- Глейзерсы торгуют облигациями тысяча восемьсот семьдесят пятого года выпуска, причём теми же самыми, что находились во владении у Николая Назаровича Соковникова, - убеждённо проговорил Шумилов и выложил на столик перед собою конверт с четырьмя ценными бумагами, приобретёнными госпожой Раухвельд. - Вот-с, полюбуйтесь господа, по моей просьбе одно лицо купило четыре штуки. Я проверил номера этих облигаций и установил, что все они принадлежали Соковникову. Отсюда вопрос, рассчитанный на находчивость уважаемых господ сыщиков: почему облигации Соковникова вдруг оказываются в какой-то малоизвестной банковской конторе, где продаются по заниженной цене?
Иванов и Гаевский слушали Шумилова со всё возраставшим вниманием. Когда на столе появились ценные бумаги, сыщики взялись их рассматривать, передавая друг другу.
- Секундочку, Алексей Иванович, сначала ответьте-ка сами на вопрос, - подал голос Агафон, - насколько достоверно утверждение, будто именно эти облигации хранились у покойного скопца? Не выдаёте ли вы желаемое за действительное?
Шумилов рассказал о посещении государственной комиссии по управлению долгами и своём общении с её руководителем.
- В этой комиссии есть списки крупных держателей облигаций разных выпусков. Эти списки составляются на основании сведений, получаемых со всей Империи, при получении купонного дохода. Так вот, по всем четырем облигациям, которые вы сейчас держите в руках, купонные доходы прежде получал Николай Назарович Соковников, - ответил Шумилов.
- Ну, что такого? - задумчиво пробормотал Гаевский. - Ну, попало в руки жидовских банкиров несколько штук облигаций… сие покуда ничего не значит!
- Облигаций у Глейзерсов очень много - более девятисот штук, во-о-от такая пачка, - Шумилов раздвинул пальцы, демонстрируя толщину стопы, увиденной в доме на Полтавской. - Все они одной серии, номера идут последовательно.
- Вы хотите сказать, что видели эту пачку? - с сомнением в голосе уточнил Гаевский.
- Именно! Собственными глазами.
- Извините, не могу поверить, - усмехнулся Владислав. - Я не могу представить себе банкира, который вытащил бы из своего несгораемого шкафа подобную пачку и показал бы её клиенту. Это против всех правил! Он, часом, слитки золота вам не демонстрировал? Или, может, палладиевые монеты из уставного капитала?
- Нет, ни николаевские палладиевые монеты, ни золото в слитках братья Глейзерс мне не демонстрировали. Но вот пачку облигаций на девятьсот с лишним штук одной серии я видел своими глазами.
- Но как же вы уговорили их вам показать? - не унимался Гаевский.
Шумилов рассказал о маленьком представлении с участием госпожи Раухвельд, в котором он принял участие. Сыщики выслушали его не перебивая.
- Что ж тут сказать? - вздохнул Иванов. - Хорошая работа, Алексей Иванович, я бы сказал, отличная, с выдумкой. Давайте обдумаем, что нам даёт это открытие…
- Мы не сомневались в факте кражи, - заговорил Гаевский. - Теперь у нас есть кое-что из краденого, по крайней мере, что-то мне подсказывает, что именно так и есть. Я так понимаю происшедшее: вор продал конторе Глейзерсов похищенные облигации за полстоимости или даже за треть номинала и получил наличные деньги, пусть в половинном размере или даже меньше, но зато всё и сразу. Понятно, что банкирам это тоже чрезвычайно выгодно, потому как Глейзерсы могут неспешно перепродавать облигации, постепенно выставляя на торги по ценам гораздо более высоким, чем покупочная. Даже то, что они продают их с дисконтом, всё равно гарантирует им колоссальный доход. Глейзерсы хорошенько наживутся на разнице цен.
- Мог эти облигации продать сам Соковников? - размышляя вслух, спросил Иванов. - Что-то маловероятно…
- Какой смысл продавать облигации, приносящие надежную постоянную прибыль? - ответил вопросом на вопрос Гаевский.
