Видно было, что Клим работает на публику, в данном случае на Лизу. И нет у него такой уж нечеловечески большой ненависти и неприязни к кадровику, как это с первого взгляда кажется. Больше пикируются они, чем сводят счеты. Надо было развести их в стороны. Лиза решила представиться:
– Беркут, Лиза! – сказала гостья и протянула руку АСУшнику. Тот чуть удивленно вскинул брови и встал с кресла. Ответное рукопожатие было крепким. А кадровик суетился вокруг Лизы.
– Клим! Ты ей должен помочь. К собранию!
– Ничего я никому не должен. Что ей помогать? Отчет годовой распечатан, приглашения разостланы. Пароход заказан. Водка закуплена. Осталось только пробки свинтить.
– Ничего ты не понимаешь, – обиделся кадровик, – а сколько еще мелких вопросов осталось. Их ведь тоже решать надо.
– Каких?
– Ну, хотя бы: как расселить всех на пароходе!
– На это хозяйственник есть. Ты то тут при чем?
– Потом культурную программу заказать!
Луганский Клим расхохотался:
– Ты будешь заказывать? Кто тебе только доверил? Хватит, в прошлом году заказал! Банк до сих пор чихает и кашляет.
А кадровик решал свою, только одному ему известную задачу. Это потом Лиза сообразила, что ей можно было на недельку остаться в управлении кадров, и что Балаболкин Вячеслав попросту избавлялся от нее, спроваживая в АСУ. Хитрость мелкая была, шита белыми нитками. Не мог он рядом с собою посадить серьезную даму, имеющую высшее образование. Подсидеть ведь она его могла. А в АСУ она никого не подсидит.
– Придется ее у тебя поселить, – убеждал кадровик Клима, – на неделю только, до собрания.
Клим первый раз внимательно посмотрел на Лизу. "Как будто козу на базаре рассматривает", – подумала гостья. Он спросил кадровика:
– А почему не у тебя? У тебя же на одного две комнаты, как шархан сидишь. Не жирно ли одному? А у меня видишь сам, трое здесь и еще двое в подвале. А на неделю, как ты говоришь, это значит навсегда. Нет уж, спасибо за подарок. Девушка конечно приятная на вид, но сердце у меня к ней не лежит. Я все сказал.
И тут Лиза решила проверить силу женских чар. Уходить ей не хотелось, но и выслушивать эти унизительные для нее препирательства было выше человеческих сил. В этом отделе, она могла быстро научиться грамотной работе на компьютере. Чем неделю в кадрах, лучше неделю с пользой здесь. Против силы надо использовать силу. Мужчины, имея о себе представление, как о сильном племени, изначально глупы. Легкий бич в руках смелой дрессировщицы творит с ними чудеса. Лиза подошла к самонадеянному Климу и вместо "Алле гоп" сказала:
– Встаньте!
Он не понял, почему из под него тянут стул.
– Встаньте. Встаньте! И выйдите на часок. Если я с вами здесь остаюсь, то сидеть в таком бедламе не собираюсь.
Меньше всего АСУшник ожидал, что с ним поступят так бесцеремонно, как с капустой на грядке. А кадровик зашелся в восторге, видя, как Лиза легко и непринужденно выталкивает Клима из комнаты:
– Это не беспорядок, это натуральный бардак! Творческих людей из себя изображают, а у самих в столах, как у свиней.
Клим попробовал сопротивляться и запротестовал:
– Мы и уборщице сказали, чтобы у нас на столах ничего не трогала. Нам никакой уборки не надо.
– Я, как женщина, лучше знаю, что надо, а что не надо! – сказала Лиза и закрыла за ними обоими дверь. Она услышала, как гусаком на кадровика зашипел Клим:
– Прохиндей! Ты кого привел на этот раз?
– Не боись! Помощника прокурора! – заржал в ответ Вячеслав Балаболкин.
– Ты что серьезно?
– Не веришь, пойдем анкету покажу.
Лиза мысленно улыбнулась, да действительно, есть у нее такая запись в трудовой книжке. Была она секретарем у районного прокурора три месяца. Ну и что?
