Глава третья
Горная Чечня.
Окрестности села Шарой. 19-20 мая
– Ты потому так говоришь, Ваха, что истины не ведаешь, – усмехнулся одноглазый чеченец лет сорока – сорока двух.
– Усман, они Аллахом клялись, что отпустят тех, кто сложит оружие и придет с миром! – запальчиво возразил моложавый паренек. – Вон и отряд Ильяса сдался месяц назад…
– Не отряд, а остатки, – уточнил самый возрастной, третий участник спора – чернобородый Турхал-Али. И, подкинув в костер пару сломанных веток, вздохнул, мелко кивая седой головой: – Такие же жалкие остатки, как и от нашего соединения.
Да, когда-то вооруженное соединение Ризвана Абдуллаева считалось одним из самых мощных и многочисленных формирований армии Ичкерии. Когда-то его подразделения одерживали громкие победы над федералами, нападали на автоколонны, устраивали засады, вершили полевые суды и показательные казни. И неизменно ускользали от преследования – считалось, будто Ризван удачлив и наделен некой сверхъестественной прозорливостью – способностью предвидеть и запросто решать сложнейшие проблемы.
Но все это кануло в лету. Две зимы назад удача отвернулась, и соединение в полном составе угодило в искусно организованную отборными войсками спецназа ловушку. В тот день на дне неглубокого ущелья у берегов речушки Хуландойахк, стремительно несущей прозрачные воды из Дагестана, сложили головы многие чеченские воины. Ризвану тогда повезло – он сумел вырваться из окружения с небольшой группой таких же счастливчиков. В числе выживших оказались Турхал-Али и потерявший глаз Усман Касаев.
Однако отсрочку Абдуллаеву Всевышний дал небольшую – спустя полгода отряд снова угодил в засаду. А из всей команды уцелевших в первой мясорубке остались лишь трое – те, что спорили сейчас у костерка о том, где и кому безопаснее сдаться.
– Головорезы Кадырова никогда не церемонились с нами, – стоял на своем Усман.
– Так что ты предлагаешь? – посмотрел на него Турхал-Али взглядом бесконечно уставшего человека.
А молодой Ваха снова всплеснул руками…
О Аллах! Как этими жестами и готовностью спорить по любому поводу он напоминал Касаеву единственного сына!…
– Они ничего не докажут! – с жаром заговорил мальчишка, – да, числились в отряде Абдуллаева; да, принимали участие в боевых действиях против федералов. Но никто из нас не был полевым командиром, никто не отдавал приказов убивать, никто не резал глотки пленным!
– Докажут, не докажут… – проворчал Усман, вскрывая кинжалом последнюю банку тушенки, – смешно рассуждаешь! Рамзану и этим… из правительственного клана не надо ничего доказывать. Они не следователи, не судьи и… не присяжные, чтобы собирать и выслушивать доказательства чьей-то невиновности. Не понравятся им наши рожи и…
Отломив кусочек от черствой лепешки, Турхал-Али кивнул на связанного мужчину:
– Но мы же идем сдаваться не с пустыми руками.
Четвертый член команды лежал шагах в десяти от кострища в тени старого дуба. От толстого нижнего сука свисала веревка, основательно стягивающая его запястья. Вид у мужчины был весьма потрепанный и странный: пыльный, измятый костюм, вероятно, когда-то стоивший больших денег; светлая сорочка, ставшая теперь грязно-серой; стоптанные и ободранные об камни лакированные туфли. Обросшее многодневной щетиной лицо спавшего пленника даже во сне выглядело измученным, потемневшим.
– Вот и я говорю! – воодушевился Ваха, – это ж не простой сельчанин, не пастух какой-нибудь!
– Ты помолись Аллаху, чтобы его похищение не приписали тебе же, – поправляя черную повязку на лице, сызнова остудил пыл практичный Усман.
Да, по большому счету Усман Касаев не разделял намерений товарищей и все же шел вместе с ними сдаваться – не бродить же по горам в одиночестве! Наголодался, намучился – сколько можно?… Уж лучше сдаться, отсидеть несколько месяцев в Чернокозовском СИЗО, да уехать к двоюродному брату – помогать в "производстве" и продаже самопального бензина.
По негласному соглашению Усман считался лидером – начинал воевать с федералами еще в первую чеченскую кампанию под зелеными знаменами Дудаева. А незадолго до гибели Ризвана Абдуллаева стал его советником и правой рукой. Даже пожилой Турхал-Али не мог похвастаться большим опытом и столь стремительной карьерой.
Ужин бывшие боевики заканчивали молча – каждый думал о своем, каждый надеялся на благополучный исход задуманной ими сдачи нынешним чеченским властям.
* * *
Ранним утром трое бандитов поднялись; обратившись к восходящему солнцу, наспех помолились; доели остатки вчерашнего ужина. При этом не забыли поделиться скудной снедью с едва стоявшим на ногах пленником – близился час его передачи силовикам Рамзана и хотелось, чтобы тот при случае замолвил словечко.
И тронулись в путь – до цели оставался всего один дневной переход…
Последний день выдался тяжелым – сказывалась накопившаяся усталость с отсутствием хорошей пищи. К тому же и нервы были на пределе: уже с неделю шарахались от всякого, кто попадал в поле зрения в малонаселенной юго-восточной Чечне. Встречаться не хотелось даже с единоверцами, не говоря уж о федералах или кадыровцах. Увы, неподходящее наступило время для засад, обстрелов и прочих дерзких акций. Да, на плече у каждого болтался "калаш", но, во-первых, оружие они тащили для показательной сдачи, а во-вторых, и патронов-то оставалось по полтора магазина на брата.
К вечеру, преодолев всего около пятнадцати километров по лесистым склонам, нависавшим над серебристой ленточкой Шароаргуна, они, наконец, заметили сквозь частокол древесных стволов окрестности села Шарой. Именно здесь троица предполагала выйти с поднятыми руками к сотрудникам одного из южных постов МВД Шатойского района.
Пролежав около часа под кронами последних деревьев, они с опаскою обозревали селение. Неприметный аул притаился на дне глубокого ущелья. Рядом извивалось русло реки, в холодные воды которой впадали несколько других речушек, спускавшихся с гор по соседним ущельям. Все было мирно кругом – и в кривых улочках окраины, и на далеких зеленевших склонах…
По настоянию упрямого Касаева сдаваться решили не сразу. Друзья согласились подождать до утра и отправиться к ближайшим дувалам сразу после восхода солнца – после пятой молитвы намаза.
– Хочу последнюю ночь провести на свободе, – заявил Усман, выбирая местечко для бивака.
– Пойдемте прямо сейчас! – едва не вскричал измученный Ваха, – зачем целую ночь томиться?
Обернувшись и сверкнув единственным глазом старший зло процедил:
– Закрой рот, мальчишка. И делай, что говорят!
– Ладно, Ваха – остынь, – поддержал на сей раз лидера Турхал-Али, – одному Аллаху известно, когда еще доведется посидеть у костра.
У юнца от обиды перехватило дыхание, однако пришлось подчиниться. И скоро в одном из укромных овражков, закрытых от селения лесистой возвышенностью, потрескивали горящие ветви сухого дуба…
* * *
Погода обещала быть чудесной: первые лучи восходящего солнца окрасили желтым горные склоны; прозрачный воздух обжигал утренней прохладой, а просветлевшее небо оставалось чистым.
Для переговоров с сотрудниками МВД решили послать одного. Это выглядело разумно – коль суждено случится беде, так, по крайней мере, у двух других останется шанс для спасения.
После короткого совещания идти вызвался Турхал-Али.
– Я человек пожилой – они не посмеют меня тронуть, – тяжко вздохнул он, готовясь пересечь открытое пространство. – Даст Бог, все образуется.
– Возьми этот, а полный отдай мне, – протянул Усман товарищу наполовину пустой магазин. – Тебе стрелять не придется, а нам… еще не известно.
Поменявшись с одноглазым магазинами, чернобородый чеченец забросил автомат на плечо, обнялся с каждым из приятелей и, не оглядываясь, скорым шагом направился к крайним домишкам Шароя.
Касаев с Вахой залегли в кустарнике и принялись поочередно глазеть в окуляры старенького полевого бинокля. А сзади, в десятке шагов – под кривыми низкорослыми деревьями в ожидании своей участи сидел связанный мужчина…
На полпути к селу, когда до кривых дувалов оставалось не более трехсот метров, Турхал-Али поднял руки. Неснаряженный магазином "калаш" свободно болтался на ремне сбоку, сам магазин торчал за поясом рядом с длинным кинжалом; серая телогрейка для пущей убедительности была расстегнута.
– Есть! Двое местных ментов подбежали к забору, – передав товарищу бинокль, известил Ваха, – и не стреляют, Усман! Слышишь, не стреляют!!
Чуть подстроив резкость, тот приник единственным глазом к окуляру и разглядел пару голов, торчавших из-за каменного укрытия. Через минуту к этим двоим присоединились еще трое вооруженных мужчин в камуфлированной форме, а по двум соседствующим улицам к околице подтягивалось внушительное подкрепление с ручным пулеметом. Забор ощетинился стволами, но пока посланного парламентера не трогали.
Вероятно, выполняя чьи-то команды, Турхан-Али замедлил шаг, приблизился к заграждению, остановился метрах в двадцати. Швырнув автомат на землю – поближе к забору, повернулся кругом, скинул телогрейку и сделал второй оборот. И снова воздев руки к небу, побрел вперед…
Его заставили перелезть через сложенное из природного камня строение. За забором началась странная возня, суть которой до Вахи с Усманом дошла не сразу. Лишь через минуту стало ясно, что пожилого приятеля жестоко избивают.
– Суки! – остервенело прошептал Касаев. – Говорил же я вам – нечего к ним соваться!…
Молодой Ваха нетерпеливо вырвал бинокль и тоже заскрежетал зубами…
– Почему они его бьют?! – вскипел он, зло сплюнув на траву. – Он же пришел к ним сдаваться! Он… он, наверное, не успел рассказать о пленнике!…
– Тише! – зашипел Усман.
И хотя до села было метров шестьсот, юноша сбавил громкость и горячо зашептал:
– Они не знают о нашем пленнике! Им нужно сказать о нем!
– Знают, – отчеканил старший.
И точно в подтверждение его слов где-то невдалеке по древесному стволу щелкнула пуля, а следом донесся и звук выстрела. По открытому пологому склону, отделявшему опушку леса от селения, короткими перебежками передвигалось около десятка человек.
Одноглазый чеченец скорее по привычке передернул затвор, приник щекой к прикладу – прицелился в ближайшего из неприятелей. Но Ваха схватился обеими руками за ствол автомата:
– Одумайся, Усман! Мы же не за этим сюда шли!…
Пришлось оставить затею. Крепко выругавшись, он всматривался в бегущих к лесу людей и лихорадочно решал, что же делать дальше…
Да, реакция местных силовиков на появление у села Турхал-Али была неожиданной. Конечно, объятий и застолий никто не ждал. Но избиение пожилого мужчины – почти старика, и последовавшая за этим беготня с оружием наперевес, выглядели непонятным фарсом. Для чего им понадобилось имитировать атаку во фронт? Палить по опушке леса? Ведь требовался лишь короткий взмах руки бросившего оружие парламентера, чтобы его товарищи сами вышли из укрытия, прихватив с собою пленника!
Догадки одна за другой проносились в голове Усмана: "Не поверили Турхал-Али? Или приняли сдачу за уловку? Мы опоздали, пришли слишком поздно – силовиками уже получен приказ уничтожать всех, кто спускается с гор? Или… или кто-то по собственной инициативе взялся сводить счеты за чью-то смерть?…"
Однако времени разгребать ворох мыслей и выискивать суть не оставалось – бойцы в камуфляже успели достичь середины открытого пространства.
Вскочив, одноглазый боевик метнулся к пленнику и стал торопливо отвязывать от дерева конец веревки.
– А ну отойди от него! – вдруг послышался решительный окрик Вахи.
Мальчишка стоял в трех шагах и направлял в грудь Усмана автомат.
– Ты в своем уме? – попытался тот его урезонить. – Нас сейчас обоих пристрелят как бешеных собак!…
– Плевать! Я больше в горы не пойду. Пусть лучше здесь пристрелят.
В этот миг, прошивая молодую листву и отбивая мелкие ветви, над головами просвистела пуля. Зашуганно озираясь по сторонам, Ваха присел…
И данной Аллахом заминки Усману хватило, чтобы прыгнуть к мальчишке и коротко врезать в его голову прикладом. Тот отлетел назад – к основанию толстого граба. Вставший над ним Касаев наклонился, подобрал оружие, выдернул торчавший из кармана запасной магазин. Из рассеченного лба Вахи на лицо обильно заструилась кровь; он силился привстать на локтях и смотрел на соплеменника широко открытыми глазами. Во взгляде были боль, непонимание, изумление. И в тот короткий миг, что они смотрели друг на друга, у Касаева снова защемило сердце – до чего же мальчишка был похож на сына!
– Слабак! Ты никогда не был воином, – убрав указательный палец со спускового крючка, прошептал он и направился к пленнику.
Глядя на разборки бандитов, тот поднялся с травы, побледнел. Но Усман, отрезав веревку – отвязывать уж не было времени, спокойно проговорил:
– Будешь послушным и тихим – останешься жить. Быстро за мной!…
И оба исчезли в зарослях, густо покрывавших склон невысокой горы…
Глава четвертая
Лондон. 25 марта
Муж блондинки, слава богу, не появлялся. А, спустя час нервного ожидания, шансы увидеть его расстроенную рожу в ресторанчике упали почти до нуля.
Конечно, встречаться с ним шатену не хотелось; более того, желая во всем походить на джентльмена, он намекнул подружке: дескать, могу на время пересесть за другой столик – а то мало ли…
На что та небрежно отмахнулась:
– Плевать. Он сейчас не ревнив – фанатично поглощен идеей заполучить хорошую работу. Да и невеликий грех сидеть рядом с мужчиной – не так ли?… Лучше закажи еще пива.
Пива за час с небольшим они уговорили прилично – долговязый официант дважды приносил полные кружки, и теперь – после очередного знака, в третий раз поспешил к стойке…
– Я оставлю тебя на минутку, – поднялся знакомец.
– Да, конечно.
Она понимающе улыбнулась и проводила взглядом удалявшуюся фигуру – узкий коридорчик с туалетными комнатами находился в углу зала…
Вскоре подошел официант, отработанным жестом поставил на стол две емкости с шапками белоснежной пены и, поклонившись, исчез. Блондинка покопалась в сумочке, достала помаду; посматривая в зеркальце, осторожно подправила губы. Затем вынула из пачки сигарету и потянулась через стол к зажигалке шатена, хотя рядом лежала своя. Ладонь на мгновение задержалась над кружками…
Прикурив, девушка положила зажигалку на место.
– О, заказ уже исполнен? – оповестил о своем возвращении мужчина.
– Как видишь – твое дрожжевое "Хогарден" и мой "Джон Бул", – кивнула она.
– Замечательно. Если не ошибаюсь, до истечения означенного срока осталось минут пятнадцать. Верно?
– Да, скоро поедем в твой отель. С таинственной экзотикой…
Он сделал изрядный глоток темного пива, промокнул губы салфеткой и откинулся на спинку стула. Глаза его хищно поблескивали, весь его вид излучал радостное предвкушение скорой близости с обворожительной барышней. А та молча докуривала сигарету, глазела по сторонам и, как будто, чего-то ждала…
В кармане шатена заверещал сотовый телефон. Достав его, он глянул на высвеченный номер и без раздумий сбросил звонок – сейчас голову занимали другие мысли. Положив аппарат на стол, он снова основательно приложился к кружке, и только после этого собеседница слегка оживилась – загадочно улыбнувшись, призналась:
– Пожалуй, и мне пора прогуляться в одно местечко.
– Не перепутай комнаты, – шутливо посоветовал новый знакомец. – И не задерживайся – сейчас я рассчитаюсь, и мы поедем.
Она поднялась, подхватила висевшую на спинке стульчика сумку. А перед тем как направится в дальний угол зала, нагнулась, обняла его и горячо зашептала:
– Не волнуйся – благодаря стараниям одного нахала мне теперь и трусиков снимать не надо…
Допивая пиво, тот едва не поперхнулся от смеха.
Однако спустя минуту улыбка покинула лицо мужчины. Он внезапно побледнел; выдернул из кармана скомканный платок и промокнул выступившую на лбу испарину. Потом зашелся кашлем, схватился за горло и… свалившись на пол, стал конвульсивно дергаться.
Вокруг засуетились служащие ресторана, кто-то из посетителей стал названивать в ближайшую больницу…
Тем временем из узкого коридорчика в зал выскользнула девушка, и вряд ли в царившей суматохе кто-то смог бы распознать в ней ту самую блондинку, что битых полтора часа сидела за столиком с корчившимся на полу человеком. Короткие каштановые волосы вместо длинных светлых локонов; на лице – темные очки. Блузка другого цвета и фасона; тонкие брючки, вместо вызывающей кожаной юбочки с разрезом на боку.