- Летом тут просто невыносимо, - громко рассказывал надзиратель, которого явно не волновало, что его слышат заключенные. - Жуткая жара во всем здании. Люди быстро слетают с катушек. Нервы сдают. Те, что из предварительного заключения, регулярно поднимают бузу. Ведь они не выходят из камер кроме как на часовую прогулку… - Казалось, парень привык часто водить посетителей и отрабатывал привычную программу, хотя комиссар, разумеется, знал большую часть из того, что он рассказывал.
- Сейчас все на местах? Я-то думал, что днем многие работают.
- Сегодня почти все здесь. Работают только те, кто имеет отношение к кухне. Мастерские сегодня закрыты на профилактику - их обыскивают. Регулярно. Заключенные ухитряются устраивать там свои тайники.
Коридор предварительного заключения был отгорожен еще одной дверью. Общий гул, вызывающий в памяти пчелиный улей, приутих, зато теперь стали слышны разговоры в камерах. Некоторые заключенные что-то орали полицейским сквозь запертые двери, другие механически выбивали ритмы на дверях, окнах или стенах. К этому добавлялась громкая музыка, которая причудливо смешивалась, вырываясь в коридор.
- Вот мы и пришли, - произнес надзиратель и поискал нужный ключ в своей огромной связке. - Если хотите знать мое мнение, то парню место среди подростков, а не во взрослой камере. Он еще сущий ребенок. Хотя ему почти двадцать. Когда мне прийти за вами?
- Вы меня запрете в камере? - У сыщика перехватило дыхание от испуга.
- Я не могу тут долго оставаться. Через полчаса загляну опять, и вы тогда решите, нужно ли вам еще время. Да он не агрессивный.
- Я его знаю, - с достоинством сообщил гаупткомиссар. - Ведь это я его арестовал.
- А-а, - ухмыльнулся надзиратель. - Вы тот самый, на самокате?
Дверь отворилась.
Адмир сидел на своей койке, отвернувшись к стене. Даже теперь на нем был небесно-голубой хип-хоповский прикид, который и привлек к себе внимание комиссара. Когда полицейские вошли, он продолжал смотреть на стену и никак не реагировал.
Тойер услыхал, как за его спиной клацнул тяжелый запор. Взглянул на часы. Ему предстояло провести полчаса в заключении. Головная боль вернулась вновь.
- Я хотел привлечь к себе внимание, - проговорил Адмир, не поворачивая головы. - Я уже говорил про это вашим, несколько раз говорил.
Тойер молчал. В окне виднелся кусок основного корпуса и клочок неба. Пролетела пара птиц.
- Как же ты узнал про тот дом в Гейдельберге? - спросил комиссар.
- Утром того дня я купил в Мангейме газету "Рейн-Неккар-Цейтунг". Там был… э-э-э… снят дом пастора. Я прочел заметку, и мне тут же стало ясно, как привлечь к себе внимание. Я подумал, что подожгу дом, и все обо мне заговорят…
- Да, - согласился Тойер, - разумеется. Точно такой рассказ можно услышать, когда мы, копы, печатаем на компьютере протокол. Когда человек чего-то не понимает, он учит текст наизусть. Но ведь я тебя спросил, Адмир, а не кого-то там еще.
Мальчишка молчал. Сыщик огляделся по сторонам. Чем тут занимался такой на редкость тупой парень. Возле него лежали два журнальчика - "Браво", специальный журнал для фанатов хип-хопа, с другой обложки ухмылялся накачанный анаболиками культурист.
- Тебе удается здесь поспать? - спросил он тихо.
- Ну, более или менее, - ответил парень, все еще уставившись на стену. - Вот только иногда по ночам тут орут во всю глотку. Тогда уж не заснуть.
- У тебя ведь есть сестра, верно?
Кивок.
- Младшая сестра.
- Ты скучаешь по ней?
- Нет, не скучаю. Она меня доставала.
Несмотря на свой возраст, рассуждал он как ребенок, так что надзиратель был прав. Просто поджег что-то не в нужном месте: нулевая толерантность. Предварительное заключение во взрослой тюрьме. С другой стороны - его никто не принуждал поджигать дом. Идиот.