Она оглянулась по сторонам. Пол был сравнительно чист, а вот все пространство, начиная от подоконников и, кончая столами и несколькими книжными шкафами было завалено технической литературой вперемежку со старыми коробками и непонятными электронными запчастями. Если судить по тому, как они валялись, то вряд ли кому были нужны.
Через полчаса с небольшими промежутками стали подтягиваться остальные сотрудники этого привилегированного управления. Первым вошел круглый и живой, как колобок Василий Становой. Имя и фамилию его Лиза легко запомнила, сосед у низ с бабушкой был такой фамилией. Затем, минут через двадцать появился следующий сотрудник – сухой, как жердь, при галстуке, в кроссовках и в шляпе. Этого звали – Петро. "Воистину, творческие люди. Ну и дисциплинка у них, – подумала Лиза, – прав, пожалуй, кадровик, нет у них порядка".
– У вас всегда так, кто когда хочет, тот тогда и приходит на работу? – спросила она запыхавшегося Петра, который, не торопясь обмахивался себя шляпой.
Тот объяснил:
– Мы заканчиваем работу обычно часов в девять, в десять, пока последний компьютер не отключат. Они ведь у нас в сети. Какой-нибудь отдел, да обязательно задержится. Так что никакого смысла нет, рано утром появляться всем. У нас ведь не казарма.
– Это я поняла!
– Мы ведь не бездельники, как некоторые, чтобы трястись перед начальством, – с ехидством заявил колобок Становой.
Лиза поняла, в чей огород был брошен камень. Она еще перемыла посуду, имевшуюся в управлении и уже через пол часа пила с ними чай. Ребята хлопали глазами и многозначительно подмигивали друг другу. Вернувшийся Клим соблюдал невозмутимое спокойствие, Петр восстанавливал у себя на столе прежний беспорядок, а вот колобок Становой, извертелся весь, рассматривая Лизу и приставая к ней с вопросами:
– Вы, какой чай пьете: горячий или с бергамотом?
– Вы какой язык знаете: бейсик или английский?
– Вы каких актеров любите: драматических или высоких?
Получив на все вопросы исчерпывающие ответы, он, наконец, задал самый существенный. Так, по крайней мере, Лизе показалось.
– За вами кто заедет вечером?
Вопрос повис в напряженной тишине. Даже копуша Петр остался с приподнятой рукой. Лиза стало смешно. Какие же вы мужики все примитивные? Ну и встречал бы кто вечером, дальше-то что? Она решила их немного разыграть.
– Ваш начальник управления по работе с персоналом, Вячеслав, сказал, что мне с ним с работы по пути. Как-то так сказал, между прочим, было непонятно, что он имел в виду, то ли подвезет на машине, то ли он подождет меня на автобусной остановке, то ли мне его подождать. Неудобно как-то было уточнять. Он ведь мог подумать, что я ему в попутчицы набиваюсь, а у меня и в мыслях этого не было.
Лиза произнесла эти слова с самым простодушным видом, на который только была способна. Ее слушали с затаенным вниманием. И как только смысл сказанного дошел до АСУшников, творческое трио моментально загалдело цыганским табором. Первым выступил ехидный Петр.
– Он потому так неопределенно сказал, что у него определенно никогда не бывает. Это же Балаболкин. Кроме "ла-ла" ничего не умеет. Пустое место!
Василий Становой сильнее выразился:
– Красавец Цицерон!
И только Клим подметил характерную черту кадровика:
– Он вас сюда к нам отправил, а теперь хочет зайти и боится.
– Чего боится? – спросила Лиза.
– Нас боится! Мы над ним смеяться будем, такую девушку спровадил. Вы бы ему хоть чашки от мух отмыли! – сказал Петр.
– Над больными грешно смеяться, – подхватил шутку Становой.
– Я думаю не стоит его обижать, он неплохой человек! – доброжелательно и в то же время твердо сказала Лиза.
