Мамед пнул ногой слишком разговорчивого Самеда. Случайно, должно быть, это у него получилось.
– Хозяин! Пошли спать к верблюдам! – предложил он шейху.
– Нет! Нет! От меня благородно должно пахнуть! Отныне мы в обществе дамы.
– От вас уже к концу первого дня путешествия стало благородно пахнуть! У меня тонкое обоняние! – заявил Самед. – В своем благородстве и первородстве не пристало вам сомневаться!
Утром у шатра Самед долго кхекал, стараясь кашлем разбудить нежданно обретенную госпожу. Лона не торопилась вставать. И вдруг, за тканью шатра она услышала чистую русскую речь.
– Мамед! Наш придурок, кажется, втрескался в эту стервозную дамочку!
– А нам с тобой какое дело. Дни идут, долляр капает!
– Ты знаешь, когда придем на место, я пожалуй, возьму отпуск и поеду на родину, в Бухару. Два года дома не был!
– Тогда и я поеду, в Ашхабад! Туркмен и узбек как братья. Надоело этих арабов по пустыне возить. Сволочи, зажрались, экзотики им захотелось!
– Ладно, замолчи, вон, кажется наш шейх идет!
– Культурный, сволочь, за курган бегал!
– Не культурный, а жадный. Культурный с верблюда не мочится. А этот жлоб, на биотуалете сэкономил!
– Почему жлоб? Биотуалет раньше не нужен был!
– Потому жлоб, что мешочек с золотом обратно отобрал. Думает без нашей помощи телку обработает!
– Ну, тогда ему шиша, а не эту немку. Смотри, чтобы он не прижал ее, где в углу!
– Ничего, пока я здесь, эта жадюга замучается углы искать. Немку ему, как своих ушей не видать!
– Самед, а она не подставная шалява?
– Нет!
– А кто же тогда?
– Я у деда на кочевке был, видел! У нас в Каракумах, спецназ, элитные части, такую же подготовку проходили, змей чуть не вживую жрали!
– Ты, думаешь, и она оттуда?
– Да, не наш, это немецкий спецназ!
– Радуйся, что она нам бошки не поотрывала!
– А сука, шейх, купил нас подешевке!
– Вот и пусть сам будит ее!
– Ладно, сделай постную мину! Подходит.
– Не трусь. Далеко еще. У нас в Бухаре, в нашей математической школе, таких умников как он, даунами называли.
– Эх, и жизнь пошла Мамед, с высшим образованием приходится верблюдам хвосты крутить. Я бы этого Горбачева…
– Радуйся что еще так! Нормальные бабки получаем!
– Буди ее что ли!
– Фройлян Лона!.. Фройлян Лона! – послышалась немецкая речь.
Лона отщелкнула замок с полотняной двери. На лицах обоих спутников шейха застыла выжидательно-почтительная улыбка. Самед стоял перед нею, с тазиком для омовения лица и рук, и с кувшином воды. Лона забрала туалетные принадлежности и скрылась в шатре. Настроение у нее после услышанного разговора было радужным и счастливым. За свою будущую дорогу к жилью она могла не беспокоиться. Сам бог, если он есть, послал ей таких спутников.
Пусть курсы выживания и полковник Маштайн ищут ее по всей пустыне, она утрет всем нос.
Вышла из песков она на четырнадцатый день, когда ее уже отчаялись искать. До города Кена, к тому условленному месту, где ее должны были ждать, ее сопровождал Самед.
Чуть похудевшая, но веселая и бодрая, зашла она в бар гостиницы, у восточных ворот базара, и как ни в чем не бывало, сказала бармену условную фразу:
– Можно ли вас попросить нанять на целый день такси! Я хотела бы поездить по вашему городу, посмотреть достопримечательности.
Бармен от удивления даже забыл сказать заранее обусловленную фразу и сразу бросился куда-то звонить. Еще через полчаса вокруг Лоны суетился советник посольства и представитель курсов выживания.
– Поехали! Поехали! Фу!.. А мы уже думали…
Лона небрежно показала на рюкзак, который лежал на полу.