- Повернись, наконец, ко мне по-человечески, - резко приказал Тойер.
Адмир повернул голову. Правая половина его лица распухла, глаз почти заплыл.
- Что это у тебя с щекой?
- Когда-меня-арестовали-я-ударился-головой-о-железный-столб-уличного-фонаря…
- Я знаю, - раздраженно перебил его Тойер. - Ведь это я тебя и арестовал.
- Ах это вы! - Адмир равнодушно кивнул.
- Почему ты принялся все поджигать, Адмир? - Он схватил парня за плечо. - Ты и сам не знаешь? Или все-таки можешь мне о чем-нибудь рассказать?
Адмир глядел мимо него, на дверь.
- Я сидел на кухне, за столом; еще до Рождества. Слушал музыку, на полную громкость. Постучали соседи. Но когда звук включен на полную мощность, ничего не слышно. Вообще-то я всегда слушаю громкую музыку… Потом закричала моя сестра, маленькая. Так громко, что я услышал. Тогда я выключил музыку и пошел к ней. Она упала с кровати и ревела, вся мокрая. Мама придет в десять, сказал я ей. Утешить хотел. Я нервничал, злился, не хотел оставаться дома и ждать, когда вернется мать. Это всегда стресс. Почему ты то не сделал, почему это не сделал, а это не так сделал! Всегда одно и то же. Я решил устроить что-нибудь громкое, от скуки. Там, где мы живем, подвалы сделаны так: большая комната разгорожена досками. Точней, большое помещение. Подвал рядом с нами принадлежит семье с верхнего этажа, а дальше подвал Ребергов. Муж там в больнице, а жена почти не встает. К ним всегда ходит медсестра. И вот тогда я подумал… у меня появилась клевая идея…
Он замолк. Его посетитель кивнул:
- Ну? Что же потом?
- Реберг всегда привозит бензин из Люксембурга, там дешевле, и всегда в пятилитровых канистрах. Все об этом знают. Канистры стояли там. Я выдавил ножом запор из доски. Вышло легко… Я решил кое-что сделать. Назло всем.
Комиссар вздохнул:
- И после этого ты поехал в Гейдельберг? В Старый город? Твои родители уже были тут у тебя?
Адмир потряс головой. Вероятно, ему было больно, но такие болваны обычно бывают выносливыми.
- Мать… она почти не говорит по-немецки. Она не знает, как сюда ехать. Может, ей объяснят соседи, кто-нибудь из них. Я не знаю.
- А отец?
- Они развелись. Он женился на другой. Но мне кажется, он скоро придет.
- Где он живет?
Молчание.
- Я хочу знать, где он живет. Слушай, Адмир, мне что, твою мать об этом спросить? Мы ведь можем сделать это через переводчика. Тебе это надо?
- В Гейдельберге, - тихо прошептал Адмир. - В Старом городе, прямо за Карлстор, социальное жилье. Там, возле Герренмюле, последняя дверь. Фамилия отца Зуберович, такая же, как у меня.
Тойер усмехнулся:
- Догадаться насчет фамилии дело несложное, под силу даже полиции. Ты иногда навещаешь отца?
- Иногда да. - Адмир разглядывал пол. Серый бетон с какими-то пятнами.
- В тот день ты тоже был у него?
Адмир сначала молчал, потом:
- Мы приехали в Германию в девяносто пятом году, из-за войны. Отец был в лагере, потом мы бежали. А после начались ссоры. Потом родилась сестра, а он нас бросил и теперь снова женился. Жена опять из Боснии, и она вкалывает, а он бездельничает…
Надо дать ему разговориться.
- Сначала мы жили в Неккауэр-Хайме.
- Знаю.
- Да, потом переехали в Фогельштанг, потом в Рейнау, потом в Неккарштадт.
- И ты каждый раз попадал в новую школу?
- Да, но я не… в общем…
- Ты не очень часто бывал в школе?
Адмир кивнул. Тойер взял в руки журнал про бодибилдинг и открыл его наугад.
- Ну-ка, Адмир, прочти мне что-нибудь.
Парень с испугом посмотрел на него:
- Зачем это?
- Ну, скажем так: я полицейский и хочу услышать, как ты читаешь.