Глава 3
Ведьма с дипломом
Прошло не более двух часов, как Лиза появилась в управлении АСУ, но она уже чувствовала себя в нем хозяйкой. И главное эти трое умных ребят неожиданно признали ее главенство. Во времена оные ее учебы в институте, профессор, читавший лекции по психологии говорил, что когда учительница первый раз входит в класс и за то время, которое она идет к столу, класс на интуитивном уровне уже знает, кто будет главным – она будет командовать классом или класс ею. Это относится ко всем сидящим, заявил профессор, кроме Елизаветы Беркут, у нее не забалуешь. После его сногсшибательного откровения, аудитория на мгновение смолкла, даже слышно стало, как муха бьется по стелу.
– А чем мы хуже, у нас тоже на уроке не похулиганишь, – вступился за остальных староста курса.
Профессор отрицательно покачал головой.
– Нет, молодой человек. У нее сильная воля. На вашу волю всегда найдется другая, которая сломает ее, а у нее воля стальная, непреклонная, ведьмы раньше с такой волей были. Один взгляд ее чего стоит. Сознайтесь вот, Елизавета, – сказал профессор, – когда вы по селу проходили, как собаки на вас реагировали, хвост поджимали или нет?
Лиза вспомнила собачью реакцию и просто сказала:
– Кобели делали вид, что меня не существует, а сучки поджимали хвост.
Кто-то крикнул с задних рядов:
– И наш староста Лешка, делает вид, что ее не существует.
– Ох, Лешка, ты и кобель!
В аудитории, скрипевшей ручками, наступила минутная разрядка. Студенты зашевелились, засмеялись, послышались возгласы:
– А правда, когда она заходит в аудиторию, ей так и хочется место уступить.
– Это что же получается братцы, она могла бы быть ведьмой?
– На костер ее!
– Вот такой и отдай в учебу детей, или заиками станут или хвостами будут подобострастно вертеть.
Излишнее внимание всегда претило Лизе. Она корректно одернула преподавателя:
– Профессор, вам обязательно надо приехать и поговорить с моей бабушкой. Не в пример мне, от природы она обладает удивительными, я бы даже сказала уникальными способностями.
В заинтригованной аудитории посыпались вопросы:
– Какими?
– Расскажи!
– Она у тебя старая колдунья?
Гомон смолк и Лиза рассказала невероятную историю:
– Я еще маленькая была. Не успею я что-нибудь подумать, например, чаю хочу, как бабушка мне отвечает, что сейчас его вскипятит. С малиновым вареньем хочу, снова про себя подумаю я. А она мне вслух отвечает, что малиновое закончилось, может, ласточка моя, будешь с вишневым? Я капризничаю, дуюсь на нее и говорю про себя, что вишневое не хочу, а она снова угадывает мои мысли. "Не хочешь, как хочешь", – вслух мне говорит! Я ее начинаю ругать, "у…у, старая ведьма", – а она смеется:
– "Ругай, ругай внученька!"
Профессор, утерявший внимание аудитории, решил в спешном порядке его вернуть, и поторопился с объяснениями:
– Ничего необычного в этом нет. Этот редкий дар телепатией по научному называется! Атавистические признаки у вашей бабушки обнаружились. Это обычная реверсия – когда у современного человека проявляются свойства далеких предков.
Самолюбивый староста курса, кобель Лешка Бенкендорф, чувствующий себя неуютно в нежданно обретенной шкуре производителя собачьего племени, решил напомнить о себе и тявкнул из угла:
– А я, профессор, слышал, атавистические признаки у человека проявляются в основном в виде хвоста. Наукой доказано! – и, повернувшись к Елизавете Беркут, добавил: – Что ты нам можешь об этом рассказать, Лиза?
Лиза Беркут привыкла, как сейчас говорят, держать удар. Последнее слово должно остаться за ней, но перед этим надо раз и навсегда размазать комара, который вздумал укусить ее и гудит в этой аудитории над ее ухом. Она царственно повернула голову к Лешке Бенкендорфу:
– Что могу я рассказать? Расскажу я одну необычную историю, что со мной приключилась, а уж ты потом, будь любезен объясни ее нам с научной точки зрения!
Лекция была сорвана, никто дальше не хотел слушать профессора, да и он в век демократии решил поддержать анархистские желания студентов, присоединившись к ним.
– Что за история Елизавета? Расскажите, любопытно!
