось выиграть, испустить победный клич, но уж никак не прыгнуть с загорелым красавцем в койку. Могу вас заверить: будь Джек геем, с таким соперником он и думать забыл бы про игру.
– Чего ты уставилась на этого парня? Вы знакомы?
– Нет.
– Хочешь познакомиться?
– В смысле?
– Ну… ты меня понимаешь, – противным заговорщицким тоном сказала Рэй.
– Заткнись.
Сорок пять минут мы с сестричкой наблюдали за самой нудной игрой в истории тенниса: мяч словно застывал в воздухе во время ударов слева и "свечой". Взрослые мужчины били себя собственными ракетками по ногам и спотыкались о шнурки. Когда эта мука наконец закончилась, Джек Питерс вышел победителем. Он перепрыгнул через сетку и в изнеможении рухнул лицом вниз.
Загорелый оппонент помог ему подняться и без тени сарказма или зависти сказал: "Хорошо поиграли".
Джек хлопнул его по спине и похвалил, как делают настоящие спортсмены. Выглядело это так же неестественно, как если бы он пошел по воде.
Потом двое разошлись в разные стороны, даже не глядя друг на друга. Почему же миссис Питерс заподозрила мужа? Он точно не гомосексуалист. Я могла бы сказать ей, что она ошиблась и ей стоит поискать причины семейных разногласий в себе, но это было бы нечестно с моей стороны: клиент останется без денег и без каких-либо доказательств. Я решила раздобыть побольше сведений.
Мы с Рэй поплелись за объектом к мужской раздевалке, и я велела сестре ждать мистера Питерса в холле. Она прибавила громкость на своей рации и раскрыла газету. Я посмотрела на нее со стороны. Рэй использует прием с газетой уже много лет – раньше мне всегда казалось это глупостью, почти пародией на частного детектива, особенно когда сестренке было восемь и она выбирала деловую рубрику в "Кроникл". Но в тот день я посмотрела на нее – газета сложена пополам, взгляд бегает между страницей и дверью в раздевалку – и почему-то успокоилась.
В коридоре я заметила загорелого красавца. Он беседовал с каким-то парнем в элегантной голубой рубашке и голубых напульсниках, от которого пахло дорогим одеколоном. Недолго думая, я склонилась к фонтанчику с водой.
– Дэниел, поиграешь со мной? – спросил Элегантный. – У Фрэнка срочная операция, а я уже заказал корт.
Дэниел. Дэниел. Теперь я знаю, как зовут Загорелые Ножки!
– Вообще-то я собирался в офис, – ответил тот.
Ага, у него есть офис. Теперь понимаете, как я работаю?
– Брось, в прошлый раз ты меня просто размазал. Дай мне отыграться.
Ничего себе! Какой неожиданный поворот дела! Дэниел не смог побить Джека Питерса, но размазал Элегантного, который наверняка родился с ракеткой в руках? Поскольку количество выпитой мной воды уже вызывало серьезные подозрения, я оторвалась от фонтанчика и подошла к телефонному автомату, чтобы дослушать разговор.
– Ладно, – согласился Дэниел. – У меня ровно час, не больше.
Я не считаю себя единственным человеком, способным подмечать странные детали. Но я, пожалуй, единственная, кто из любопытства может бросить все дела и забыть об ответственности.
Я вернулась к сестре, велела ей не спускать с Джека глаз и убрать подальше рацию. Уж очень некстати она в теннисном клубе.
– Позвони мне на мобильный, когда он выйдет из душа.
– Ты куда?
– Надо кое-что проверить, – сказала я и забрала у Рэй пару газетных страниц.
Вернувшись на корт, я снова устроилась на трибунах.
Дэниел подал, и Элегантный ринулся за мячом, но не смог отбить: 15:0 в пользу Дэниела. Он подал снова. На этот раз его оппонент принял подачу, но Дэниел ударил с лета, и Элегантному пришлось отправить мяч в аут – 30:0.
На моих глазах происходила совершенно другая игра. Я не могла оторвать глаз от корта. Этот матч был так же увлекателен, как предыдущий – скучен. Я пыталась найти разумное объяснение происходящему, но не находила. Это был просто сумасшедший теннис.
Зазвонил сотовый.
– Объект вышел из здания, – сказала Рэй.
Я не могла уйти. Только не теперь.
– Сама справишься? – спросила я, понимая, как это безответственно с моей стороны.
– Конечно, – ответила сестричка. – Мама дала мне на такси.
Я отдавала себе отчет, что поступаю неправильно, но оторваться от игры было выше моих сил.
– Не выключай мобильник, оставайся на людях и не делай ничего, что меня взбесит. Усекла?
– Усекла.