Покорно, но растерянно Адмир уставился на строчки:
- Бицепсы… бицепсы можно разными метрами…
- Тут написано "различными методами", - перебил его Тойер. - Адмир, я говорил с твоим бывшим учителем немецкого.
- С каким из них? Они все педики…
- Ты не покупаешь газет и не читаешь их вообще. В Гейдельберг ты приехал, потому что хотел увидеть отца. Бедный парень. Так или иначе, но я точно знаю, что возле пасторского дома тебя тогда не было.
- Я там был, - слабо возразил Адмир. - Был там. Я все подписал. Возможно, я получу мягкое наказание как несовершеннолетний и тогда буду мыть машины "скорой помощи", и вообще… это я все сделал.
- Ты сидишь в камере предварительного заключения! - заорал комиссар. - Не думай, что тебе удастся легко отделаться. Ведь на тебе висят сейчас пять поджогов. А я говорю - не пять, а четыре!
Адмир молчал.
- Когда я гнался за тобой…
- На самокате…
- Заткнись… Когда я тебя преследовал, ты треснулся о фонарь. Но только левой стороной своей пустой башки. Я ведь видел!
Адмир помотал головой и повторил со слезами на глазах:
- Это я все сделал.
Тойер подождал продолжения, но не дождался. Через некоторое время надзиратель отпер дверь. Комиссар ушел.
- С кем вы хотите переговорить? - Мангеймский сотрудник сосредоточенно изучал содержимое бумажного стаканчика, который держал в руке.
- Мне нужен Петер Плац.
- По какому вопросу?
- По профессиональным делам.
- Кто вы по профессии?
Усатый и немного грубоватый сотрудник, похожий на Хафнера (гейдельбергскому комиссару ни за что нельзя рассказывать об этом, так как он испытывал к мангеймским коллегам неприязнь на грани паталогической), оторвал глаза от стаканчика и удостоил посетителя взглядом человека, поднявшегося на высокую гору и устало созерцающего суету жизни, мельтешащей где-то у подножия.
- Я, - пропел могучий сыщик, - полицейский. Старший гаупткомиссар Тойер из Гейдельберга. А вы ведь не старший гаупткомиссар, иначе не сидели бы тут, на входе, как последний болван.
Парень перепугался, так перепугался, что вмиг спустился с горы. И стал самим собой, обычным оденвальдским простофилей, надевшим полицейскую форму.
- Да, то-то я смекнул, что вы не простой посетитель, а вылитый гаупткомиссар. Господин гаупткомиссар, так это вы гнались за поджигателем на самокате?
Тойер промолчал. Парень молниеносно слинял из приемной.
В этой части Мангейма, в Неккарштадте, отделение полиции выглядело как обшарпанный филиал сберкассы, филиал сберкассы походил на киоск, а киосками назывались дыры, куда хотелось поскорее сунуть деньги и убраться подобру-поздорову.
Да, Тойер тоже испытывал некоторую неприязнь к этому прямолинейному городу, хотя понимал, что это ужасно глупо. Соседние почти слившиеся города упрекали друг друга во всевозможных грехах, зато все вместе ненавидели Штутгарт с его швабским правительством. Все страшно нелепо.
- Ах, господи, кого я вижу? Тойер! Какими судьбами? Что, проблемы, коллега?
Типичный мангеймец… Надо подтянуть живот…
Ильдирим поглядывала в окно кабинета, дожидаясь Бабетту. Они уговорились, что в полдень вместе сходят куда-нибудь поесть. Сегодня в городе что-то не ладилось с транспортом. В принципе это должно было заинтересовать ее как работника прокуратуры, но не заинтересовало, она давно не звонила и в школьный родительский комитет. Хотя мать, родительница - не данность, а сравнительно сложная работа. И винить окружающих проще, чем что-то делать самой.
Бабетта не появлялась. Ильдирим мрачно склонилась над очередным делом: некий ловкач ухитрился стать нежелательным лицом почти во всех окрестных ресторанчиках и пивных. Тем не менее он сумел совершить еще один "подвиг". Новая пиццерия в Эммертсгрунде с замечательным названием "Три осла": легкая закуска, затем детское блюдо "спагетти болоньезе", три бокала красного сладкого "шорле" - вина с минералкой. Далее все шло по обычному сценарию: прохвост не захотел платить и спокойно ждал, когда явится полиция. Прокурор неожиданно решила: надо как следует врезать наглецу, в основном за жуткий выбор напитка. Стук в дверь. Вошла Бабетта.