Лиза не заставила себя дважды упрашивать.
– Жили мы вдвоем с бабушкой на краю деревни. За домом сразу был глубокий овраг, дальше поле и лес. Летом хорошо – за ягодой, за грибами недалеко ходить, а зимой страшно – стена леса черной громадой подступает. Когда началась перестройка, свет в колхозе за неуплату стали отключать. Выйдешь во двор ночью, в какую сторону голову не повернешь, нигде ни огонька, а со стороны леса доносится волчий вой. Нуряной, заунывный, долгий, так и стелющийся по земле.
Семь лет мне тогда было, ребенок еще. Казалось бы я должна испытывать страх, но ничего подобного, не страх, а восторг непонятный, нутряной так и подступал к горлу. И смешанное чувство рождалось во мне. Казалось, что в этом волчьем вое я различаю до боли знакомый голос. Самой так и хотелось в ответ родить заунывную волчью песнь.
– И вот однажды я не выдержала и сама завыла. Боже мой, не поверите, на душе сразу легче стало. И что самое главное, ответный вой сразу прекратился. А бабушка услышала, как я упражняюсь, развивая меццо-сопрано, вышла и увела меня в дом. Так как я спала в эту ночь, я потом никогда не спала. Сны красивые мне снились. А утром, когда бабушка вышла во двор, то прямо на крыльце споткнулась об баранью тушу. Горло у овцы было так аккуратно перерезано. Я выглядывала из-за ее спины. Утро морозное было, солнце светило. Свежий снежок за ночь чуть-чуть побелил двор, и на нем отчетливо были видны волчьи следы. Бабушка не хотела, чтобы соседи увидели прирезанную овцу, она ведь могла быть из их катуха и затащила тушу в сени.
– Тебе подарок! – только и сказала она.
– От кого?
– Волчица принесла! Помнит тебя. Теперь знает, где ты есть. Что будет…
Загадочные слова бабушки, так и остались непонятными для меня. Только с этого дня я перестала бояться выходить ночью на улицу. Наоборот, выходила и слушала волчий вой, и такое сладостное чувство разливалось во мне, благостность и ясность. А через две недели, во дворе мы нашли новую баранью тушу, только на этот раз она была не целиковая, а аккуратно пополам разрезана.
– А из соседей никто не кинулся?
– Представьте, нет! Ни у кого ничего из живности не пропало. Бабушка больше всего этому была рада.
– И что, снова волк?
– Да, следы потянулись в овраг, а потом через поле в лес.
– Гы… гы… гы, – заржал Лешка Бенкендорф. – Волк влюбился в Лизку Беркут!
– Дурак, дай ей дорассказать, – послышалось со всех сторон. Профессор разрешающе махнул рукой. Лекция у него удачно перетекла в психологический этюд. А за спиной Лизы послышался шепот:
– Ведьма!
– Волка приручила!
– Скоро Лешка Бенкендорф в пыли у ее ног скулить будет.
– С чего ты взяла?
– А он ее боится, и не смотрит ей в глаза! Хорохорится только для виду!
– Какого парня околдовала!
А Лиза ничего не слышала, она купалась в своем прошлом. Память ей выдавала одну за другой картины деревенского бытия многолетней давности.
– В тот морозный вечер как будто какая сила меня подталкивала вперед. Бабушка уснула рано, я тихо выскользнула из постели, накинула на плечи шубейку и вышла во двор. Снежная туча надвигалась на деревню. Скоро должна была упасть вьюга, закрутить замести все в округе. Ветром морозным тянуло все сильнее и сильнее от леса. И вот в этих тонких струйках холодного воздуха я вдруг уловила знакомый до боли запах. Не поверите, ноздри у меня расширились. Зрачки округлились и я стала ясно видеть в ночи. Вдруг смотрю, за кипенью снежной, над забором взвилась черная тень. Большая серая волчица легко перемахнула изгородь. Увидела она меня только в последний момент. Ветер был со стороны леса, я ее учуяла раньше. Волчица стала как вкопанная, а меня ноги сами понесли к ней. Шел мне тогда седьмой год. Шубейка упала у меня с плеч, волчица оскалила клыки, а я ее не боюсь. А когда она учуяла мой запах, то по-собачьи заскулила и стала ластиться ко мне. Я подняла шубейку и мы ушли с нею в сарай. Там у нас сено было, и мы с нею до утра просидели, прижавшись друг к другу. А к утру я пригрелась и уснула.
