– Гмм. Мало того, что оставили, свистопляска началась вокруг меня. Министерство, чуть ли не каждый день звонит, интересуется, как там Саша, что на завтрак кушал, через месяц у него поездка. В общем, когда я прилетел в Японию, меня опекал сам атташе по культуре, и в гостиницу поселял, и меню-рацион проверял, будто я должен не на скрипке играть, а в загородке с призовыми свиньями стоять.
Я, конечно, призовое место занял, но как оно мне досталось, если бы только кто знал? Японцы вынуждены были мне дать первое место, чтобы международного скандала избежать. Идет конкурс молодых исполнителей, по жребию мой выход, пятый. Волнуюсь, конечно, на меня такие надежды возлагают, за спиной мощная держава, а мой уровень подготовки не тот, поступил я в училище от балды. Места в общежитии были, вот и взяли меня с периферии. План по иногородним, выполнили.
Мне скоро выступать, а у меня живот скрутило. Ничего, что я такие подробности рассказываю? – спросил он Лону.
– А что здесь такого?
– В общем, спускаюсь я в туалет и в соответствии с условным, отечественным рефлексом, залезаю с ногами на толчок. Нет, я, конечно, вижу, что он чистый и так не надо делать, но привычка вторая натура, и к тому же я брезгливый. Мало ли что все сверкает чистотой, а вдруг буржуи, провокацию затеяли, невидимым клеем сидушку обмазали, я сяду и в момент прилипну, как муха на липучую ленту, а мне скоро выступать. Атташе по культуре все время предупреждал насчет бдительности. Накаркал – собака.
– Забыли воду слить и дверь не смогли открыть? – рассмеялась Лона.
– Намного хуже!
– Это сверхбдительнось меня и подвела. Только я, ремень расстегнул, взобрался на унитаз, и хотел принять гордую позу орла, как вдруг одна нога поехала, я потерял равновесие и свалился за унитаз. Как это получилось, я до сих пор не могу понять, только вижу я, что лежу между стенкой туалета и унитазом и шевельнуться не могу. Туда я проскользнул под давлением своей массы, а обратно, какое же давление? Никакого! Японцы, экономы чертовы, из всего выгоду хотят извлечь, и здесь на этом закутке сэкономили. Что делать? Время идет мне выступать, а я только дергаюсь. Короче стал я кричать, сначала робко, а потом все громче и громче.
Сначала один япошка заглянул, потом второй, потом третий. Заглянут, сделают испуганное лицо и смываются. А я как в капкане лежу, руками шевелю, ногами дрыгаю, а точки опоры не имею. Наконец, появились сразу двое, То-яма и То-канава, лопочут что-то по-своему, пальцем один другому на меня показывают. Эти двое, похрабрее оказались, попробовали они меня освободить из плена. Да куда там им, во-первых я тяжелый был, во-вторых у этого унитаза закругление, загогулина лотосом, выступает по краям наверху. Они меня тянут за руки и за ноги, а я им кричу, унитаз придурки отверните, он всего на двух шурупах у вас прикреплен. Полсекунды дела. Иначе, кричу им, мне кранты, не успею, ко времени на сцену, придется, повеситься или застрелиться. И показываю все это руками.
Лучше бы я лежал и не дергался, они бы меня как-нибудь вытащили, не вдвоем, так вчетвером. Туда-то я провалился, значит и обратно можно меня вытащить. А они видят, что не простой я иностранец, а в смокинге и с бабочкой, и показываю им петлю, побежали поднимать местную администрацию. А та ничуть не лучше нашей, такие же замшелые бюрократы. Прибежали.
– Русськи?
– Русский! Русский!
Стали их перестраховщики звонить в наше посольство, а наши говорят, ничего не трогать до нашего приезда. Япошки дисциплинированные – ждут пождут, конкурс идет, меня в программе назад отодвинули. Я японцев понимаю, они и так у себя недавно самолет наш сверхзвуковой приняли, и не вернули его нашим, а отдали американцам. Перелетел один наш предатель. Ну, отношения немного попортились. Не успел этот скандал рассосаться, как другой на носу. Но, я не истребитель. На фиг я ни японцам, ни американцам не нужен. Не будут они из-за меня отношения портить.