- Привет! - Приемная дочь небрежно смахнула со спины рюкзак; она носила его на одной лямке - так "круче". Ильдирим уже пыталась применять воспитательные меры, что-то говорила про неправильную осанку и важность хорошего здоровья, но все дело завершилось тем, что девочка вежливо поинтересовалась, как себя чувствуют курящие астматики.
- Я порвала с Озгюром.
- Да что ты? Неужели? - Прокурор собрала всю свою волю, стараясь не слишком бурно проявить свою радость.
- Он считает суперским то, что сделал парень из Мангейма, тот поджигатель. А сам при этом болтает направо и налево, что хочет стать полицейским. Тупой кретин.
Ильдирим встала:
- Ладно, сегодня пообедаем не в столовой. Пойдем в "Крокодил" или, скажем… куда-нибудь в Вестштадт! Да?
- Ты решила хорошенько это отпраздновать, да? - Бабетта откинула прядь с лица.
- Нет-нет, - поспешно забормотала Ильдирим, скрывая внутреннее ликование. - Просто, по-моему, это серьезный шаг и сделать его обычно бывает очень трудно. Кроме того, я считаю, что ты заслужила небольшой праздник… А вообще, я просто рада, что этот круглый идиот от нас отстал. Да, рада. Кстати, вы пользовались презервативами?
- Ясное дело, мама, - усмехнулась Бабетта. Они смотрели друг на друга.
- Как ты меня назвала? - На глаза Ильдирим навернулись слезы. - Как?
- Я случайно. Тебе не нравится? Неловко?
- Очень нравится, - всхлипнула прокурор и притянула к груди приемную дочь. - Я закажу самые дорогие блюда, какие есть в "Крокодиле", - добавила она, шмыгнув носом. - Малышка моя…
- Пожалуй, я должна сообщить тебе еще одну вещь, - прошептала Бабетта и погладила львиную гриву своей прослезившейся матери. - Вообще-то я снова влюбилась. Костас грек.
Через полчаса, в "Крокодиле", прокурор Бахар Ильдирим выбрала дежурное блюдо - не самое дорогое.
- Ты намекаешь на то, что я вынудил мальчишку дать признательные показания? - Плац улыбался, но получалось не очень убедительно.
- Боюсь, я могу намекнуть тебе еще на кое-какой нюанс, - буркнул Тойер. - Тут я вспомнил… Ты ведь левша…
Плац кивнул, его глаза сузились в щелочки. Вообще-то он не сильно изменился за эти годы. Выглядел почти так же, как прежде. Поджарый, короткий ежик волос, усы, очечки в тонкой оправе, искусственный загар, приобретенный в солярии, золотая цепь на шее. Из молодого сутенера стал старым.
- Так вот, правая щека парня выглядит плоховато. При задержании я случайно запомнил, что он не этой стороной морды влепился в фонарь. Значит, ты врезал ему один раз или, возможно, несколько.
Плац откинулся на спинку стула:
- Тойер, слушай, мы никогда не были друзьями, это ясно. Но парень находился в Гейдельберге, когда произошел поджог. Что это, случайное совпадение? Как ты думаешь? Про дом было написано в газете…
- Он практически не умеет читать.
- Зато он видел картинку, я точно знаю. Слушай, Иоганнес, вы там живете в вашем кукольном Гейдельберге… А тут огромный город! Я слышал о твоих успешных делах. Но у нас в Мангейме такие происшествия едва ли не каждый день…
- Ну конечно, - фыркнул Тойер, - и первая дрезина, и первый автомобиль - все из Мангейма! Между прочим, у нас в городе находится старейший университет Европы!
- Старейший в Германии, дорогой мой! - разгорячился теперь и Плац, который так же, как и Тойер, вырос в Гейдельберге и прослушал в школьные годы местный курс краеведения с сильной патриотической окраской. - Пражский был старше!