– Тю! – дико захохотал Лешка Бенкендорф. – Волчица?! Никакая это была не волчица, а волк был натуральный, и по научному это называется зоофилия. Ха…Ха…ха!
– Дурак ты, Лешка! Одно у тебя на уме! – тихо сказала Лиза. – Волчица это была, а не волк. Моя приемная мать!
В аудитории и так было тихо, а тут наступила мертвая тишина. Кто-то сиплым голосом выдохнул:
– Как?
– Расскажи!
– Лизанька?
– Ой, мамочки!
– А как ты в институт поступила из волков?
Последний самый умный вопрос задал конечно Лешка Бенкендорф. Похоже, он и правда, был неравнодушен к Елизавете Беркут. Лиза стала низать новые бусинки на нить рассказа.
– Бабушка мне рассказала, как я к волкам попала. Года два мне тогда было. Отец с матерью возвращались на машине из гостей, и я с ними была, на заднем сиденье спала. Отец не захотел проехать по большаку, через все село, а решил скостить (спрямить) дорогу и махнул через овраг, что за нашим домом начинается. Если бы они не на дне рождения были, может быть ничего бы и не случилось, а тут он или сильно газанул или руль не удержал, но машина опрокинулась. Наткнулись на них совершенно случайно на третий день. Зажало их, замерзли они. Бабушка чуть с ума не сошла. А меня в машине не оказалось и рядом тоже. Мужики облазили и овраг, и поле, нигде никаких следов не нашли. Поземка тогда была, если и были какие следы, все позаметало. Мужики и милиция самое плохое предположили и перестали искать. Посчитали бессмысленно, морозы тогда стояли трескучие, взрослый человек на таком холоде не выживет, а тут несмышленое дитя. Одной бабушке вещун-сердце подсказывало, что трепещется еще во мне тонкая нить жизни. Дано человеку что-то на сверхъестественном уровне, что пока не объяснено наукой. А нашли меня вообще удивительным образом…
– В капусте! – продолжал зубоскалить Лешка Бенкендорф. Его одернули:
– Не перебивай!
– Дай человеку рассказать!
– А человеку ли?
Лиза проигнорировала глупые Лешкины подначки, тем более, что он ей тоже нравился. Она продолжала полностью удерживать внимание аудитории. Каждый ли день услышишь из неприступных сахарных уст столь удивительную историю.
– Ну вот, как дело-то дальше было. Мужики деревенские устроили охоту на волков, уж очень они рьяно у них последний скот резали. Химию с перестройкой перестали на поля завозить, вот живность и развелась, а с ними и волки. Зафлажили они и погнали на Красную падь, а там уже стрелки расставлены.
Побили почти всех на месте, только одна волчиха и ушла раненая. Мужики перезарядили ружья и двинулись следом по кровавому следу. Километра через два она привела их к поваленному в бурю большому дереву. Здесь, среди вывороченных корневищ, было у нее логово. Уползла волчица в нору. Кто-то предложил возвратиться с собаками, кто-то пострелять в отверстие. Но, слава Богу не успели мужики сделать ни то, ни другое. Пока они совещались и угощали друг друга папиросами, в норе раздался шорох и жалобный писк, и из норы показалась детская головка. Видно было, как кто-то сзади подталкивает ребенка. Мужики потом, за то что не выстрелили, столько самогона попили. А волчица еще высунула морду, проследила, что ребенка забрали на руки и только после этого снова спряталась. Ни у кого не поднялась на нее рука с ружьем. А ребенок, это была – я!
Так эффектно Лиза закончила свой рассказ. Мгновение в аудитории стояла удивительная тишина, а затем группа взорвалась.
– Лизка, а что с волчицей стало?
– Никто ее не тронул!
– Лизка, а это та волчица к вам во двор мясо носила?
– Та!
– Значит, она выжила?