Таким же образом попробовала падать и актриса в трико, куда более худая и тонкая, чем Катерина. Только накренялась актриса тяжело и осторожно, выставляя вперед на всякий случай то колено, то локоть. Она падала со стуком, злилась и снова падала совершенно безобразно. Какой-то актер, голый по пояс, смотрел на нее и усмехался. Сидел он в сторонке на стуле, расслабившись и выгнув дугой широкую красивую спину.
Эта спина и беспрестанно падающая актриса в трико очень напомнили Тошику Пикассо "голубого" периода. Он не хотел, но вспомнил вдруг и свое экорше, и этюды, на которых снег пора заменять травой. Вспомнил и то, как плохо умеет он рисовать. Вернее, совсем не умеет! Он ничто, вот Катерине и стало с ним скучно. Она сейчас даже на него не взглянула. Еще бы! У нее и доцент в наручниках, и этот актер с голой спиной, и все прочие мужчины мира, а он… Все кончено!
Тошик тихо поднялся с девятого ряда. Он всегда сидел в девятом ряду, когда бывал на Катерининых репетициях, - и она знала, что он там. Но сегодня он не нужен ей. Он сейчас уйдет, а Катерина даже не заметит.
Он ошибся. Катерина тут же послала свою властную голосовую волну:
- Антон!
Тошик бросился к ней по проходу сумбурной заячьей рысью, она к нему - твердым и легким шагом. Они встретились на середине пути, в сумерках, между скучным, дежурным светом рампы и мертвой тьмой зрительного зала. Тошик постарался придать своему лицу независимое равнодушное выражение. И кажется, придал, потому что Катерина недовольно спросила:
- Ты что, и сегодня пил?
Тошка испуганно замотал головой:
- Нет, что ты! Просто погано так все складывается. На канале сказали, что, возможно, нас временно закроют. А где временно, там и насовсем. Что, разве не погано?
- Погано, наверное. Тогда представь, каково мне! Ума не приложу, где может быть Федька… Кстати, раз ты здесь, у меня к тебе дело. Я дала милиции кое-какие адреса, где он мог бы быть. Но разве все предусмотришь? Я тут вспомнила… Не сочти за труд, съезди, - может, Федя там. Маловероятно, но - чем черт не шутит.
Катерина порылась в карманах и вместе с каким-то ключом и пригоршней эвкалиптовых леденцов вытащила затертую бумажку, где с одной стороны неизвестной рукой был начертан московский телефонный номер, а на другой - небрежным и острым Катерининым почерком - написан адрес. Разобрав его, Тошик предположил:
- Это, кажется, в микрорайоне Березки? Улица Космических Мечтателей - где еще может быть такое дурацкое название!
- Правильно, в Березках, - подтвердила Катерина. - Там живет некая Тома Томская. Тоже звучит достаточно по-дурацки, да? Бывшая наша бутафорша, теперь чем-то торгует. Вряд ли Федька там, но… Съезди проверь и отзвонись.
- Ладно. А может, мы сегодня… - начал Тошик.
- Извини, у меня репетиция. Ничего сегодня нельзя. И пойми, каково мне! Федька, как назло, пропал. Отзвонись же, не забудь.
Она быстро повернулась и пошла к сцене тем же ровным легким шагом, каким недавно шла к нему. Актеры и актрисы сразу вскочили и подобрались. Все они выглядели влюбленными в нее и неуклюжими, как акробаты на голубых картинах Пикассо.
А он, Тошик, совсем не умеет рисовать!
В Березки Тошик все-таки поехал. Улица Космических Мечтателей оказалась беспорядочным скопищем серых пятиэтажек. Нужный двор он быстро нашел, а вот нужная квартира оказалась недоступной: подъезд закрывался глухой железной дверью. Не было на ней ни кодового звонка, ни домофона. На гладкой холодной поверхности Тошик еле-еле отыскал лишь маленькую щелку для ключа.
Он решил покараулить, пока кто-нибудь не выйдет из двери - тогда можно будет пробраться внутрь. В ожидании он стал прохаживаться взад-вперед у подъезда. Несмотря на буйство весны, даже самая неприхотливая травка вяло пробивалась на улице Космических Мечтателей. Вдоль асфальтовой дорожки был высажен ряд обреченных прутиков. Половина из них уже засохла, остальные едва цеплялись за жизнь редкими недолговечными листочками. Глядя на них, Тошик почему-то подумал, что Феди Карасевича уже нет в живых. От этого на душе стало еще гаже.
Он поднял глаза и вздрогнул: из окна первого этажа, отодвинув старомодную кухонную занавеску-задергушку, в упор глядела на него какая-то старуха. Она совсем не моргала. Ее блеклые глаза ничего не выражали. Тошка сразу вспомнил фотографию покойника, которую показывал майор Новиков. "Ой, нету Феди в живых", - снова сказал он сам себе.
В это время железная дверь подъезда приотворилась и выпустила сильно надушенную девчонку лет четырнадцати. Девчонка с интересом уставилась на Тошика, который смерчем ринулся в долгожданную щель.
Нужная квартира отыскалась на четвертом этаже. Ее дверь тоже была железной и без ручки. Тошик решительно позвонил.
Ему открыл лысоватый дядька в шортах.
- Мне бы Тому, - с ходу брякнул Тошка.
Дядька в шортах ничего не ответил, но его лицо немного перекосилось и из самого обычного, тронутого первым дачным загаром, сделалось розовым. Тошка понял, что сказал что-то не то. Он быстро поправился:
- Да я, собственно, и не к Томе. Я Федю ищу.
Розовый цвет лица владельца квартиры быстро сгустился до брусничного. С угрожающим шорохом вырвалось из мохнатых дядькиных ноздрей тяжелое дыхание. Тошик очень этому удивился, даже немного струхнул. Он не только отступил с лестничной площадки, но и спустился, пятясь, на пару ступенек.
- Кто там, Лева? - приблизился к двери женский голос и зазвучали торопливые шлепки женских ног.
- Это, Том, я у тебя хочу спросить, - натужно выдавил брусничный Лева и стал постепенно делаться винно-фиолетовым.
Из-за Левиного плеча высунулась голова Томы. Теперь только Тошик ужаснулся фамильярности своего обращения. И почему Катерина не написала на бумажке хотя бы отчество этой Томы? К тому же Тошик понял, что очень некстати молод и неуместно красив.
Тома всего этого испугалась до немоты. Было ей лет сорок пять, и каждый год отпечатался на ее лице либо водянистым мешочком, либо морщинкой, либо печальным изгибом карандашной брови, либо пылким тоном губной помады.
Лева дышал все настойчивей.
- Извините, я ищу Федора Витальевича Карасевича, - пролепетал Тошик.
Лева весь напрягся: и плечами, и животом, и вспотевшим лицом. Тома всем своим существом выражала вселенский ужас. Тошику даже показалось, что зрачки ее глаз стали такими же огромными, круглыми и вытесняющими радужку, как у Пушка в сумерках. Она сказала громким и лживым голосом:
- Я не знаю никакого Карасевича. Первый раз слышу!
- Точно? - переспросил Лева, все еще тужась и не очень веря.
Тома отрапортовала:
- Точно! Первый раз!
Тошик пожал плечами:
- Ну, тогда извините…
Он вприпрыжку сбежал вниз по лестнице, немного помаялся в потемках с тугим замком железной двери и вырвался на улицу. Тут он перевел дух и оглянулся. Старуха все так же неподвижно глазела на него из-за задергушки.
"Нету Феди в живых", - теперь уже окончательно уверился Тошик.
Он должен был позвонить и отчитаться Катерине о проделанной работе. Но что сказать? Разве он что-то разузнал? Ясно, что сосуществовать в одной квартире с краснорожим Левой Федор Карасевич не может. Тома боится своего - друга? мужа? - смертельно. Интересно почему? Тошик, выросший в любящей семье, никак не мог себе представить, что можно бояться кого-то дома.
Нет, на улице Космических Мечтателей никакого Феди нет! И скорее всего, позавчера тоже не было. Если только Лева не прикончил его, не сварил и не спустил в унитаз (Тошик про подобные ужасы недавно читал в газете и находил, что Лева достаточно зверообразен, чтобы проделать любую гадость)…
Он набрал Катеринин номер:
- Катя! Это я.