- Был? А теперь уже нет, или как тебя понимать? - Тойер почувствовал, что его слегка потеснили, и перешел в атаку. - Ты всегда выбивал из задержанных признания, сволочь!
- Сволочь?
- Почему тебя выперли из Фрейбурга? Что ты там наколбасил? - Взгляд гневного сыщика невольно остановился на календаре с альпийскими мотивами, который висел за левым плечом оппонента. - Календарь прошлогодний, - сказал Тойер с холодным гневом. - Почему ты здесь? Ведь не сам же ты попросил перевести тебя в Мангейм. С курорта в ад. Этого не сделает ни один нормальный человек!
Плац опасливо оглянулся по сторонам:
- Не надо так громко говорить. У ребят тут отличный слух… Видишь ли, у меня были осложнения в личном плане. Тридцать лет брака, сам понимаешь, что это значит. Ничего служебного…
- Ты зачастил в бордели, - твердо заявил Тойер и кивнул сам себе.
- Что ты понимаешь в таких вещах? - Плац поскреб макушку. - У тебя ведь нет семьи.
- Что ты говоришь? - едко возразил гейдельбержец. - Еще как есть. И она увеличивается.
Плац молчал; казалось, он что-то обдумывал или выжидал. Потом с упрямым видом откинулся назад:
- Я не позволю. Это поклеп. Твое положение тоже не из блестящих. Как и всегда. Не лезь в мои дела. Парень поджег дом, это точно. Такие говнюки сами не знают, куда их занесет через минуту. Ты ведь сам его арестовал…
"Если и он сейчас вспомнит про самокат, я за себя не ручаюсь…" - подумал Тойер.
- Остальное доделал я. Люди снова могут спать спокойней. Ведь все в порядке. На допросах присутствовал один из моих коллег. Он может подтвердить, что все было в рамках закона.
- У тебя всегда находился кто-то, одобрявший твои действия. Тоже какой-нибудь мордоворот с большими кулаками. Таких можно найти в любом отделении полиции…
- Скажи, а у тебя при виде такого засранца никогда не чесались кулаки?
- Никогда, - солгал Тойер.
- Дорогой Иоганнес, твой приятель Фабри ушел со службы потому, что сделал подследственного почти инвалидом. Я ведь всегда чуточку интересовался тем, что творилось у вас. И ты его тогда прикрывал.
Тойер молчал: Плац был прав.
- Я ведь хочу только… Да, как я уже говорил, теперь люди опять могут спать спокойней…
- Что ж, я уверен, - возразил Тойер, - что один человек действительно спит гораздо лучше. Благодаря тебе. Убийца. И если я это докажу, тебя попрут отсюда и ты будешь стоять в белых перчатках на перекрестке и регулировать движение, когда откажет светофор. А я, - добавил он, поглупев от гнева, - стану лично выводить тот светофор из строя. С завидным постоянством!
- Пидер Бац! - презрительно фыркнул Хафнер. - Он и ведет себя как педрила!
- Ладно, все это хорошо, - вздохнул Лейдиг. - Признание подследственного - явная фальшивка. Но он его не отзовет.
Усталый руководитель группы кивнул:
- Да, точно. Появляется все больше подтверждений нашей правоты. Но их пока не хватает, чтобы предпринять официальные шаги.
Молодые коллеги были заняты разными текущими делами. Тойер как ни в чем не бывало сел на свое место. Перед ним лежала толстая книга Рони о террористах. Его осенила некая идея…
После короткого стука дверь отворилась. Вошла и. о. директора Шильдкнехт. Ее голос наполнил старшему гаупткомиссару шум бурлящей в унитазе воды.
- Какая удача. Собственно говоря, я хотела лишь спросить, где вас можно найти. Вы всегда проводите свой отпуск на работе?
- Нет, только когда красят мою яхту… - последовал дерзкий ответ.
Начальница устремила пронзительный взгляд на своего самого старшего гаупткомиссара.
- Вы считаете себя очень умным, господин Тойер. И ловким. Осторожней: я член команды суперумников, куда принимают тех, у кого коэффициент интеллекта не ниже ста тридцати…
Хафнер с размаху ударил Лейдига по плечу: