Приближался ли он к разгадке? Или как раз наоборот?
На Университетской площади сыщика удивило вот что. В Старом университете - "Барокко, XVIII век!", гордясь памятником архитектуры, громко протрубил в вечернее небо самый большой тугодум-полицейский, - трудились папирологи, о чем информировала металлическая табличка. Что они там делали вечером, неизвестно, но, во всяком случае, свет у них горел. Тойер увидел двух парней - с пирсингом, в шляпах-панамах и фуфайках, - внимательно изучавших пыльные свитки пергамента. Почему же представители такой далекой от современности науки выглядели как техно-диджеи? Почему журналисты выглядели как студенты? А сексуально озабоченные подонки как большие художники?
Он набрал номер Туффенцамера. Тот был дома.
Комиссар нашел нужный тон: он просит господина Туффенцамера посетить его завтра вечером, да, конечно, суббота, но все-таки… крайне важно. Возможно, что с его, гостя, помощью удастся завершить следствие или как минимум колоссально продвинуть его вперед.
Швейцарец не стал ломаться и отказываться. Ему, с его обнаружившейся еще в Базеле склонностью к манипуляциям, игра в детектива была, разумеется, весьма интересной. Больше всего ему хотелось вместе с полицейским изобличить кого-то третьего, ложного, лучше всего, если Пильца, который так на это и напрашивался. Манипулирование, доминантность - поведенческое клише сексуальных маньяков…
- Если мы на верном пути, преступление будет раскрыто… - Тойер услышал, как Туффенцамер что-то разгрыз. Леденец, диазепам? - Впрочем, к сожалению или к счастью, преступника уже нет среди живых - нам просто требуется еще парочка свидетельств от человека, владеющего информацией…
- Разумеется. Я найду время. Знаете, для меня это по-настоящему увлекательно…
- Вы ведь бываете время от времени в Гейдельберге? Или все же лучше я расскажу вам, как меня найти. Я живу на Брюккенштрассе. Лучше всего, если мы встретимся у меня дома.
- Нет, нет, я знаю город и в последний раз приезжал туда как раз на Новый год.
Тойер, торжествуя, потряс кулаком.
Разговор завершился, рыбка проглотила наживку. Перед окном папирологов стоял изысканный господин в темном костюме и через закрытое окно громко разговаривал с одним из "крутых" ученых, при этом он постоянно приподнимался на цыпочки, чтобы видеть своего собеседника. Они договаривались о времени, когда парень придет делать обширную татуировку: изысканный господин, кажется, владел соответствующей студией. Безумие. Кругом безумие.
А как выглядел он сам? Тойер с любопытством взглянул на свое отражение: джинсы, замшевые ботинки, новое пальто вместо куртки и пуловер, пожалуй, чересчур тесный.
Странное желание сделать по всему телу бесчисленные пирсинги тут же прошло.
Неужели могучий гаупткомиссар Иоганнес Тойер был склонен к эмоциональной неустойчивости? О да, был, был.
Хаспельгассе, ближе не придумаешь. Там жил пенсионер из самой популярной в городе церкви. Сыщику не пришлось долго искать. Возле двери дома было лишь два звонка, внизу "Д-р Кремер", возле верхнего стояла только буква "Д".
Он все еще обдумывал, что сказать и вообще, имеет ли смысл этот визит, а сам уже звонил, один раз, два. Он запрокинул голову и взглянул наверх - света нет, по крайней мере, он не видел его. Внезапно из домофона раздался резкий голос:
- Что вы хотите?
- Господин Денцлингер?
- Нет, доктор Кремер. С нижнего этажа. Я вижу, вы уже долго тут стоите. Что вам нужно?
Тойер отошел на два шага от двери, и действительно, за окном слева от входа стоял господин примерно его лет, в костюме и галстуке, подтянутый, широкоплечий; он подозрительно смотрел на него, прижав к уху затертую трубку.
Сыщик почти с нежностью постучал по стеклу. Кремер угрюмо отворил, а трубку по-прежнему держал у лица, и его слова доходили до комиссара из двух источников.