– Вещи мои не забудьте!
– Что там?
– Осторожнее! Кобры, там две! Живые! Мой ежедневный завтрак, обед и ужин!
Советника посольства передернуло от ужаса и отвращения. Обеих пресмыкающихся, по ее просьбе, на местном базаре приобрел Самед. Когда они прощались, он спросил ее, может ли он еще что-нибудь для нее сделать?
– Можешь! Купи, пожалуйста, кобру, для тех, кто потерял меня в пустыне!
Вручая ей рюкзак, он сказал:
– Я две купил, фройлян! Одной, этим подлецам будет мало!
Лона месяц восстанавливала силы на лучших курортах Германии, под присмотром лучших врачей. Никаких отклонений по здоровью у нее не нашлось, а психиатры вообще остались довольны ее моральным самочувствием и главное, духом.
Железная леди! – появился запись в ее личном деле.
Через пол года Лона Штерн присутствовала на переговорах, где был подписан серьезный контракт на поставку нефти в Германию. Договор подписывал шейх Мансур ад-Дин Аль Халабуда, вошедший в правительство. А она готовила документы, носила папки туда-сюда. Шейх больше смотрел не в документы, а на Лонины округ…
Не будем невольными завистниками, неважно куда смотрел, шейх.
Яркая звезда новой Мата Хари зажглась на небосклоне немецкой разведки.
Полковник Манштайн просверлил на мундире, висевшем в шкафу, новую дырочку.
Одна кобра досталась ему в подарок, а вторая – руководителю курсов выживания.
– Лона, а как ты их ела? – как-то спросили Лону.
– Вялила на солнце! Представляла, что это угри и ела!
– А шла?
– По холодку. По туннелю!
Лица вытягивались. Лона объясняла.
– Про Патриса Лумумбу слышали?
– Слышали!
– Ну, так вот, русские от Средиземного моря туннель прорыли под Сахарой. Революционеров раньше засылали по нему в глубинную Африку. По холодку то легче идти. И конспирация, как никак.
Однако провести старого волка Манштайна невозможно было.
– Надеюсь, вы в отчет про туннель писать не будете? – спросил он Лону.
– Конечно, не буду. Я же не перегрелась на солнце. Я же шла по туннелю!
Шутка имела успех.
Глава 3
И вот сейчас секретарша доложила полковнику Манштайну, что железная леди Лона Штерн, перед тем как появиться перед его ясные очи, делает модную прическу. Ну что же, раз так, то у полковника есть еще час времени, чтобы еще раз подумать, а лучше всего вздремнуть. Он приучил сотрудников своего отдела, не звонить и не беспокоить его с утра.
– Шеф, думает!
А шеф, по своим биологическим данным относился к племени сов, в эти утренние часы любил тихо вздремнуть. У него еще в далекой молодости, когда он работал в абвере, выработался правило спать с открытыми глазами.
Как конь мог спать полковник Манштайн, спать с открытыми глазами. Только конь спит стоя, а полковник спал сидя, вот и вся разница. Он любил этот момент, после утренней порции кофе, время медленного погружения в состояние пограничное с анабиозом, в обычный человеческий сон. Получаешь ни с чем не сравнимое удовольствие, когда знаешь и чувствуешь, что ты видишь сон, и одновременно осознаешь, что ты во сне понимаешь, что это сон. Он как-то на досуге пытался втолковать своему старому приятелю Курту всю прелесть столь высокого уровня самосознания, но тот лишь рассмеялся в ответ.
– Манштайн, не пудри мозги старому солдату. Скажи прямо, как раньше говорили, солдат спит – служба идет. Так и у тебя, бывшего писаря, выработался условный рефлекс спать с одним закрытым глазом и с ручкой в руке. Вдруг начальство войдет. Страх, электрической дугой во время сна коротит твои мозги, а не сверхъестественные способности.
Тяжело признавать чужую правоту. Полковник Манштайн даже себе не хотел признаться, насколько близок к истине Курт.
Нет, что ни говори, а у Манштайна есть сверхъестественные способности. Рано еще об этом говорить, но он полковник, а не бывший канцлер является объединителем Германии. Он должен был бы по праву быть увенчан лавровым венком, но принадлежность к органам контрразведки возглавляемой сначала адмиралом Канарисом, вошедшей затем в Главное управление имперской безопасности подчиненной рейхсфюреру Генриху Гимлеру не дает ему возможности гласно упоминать о своих заслугах. Работник невидимого фронта и умирает также тихо, как и живет.
Засыпая, Манштайн стал вспоминать свою молодость.
Где его жизнь сделала крутой поворот и определила всю его дальнейшую судьбу? Это было на Северном Кавказе в 1942 году. Немецкие войска к концу июля подошли к Дону и практически без паузы начали наступательную операцию "Эдельвейс" Выполнение плана операции возлагалось на группу армий "А", войсками которой командовал генерал-фельдмаршал В. Лист. В ее состав входили 1-я танковая армия (одиннадцать дивизий), 4-я танковая армия (три танковые дивизии), 17-я армия (пятнадцать дивизий, пехотная и кавалерийская бригады), 3-я румынская армия (семь дивизий).
На первом этапе операции намечалось захватить Северный Кавказ, а на втором – Закавказье, обойдя Главный Кавказский хребет с запада и востока и одновременно преодолевая его через перевалы.
Кавказ – важный экономический район. Это крупная топливно-энергетичекая база. На долю Северного Кавказа и Закавказья до войны приходилось восемьдесят шесть процентов общесоюзной добычи нефти, шестьдесят пять процентов природного газа, пятьдесят пять процентов марганцевой руды.
Помимо этого командование войск вермахта надеялось выходом своих войск в Закавказье принудить Турцию вступить в войну с Советским Союзом.
Манштайн еще мальчишкой помнил выступление Гитлера. "Ничто не удержит меня от того, чтобы напасть на Россию после того, как я достигну своих целей на Западе… Мы пойдем на эту борьбу. Она раскроет перед нами ворота к длительному господству над всем миром." "Мы живем в век экономических империй, в которой стремление к захвату колоний порождается теми же причинами, что и завоевание земель в прошлом…Единственным выходом, представляющимся нам, быть может, мечтой, является приобретение обширного жизненного пространства… А всякое расширение пространства происходит только путем преодоления сопротивления, притом с риском, что доказано историей всех времен, в том числе Римской империи и Британской империи. Неизбежны также и неудачи. Ни раньше, ни сейчас не было, и нет территории без хозяина, нападающий всегда наталкивается на владельца…. Для разрешения германского вопроса существует только путь насилия, который никогда еще не обходился без риска".
Риск, дырка от бублика, выпал на долю Манштайна, а сладкий бублик обсыпанный сахарной пудрой, ели там, в Берлине, в дорогих ресторанах, где было много красивых женщин, выдержанного вина и кельнеров в белых перчатках.
Перед тем, как попасть на фронт, Манштайн несколько месяцев поработал с подносом в элитном ресторане. Зрячий – да увидит, умный – да поймет, и лишь глухой останется равнодушным к наболевшим вопросам жизни. Манштайн себя к таким не причислял.
На кону стояла его собственная жизнь. Его должны были скоро призвать в армию. Манштайн, насмотревшись на чужую богатую, красивую и безопасную жизнь, начал задавать себе непростые вопросы, а с какой стати он, молодой, умный, высокий, привлекающий взоры роскошных женщин, посещающих ресторан под руку со степенными господами, должен завтра замерзнуть на бескрайних просторах России?
Недавно виденный фильм о походе Наполеона на Москву буквально потряс его. Из шестисот семидесяти пяти тысяч человек отправившихся в поход вернулось живыми только восемнадцать тысяч. Причем половина из них были инвалидами. Цвет французской нации устлал костьми старую смоленскую дорогу. Ограбленные мужики, у которых при наступлении французы поели скот и реквизировали лошадей, дождавшись их на обратном пути, в знак благодарности покупали французских пленных у казаков, чтобы сварить их в котле или посадить на кол. Французский солдат стоил два рубля, офицер – десять. И этого полководца считают великим? Что он добавил к Франции? В чем его величие? А, правда, в чем оно? Пусть кто-нибудь мне внятно объяснит из этой публики, что сидит сейчас в ресторане!
Манштайн работал в вечер. Он высокомерно посмотрел по сторонам, презрительно улыбнулся и в это время поднос предательски соскользнул с его руки. Манштайн хотел его подхватить другой рукой, но только усугубил положение, придав ему ненормальную траекторию.
Война войной, а жизнь в столице кипела молодым вином. Кто его знает, что тебя завтра ждет? Может быть и надгробного памятника не достанется. Рестораны были переполнены офицерами и красивыми женщинами. Звучала бравурная музыка, только успевай, подавай.
Он шел к крайнему столику в углу зала, а казус случился с ним почти в центре. Здесь, на почетных местах прямо перед эстрадой, сидели; красивая дама лет тридцати с декольтированными плечами, седой господин в старомодном пенсне похожий на профессора и франтоватый старший офицер. Они недавно заняли кресла за столиком. Их проводил к месту сам хозяин ресторана. Манштайн видел, как затем два официанта суетились рядом с ними, приняли заказ и тут же исчезли. И надо ж было так случиться, что именно на эту, значительную в глазах его хозяина троицу, он опрокинул поднос. Да не просто опрокинул, а еще и превратил неловким движением другой руки, в летающую тарелку.
Поднос разбил пенсне профессора, куски мяса шлеп, шлеп, попали на открытую грудь дамы, а пряный соус из соусницы разлился по форменным брюкам старшего офицера.
Манштайн остолбенел. Никогда за время его работы ни с ним, ни с кем другим из официантов, такого не случалось. Полное фиаско. Разъяренный офицер моментально вскочил с места, но лучше бы он этого не делал. Соус потек у него по форменным брюкам. Он набросился на стоящего по стойке смирно Манштайна. А тот, забыл стереть с лица высокомерную улыбку.
– Ты о чем думаешь, скотина? – взревел офицер, глядя на продолжающего улыбаться официанта.
К ним уже бежал директор ресторана. Своим вопросом офицер вывел Манштайна из ступора. Он непроизвольно ответил:
– О Наполеоне, господин грюппенфюрер!
С дамой случилась истерика. Она начала смеяться и не могла никак остановиться. Седовласый профессор носовым платком вытирал переносицу, с которой стекала кровь. А офицер вдруг решил оказать внимание даме и стал отлеплять у нее с груди два поджаренных куска мяса.
– Позвольте, я помогу! – предложил Манштайн, и попробовал салфеткой прикоснуться к вздымающимся от смеха белоснежным, перемазанным свиным жиром, персям. Офицер уже снял с груди оба куска мяса и бросил их к себе на тарелку. В это время к ним подбежал толстяк, хозяин ресторана.
– Ничего страшного не случилось! Ничего страшного…, сейчас мы вас за другой столик посадим! – попробовал разрядить ситуацию перепуганный владелец питейно-танцевального заведения. – С кем не бывает!
– Значит, это у вас часто бывает? – грозно спросил офицер. Его пронизывающий взгляд ничего хорошего хозяину ресторана не обещал.
– Помилуйте, первый раз! – обомлел толстяк.
– Да вы знаете, что я могу с вами сделать?
На помощь хозяину подоспели два официанта. Разговор превратился в гвалт.
– У него кровь течет.
– Вам скорую помощь вызвать, профессор?
– Мадам! Выпейте воды!
– Вашу грудь мадам, мы можем…
– Ха…ха…ха! Облизать! – дама не терялась.
– Господин группенфюрер, позвольте вас проводить в туалет… с вас…
– Ха…ха…ха! Эрнст, что с тобой случилось, ты обмочился?…О…о! Эрнст, с тебя капает.
Подал голос профессор:
– Жозефина, как ты можешь!
– Ха…ха…ха! Дорогой, а с тебя песок сыплется!
Старший офицер взял инициативу в свои руки.
– Нет уж, сначала я провожу кой-куда этого молодца, который думает о Наполеоне и устраивает нам Ватерлоо.
– Мне в глаз, кажется, стекло попало! – скривил губы профессор. Дама, наконец, успокоилась и сказала группенфюреру.
– Эрнст! Спасибо за приглашение на сегодняшний вечер, но мы с мужем вынуждены покинуть тебя. Удачи тебе на фронте. Заходи к нам в любое время, мы будем только рады тебя увидеть. Адрес помнишь?
– Помню! Фридрихштрассе 18 квартира 2.
Манштайн отлично понимал, что ему больше не работать в этом ресторане и с олимпийским спокойствием готов был встретить удары судьбы. Приехала скорая помощь, до нее седовласого профессора с женой проводили хозяин ресторана и старший офицер. Затем группенфюрер вызвал машину и, Манштайна чуть ли не под ручки увели два дюжих молодца. Хозяин ресторана успел шепнуть на дорожку своему работнику:
– Дурак, если профессор ослепнет, тебя щенка расстреляют! Иди и падай в ноги его жене! Может, простят, тебя олуха и дальше передовой не пошлют!
– А он кто?
Хозяин ресторана не успел ответить. И знать не надо было кто этот профессор. Раз к нему так уважительно относится сам группенфюрер СС, значит птица высокого полета. Изобрел какую-нибудь дьявольскую штуку, вроде Фау. А Манштайн его может быть, в самый ответственный момент и ослепил.
Группенфюрер приехал в управление почти сразу. И следов соуса на брюках у него не было. Привели Манштайна. С него уже сняли показания, кто, что, откуда, чем увлекается. Стандартная биография, городского юноши. Офицер был зол за испорченный вечер. Этот сопливый юнец не дал ему перед отъездом на фронт встретиться с той, что всю жизнь была ему так близка. Пусть даже она и замужем. Это даже лучше, что она замужем за гражданским человеком, он, группенфюрер желает ей счастья. А было бы с ним счастье, еще вилами по воде писано.
– Ну-с, расскажи мне, Манштайн, так о ком ты думал?
Злость у группенфюрера куда-то улетучилась. Он спокойно смотрел на Манштайна. Тот не захотел юлить, и пока дожидался офицера, успел подумать о том, что хозяин ресторана перебарщивает. За испачканные брюки и капельку крови на переносице, не расстреливают. На пушку его брал, хозяин ресторана. Хотел сам отделаться легким испугом.
– О Наполеоне!
– О нашем фюрере надо бы тебе думать, а не о Наполеоне.
– Полностью с вами согласен, господин группенфюрер.
– Наш фюрер не менее великий человек, чем Наполеон.
– Полностью с вами согласен, господин группенфюрер.
Офицер поднял голову от стола. На лице доставленного к нему на допрос молодого официанта не было и тени тревоги. Он, отпустил бы его прямо сейчас обратно на службу, если бы увидел в его глазах панический страх, или хотя бы показное почтение. Но ни того, ни другого не было. Да, парень не виноват. Не нарочно же он уронил поднос. Группенфюрер видел, как все было на самом деле. Официант засмотрелся на голые груди его школьной подруги Жозефины и не вписался в поворот. Правильно сказал хозяин ресторана; с кем, не бывает. Задам для острастки еще два вопроса и отпущу его на все четыре стороны, подумал офицер.
– И что же ты думал о Наполеоне?
– Я думал, что он совсем не великий человек, раз сунулся в Россию, а оттуда еле ноги уволок, господин группенфюрер.
Подозрение вкралось в голову офицера, а не издеваются ли над ним самым форменным образом.
– Ты точно также думаешь о нашем фюрере?
Вопрос был с подвохом, именно такой, какой должны задавать в абвере, чтобы запутать клиента. Теперь сам ответ подскажет, что думает юноша, и насколько он скрытен, прост или умен. Три ответа могут быть.