- Смысл подобной продажи мог быть только один - срочная потребность в очень большой сумме денег, - заметил Шумилов. - Причём, речь тут идёт о сотнях тысяч рублей. На что Соковникову незадолго перед смертью могли понадобиться такие суммы? У вас есть сведения о том, что Соковников перед смертью испытывал потребность в таких деньгах?
- Нет, такими сведениями мы не располагаем, - покачал головою Агафон Иванов.
- Надо принять в расчёт вот что, - сказал Гаевский, - коли б наш скопец действительно продал банкирам свои облигации, то при осмотре его вещей непременно обнаружились бы либо наличные деньги, либо векселишко Глейзерсов. Я склоняюсь более к векселю, не думаю, чтобы небольшой банковский дом вот так запросто отвалил бы триста-четыреста-пятьсот тысяч рублей. Скорее всего, меньшую часть суммы Глейзерсы дали наличными, а на большую накропали векселишко… Но при осмотре вещей векселя найти не удалось, как впрочем, и наличных денег. Стало быть, Соковников не продавал этих облигаций.
- Слишком поспешное умозаключение! Если мы признаём факт предсмертного либо посмертного хищения, - возразил Иванов, - то мы должны допускать возможность похищения этого векселя.
- Э-э, не скажи. Если Глейзерсы действительно купили облигации у Соковникова и выписали под эту сделку вексель, то после его кражи они вексель к оплате не примут! Зачем, если он считается похищенным?! Они откажутся его оплачивать и скажут предъявителю: коль ты не согласен - иди в полицию, жалуйся на нас! Чего доброго, ещё и в газеты объявления дадут: вексель от такого-то числа на такую-то сумму считается похищенным и оплачен не будет!
- А вор мог похитить вексель вовсе не для предъявления Глейзерсам, - с усмешкой заметил Иванов. - Ты совсем уж за дурака его не держи! Вор похитил вексель, выехал с ним в какой-нибудь Псков… да хоть и в Москву!.. и заложил в первой же приличной ссудной конторе. Как ростовщик в другом городе проверит, похищен вексель или нет? По виду он нормален - гербовая бумага, подписи, печать. Ты что думаешь, ростовщик не примет трёхсоттысячный вексель за десять процентов номинала?
- Послушайте, господа, вы ведёте спор немного не о том, - вмешался Шумилов, убедившись, что полемика приобретает всё более абстрактный характер. - Давайте признаемся: если вам нужен вор, то кратчайшая к нему дорога лежит через контору братьев Глейзерсов. Они его знают! - уверенно заявил Шумилов. - Ваша задача, как полицейских, добиться, чтобы банкиры назвали его фамилию.
- Мне нравится ваш оптимизм, господин Шумилов, - усмехнулся Гаевский, - но что-то мне подсказывает, что Глейзерсы не станут с нами сотрудничать.
- Полицейские здесь вы, а не я! Если я пойду к Глейзерсам и потребую предъявить журнал текущих операций, то они рассмеются мне в лицо и выставят за дверь. Но если это сделаете вы, им придётся подчиниться. Даже если ваши действия будут ими впоследствии обжалованы, скажем, в виде обращения к градоначальнику, всё равно ваше появление в их конторе будет оправдано: вы проверяли сигнал в рамках проводимого расследования.
Сыщики переглянулись.
- Что ж, резонно, - согласился Иванов. - Не имею ничего против такого визита. Вы мне на всякий случай отдадите свои облигации?
- Только с возвратом. На самом деле они не мои, а моей домовладелицы.
- Уж, разумеется, я и не собирался забирать их себе, - серьёзно ответил Агафон, не уловив шутливого тона Алексея Ивановича. - Так где эта контора находится?
- На Полтавской улице, третий дом от Староневского.
- Можно поехать прямо сейчас, после обеда, - заметил Гаевский.
- Только сегодня суббота. Работает ли контора? Ведь у иудеев суббота - священный день…
- Коли они живут и работают в столице, стало быть, крещёные, - философски заметил Владислав. - Если б это были кошерные жиды, то сидели бы за чертой оседлости. Другое дело, что крещение для жидов ничего не значит, они переходят в христианство, не отказываясь от своей иудейской сущности. Эта перемена религии отдаёт явной профанацией, непонятно, почему Синод делает вид, будто не видит этого! По субботам большинство крещёных жидов действительно не работают - это точно.
- В том же помещении, где находится банковская контора, расположены и жилые помещения, - вставил Шумилов. - Я в этом не уверен, но мне так показалось. Так что кто-то вам откроет.
Далее разговор коснулся общего хода расследования и предположений относительно персональной виновности тех или иных лиц. Шумилов прямо сказал, что по его мнению подозреваемых в хищении совсем немного, и на первом месте - Селивёрстов.
- Нам тоже так кажется, - со вздохом пробормотал Гаевский. - Однако, обыск в его городской квартире ничего не дал. Мы и на даче Соковникова всё обыскали, я имею в виду бывшую комнату Селивёрстова. И чувствую я, что есть что-то за пазухой у него, да только не прихватить пока…
- В некоторых домах жильцам сдаются клетушки в подвале. Знаете, такие выгородки дощатые, как сарайчики. Там обычно барахло всякое держат, соленья, варенье, дровишки. Может, у Селивёрстова такой чуланчик имеется?
- Мысль дельная! - оживился Иванов. - Надо будет выяснить.
- Ну да, - поддакнул Гаевский, - Там, кстати, и чердачок есть! Может, Агафон, метнёшься, по чердачку пробежишь разок-другой?
- А чего это ты ёрничаешь? - не понял Иванов.
- Я не ёрничаю! Я градус глупости понижаю! Что-то мне кажется невероятным, чтобы такой человек как Селиверстов держал деньги или векселя… что там еще?… икону дорогую, пятнадцатитысячную, просто так, без пригляда, в подвале или на чердаке… Не оставишь же такие вещицы просто так, в тряпице завернутые. А вдруг мыши, крысы?
- Почему же, просто так? - не унимался Иванов. - Можно спрятать в какой-нибудь ларец или сундук…
- Но это сразу привлекло бы внимание…
- Можно закопать…
- Что ты несешь, Агафон? Где можно закопать сундук на чердаке?
- Вскрыть настил пола и закопать в толще шлака, проложенного между потолком последнего этажа и чердачным полом.
- Много вас таких умных полы разбирать! Подобная проделка сразу привлечёт интерес и соседей, и домохозяина.
- На многих чердаках пола вообще нет, засыпанный шлак лежит открыто. - не унимался Иванов.
Шумилов, не без любопытства наблюдавший за тем, как развивалась пикировка сыщиков, не сдержался и подал голос:
- Ну, а почему вы только о сундуке говорите? Насколько я понял, Селивёрстов - человек достаточно грамотный, разумный, почему бы ему не догадаться арендовать банковскую ячейку? И тогда у него и задача-то проще пареной репы - спрятать ключ от нее.
Сыщики опять переглянулись, точно мысленно обменялись мнениями.
- И то правда, Алексей Иванович! - согласился Гаевский. - Дельная мысль. Надо будет непременно сбегать на квартиру к Селивёрстову, ключик поискать! После нашего обыска Селивёрстов должен расслабиться, бдительность утратить, глядишь при нашем повторном появлении как-то себя и выдаст.
Заканчивали обед в прекрасном настроении, расположенные друг к другу. Все трое были примерно одинакового возраста, вдобавок сейчас присутствовавших объединила общность задачи и совпадающие взгляды на дальнейших ход расследования. Шумилов оставил сыщикам свой домашний адрес, а также и координаты места службы - безо всякой задней мысли, так, на всякий случай, если вдруг для чего-то срочно понадобится.
Выйдя из "Мандарина", троица на минуту остановилась, пожимая руки и расшаркиваясь. Затем Алексей направился на службу, а Агафон и Владислав задержались, решая, куда и как им двигаться.
Банковская контора братьев Глейзерсов действительно оказалась закрыта. Никаких признаков жизни в ответ на настойчивый звонок в дверь. Тогда Иванов, выждав минуту, принялся колотить своим пудовым кулаком в дверь, отчего поднялся грохот, который слышала вся улица. Гаевский тем временем, став на тротуаре, внимательно наблюдал за окнами - с площадки перед дверью он не мог бы видеть, что за ними происходит. Заметив в глубине одной из комнат движение, Владислав сообщил об этом Агафону. Тот усилил удары и принялся громко требовать: "Открывайте немедля, полиция!".
Дверь распахнулась. На пороге стоял пожилой плешивый еврей, в старой цигейковой телогрее, мятой фланелевой рубахе. Вид он имел "неприсутственный", домашний: остатки волос всклокочены, взгляд рыбьих, навыкате глаз - сонный.
- Здравствуйте, - формально поприветствовал его Иванов. - Что так долго не открывали, господин хороший?
- Извините, спал, - недружелюбно отозвался мужчина в цигейке; взгляд его перебегал с одной фигуры в штатском на другую, причём на квартального и его помощника в полицейской форме он даже не посмотрел, сразу понял, кто тут главный.
Агафон сразу понял, что открывший дверь человек ему соврал: по жирным губам и легко уловимому запаху чеснока несложно было догадаться, что на самом деле тот трапезничал, а вовсе не спал.
- Мы из Сыскной полиции, - отрекомендовался Иванов. - Представьтесь!
- Я - Наум Карлович Глейзерс…
- … один из владельцев этой банковской конторы? - уточнил Иванов.
- Именно так. Держу контору на паях с братом.
- У нас имеется к вам дело.
- Но сегодня контора закрыта.
Гаевский, стоявший на тротуаре перед крылечком, при этих словах фыркнул и вмешался в разговор:
- Вы не поняли! Мы не торговать к вам пришли, а вопросы задать и ответы ваши послушать!
- Пожалуйста, заходите, - еврей сдался, подвинулся в сторону, освобождая проход, и торопливо заговорил, - у нас разрешение от градоначальства должным образом оформлено, все бумаги в полном порядке!
- Кто б в этом сомневался! - усмехнулся Гаевский.
Пройдя в двери, четверо полицейских остановились в коридоре, который Наум Глейзерс как бы загородил своим телом. Видимо, он не мог догадаться, в какую сторону решат направиться незваные посетители - в жилые комнаты или в контору - и потому решил на всякий случай не пустить их далее.
- Послушайте, господин Глейзерс, - начал Иванов, - меня зовут Агафон Порфирьевич Иванов, моего коллегу, - последовал жест в сторону Гаевского, - Владислав Андреевич Гаевский, мы состоим в штате столичной Сыскной полиции в должностях надзирателей за производством дел. Сопровождающих нас полицейских вы, полагаю, знаете в лицо - это ваш квартальный надзиратель и его помощник…
- Да-с, этих господ я знаю, - кивнул Глейзерс. - Что вас привело ко мне в нерабочий день?
- Мы хотели бы узнать, продавали ли вы эти казначейские облигации, - Иванов извлёк четыре ценные бумаги, полученные от Шумилова.
- Может, продавал, может, и нет… Облигации выполнены типографским способом и никаких отличительных особенностей не имеют… - неожиданно заюлил Глейзерс. - А позвольте узнать, чем вызван ваш интерес?
- Не позволю, - неприязненно отрезал Иванов. - Я повторяю свой вопрос: вы продавали эти облигации?
- Ну… так вот по виду, я их не узнаю…
- Я не спрашиваю, узнаёте вы их или нет! Я спрашиваю, проводилась ли в вашей конторе сделка по их продаже?
- Да что ж… вот так прямо… вы меня… в тупик прямо… как же можно знать… - промямлил Глейзерс и умолк, точно впал в ступор.
Агафон смотрел на банкира неприязненно. Убедившись, что тот умолк, так и не ответив на вопрос, раздельно проговорил:
- Вы хотите сказать, господин Глейзерс, что в вашем учреждении отсутствует надлежащий контроль за производимыми операциями?
- Отчего же, отчего же, должный контроль… имеется, конечно.
- У вас, что же, нет журнала для отражения текущих операций, как того требует инструкция Государственного банка?
- Что вы, что вы, господин полицейский… в чём это вы меня подозреваете… - затрепетал банкир. - Вся документация ведётся у нас с братом должным образом!
- Ну так справьтесь по журналу! - рявкнул Агафон, сверкнув глазами; он был готов выругаться, но усилием воли сдержал себя.
- Сей момент, господин Иванов, не надо так волноваться, сейчас я сверюсь…
- А я и не волнуюсь! Волноваться сейчас будете вы, господин Глейзерс! - не понижая голоса, давил на банкира сыщик.
Наум Карлович двинулся по коридору в сторону кассового зала, Иванов сделал шаг за ним. Глейзерс тут же остановил его рукою:
- Подождите меня здесь!
- Нет уж, господин банкир, вместе пройдём! Или вы думаете, будто я отдам вам в руки эти облигации, и вы с ними пойдёте в другую комнату?
- Ну, ладно, коли так, следуйте тогда со мною, - Глейзерс как будто бы даже растерялся от такого хода мыслей сыщика. - В чём вы меня подозреваете? Я по вашему их разорву, что ли? Сожгу? Съем?
- Подмените, - мрачно отрезал Иванов.
Полицейские прошли в большую комнату о трёх окнах, служившую кассовым залом; Наум Карлович, открыв один из письменных столов, извлёк из него толстенную - страниц на тысячу - амбарную книгу с прошитыми контрольной нитью листами, с грохотом бросил её на стол и уселся подле на стул.
- Извольте назвать номер какой-либо из ваших облигаций, - провозгласил он важно, открывая книгу.
- Ну, скажем, пятьдесят четыре-три пятёрки, - ответил Иванов.
Глейзерс принялся листать гроссбух. Не прошло минуты, как он возвестил:
- Вот-с, вижу, что четыре облигации, как раз одна из них с тем номером, каковой вами назван, были проданы не далее как вчера моим работником Леонидом Майором.
Проверка номеров трех остальных облигаций также показала, что они продавались именно здесь и в то же время, что и первая облигация.
- Очень хорошо, - удовлетворённо проговорил Иванов. - Стало быть вы признаёте, что продажа осуществлена вашей конторой.
- Ну да, признаю.
- А скажите, пожалуйста, каким путём эти облигации попали к вам в руки?
- Знаете, господин полицейский, я вообще-то совсем не обязан вам такого рода отчётом, - ядовито ответил Наум Карлович. - Облигации эти пущены Правительством в свободный оборот, и я могу с лёгкой совестью скрыть фамилию продавца, указав на тайну банковских сделок, гарантированную Высшими Властями Российской Империи, но… дабы исключить всякие подозрения на некую мою злокозненность, и в знак моего искреннего желания помочь нашей дорогой полиции я… я отвечу вам…
- Да уж будьте так любезны, господин Глейзерс!
- Примерно две недели назад большую пачку казначейских облигаций семьдесят пятого года эмиссии мне принёс некий незнакомый господин, назвавшийся Соковниковым.
- Вот так, да? - пробубнил Иванов, быстро переглянувшись с Гаевским. - И как выглядел этот самый "Соковников"?
- Крупный телом, лет, эдак, за пятьдесят, без бороды и усов, хорошо одет, важный в манерах.
- То есть вот так просто зашёл человек с улицы и предложил пачку облигаций? - вклинился в разговор Гаевский.
- Да-с, именно так. Представьте себе. Клиенты к нам именно так и попадают: идут по улице, заходят через дверь и предлагают то одно, то другое: то депозит открыть, то акции у них купить.
- Найдите, пожалуйста, в "Журнале текущих операций" запись о покупке облигаций у Соковникова, - попросил Иванов.
Глейзерс запыхтел, принялся листать амбарную книгу, изредка шепча что-то типа "не здесь", "раньше-раньше". Наконец, после довольно продолжительных розысков, он торжествующе возвестил:
- Вот, пожалуйста, нашёл! Двадцать второго августа Николай Назарович Соковников осуществил продажу двух тысяч ста пятнадцати казначейских облигаций с пятипроцентным купоном семьдесят пятого года выпуска. И даже номера облигаций указаны!
- Когда вы стали торговать этими облигациями?
- Двадцать седьмого числа.
- А почему не сразу?