Хотя, если подумать, много шансов было за то, что он вовсе не мелкая полицейская сошка. Патрульный в мундире, топающий по участку, вряд ли потянет на роль "связника", как выразился Гросс, между мафией и управлением полиции. Мне представлялось вероятным, что Махоуни – какой–нибудь начальник, и искать его следует на Центральной улице.
Трудность заключалась в том, чтобы выяснить все наверняка.
Нас обогнала патрульная машина, значительно превысившая допустимую скорость, и я задумчиво посмотрел ей вслед, жалея, что мы не можем просто догнать ее, остановить и спросить полицейского за рулем, кто такой Патрик Махоуни и как его…
Ага!
– Ага! – сказал я вслух.
Хло вздрогнула, и "паккард" вынесло на соседнюю полосу.
– Не надо так! – попросила она.
– Канарси, – проговорил я. – К черту Манхэттен, рули в Канарси.
– Канарси? Ты шутишь?
– Нет, не шучу. Езжай в Канарси.
– Да не найду я этот твой Канарси, даже если мне будет помогать отряд бойскаутов.
– Я найду. Тормози, я сяду за руль.
– Ты уверен, что сумеешь вести такую машину?
В ее устах это прозвучало как оскорбление, но я не стал обижаться, а просто сказал:
– Да. Сворачивай на обочину.
Хло свернула, и мы поменялись местами; я обежал капот машины, а Хло просто передвинулась по сиденью. Сев за руль, я тотчас почувствовал себя солдатом третьей армии Паттона. Танковой, как вы знаете.
Вести эту машину было истинным блаженством. Как будто сидишь с рулем в руках на огромном старинном диване, обтянутом мохером и напичканном маленькими, щедро смазанными подшипниками. Я впервые в жизни пожалел, что не курю сигары. Понятное дело, почему все считают, что гангстеры и маленькие старушки имеют пристрастие к таким машинам. Гангстеру они придают уверенность и ощущение силы, которое не испытаешь в "кадиллаке", почти неотличимом от какого–нибудь ничтожного "шевроле" мелкого жулика. А старушка с умеренно усохшей попой надолго сохранит румянец цветущей юности при условии, что будет проводить побольше времени за рулем такой тачки.
– Не удивительно, что мы удрали от тех парней, – сказал я, когда мы бодро покатили вперед. – Эта машина слишком исполнена чувства собственного достоинства, чтобы позволить догнать себя какой–то четырехглазой жестянке с клеенчатыми сиденьями.
– Благодарю, – отозвалась Хло.
– Ну, и водитель, конечно, не подкачал, – заверил я ее. Правда, только из вежливости.
***
Я заметил патрульного Циккатту, когда он шагал по Восточной 101–й улице, жонглируя своей дубинкой. Сегодня это у него не очень получалось, поэтому я сначала услышал, а уж потом увидел его.
Сперва: "тр–рах!" А после этого: "Тьфу, черт!"
Вот так.
Мы уже четверть часа колесили по округе, продвигаясь очень медленно, с опущенными стеклами. Время близилось к полуночи, и весь Канарси по обыкновению будто вымер. Мои конкуренты – два других окрестных бара – еще не закрылись, но если в них не спали, то уж, во всяком случае, позевывали. Мой собственный бар "Я НЕ…", разумеется, являл собой сонное царство. Странное чувство охватило меня, когда я проехал мимо и увидел его покинутым и запертым на замок. Как же мне хотелось вылезти из машины, открыть двери, включить яркий свет и телевизор, надеть передник и, даст бог, перемолвиться словечком с одним–двумя посетителями. Если, конечно, они заглянут ко мне.
Сегодня ночью, мигом вспомнил я, должны показывать "Смертельный поцелуй", где Виктор Мэтчер хочет жить честно, но Ричард Уиндмарк ему не дает и сталкивает с лестницы старуху в инвалидном кресле. А совсем поздно пойдет "Примите подарочек" – старая комедия с Филдзом, в которой Филдз покупает апельсиновую рощу в Калифорнии. Сколько же прекрасных передач я пропущу, а все потому, что где–то кто–то совершил дурацкую ошибку.
Ну, ладно. Короче, мы колесили по округе минут пятнадцать, прежде чем "тр–рах!" и "Тьфу, черт!" помогли мне обнаружить патрульного Циккатту. Я высунул в окно голову и как мог тихо позвал:
– Эй!
– А?
Я увидел, как Циккатта стоит на тротуаре, в темноте на полпути между двумя фонарями, и, согнувшись, поднимает свою дубинку. Оставаясь в согнутом состоянии, он принялся озираться по сторонам, будто вершил обряд какой–то неведомой веры. На самом деле Циккатта просто хотел узнать, кто его окликнул.
– Я здесь, – сказал я. – Чарли Пул.
Я уже успел остановить "паккард" у левого тротуара, рядом с Циккаттой.
Патрульный посмотрел в мою сторону, в конце концов увидел меня, узнал и воскликнул:
– О! Это ты, Чарли.
Он поднял дубинку, разогнулся и подошел к машине.
– Купил, что ли?
– Что? Ах, вы о машине. Нет, просто одолжил.
– Я заметил, твое заведение закрыто. Думал, ты захворал или еще что.
– У меня были дела, – ответил я. – Сейчас не могу об этом говорить. Не обижайтесь.
– Какие обиды! Почему я должен совать нос в твои личные дела? – С этими словами он опять наклонился и одарил улыбкой Хло, чуть приподняв форменную фуражку. – Добрый вечер.
Хло улыбнулась в ответ, кивнула и сказала:
– Добрый вечер.
– Патрульный Циккатта, – проговорил я, хотя мне было вовсе не до церемоний. – А это… Хло… Э–э–э…
– Шапиро, – сказала она.
– Шапиро, – повторил я. – Хло Шапиро. Хло, это патрульный Циккатта.
– Как поживаете? – одновременно осведомились они.
Я уже начинал терять терпение. Дело грозило дойти до чаепития с шоколадным печеньем.
– Патрульный Циккатта, я хочу вас кое о чем спросить, – сказал я.
– Разумеется, Чарли. Что такое?
– По секрету. И я не могу сказать вам, почему спрашиваю.
Он взялся левой рукой за пряжку ремня, хотя мне показалось, что на самом деле Циккатта хотел приложить ладонь к сердцу.
– Я не любопытный, Чарли, и вынюхивать не стану. С чего мне нос совать куда не надо?
– Замечательно, – сказал я – Вот что я хочу знать. Где–то в полиции служит человек по имени Патрик Махоуни, и я…
– Я бы удивился, не будь там такого человека, – ответил патрульный Циккатта и захохотал. Он снова подался вперед и подмигнул Хло. – А вы, мисс?
Удивились бы?
Рад сообщить, что на сей раз Хло удостоила его лишь мимо летной улыбки.
– Дело серьезное, патрульный Циккатта, – сказал я.
Он мигом протрезвел и выпрямился. Теперь он стоял чуть ли не как на параде.
– Извини, Чарли, мне просто стало смешно, понимаешь?
– Конечно Так вот, я хочу разыскать этого Махоуни. Кажется, он сидит на Центральной улице, но я не уверен.
– Он что, крупная шишка?
– Я так думаю. А может, и не шишка.
– Так чего ты от меня хочешь?
– Вы не могли бы как–нибудь узнать, есть ли на Центральной улице Патрик Махоуни? Или, может, в каком другом участке есть большой чин, которого так зовут? И узнать по–тихому, чтобы Махоуни ничего не пронюхал?
Циккатта нахмурился.
– Чарли, ты занялся не тем, чем надо. Я хочу говорить с тобой как друг, а не как легавый. Если ты влез куда не следует, лучше вылезай обратно, пока не поздно.
– Никуда я не влез, – ответил я, слегка уклонившись от истины, хотя если учесть, что именно подразумевал Циккатта, я говорил чистую правду. Буду очень признателен, если вы не станете меня расспрашивать.
Он развел руками, пожал плечами и сказал:
– Ладно, Чарли, я нос совать не буду, мешать тебе тоже не буду. Твои дела – это твои дела.
– Спасибо.
– Но что смогу – сделаю. Ты тут подождешь?
– Да.
– Дойду до участка, погляжу, что там есть.
– Только по–тихому, – сказал я.
– Естественно.
– Я могу подкинуть вас до участка, так оно быстрее получится.
– Мне положено ходить пешком, – напомнил Циккатта. – Но мы можем встретиться там. Участок наш на Гленвуд–роуд, ты знаешь?
– Знаю. Остановлюсь чуть дальше.
– Прекрасно.
– Большое спасибо, – сказал я.
– Я еще ничего не выяснил, – ответил он.
Мы сделали друг другу ручкой, и Циккатта зашагал своей дорогой, возобновив упражнения с дубинкой, а я включил передачу и поехал к шестьдесят девятому полицейскому участку на Гленвуд–роуд.
– А он довольно мил для полицейского, – заметила Хло.
– Славный парень, – ответил я.
– Готова спорить, что у тебя друзья классом выше, чем у Арти.
– Что ты хочешь этим сказать? Арти и сам мой друг.
– Да, но ты – один из лучших людей, с которыми он знается. А сам он едва ли не худший человек из всех, с кем ты знаком.
– Арти? А что в нем плохого?
– Ничего. – Она похлопала меня по руке. – Ты просто оставайся самим собой.
Чего я не выношу, так это покровительственного тона. Но я никак не мог придумать достойного ответа, поэтому просто вцепился в руль и запыхтел от злости.
Мы молчали, пока я не затормозил неподалеку от полицейского участка, который размещался в перестроенном особняке на одну семью, больше похожем на космический корабль, чем на пункт охраны правопорядка. Только теперь Хло сказала:
– Интересно, где сейчас Арти?
– Дома, наверное, – ответил я. – А вот что с мисс Алтеей – это и впрямь интересно.
– Без нее легче живется, – сказала Хло. – От этой девки одни мучения и никому никакого проку.
– Послушай, что ты там залепила насчет Арти?
– Чарли, ты знаешь его не хуже, чем я. Зачем об этом говорить?
– Господи, да ты же его подружка. Почему ты говоришь о нем такие веши?
Она криво улыбнулась.
– Неважно почему. Важно, что это правда, но тогда возникает другое "почему". Почему я – подружка Арти? Но я даже не подруга ему. В лучшем случае, одна из подружек. А он – в самом лучшем случае – один из моих дружков. Я – его вытрезвитель на дому, ты же слышал.
– Но почему так? – спросил я.
Она склонила голову набок и, казалось, занялась рассмотрением этого вопроса. Спустя минуту Хло сказала:
– Чарли, мне двадцать три года. Половая зрелость у меня наступила в двенадцать лет, то есть одиннадцать годков назад. В семнадцать я выскочила замуж за парня годом старше. Поверь мне, это была ошибка. Спустя два года я развелась, потому что он меня бросил. Мы тогда жили не здесь, а в Элизабет, это в Нью–Джерси. До своего бегства Маури работал на нефтеперегонном заводе "Эссо". Как, по–твоему, это начинает немного смахивать на исповедь, да?
– Если не хочешь говорить, я не… То есть я считаю, что это твое личное дело. Я не вправе…
– Нет уж, позволь мне продолжить, раз начала. Ты, Чарли, очень упрощенно меня воспринимаешь. Пора представить твоему взору более подробную картину. У меня, к примеру, есть пятилетняя дочь Линда, которая живет с моими стариками в Бронксе.
– О… – изрек я.
– О, – ответила она. – Еще какое "о". Слава богу, что я хотя бы не поддалась на уговоры Маури и не бросила школу за полгода до выпускных экзаменов. Я кончила ее и получила аттестат. Последние четыре года работаю то тут, то там и учусь на вечернем в нью–йоркском университете. Иногда Линда живет со мной, иногда – с дедом и бабкой. Так оно и идет. Ну, теперь картина ясна?
– Более–менее, – ответил я.
– Прекрасно. Идем дальше. После слишком раннего замужества я совсем не торопилась взрослеть и проникаться чувством ответственности. Ты понимаешь?
Вот почему я при каждом удобном случае сбагриваю Линду предкам, вот почему якшаюсь с парнями вроде Арти и его сброда. В их среде царит полная безответственность. Понятно, что я имею в виду?
– Я хоть и не женился в семнадцать лет, но у нас есть нечто общее. Моя работа в баре, наверное, тоже своего рода способ избежать ответственности.
– Хорошо, значит, с этим тебе все ясно. Перехожу к последнему пункту.
Надеюсь, что не вгоню тебя в краску. В двенадцать лет – половая зрелость, в семнадцать – замужество. В восемнадцать – материнство. Я уже давно не девочка, Чарли, и у меня есть свои желания и потребности, как у всякого человека. И я с ними уживаюсь, а с ответственностью уживаться не хочу. Вот и дошла до того, что превратилась в послепопоечную подружку Арти Декстера.
Каков портрет, а?
– Тебе вовсе не обязательно было… м–м–м…
– Замолчи, Чарли. Я просто хочу, чтобы ты знал, кто мне Арти и кто я ему. Я представляю себе, что он за человек, и связалась с ним только из–за его слабостей.
– Э… ну… – начал я. – А как насчет его сознания ответственности перед обществом? Тот фильм по телеку, после которого он прекратил сбывать пилюли, да и вообще…
– Знаю, – ответила Хло. – Есть и другие признаки перемен. Например, то, как он сейчас старается подражать тебе. Может, он взрослеет, и скоро я стану еще чьей–нибудь послепопоечной подружкой.
– Не могла бы ты…
– Не говори глупостей, Чарли. Гляди–ка, вон твой легавый дружок.
Я поднял глаза и действительно увидел своего легавого дружка. Он входил в участок.
– Ладно, вернемся к делу, – сказала Хло. – Могу я внести предложение?
– Конечно.
– Сейчас поговорим с ним, и на сегодня хватит. Уже поздно, и мистер Гросс, вероятно, разослал повсюду ищеек. Разумнее было бы отсидеться где–нибудь до утра, верно?
– Ну, и где мне отсидеться?
– Да там же, где и вчера. У Арти. Ключ у меня есть. Думаю, до утра мы там будем в безопасности.
– Мы?
– Не валяй дурака, Чарли. Я остаюсь с тобой. Это я была за рулем, когда мы удирали, я готова сделать все, что тебе нужно. Я уже однажды тебе пригодилась, помнишь?
– Помню, – сказал я и подумал, что спорить с ней нет смысла. Она права, мне стоило переждать до утра, и не где–нибудь, а в квартире у Арти. Если Арти уже там или придет под утро, мы сможем посовещаться и распределить роли. А если Арти не покажется, утром я смогу сказать Хло, что мне лучше действовать в одиночку.
Через несколько минут патрульный Циккатта вышел из участка и принялся вышагивать туда–сюда, разыскивая нас. Машина стояла слева от него и чуть поодаль, и ее было отлично видно, поскольку позади нас на углу торчал уличный фонарь. Я опустил стекло со своей стороны и замахал руками, но Циккатта по–прежнему расхаживал взад–вперед и не замечал нас.
Что ни говори, патрульный Циккатта не был безупречным полицейским. Он совершенно не умел вертеть свою дубинку, не любил совать нос в чужие дела и не умел отыскать "паккард" 1938 года выпуска, стоящий под уличным фонарем прямо перед ним.
В конце концов мне пришлось крикнуть:
– Эй!
Он поднял глаза, заозирался и увидел нас. Правду сказать, он указал в нашу сторону пальцем, Циккатта улыбнулся, радуясь тому, что мы обнаружены, и перешел через улицу.
– Нашли что–нибудь? – спросил я тоном заговорщика.
– Нашел ли? Еще бы! – Он облокотился о крышу "паккарда" надо мной и наклонился так, что его голова показалась в оконном проеме. Циккатта улыбнулся Хло и сказал:
– Привет, вы там.
Она улыбнулась в ответ, по–моему, несколько более приветливо, чем нужно, и произнесла:
– Здравствуйте еще раз.
– Привет, – выпалил я. – Что вы узнали?
– Может, это и не тот Патрик Махоуни. Вероятно, в полицейском управлении столько Патриков Махоуни, что замучаешься на них дубинкой показывать.
– Я не хочу ни на кого показывать дубинкой, – ответил я. – Расскажите мне о том Патрике Махоуни, про которого узнали.
– Ну что ж, это и впрямь большая шишка. Помощник старшего инспектора, а это уже почти заместитель старшего инспектора.
– Вау! – притворно удивился я. – А что делает помощник главного инспектора?
– Он в отделе организованной преступности. Второй человек после заместителя старшего инспектора Финка.
– Что такое отдел организованной преступности?
– Новое подразделение, образованное после того, как телевидение начало орать про "Коза ностру". Специальная бригада, следящая за организованной преступностью в Нью–Йорке.
– Интересно, ловят ли они хоть кого–нибудь? – сказал я.
– Не знаю, тот ли это Махоуни, который тебе нужен, – ответил патрульный Циккатта.
– Очень удивлюсь, если нет. Где он сидит, на Центральной улице?
– Нет, в районном управлении в Куинсе.
– Куинс, – повторил я.
– Вероятно, он есть в телефонном справочнике. Где–то в Куинсе.
– Отдел организованной преступности находится в Куинсе.
– Они же чиновники, Чарли, тебе ли не знать.
– Конечно. Спасибо большое. Я очень признателен.
– Всегда к твоим услугам. Если я могу чем–то помочь, буду рад. Не хочу совать нос, но ты знай, я все для тебя сделаю.
– Я знаю, – искренне ответил я. Патрульный Циккатта и впрямь был первоклассный парень. И как только его угораздило оказаться в полиции?
– Спасибо еще раз, – сказал я.
Он пригнул голову, дабы получить возможность опять улыбнуться Хло.
– Ну, до свидания.
– Пока, – ответила она, вновь улыбнувшись ему.
Я с важным видом запустил мотор.
– Не хочу отрывать вас от обхода маршрута, – сказал я.
– Это почтальоны обходят маршруты, – ответил он, но отступил от машины, и разговор закончился.
– А он милый, – сказала Хло, когда мы тронулись.
***
Все улицы в Гринвич–Виллидж имеют проезжую часть с односторонним движением и вечно ведут не туда, куда нужно. Я долго колесил на "паккарде" по всему району, будто сухопутный "Летучий голландец", и, наконец, выехал в самый конец Перри–стрит.
– Мы почти на месте, – сообщил я.
– Пора бы.
– Если ты знала короткую дорогу, тебе достаточно было просто открыть рот.
– Ты же за рулем, – сказала Хло. По какой–то неизвестной причине мы начали грызться, едва выехали из Канарси.
Я как раз собирался сказать: "Спасибо, а то я не знал", как вдруг увидел черную машину, знаменитую черную машину, стоявшую у пожарного гидранта прямо напротив дома Арти. Я едва не проглядел ее, поскольку внутри сидел только один – Траск или Слейд. А я уже привык считать их неразлучными, как сестер Дабллинт. Хотя у них не было никаких причин не расставаться время от времени. Один мог уснуть, а второй – отправиться за новыми указаниями или еще куда–то. Сейчас второй, по–моему, был у помощника старшего инспектора Махоуни.
Хло, пребывавшая в безмятежном состоянии, сказала:
– Невероятно! Тут есть место для стоянки.
Место было, но я проехал мимо. Следующий перекресток выводил на Западную четвертую улицу – в четырех кварталах к северу от того места, где Западная четвертая пересекает Западную десятую, и в одном квартале южнее перекрестка Западной четвертой с Западной одиннадцатой, если у вас есть карта полицейского управления. На Западной четвертой одностороннее движение, и ведет она то ли на юг, то ли на запад. Я свернул на нее.
– Эй, – сказала Хло, – там же было где приткнуться!
– Траск или Слейд, – ответил я.
– Что?
– Эти убийцы. Один из них уже приткнулся напротив дома Арти.
Она изогнулась на сиденье и посмотрела в заднее стекло, хотя мы уже свернули за угол и успели проехать квартал, поэтому ей вряд ли удалось бы достаточно отчетливо разглядеть улицу перед домом Арти. Хло искоса посмотрела на меня и спросила:
– Ты уверен?
– Уверен. Я уже успел как следует познакомиться с этими ребятами.