- Если человека нет дома, ничего не поделаешь, и глупо надеяться, что он все же там!
- Господин Кремер, иногда полезно и подождать, если кого-то нет в данный момент. - Тойер был сама любезность.
- Кто вы?
- Я предпочел бы представиться лично господину Денцлингеру. Вы его телохранитель?
Кремер наконец опустил трубку:
- Я владелец этого дома. Господин Денцлингер уже десять лет, после ухода на пенсию, является уважаемым жильцом второй квартиры в моем доме.
- Надо же! - отозвался Тойер. - Лично я не стал бы снимать у вас квартиру. Ни наверху, ни внизу. А вам известно, когда вернется ваш уважаемый жилец?
- Поглядите наверх!
К своей досаде, комиссар повиновался.
- Ну, и что вы видите?
- Водосток забит, по-видимому. Значит, дом ваш гниет с крыши, прежде всего погибнет фахверк, и вы еще убедитесь при жизни, что из-за вашей вшивой собственнической морали пропадет часть нашей культуры и истории. Вероятно, вы не сознаете этого, но в доме жили, любили и страдали многие поколения. Поверьте мне, я кое-что в этом смыслю.
Кремер, несколько сникший, все-таки гнул свое:
- Совершенно верно, господин бродяга. Вы видите крышу и находитесь, когда нажимаете звонок, под этой крышей. А в силу моих прав собственника на примыкающий участок мне позволено разрешать или запрещать посторонним лицам…
- То есть морковку сажать вам не позволено, а вот прогонять людей - да.
- Людей, в частности велосипедистов… Закон, если только его не придумал минуту назад агрессивный домовладелец, Тойеру очень понравился, только комиссар, конечно, не показал виду.
- Вы определенно юрист, жестокий судья…
- Вы сильно ошибаетесь. Я врач-терапевт, помощник страдающего человечества. Фрау Денцлингер была моей пациенткой…
- И умерла от банального воспаления легких! - усмехнулся Тойер.
- Шпионаж! - заорал Кремер. - Вы шпионите за пожилыми людьми, чтобы впаривать им страховки? Оставьте в покое господина Денцлингера! Господь свидетель, он и так много страдал на своем веку!
- Вы поставили ложный диагноз. - Сыщик презрительно отмахнулся. - Я не сделаю ничего плохого вашему квартиросъемщику!
Кремер закрыл окно.
- Вы непозволительно разговаривали с этим стариком!
Заинтригованный сыщик обернулся. Около двадцати человек разных национальностей наблюдали эту словесную перепалку, некоторые даже снимали на камеру. Критическое замечание принадлежало американцу - темные очки-колеса, высокая шляпа-панама, узкая рубашка поло, выглядывавшая из расстегнутого комбинезона, в каких ходят лесорубы.
- А вы как измываетесь над ООН? Ведь эта организация когда-то воплотила прекрасную мечту человечества! Не стыдно? - Тойер затопал прочь.
Между тем почти стемнело. Как там говорил Адмир: "Герренмюле, последняя дверь"? Интересно, остались ли еще люди, которые помнят номера домов?
Откуда последняя-то, с какой стороны?
Маленький пузатый старьевщик Чингиз, вдребадан пьяный, преградил ему дорогу:
- Гони денгу или башку отрэжу.
- Ладно тебе, - легонько толкнул его Тойер. - Ты уж двадцать лет так говоришь.
- Денга надо, говору тэбе…
"Гейдельберг, - подумал старший гаупткомиссар, смягченный общением со старьевщиком, которому он симпатизировал, - город моей жизни".
Комплекс зданий, по слухам, уцелел благодаря экс-бургомистру Бранделю, его упорству. Черные, заседавшие в ратуше, намеревались снести историческую мельницу и построить на ее месте социальное жилье. Но вскоре такое жилье там все-таки появилось. У Тойера не было определенного мнения по поводу этого мифа.
Вот Зуберович. Сыщик позвонил.
Лифта не было. Если вследствие войны, уродства или наследственного слабоумия ты оказался на иждивении общества, у тебя должны быть крепкие ноги, иначе тебе кранты. Так думал полицейский, с каждым этажом все сильнее ощущая нелепость устройства таких социальных домов.
Зуберовичи занимали двухкомнатную квартиру, причем кухней служила ниша в гостиной. Впустила его женщина. Угасшее существо. Она даже не поинтересовалась, кто он такой. Предложив ему продавленное кресло, она ушла в соседнюю комнату. Тойер успел заглянуть туда и увидеть, что она еще меньше, чем гостиная. Там хозяева спали и хранили одежду.
На серой от пыли софе сидел некто, облаченный в синий тренировочный костюм. Сыщик сообразил, что это господин Зуберович. Мужчина был босой, что сразу чувствовалось по запаху. Его лицо напоминало лунный ландшафт с кратерами, на пальцах загибались длинные желтые когти. Глаза, несмотря на вечер и тусклое освещение, были скрыты за заляпанными темными очками без правой дужки. Вместо прически на голове застыло некое месиво из волос, перхоти и сала. На поцарапанном столике перед ним стояли банка пива и переполненная пепельница. За спиной у посетителя работал телевизор, звук был предупредительно выключен.
- Ты кто?
- Иоганнес Тойер. Из здешней полиции.
Зуберович сразу сел и задрожал всем телом.
- Ничего не делать. Всегда за все платить…
- Вот и хорошо. - Мужик вызвал в сыщике жалость. - Я вас ни в чем и не обвиняю. Наоборот, хочу помочь.
- Ты мне? - переспросил Зуберович и по-детски засмеялся. Потом извлек из заднего кармана пачку сигарет, насколько Тойер мог судить, самых дешевых и ядовитых, какие есть в продаже. - Кури?
Разумней было бы принять предложение, но Тойер представил себе их вкус - сушеного верблюжьего дерьма.
- Господин Зуберович. Вашего сына Адмира обвиняют в поджоге дома в Гейдельберге. Я считаю, что он этого не делал.
- Моя сын нет карош.
Сколько же ему лет, этому мужику, и что с ним сделали в концлагере? Сыщик попытался увидеть прежнего Зуберовича. Как выглядел он, когда еще не потерял достоинства?
- Моя сын признаться, я знать.
- Он был в тот день у вас?
- Не знать, я плохо память. Но он иногда приходить.
Тойер попытался улыбнуться.
- Чем вы занимаетесь с сыном, когда он у вас?
- Пить пиво, - Зуберович действительно задумался. - Говорить. Моя жена делать нам кофе. Пить кофе.
Тойер кивнул.
- Ты хотеть босниш кофе?
- Нет, большое спасибо, я…
- Жена! - крикнул Зуберович. - Кофе!
Дверь тут же открылась.
- Вари, он полиция.
Женщина перекрестилась.
- Я думал, вы мусульмане.
- Я мусульман, но не верить. Жена хорват… босниш хорват, понимать?
Тойер подозревал, что и многие другие экс-югославы точно не знали, к какому из враждующих лагерей они принадлежат. Но это не помешало разгореться кровавой войне. Как и всем другим войнам, прошлым и будущим.
Насколько он мог судить, это был турецкий мокко.
- Для босниш мужик нормальны, для немец инфаркт, вкусно? - Зуберович засмеялся. Во рту у него почти не осталось зубов.
- Ваш сын…
- Тюрма не так плох, - отмахнулся он. - Мыть скор помош, знать от паста. Паста обещать.
Тойер не понял, что за пасту имел в виду босниец.
- У мужа плохой память из-за того, что он пережить в лагер.
Женщина убирала чашки. Если бы она чуточку привела себя в порядок, отдохнула и у нее появилась жизненная перспектива, она была бы красавицей. Комиссар похолодел от догадки, что супругам всего лишь под сорок, не больше.
- Лагер! - воскликнул Зуберович. - Ты немец не понимать. - Он снял очки. Вместо одного глаза оказалась впадина. - Мне колоть ножом глаз и сказать, где твой жена? Не этот, другой жена, Мангейм, мать Адмир. Я сказать нет. Тогда ножом к другой глаз…
Он сунул одноразовую зажигалку к лицу Тойера, комиссар отпрянул.
- Тогда я сказать где жена, ее поймать и…
Он сделал красноречивый жест. Тойер судорожно сглотнул, он понял, почему этой паре пришлось расстаться. Но вот того, что творили люди в последние пару десятилетий, этого он не понимал.
- Но одно я не сказать. - Зуберович широко ухмыльнулся, наклонился вперед и заговорщицки подмигнул.
- Да? - спросил Тойер.
- Я тебе сказать немецкий полиция карош…
- Да? - (Что, неужели в этом заключалась его тайна, которую он не выдал врагам?)
- Есть у меня клад в Босния. Зарыть в лес. Если деньги на поезд, выкопать. - Он выжидающе поглядел на Тойера. - Клад, я тогда богатый!
Полицейский стал поспешно прощаться. Женщина проводила его до двери.
- Вы гораздо лучше говорите по-немецки. А муж ваш… почему вы вышли за него?
- Мой другой муж умер в войну, у меня тут ребенок в приют, инвалид. Он, - она мотнула головой назад, - может остаться тут, из-за лагер. Раз я его жена, то и я могу остаться, и ребенок.
Тойер поморщился с сожалением:
- Жизнь-то плохая.
- Совсем никакая, - горько улыбнулась она. - Он не может работать, боли через полчаса. Все забывает, память плохой.
- А что с кладом?
- Ай, - она улыбнулась, но глаза остались серьезными, - может, он зарыл немного денег или сон видел. Большого клада нет, я уверена… Рассказывает каждому. Думаю, клад - то, что он потерял в лагере. Остальное - его фантазия.
- В тот день Адмир был тут?
Она кивнула:
- Он рассказывает, что делает. Мой муж мне рассказывает, я не была дома, убираюсь… - Она испугалась и закрыла рот ладонью.
Тойер потряс головой:
- Не бойтесь, останется между нами. Я забуду про это. Немного черной работы - не преступление.
Она улыбнулась:
- Но я не верю, что Адмир это сделал, это… с домом пастора… Когда я вернулась, они пили пиво и смотрели телик. Думаю, кто такое делает, должен потом убежать.
- Жена! - заорал Зуберович и заговорил дальше по-боснийски.
- Еду ему надо готовить.
Сколько же времени? Еще не поздно, теперь он должен исполнить свой семейный долг: отвезти Ильдирим к ночному поезду.
12
- Вот мы и на месте. - Ильдирим устало огляделась в маленькой комнатке. "Ласт-Минит-Ангебот" забросила их сюда, на датский остров Эре.
Поезд до Фленсбурга, автобусный трансферт до Моммарка, там - к радости Бабетты - первый контакт с датской землей, затем приятное путешествие на маленьком пароме, за соседним столиком два настоящих эскимоса, отчего девочка впала в детский восторг. Прибытие в Марсталь: остров длиной всего тридцать километров может показаться большим, если ты стоишь на берегу с сомлевшим ребенком и двумя тяжелыми чемоданами.
Поездка на такси, открытие: оказывается, датчане вне зоны евро! Остановка у банкомата.
Курортный комплекс находился возле портового городка Эрёскёбинг: старинный отель и поблизости - два ряда домиков. Путешественницы вошли в свой домик. Там была гостиная (она же столовая и кухня) с импозантной кроватью-чердаком, на которой тотчас же растянулась Бабетта, и стеклянной дверью на балкон. Маленький коридорчик вел в отдельную спальню и санузел. Вполне нормальная маленькая квартирка с видом на соседний ряд таких же бунгало. И совершенно непонятно, что там дальше, то ли - как на самом деле - романическая гавань в трех минутах ходьбы, то ли унылый восточногерманский квартал панельных коробок.
- Слушай! - с восторгом воскликнула Бабетта. - "В северной части острова Эре расположен Эрёскёбинг, лучше всего сохранившийся датский город восемнадцатого века!.."
- Фантастика! - вяло отозвалась Ильдирим, глядя на птицу, которая, терзаемая дождем и ветром, спланировала на противоположный домик-кирпич.
- …"булыжные мостовые, штокрозы, красивые двери и окна определяют облик городских улиц… Пляж Вестерштранд с купальнями - идеальное место, откуда можно наблюдать потрясающие закаты…"
Ильдирим взглянула на небо. Какие там закаты! Из всех красок мира тут оставалась только серая…
- "В бюро иностранного туризма вы найдете подробный проспект с описанием Эрёскёбинга…" - смешно, проспект из бюро иностранного туризма.
Субботний день на Балтийском море. Ветер, дождь, пять градусов выше нуля, а кажется, что все минус восемьдесят по Цельсию.
- Скажи, почему ты мечтала попасть в Данию?
- Ну, из-за Михеля из Ленебурга…
Ильдирим, смеясь, села на стул.
- Там действие происходит в Швеции.
- Правда? - Бабетта удивленно глядела на нее с высоты.
- Надо купить что-нибудь из еды, - решительно заявила мать. - Насколько мне известно, датчане готовят почти так же вкусно, как англичане, так что лучше уж мы позаботимся о себе сами. В твоем потрясающем информационном листке что-нибудь говорится на этот счет?
- "Крупнейший супермаркет острова находится в Марстале, самом "морском" городке Дании, где все наполнено романтикой дальних странствий".
- Как это измерили? - вздохнула Ильдирим. - Номер такси сохранился в моем мобильном.
- Тут дорого, да? - Они вытаращили глаза на упаковку чипсов, которая могла конкурировать по стоимости с полноценным готовым блюдом в Гейдельберге.
- Наплевать, - решила отчаявшаяся прокурор. - Мне важно, что мы тут с тобой. Давай поторопимся, такси нас ждет.
Просто удивительно, как скандинавы финансировали свое непомерное потребление алкоголя! Французских сигарет, конечно, в ассортименте не оказалось, но тем не менее все было замечательно. Бабетта скользила по проходам супермаркета и забавлялась, разглядывая огненно-красные колбаски, датские надписи над витринами и лавину рыбных консервов.
- Что мы приготовим? Эй, Бабетта, скажи. Я умираю с голоду.
- Знаешь что? - Девочка подбежала к Ильдирим. - Сегодня готовлю я!
- Ты умеешь?
- Да, умею. Вот видишь, ты многого обо мне не знаешь.
- О том, что у тебя полно тайн, можешь и не напоминать.
Во второй половине дня небо прояснилось, ветер утих. Обе туристки бродили по Эрёскёбингу, окончательно наплевав на деньги. Ильдирим невольно ловила себя на том, что тут ей нравится. В самом деле, городок был очаровательный, словно сошел с картинки, а при виде старых парусников в гавани, по-скандинавски разноцветных складов и контор сердце грозного прокурора учащенно билось и жаждало приключений, словно в него вселился дух отважного капитана Клабаутера.
Субботним вечером, когда нормальные люди отдыхают, все ребята, не сговариваясь, позвонили поочередно Тойеру. Штерн первым. В трубке слышалась громкая арабская поп-музыка.
- Что это ты слушаешь?
- Это жена, - уныло вздохнул молодой комиссар, - пригласила подружек на восточный ужин. Я просто жду, когда выйдут мои родители и поднимут скандал из-за шума. Тогда я смоюсь…
По предложению Лейдига они позвали и нахального Зенфа. Возможно, им удастся сравнить детали различных поджогов. Толстяк с улыбкой прошелся по квартире и бесстыдно проинспектировал постельное белье в шкафу.
- Мило, мило! Но вообще-то это студенческая конура, а? Притом что вы нигде не учились, или как?
- Разумеется, нет, как и вы сами! - Тойер не знал, злиться ему или нет.