- Ну что?
Нельзя сказать, чтобы Катерина задала свой вопрос, сгорая от нетерпения. Она тоже не надеялась на удачу.
- Его там нет, - кратко сообщил Тошик.
- Я так и думала. И куда это его занесло?
Тошик не решился сообщить ей свою версию насчет отваривания и спуска в унитаз. Вместо этого он сказал:
- Нам надо сегодня встретиться.
Проговорил он это низким, требовательным, взрослым голосом. Катерина все поняла и отрезала:
- Не надо! Не сейчас. Федя пропал. Пойми, каково мне!
Задудели гудки отбоя. Тошик положил мобильник в карман. Майский вечер только еще дозревал, слегка розовея, а все хорошее, что могло в нем заключаться, было уже кончено и похоронено.
Глава 4
Майор Новиков
Самые дикие версии
- Коля, к тебе женщина. Очень просится! Красивая брюнетка примерно твоих лет, - сообщила Самоварову Вера Герасимовна.
Она, несмотря на глубоко пенсионный возраст, до сих пор работала в музее гардеробщицей. И не перестала опекать своего протеже. Самоварова она знала с детства и считала своим долгом направлять его по верной дороге. "Твоя покойная мать всегда хотела, чтоб ты слушался моих советов. Да и отец тоже. Помнишь?" - часто говорила она.
Родители Самоварова много лет назад погибли в автомобильной аварии. Никаких распоряжений насчет того, чтоб он действовал под руководством энергичной соседки, сыну они не оставили. Отец вообще терпеть ее не мог. Однако Самоваров все-таки был благодарен Вере Герасимовне за то, что она притащила его в музей, где работала сама, и уговорила заняться реставрацией мебели.
Хуже пошли дела, когда она принялась подыскивать ему невесту. Многие годы Самоваров страдал от хитроумно подстроенных соседкой знакомств с какими-то странными девицами и тетками в разводе, которые просто погибали от желания о ком-то заботиться. Только чудом Самоварову удалось уклониться от этих забот.
Когда Самоваров без всякой посторонней помощи женился на Насте, Вера Герасимовна восприняла это как личное поражение. Она долго не оставляла надежд выжить легкомысленную, ненужно прелестную девчонку из сердца "бедного Коли" (иначе она его не называла). Коля должен одуматься! До сих пор она пыталась заменить Настю той неброской внешне, но глубоко ответственной и домовитой девушкой всего тридцати восьми лет, которую она давно присмотрела в одном знакомом семействе.
Только в последний год натиск Веры Герасимовны на ее подопечного немного ослаб. Ей стало не до чужой любви - она обрела собственную. По горячей страсти она вышла замуж за Альберта Михайловича Ледяева, бывшего концертмейстера театра оперетты, тоже вдовца.
Альберт Михайлович оказался очень слаб здоровьем. Лечение супруга поглотило все свободное время, всю энергию и помыслы Веры Герасимовны. Теперь она изводила Самоварова рассказами о скарлатине и коклюше. Эти хвори Альберт Михайлович перенес в незапамятном детстве, но они до сих пор коварно давали о себе знать. Почему-то Вере Герасимовне казалось, что бедный Коля нуждается в подобных сведениях. Она показывала ему новейшие капли и гомеопатические гранулы, даже зачитывала целые столбцы из купленной по случаю медицинской энциклопедии, где находила свежие подробности неистощимого нездоровья мужа. Если в дверях мастерской мелькал ее седовласый перманент, атласный халат гардеробщицы и неизменная брошь с тремя тусклыми камушками, Самоваров знал: сейчас он узнает много нового и невеселого о бренном человеческом организме.
Лишь иногда, как сегодня, Вера Герасимовна сообщала что-то свеженькое, немедицинское.
- Что еще за женщина? - с досадой спросил Самоваров. Он не любил, когда его отвлекали в разгар работы.
- Твоих примерно лет, - повторила Вера Герасимовна.
Самоваров насторожился: моложавые голубые глаза Веры Герасимовны вспыхнули шкодливым огоньком. Именно так они обычно горели при попытках подсунуть вместо Насти более подходящую неброскую девушку.
- Очень эффектная брюнетка, - продолжила описание Вера Герасимовна. - Статная, сиреневый костюм от Шанель. В ушах, похоже, бриллианты. Довольно скромно оправленные, но немаленькие бриллианты.
- Где же она?
- Сидит у кассы. Говорит, что пришла по делу. С ней сумка внушительных размеров. Проводить ее сюда?
Самоваров задумался. От работы отрываться не хотелось, но вдруг незнакомка в сиреневом принесла что-то интересное? Многие лучшие вещи для своей коллекции он приобретал именно так, по случаю. А может, дама хочет что-то музею продать? Не исключено. Тогда почему она просится к нему, а не к искусствоведам? И почему выглядит так странно? Как правило, владельцы милых его сердцу мятых самоваров и облупленных чайников не носили бриллиантов.
- Ладно, пусть покажет охраннику сумку и поднимается сюда, - решил Самоваров.
Романтическое описание, сделанное Верой Герасимовной, полностью соответствовало действительности. У брюнетки в самом деле была в руках большая сумка. Бело-розовое, матовое, как зефир, лицо и черные глаза показались Самоварову смутно знакомыми.
- Да, я знала, вы именно такой, - улыбнулась посетительница не то Самоварову, не то своим мыслям.
Что за чертовщина! Самоваров никак не мог припомнить, где и по какому поводу он встречался с этой брюнеткой. На вернисаже? На чьих-то именинах? В Ушуйске позапрошлой зимой?
Он тревожно переводил взгляд с белоснежного лица дамы на ее черную сумку. Когда же, наконец, будет извлечена на свет предлагаемая антикварная вещь?
Брюнетка молчала и улыбалась довольно долго. Потом она сообразила, чего от нее ждут, и занялась своей сумкой - пошуршала какой-то бумагой, чем-то звякнула. Наконец выставила на самоваровский чайный стол большое блюдо.
Блюдо оказалось далеко не антикварным, а самым обычным, с толстой зеленой и тоненькой золотой каемкой. Но самое главное, на нем живописной горой высились крупные румяные пироги!
Самоваров не поверил своим глазам.
- Что это такое? - спросил он обескураженно.
- Я Нелли Ивановна Супрун, - заявила сиреневая дама. - И мне прекрасно известна ваша щепетильность. Это же не деньги! Это пироги. С курятиной, а вот те - с черемухой. Если у вас проблемы с зубами, я бы могла…
- Нет-нет-нет! - замахал руками Самоваров.
Он все еще ничего не понимал.
- Нет проблем? Это хорошо, - с сожалением сказала брюнетка. - А ведь я могла бы помочь - как вы, я надеюсь, поможете мне. Я мать! Я имею право использовать все средства! Мой сын совсем мальчик и не причастен к тому чудовищному преступлению, в котором его обвиняют, и…
- Погодите! Погодите! - обрадовался Самоваров. - Ваш сын - художник из сериала?
Так вот где видел он эту вишневую улыбку и черные кудри! Вчерашний миляга, которого приводила Настя. Конечно! Слава богу! А то Самоваров начал уже подозревать, что к нему пробралась сумасшедшая (такие случаи в музее тоже бывали), и теперь предстоит долгая и неприятная возня по выдворению ее из мастерской вместе с пирогами, сумкой и этим вульгарным блюдом.
- Да, Тоша мой сын, - призналась брюнетка Нелли Ивановна. - Все это так дико - труп, следствие…
Она очень волновалась и с трудом подбирала слова. Самоваров попробовал ее успокоить:
- Ничего страшного. Зачем бояться, если ваш сын ни в чем не виноват? Вы присядьте. Вам нехорошо?
Нелли Ивановна уселась на диван. Она с отчаянием протянула к Самоварову руки:
- Это так дико… Мне всегда удавались пироги! Кушайте! Вон и чайник у вас еще горячий. Нет, это все уму непостижимо. Я мать! Я места себе не нахожу!
- Я никак не пойму, чем могу быть вам полезен? - спросил Самоваров.
Нелли Ивановна имела странное свойство: она постоянно улыбалась. Улыбалась даже теперь, когда готова была расплакаться. Наверное, это профессиональное качество зубных врачей.