А по публике уже пошел слушок гулять, русского диссидента заперли в туалете и не пускают на свободу. В общем, как в той присказке, когда на вору шапка горит, то ли он украл, то ли у него украли, то ли его сманивают, золотые горы обещают, то ли руки ему уже скрутили и на Родину хотят отправить. Интрига, одним словом на ровном месте. Страсти разгораются. Народ в туалет тыркается, а на входе вежливо так, их полицейский, на запасный аэродром, на бельэтаж, отсылает. В другой туалет.
Короче еще не выступая, я уже стал героем дня. Жюри тоже заволновалось, там были всякие люди, и прогрессивные за мир и дружбу, и своих националистов, как и везде, хватало. Одни сочувствуют от всего сердца, другие губы злорадно поджимают, на Курилы меня собрались менять. Прогрессивных, в итоге больше оказалось. Короче, наши представители из посольства появились. Они сразу сообразили, как я мог в этот злосчастный промежуток между стенкой и унитазом попасть, и что провокацией тут и не пахнет.
– Поскользнулся?
– Угу!
– Сейчас тебя выручим! – говорит приехавший технический специалист, и вытаскивает из кармана перочинный нож. Я такой впервые в жизни видел. По-моему на этом ноже, был даже миниатюрный токарный станок. Раз-раз он открывалкой консервов выкручивает два шурупа и сдвигает унитаз в сторону. Я освобожден.
– Ты! – спрашивает, – сделал свое дело?
Я думаю, что он спрашивает, про выступление на конкурсе и отвечаю ему:
– Не успел!
Тогда, наш посольский работник закрывает дверцу кабинки и становится на страже.
– Не волнуйся. Делай свое дело. Я посторожу!
И держит дверцу. Другие два стали рядом с полицейским на входе. А мне расхотелось, пока я лежал. Живот в горизонтальном положении успокоился. Я смотрю на часы, и вижу, что по времени, сейчас пойдет выступать предпоследний участник, мне бежать надо за кулисы, если я хочу принять участие в конкурсе. А тут как назло, папараци откуда-то пронюхали про непонятный инцидент, слухи в таких случаях быстро расходятся, им то самый такой скандал нужен. Как сыпанули они в туалет, а тут их наши посольские работники не пускают, а один вообще рукой дверцу кабинки придерживает. А оттуда я наружу рвусь, выступать пора.
Защелкали фотоаппараты, застрекотали кинокамеры, я выхожу, ругаюсь. Журналисты думают, что я политического убежища прошу, а меня не пускают.
Пресса в раж вошла, я штаны застегиваю, а она мне микрофоны в нос сует, вопросы сыплет, а наши взяли меня в кольцо и ведут, никого стараются близко не подпускать. Какие-то люди ко мне руки тянут, будто я чемпион мира по боксу, и буду сейчас не на скрипке играть, а на ринге свой титул чемпионский защищать.
Короче когда я вышел на сцену, зал меня встретил такими овациями, что я подумал, а зачем мне вообще выступать? Блиц-вспышки, крики поддержки. Выступил я, одним словом. Так, средненько сыграл сонату для скрипки и фортепиано Дебюсси.
Когда закончил, шквал оваций. Я голову опустил, кланяюсь, а у самого слезы из глаз катятся. Успел, выступил! Ну, зрители слезы увидели, вообще ладони отбили себе. А я боюсь голову поднять, разогнуться. Вдруг, когда кланялся, доглядел, ширинка у меня расстегнута. В спешке забыл застегнуть. А тут еще каких-то два типа рванули на сцену. Это были американцы, группа поддержки своего, в буфете до этого пиво пили. Их соотечественник последним должен был выступать. Они с администратором договорились, что тот их предупредит перед последним выступлением. Они, посольская клака, услышав аплодисменты и бросятся своего поздравлять.
А я голову не поднимаю, им и не видно, кто там кланяется, свой, чужой, все ведь одинаково одеты, в черные смокинги. Выскочили американцы сбоку откуда-то, и хвать, его, то есть меня, под руки. Хотели видно в воздух подбросить. Подумали, что это их конкурсант такие овации сорвал.
А наши, смекнули другое. Сейчас уведут. Политическая провокация. Друг друга то посольские хорошо знают. Они тут же пресекли попытку американцев взять меня под руки. Тоже вскочили на сцену и тянут меня к себе, а американцев отпихивают в сторону. Отбили они меня. А американцы гордые, кто это на их свободу вдруг покушаются? Тык нашему одному в пятак. Тот раз и в оркестровую яму упал, на барабаны. Теперь два на два осталось. Шипят друг на друга, ноту протеста обещают прислать.
А я кланяюсь, кланяюсь, не перестаю кланяться. Ширинку прикрываю. Японцы подумали, что я вежливые манеры их так хорошо усвоил.
В зале рев восторга стоит. Зрителей я понимаю. Бесплатно такой концерт увидеть. Память на всю жизнь. То просто встал зритель и пошел, а то есть что рассказать и вспомнить. Американец один снова хвать меня за руку. А я за своего обиделся, какое право он имел его пинать, у нас тоже гордость своя должна быть, и как лягнул американца ботинком по голени. Тот моментально мою руку отпустил, скрючился, шею подставил. А наш не стал его добивать.
Тут, слава богу догадались, занавес опустили. Я голову поднял. Американцы смотрю, меня разглядели, стоят ошарашенные. Залопотали: Робертино! Рашен! Рашен! Я выговорю, сами вы без башен!
Короче, фурор я своим выступлением произвел. Жюри видит, исполнитель я посредственный, но моральное давление каково? Никого завтра не будут помнить, а я войду во все учебники, пусть как курьез, но войду в музыкальные анналы. То-то! Ломало жюри голову ломало, и присудило мне, какое вы думаете место?
– Первое?
Саша Козлов насчет места скромно промолчал.
– Ехать назад я должен был в ореоле славы. Да не тут то было. Мне низкопоклонство перед западом пришили! На ровном месте пришили. А как дело получилось? Газеты местные вышли. А там я во всей красе, то в туалете, то на сцене с расстегнутой ширинкой, то пятнадцать минут в поклонах прогинаюсь перед японцами. Вот мне низкопоклонство и пришили.
– Ты страну опозорил своим выступлением, глянь, что о нас в газетах местных написано!
Что там написано, не знаю, а вот расстегнутая ширинка на фотографии хорошо была видна. А меня продолжают честить в хвост и в гриву. Этот атташе по культуре, вшивый зам посла, гонит своего осла. Разборку устроил на ровном месте. Спрашивает:
– Ты активист наверно?
– Нет!
– Комсомольский вожак?
– Нет!
– За какие таланты тебя отправили сюда на конкурс? Играешь, как в колхозе!
Обидно мне стало. Я можно сказать первое с место занял, а меня, вместо того чтобы поощрить денежно, еще и хают. За что отправили сюда, за что отправили? Разозлился я, и говорю этому атташе:
– А вот за то и отправили сюда меня, что я одному такому, как ты умнику, два зуба выбил. Щербатого щербатым сделал. Других достоинств у меня не было!
Атташе смеется.
– За это не на конкурс отправляют, а на пятнадцать суток, а то и в тюрьму!
Спорим, говорю, ему, что у нас такие порядки, что все прогнило, ты дал в рыло, а тебя к наградке. Ну, тут еще несколько человек присутствовало. Кто возмущается мною, а кто атташе подначивает. Спорь товарищ Петров, ставь сто, против одного. Все равно выиграешь. Я быстро десять долларов вытащил. У меня больше не было, я бы и больше поставил. Звоните, говорю прямо сейчас. А то сам позвоню.
В Москве еще ночь была, послали они шифровку из посольства, предотвращаем, мол, провокацию, дайте срочный ответ. Вызывают утром моего директора в КГБ и спрашивают, за какие, такие заслуги он послал меня в Японию на конкурс? Ну, тот думает, что у меня крепкая спина, и смело отвечает, за то, что два зуба старшекурснику выбил. Полковник, который его пригласил, от его наглости и дурости чуть не …свалился со стула. А министерские, ушлые, тихо узнали, что я никто генеральному секретарю и молчат в тряпочку. Думают, что ж они натворили. А директору училища пока ни гу-гу.
А тут им звонок из КГБ. Александва Яковлевна, как этот Козлов в Японию попал? А если он башку кому оторвет, вы его на героя представите? Та отвечает, ошибочка вышла. Приедет, сразу исключим. Ей полковник советует, до приезда волну не нагонять. Та берет, под козырек. Поняла-с!
Короче ушла шифровка в Японию, что я по ошибке туда попал, хулиган я, два зуба выбил. Кабы чего не натворил. Ждите провокации. Теперь посольским деваться некуда. Их предупредили.
Отвечают в Москву. Провокация была. Предотвратили. А я, мол, отщепенец. Газеты только обо мне и пишут. И фотографии посылают в Москву, где прямо из кабинки туалетной, я интервью даю. Ну и героем все трое посольских работника выставили себя. А упавший в оркестровую яму вообще в лечении нуждается, в Швейцарии. И еще фотку приложили, как они посольские, меня от американцев отбивали, когда те меня под руки хотели увести.
Смотрю, на следующий день атташе, приносит мне тысячу баксов. Уезжай, говорит, быстрее отсюда. Нечего тебе тут, колхознику делать. В вестибюле гостиницы, купи себе сувенир в киоске, а я скоро за тобой заеду. И злорадно так заявляет: тебя, несмотря на победу в конкурсе, поверь мне, отчислят из училища. Жалко ему видно стало, своих тысячи долларов, так, видно, он решил отыграться на мне.
Ага, я думаю. Вместо того, чтобы у япошек технические секреты воровать, вы вон чем в посольстве занимаетесь, в чужом грязном белье копаетесь. Я вас из назьма вытащил, а вы мне свинью подкладывать. И нет, чтобы за меня словечко замолвить, вы еще топите меня как Муму. Что ж думаю делать? Как мне обелить себя при приезде?
– Спустился я в газетный киоск, и стал местную прессу просматривать. А там смотрю, есть снимок, как я американца ногой брыкаю. Думаю, вырежу и положу себе в загашник, вдруг пригодится. Так и сделал, купил газетку, потратился.
Короче. Провожает меня атташе. А я на его деньги накупил всякого барахла. Обвешался им. Фотоаппарат, кинокамера, транзистор, магнитола, складной велосипед. Завидки атташе берут. Ты как, говорит, на тысячу долларов сумел все это купить? А я ему ехидно, отвечаю: американские дипломаты, мне денег добавили. У него лицо вытянулось. Как? А вот так, говорю, забыл я про твои наставления про бдительность. Попросили меня те два американца на скрипке, на тротуаре поиграть, я и поиграл. А когда оглянулся, рядом бомж на скамеечке лежит. Откуда только он взялся, и мусорный бачок тут же за спиной. Не было мусорного бачка, я хорошо помню. И таким невинным голоском я перепуганному атташе объявляю: завтра наверно фотографии в американских газетах появятся, как музыкант мирового класса побирается.
Кое-как он меня посадил, и побежал наверно упреждать шифровкой свое начальство в Москве о завтрашней провокации.
Ну, вот. Прилетаю я в Шереметьево. Встречают меня в аэропорту директор училища, (его никто не предупредил, что я самозванец) и наши студенты активисты. Директор сразу ко мне с лестью:
– Молодец! Честь страны отстоял. Как было, расскажи?
– Склоняли меня! – отвечаю. – Только не говорю, что склоняли меня по всякому в нашем посольстве, вспомнив и мою родню, и тех, кто меня послал.
– О буржуйский мир загнивающий! Только на провокации он и способен. Правильно мы сделали, что тебя послали. Мы тебе, за то время, что ты за кордоном был, комнату отдельную в общежитии выделили. – говорит директор, а сам не может от техники, которой я обвешан глаза отвести.
Я снимаю с плеча кинокамеру и ему ее дарю. На, мол, не жалко. А сам думаю, если возьмет, значит, не выгонят из училища. Врет атташе. Представьте, взял. У меня на душе отлегло.
– Просьбы у тебя, – начальство мой училищное спрашивает, – есть?
– Есть! – говорю. – мне бы домой к матери съездить.
Отпустил директор без разговоров меня. Забираю я своих дружков, вот эту вот капеллу, они инструменты, садимся мы в поезд и едем к себе на Украину. Воскресенье было, подходим к дому мы с музыкой, я впереди, ребята сзади. Ну, думаю, мать сейчас выскочит, да как станет меня обнимать и целовать. И точно выскочила она, и половой тряпкой как стала нас всех охаживать. Что такое? А оказывается, не успел я доехать до дома, нашего директора вызывают в министерство, и поскольку я уже приехал, скандал за границей учинить не могу, с двух сторон, как насели на директора, и полковник, и Александра Яковлевна. Исключай этого козла и все. Он проходимец. За родственника генерального секретаря выдает себя.
А директор-то ничего этого не зная взял у меня кинокамеру. Ему-то, какого, приказ подписывать? Он и так, он и сяк, те стоят на своем, исключай. Выкрутили, одним словом ему руки. Клади приказ на стол и все. Когда приказ он принес, они вдогон мне его в Днепропетровск отправили.
А мать, соседи, ничего понять не могут. Как же так, вот она грамота, вот второе место на конкурсе, за что же меня отчислили? Прямо с самолета, за шкирман и за ворота училища. Значит, туда летел, пушистый был, а вернулся, измазался? Где, правда? Соседка, что народным контролем любила представляться, и говорит, рассказывай, все как есть. Ну, я и рассказал, про два выбитых зуба, про звонок Александре Яковлевне, про туалет в Японии, как барахтался за унитазом, про то, как двинул американца, документ вот, фотографию показываю, про пари с атташе по культуре в нашем посольстве.
А наша соседка прошла и Крым, и Рим, и десять лет отсидела в лагерях, успокаивает меня. У нее папа оказывается, работал в Лондоне в торговом представительстве, пока его не репрессировали, так что все эти посольские заморочки наша соседка отлично знает. И министерство пусть мозги не пудрит. Главный твой козырь, говорит мне наша соседка, что ты американца ногой пнул, и у тебя есть доказательство, вот эта вырезка из газеты. А эти посольские, я на сто процентов уверена, про твой подвиг ни слова в своих донесениях не написали. Себя выгораживали. Мы еще всем этим органам нос утрем. Злая она была на органы, но умная, ничего не скажешь.
Короче, написали мы письмо в ЦК. Разработали с соседкой стратегию. Ждем, пождем. Наконец, вызывают меня на ковер. А соседка мне говорит, ты свой джокер, свой козырный туз, эту вырезку из газеты держи до последнего, и бей им только в самый последний момент.
Ну, поехал я в Москву, думал нас какой цековский работник будет разбирать. Куда там? На самое Политбюро ведут. Карманы у меня обшмонали, спросили, не хочу ли в туалет сходить, а то надолго может эта процедура растянуться. Ну, уж нет думаю, в туалет вы меня теперь никакой силой не затащите. Дураков нету.
Короче. Захожу в кабинет, а там сидят: Брежнев, Суслов, Андропов, Громыко, еще кто-то из старых маразматиков.
Никто не встал, не приветствуют меня дипломанта. Ага, думаю, значит, ничего хорошего мне ожидать не приходится. А когда еще и сесть не предложили, тут я совсем струхнул.
– Кто доложит? – спросил Брежнев. Да, так похоже спросил, будто это я его передразниваю. Мне, аж смешно стало. Я улыбнулся. Смотрю, Андропов на меня из под очков удавом смотрит.
– Я говорит, доложу, дорогой Леонид Ильич!
И стал докладывать. Нет, честное слово я вам скажу, хорошо спецслужбы умеют копать. Что только он про меня не рассказал, и сколько раз за пол года я водку пил, и кому из девок под юбку лазил, и как сам позвонил в министерство и от имени дорого Леонида Ильича себе поездку устроил в Японию. Но самое главное, если бы наши бдительные спецслужбы хорошо не сработали в Японии, не миновать бы нам международного скандала и обострения межгосударственных отношений. Я такой сякой, немазаный, лил воду на мельницу буржуазной пропаганды, просил со скрипкой подаяния на улице, как будто бы нам не дают командировочных.