- Антон мне рассказал, что вы друг того уродли… простите, строгого майора, который занимается нашим убийством, - улыбаясь, начала Нелли Ивановна нетвердым голосом. - Его зовут Новиков Станислав Иванович. Ведь вы знаете такого?
- Знаю, - не стал отпираться Самоваров.
- Значит, это правда. Как хорошо! Тогда вы должны твердо объяснить своему другу, что Тошик ни в чем не виноват. Майор Новиков строит самые дикие версии!
- Так уж и дикие? - усомнился Самоваров.
- А какие же еще? Он, например, подозревает в убийстве администратора Марину Хохлову только потому, что она крупная женщина. Мол, она при своей силище могла нанести какие-то особенные ножевые удары. И Саша Рябов вроде бы тоже мог их нанести. Это абсурд! Да, Саша атлетически сложен, но это из-за бодибилдинга. Вид у него устрашающий, а сам мухи не обидит. Он тихий добрый мальчик. Правда, алиби нет. А с Тошиком и вовсе беда!
- Тоже нет алиби?
- Хуже! Я честно рассказала майору, что Тошик всю ночь был дома и спал, как котик. Но мне не верят! И все потому, что отыскался - как это называется?.. - ах да, мотив.
Нелли Ивановна достала из кармашка ослепительный платочек. Она сцедила в него слезу, выкатившуюся из левого глаза, и при этом продолжала улыбаться дрожащими губами.
Самоварову стало очень жаль ее. Он спросил:
- Что за мотив такой? Ваш сын знал убитого?
- Конечно же нет! Его никто не знал. Но какая-то дрянь из группы… Ах, как некстати подвернулось это убийство! Как нарочно! Я мать! Я сама почти год не нахожу себе места. Я вам все-все сейчас расскажу!
Самоваров приготовился слушать.
- Видите ли, у Тошика роман с женой Карасевича, - горестно сообщила Нелли Ивановна. - Она много старше, раскованная, чувственная женщина. В общем, вы ведь знаете, как это бывает!
Самоваров понимающе кивнул.
- Как бы я хотела, чтоб у него была хорошая девушка его возраста, а не эта бывалая сте… простите, особа… Но что случилось, то случилось. И вот какая-то дрянь из группы (вы ведь знаете эти творческие коллективы - все прекрасные люди, но, вместе взятые, почему-то образуют гадюшник)… какая-то дрянь напела майору, что жена Карасевича бросила Тошика и теперь он бесится от ревности. Вот, мол, поэтому и бросился с ножом на соперника. Того, что нашли в павильоне…
- Значит, это жена Карасевича знала убитого?
- Конечно нет! Его никто не знал!
Самоваров совсем запутался.
- Так почему же говорят, что ваш сын бросился на человека, которого никто никогда не видел и не знал? - удивился он.
- Потому что какая-то дрянь из группы напела майору про ревность! Теперь вы и сами видите, что это абсурд! - обрадовалась Нелли Ивановна.
Рассказ несчастной матери совершенно не вязался с методами работы Железного Стаса. Самоваров только пожал плечами:
- Не мог майор пойти на поводу у сплетников. На него это не похоже. Тут что-то не так.
- Как же не так, если Тошик каждый день мучается, дает показания! Ведь какая-то дрянь из группы к тому же напела… Хорошо, допустим, это как раз похоже на правду - жена Карасевича имеет кучу любовников, всех их в лицо никто не знает, так что и этот, покойный, мог быть из них. Но что Тоша, который спал всю ночь, как котик, вдруг вскочил с постели и побежал кого-то резать? Что за чушь? Вы ведь Тошу видели. Скажите, в состоянии он убить кого-нибудь?
Тоша, несмотря на ангельское румяное лицо, был и ростом высок, и в плечах широк. Сил у него хватило бы на многое. Влюбленные мальчики чего только не творят от отчаяния!
Однако никакого отчаяния в Тошике Самоваров вчера не приметил.
- Кушайте пироги! - всхлипнула Нелли Ивановна. - Если Тошика посадят ни за что…
- Да не посадят! Новиков прекрасный профессионал и честный человек.
- Все-таки поговорите с ним о Тошике! Обещайте мне!
Самоваров стал отказываться: