- Сделай доброе дело, в долгу не останусь, - пообещал Захар. И добавил:
- Коли выгорит твоя затея, век обязан буду.
- А мне от тебя много не надо. Об одном попрошу, разреши пожить, покуда с жильем определюсь. Постараюсь не надоесть и не задерживаться.
- Да мне ты не помеха. Живи на здоровье. Вдвоем оно веселей и легче, - мигом согласился Захар.
Илья, поворочавшись недолго, вскоре уснул. А Захарий задремал лишь под утро. Когда открыл глаза, ночной гость уже ушел, словно его и не было.
- Ну, ладно! Наведу порядок в избе, приготовлю чего-нибудь поесть, авось, кто-нибудь из клиентов объявится, - подумал хозяин.
Время пошло к обеду, когда на крыльце шаги послышались и веселый бабий голос прозвенел:
- Захарий! Отворись! Это я - Анна, твоя соседка! - вошла в дом круглолицая, румяная женщина. Она по-свойски чмокнула Захария в щеку, оглядела с ног до головы:
- Это с чего сам полы моешь? А где твои сракатые кобылы? Почему не приехали?
- Ушел от них! Верней сказать, выгнали они меня! Посчитали, что невыгодным сделался. Ем больше, чем зарабатываю. Вот и слез с ихней шеи, на свой хлеб ушел. Теперь сам дышу. Авось, хуже не станет!
- Ты шутишь, Захар? Или твои бабы спятили ненароком! Кто нынче мужиков прогоняет, да еще такого как ты!
- Ну, вот сыскались!
- Ладно! Недолго им хвост морковкой держать. Завтра объявятся. А я к тебе со своей заботой. Выручи по-соседски. Мои ребятишки вовсе озверели. Всю обувку вконец изорвали. Ничего целого не осталось. Глянь, от валенок одни голенища, от ботинок только шнурки. Не успеваю покупать. Новой обуви на месяц не хватает. Уж и прошу, и ругаю, едино толку нет. Носятся целыми днями как угорелые. С крыши на забор скачут. И девки такие же, как мальцы, сущие бандюги растут. Никакого угомону на них нет.
- Твои дети самые хорошие. Сколько их знаю, никогда не видел, чтоб курили или пили, как другие, - встрял Захарий.
- Еще этой беды недостает! Хватит с меня мужика, отца ихнего, еле избавилась от него. Хоть нынче ожили, хлеба в доме вдоволь появилось. Всем хватает, там и картошка, капуста своя, уже не голодные. Но на баловство лишней копейки нет. Куда там курить, когда жопы прикрыть надо. Вон глянь, портфели по осени купила, они их уже к зиме все раздолбали. Дерутся ими, как петухи. И никакого угомону. Вот глянь, может, отремонтируешь. Не на что новые купить! - открыла соседка мешок, показала портфели, обувь. Заодно и свои сапоги достала. У тех не только "молния" сломалась, а и каблуки сносились.
- Да! Добили обувку под ноль! - оглядел Захар кучу обуви и добавил:
- Только к завтрашнему дню что-нибудь придумаю. Нынче не управлюсь, брехать не буду. Вечером заберешь, работы много.
- Сколько должна буду? - дрогнул голос бабы.
- А по-соседски, сколько не жалко.
- Не обессудь, Захар! Возьми вот кусок сала. Своего кабана закололи неделю назад. Да вот яички домашние. А корова отелится, молоком поить стану. Мы всегда с тобой дружили. Никогда меж нами зло не водилось. Одно тебя спрошу, ты сюда в дом насовсем перебрался или на время, чтоб баб проучить?
- Нет, Аня! Навовсе тут останусь. Нет мне обратного пути. Не состоялась семья. Совестно сказать, кем там жил. Хоть под старость по-человечьи задышу, сам себе хозяином, без попреков и унижений, - выдал свербящую обиду.
- Да чем тебя попрекать? Ни единый человек в округе плохого слова вслед не скажет. Никого за все годы не обидел и не обозвал. А уж знают смалечку. Ты ж родился в этом доме, весь, как на ладони жил, с мокрых порток известный. Тебе, коль надумаешь завести хозяйку, любая будет рада, сама прибежит, только моргни, - улыбалась баба. А уходя, добавила:
- Теперь, таких как ты, сокровищем считают. Вот отдохни, оглядись, смотришь, заведешь себе новую голубку, помоложе и покрасивше прежней. Она и полюбит, и доглядит, и душу согреет. Ты не тужи. Средь нас в одиночках не останешься, в старых девах не засидишься. Это точно говорю, - сверкнула синеглазой улыбкой и вышла во двор.
Захарий взял в руки увесистый кусок сала.
- Не поскупилась соседка! Килограмма три отвалила, да и яиц больше двух десятков. Ну, о каких деньгах с бабой говорить? Уже рассчиталась, да как щедро, - попрятал гостинцы в холодильник и, домыв полы, взялся за работу.
К сумеркам только обувку отремонтировал. Привел в порядок сапоги соседки, поставил набойки, сделал каблуки и змейку, покрасил, почистил сапоги, поставил на просушку рядом с детской обувкой, а тут Илья пришел. Настроение у человека было явно подпорчено. Хмурое лицо, плотно сжатые губы, глубокие морщины через весь лоб говорили, что сегодняшний день у человека был не из легких. Захар это понял сразу и решил не лезть с расспросами.
- Пусть от души отляжет, тогда сам расскажет, - подумал человек. Так оно и случилось.
- Не повезло сегодня. Даже там, где нужен, меня не взяли. Судимость помешала. Не поверили, не захотели взять. Сказали, мол, бывших зэков не берем. Нормальных людей полно, рисковать не будем. Теперь желающих много, первого попавшегося не принимаем!
- Во, заелись гады! А ведь и оклад вшивый! И условия не сахарные, но выделываются, корчат из себя благодетелей! Ну, я в другую контору, в экспедиторы. Там загрузка по самую макушку, сам и водитель, и грузчик, и экспедитор. Но, тоже отказали, рылом не вышел. Пошел к строителям. И снова непруха. Своих наполовину сокращают, новых не берут. Ну, хоть волком вой.
- Ты не бухти. Давай к столу садись. Мне нынче повезло, - поставил Захар яичницу, сало, нарезая хлеб. И спросил:
- Объявление в газету про меня дал?
- В три газеты, сразу с утра. Даже в "Пенсионера". Оттуда у тебя больше всех заказчиков будет. Теперь не спешат новую обувь покупать, старую ремонтируют. У людей с деньгами туго, а тут еще праздник на носу, целый Новый год. Вот и подумай, куда тянуть? Люди злые ходят. Забот много, а возможности куцые. Я и на себя объявление дал. И не одно, целых три. Может кто-нибудь позовет квартиру отремонтировать. Уж я постараюсь. Так трудно стало найти хоть какой-то заработок. А самое досадное, что народ сейчас затаился и выжидает, что будет завтра? Когда этот страх перед кризисом пройдет, черт его знает. Никто не знает, каким будет завтрашний день.
- А куда мы денемся? Будем жить! Сколько голоду пережили, переживем и изобилие!
Илья, услышав это, расхохотался громко и спросил:
- Захарий, когда наступит изобилие?
- Оно у тебя под носом! Гля, сало, яичница, картоха, хлеб! Чего еще надо?
- Даже пузыря на столе нету. Разве это изобилие?
- Эх, Илюха! Кучеряво жил, если про бутылку вспомнил. Я про нее и не помышляю, дал бы Бог хлеб на каждый день и на том великое спасибо! - услышали, как хлопнула дверь в коридоре.
- Кого-то принесло! - заспешил Захарий и, открыв дверь, впустил в дом старую Варвару, ту, какая жила через дорогу. Бабка очень редко приходила к соседям, все ковырялась возле дома на своем участке. А потому ее редко видели в лицо. Варвара была глуховатой, плохо видела, давно жила одна. Она ни к кому не ходила в гости и к себе никого не приглашала. А тут вдруг пожаловала сама.
- Проходи, Варя, попей чайку с нами. А хочешь и поужинай! - пригласил соседку к столу.
- Не-е, я чай с сахаром не пью давненько. Только с вареньем. От сахара зубы болят. Не переносят его окаянного. У меня даже тараканы от него передохли, потравились до единого. А потом и вовсе из дома ушли. Те, какие выжили, сбежали от меня к другим. Я ж после того от сахара отреклась. И тебе не советую. Хотя пришла к тебе по другой, по своей нужде. Сам ведаешь, что в город давно не хожу. Нет силы в ногах. А трамваи и автобусы не ходят в наши турлы. Вот и маемся, кто как может. И я к тебе появилась с просьбой. Почини мои бурки. Вовсе они расквасились, сплошные дырки на них объявились. А купить новые не могу. Нету нынче бурок. Не шьют их. Сапоги стоют дорого. И до магазина не доберусь.
- Варенька! Нет у меня такого материала. А тут всю наличность менять надо. Где сукно возьму? Не выпускают его нынче.
- Я дам. У меня имеется. Давно лежит без дела. Возьми и сделай, я уплачу. Не ходить же босиком по холоду, - уговаривала бабка.
- Ну, если подойдет твое сукно, попробую что- то сделать. Но, мне кажется, дешевле новые купить. Здесь, мороки ворох. Все надо перекроить, переделать. Как они будут смотреться, тоже вопрос. Что из этой затеи получится, ведь я фетровые бурки ремонтировал, в основном, подошвы. А такие, тряпочные, их и тогда не латали. Чуть появились протертыши - выбрасывали к едрене мамке.
- Ты мне не гуди пустое. Бурки почти новые. Только низ подносился. Сверху совсем целые! Зачем же враз выкидывать? А на что тогда сапожники? - возмущалась бабка.
- Ну, коль так, можно в глубокие галоши их посадить. Но уже не приляжешь в них. Оно и в избе носить несподручно. Все ж резина. Это не валенки.
- Так что нынче подскажешь? - присела Варвара перед Захарием.
- Ума не приложу! - крутил мужик бурки, не зная, как к ним подступиться.
- Есть у меня на чердаке валенки. Их еще дед носил. Самовалки. Сколько им лет они сами позабыли. Но они на подошве все протерлись. Видно, некому было их подшить.
- Вот с этим слажу. Неси! - согласился Захарий.
А вскоре Варвара принесла валенки. Сапожник оглядел, понюхал войлок, помял, и сказал:
- С ними справлюсь, но не гони в шею. Не торопи.
- А в чем мне ходить? На дворе холод!
- Дома посиди, голубушка! Обойдись без посиделок денек другой. Пусть поскучают твои ухажеры. А то вон как бурки протоптала на гулянках, все пятки наружу выскочили, - улыбался мужик.
- Ой, Захарка! Голова у тебя совсем сивая. Но как был озорником в молодости, таким и остался. Ну, какие нынче у меня посиделки, если до лопухов по лету не доползаю.
- А как справляешься? - удивился человек.
- Туалет в доме имею. За избу зимой не вылезаю, сил больше нет. Дочка для меня постаралась. Воду в дом провела, туалет с ванной поставила, дровяной котел дом греет. Все как в центре города. Вот только на душе погано. Внуки редко приходят. Скоро забуду их лица и не увижу, на кого похожие теперь сделались. Раньше в нашу породу были. Нынче, кто знает. В последний раз приходили на Пасху. Скоро год минет! - разговорилась бабка.
- Тебя когда-то навестят. Ко мне вовсе не придут. Никто. Вот и посуди, кто с нас нужнее в этом свете! - взгрустнул Захарий.
- Конечно, ты! - выпалила Варвара.
- С чего взяла?
- Тебя любят. А меня только стерегут, чтоб не завонялась, когда помру.
- Эх-х, Варя! Сколько хороших людей сватались к тебе, всем отказала. Вышла за придурка.
- Любила его. Такая моя судьба корявая. Ну, да что теперь ворошить былое, не буди память. Оно хоть и давно ушло, а душа и нынче ноет. Если б нынешние мозги тому времени подарить, иною была бы жизнь, - вздохнула Варвара и, глянув на старые валенки, сказала тихо:
- Теперь на душе и на сердце единые дырки. Их не заштопать, не зашить. Все ушло…
- Ладно, Варюха! Нам хоть есть, что вспомнить. Нынешним и этого не дано!
- А где твоя семья?
- Один я, Варя! Как и ты!
- Выходит, тоже ночами маешься?
- Это у меня впереди. Я от своих недавно ушел, даже не горевал покуда.
- Не минешь. Поначалу зло, после - размышление, там и сожаление придет…
- Вот до этого не дойдет! - не согласился Захар.
- Если другую бабу сыщешь, может некогда станет вспоминать. Вам, мужикам, все проще. Быстро загораетесь, гаснете еще быстрее. Это мы всю жизнь мучаемся, - спохватилась, глянув на время и спросив, сколько будет стоить ремонт валенок, поторопилась уйти.
- Ну и старуха! Кто такая? - удивился Илья.
- Была большою птицей. Второй такой красавицы город не знал. Да только судьба у ней горше полыни. Годы и горе все отняли. Ничего не оставили в утеху. А была известной актрисой. Теперь даже не верится. На моль похожа стала. Тени от прежней женщины нет. Полюбила какого-то артиста из заезжих гастролеров. Он негодяем оказался. Заделал ей дочку, а через год бесследно смылся. Варюха разыскала. У него помимо еще три бабы имелись. Все с детьми, от него. Плодовитый тушканчик оказался. Он не только на сцене, а и в жизни был артистом. Ну, да Варя сама свою дочь вырастила. Отчима не привела. Одна жила все годы. Обожглась на заезжем и в своих разуверилась. Трудно ей приходилось. У артистов получка копеечная. Но баба не пошла по рукам. Удержалась. Дочку в люди вывела. Отдала замуж. Ну и что? Образование не ум. Она такая же дура, как моя Наташка. Попрекает Варю за глупое замужество. Как будто на лбу человека написано хороший он или падла! Да, вокруг Варьки вертелись многие. Она свое нашла. Сама за это страдает. И судьба ее наказала хуже некуда. Зачем же добавлять боль? Ведь она в жизни ничего хорошего не видела. И вместо поддержки, одни насмешки. Ими бабу измучили. Потому, никуда и ни к кому не ходит до сих пор.
- Тогда и ты сдерживайся, не напоминай, - упрекнул Илья Захара.
- Да я слегка, по-свойски, - улыбнулся человек чему-то своему, сокровенному, о чем умолчал.
- Ты любил ее?
- Я восторгался Варей, впрочем, как и другие. До влюбленности не дошло. Она старше, да и кто я против нее? Варя была звездой, а я обычный сапожник, как ворон рядом с лебедушкой. Ну, что общего, даже не смел думать, смотреть в глаза, здороваться стеснялся. Ведь разговаривать с нею насмелился, когда она на пенсию вышла и, оставив дочке с внуками городскую квартиру в центре, переехала в этот дом на окраину навсегда. Конечно, обидно было за нее. Варя жила нашей высокой мечтой, песней, легендой и сказкой. А теперь она, как крапива на грядке, всеми забытая, униженная, обветшалая. Все мы эдак кончим свой век. А разве о таком мечтали? Она как-то заказала мне туфли для Золушки. Главную роль играла в том спектакле. Я ей три пары сшил, на выбор. Она все взяла. И до сих пор их бережет. Я душу в них вложил, самого себя. Дочка их у нее просила, не дала. Не разрешила даже примерить. Потом внучка клянчила. Варя тоже отказала. И в завещании попросила похоронить в тех, в каких она играла в спектакле. Значит, сумел угадать и порадовать Варю хоть раз в жизни. Побывал с нею в ее сказке, жаль, что она так плохо закончилась для нас обоих, - нахмурился человек.
- Тебе особо вспомнить нечего. У вас с Варей ничего не было. Прошли по жизни мимо друг друга, даже локтями случайно не задев. Она тебе нравилась. Ну, а ты ей вовсе безразличен был. Это теперь нужда загнала, вот и пришла, когда от нее прежней ничего кроме морщин не осталось. А вот я со своей бабой сколько лет прожил! Все берег. Каждую прихоть выполнял. И получил полную пазуху. За все разом. А не надо их на руках носить. Не стоит их любить, не за что! - злился Илья.
- Это ты закинь. Не стоит себя терзать за прошлое. Жил правильно. Самого себя упрекнуть не в чем.
- За дурь и лопоухость! - отмахнулся Илья.
- То, судьбе видней, - не согласился Захар. Он отремонтировал портфели Анюткиной детворы. Покрасил их. И отойдя на шаг, любовался. Портфели смотрелись, словно новые.
- Когда-то так мечталось самому ходить в школу с портфелем. Они тогда другими были, грубыми, без ремешков, не такими красивыми, как вот эти. Да не купили… Дорого стоили. Не по карману, потому, свои учебники в мешочке носил, мать шила такую сумку из какой-нибудь тряпки. Ее иногда на месяц хватало. Случалось, за неделю разлеталась в клочья, - вспомнил давнее. И оглянулся на стук в дверь.
Анна вошла, не ожидая приглашения:
- Прости, Захарий, не дождалась, пришла раньше, чем велел. Моим не в чем во двор выскочить. Хотела в этом месяце обувку им купить, так опять получку не дали. Говорят, денег нет. А как нам жить, о том не думают. Хорошо, что у меня корова есть. Как-никак на хлеб будет. А другим вовсе невмоготу, никакого подспорья нет нигде. Ну, хоть ложись и помирай заживо. Нигде выхода не видать, - разглядывала детскую обувь, портфели.
- Дай Бог здоровья тебе, Захар! Сделал все, как новое. Будто из магазина взял. Аж глаза радуются. Только надолго ли моим сорванцам, вовсе ничего беречь не умеют.
- Не сетуй, сами такие же были, - отмахнулся сапожник и услышал:
- Сколько я тебе должна?
- Ничего. Ты уже рассчиталась.
- Смеешься, Захар? Я в прошлом году носила в ремонт свои сапоги и ботинки сына. Так знаешь, сколько слупили? А подошвы на сынкиной обувке три дня продержались и отклеились, отвалились.
- Эти не отклеются. Я их прошил.
- Вижу. Спасибо тебе! Только совестно мне, - топталась Анна у двери:
- Все нормально, - успокоил Захар. И предложил:
- Если что нужно, приходи без робости. Чем смогу, завсегда помогу, - предложил ненавязчиво.
А на следующий день, когда Илья пошел в город искать работу, Захар взялся ремонтировать валенки Варвары. Он долго разминал, отпаривал, чистил войлок, что-то потихоньку мурлыкал себе под нос, казалось, человек не замечал ничего вокруг, не смотрел на время, забыл, что давно пора поесть.
…Ему снова вспомнилась прежняя Варя. Всего два спектакля с ее участием посмотрел человек. А запомнил их на всю жизнь.
- Вот кручусь тут по углам, как мореный таракан. Сдохну, никто не вспомнит добрым словом, жил я тут, или нет! А вот Варя всех умела радовать, как цветок жила! Ее многие вспомнят. Хотя, что толку теперь от той памяти? Состарилась, и никто не навестит. Родная дочь не приходит, порог забыла. А ведь Варя все ей отдала. Сама вернулась в дом родителей, как и я. Сколько нас таких бедуют по окраинам, все на обочине у жизни оказались, выброшенными из жизни, лишними даже самим себе, - вздыхает человек и, вытерев пот со лба, вощит нить, пришивает подошву.
- Раньше даже предположить бы не мог, что Варя наденет валенки. А жизнь и ее скрутила в штопор, - вспомнил, как не поверил глазам, увидев женщину возле дома в огороде. Варя и не увидела, не вспомнила Захария. Он сам окликнул ее:
- Ты ли это? Надолго ли здесь? - спросил робко. Женщина разогнулась, долго всматривалась в лицо соседа. Никак не могла узнать Захария. Когда припомнила, ответила устало:
- Теперь насовсем вернулась. На пенсию вышла. А старикам в городе лучше не задерживаться, нечего нам там делать.
- Это почему? - не понял Захар.
- Скоро поймешь и сам сюда переберешься, если еще не переехал, - усмехнулась Варя.
- У меня здесь мастерская, а живу в городе.
- Многие так вот перебираются. Не все рискуют сразу рвать с городом, все примеряются к предстоящему одиночеству, но избежать его никому не привелось. Всех так или иначе выдавливали из города дети или внуки. Недавно появились и вовсе смешные старики. Им окраины и одиночество прописали врачи. Настоятельно порекомендовали покой, так и не сознавшись, сколько заплатили им дети за этот совет. Стариков убедили. Они все поняли и согласились. Оно и себе спокойнее жить отдельно, подальше от раздражительных детей и горластых внуков, какие не давали покоя ни днем, ни ночью.
- Варя, твои хоть навещают, приезжают сюда?
- Это ты о дочке? - улыбнулась вымучено и ответила отмахнувшись:
- Ей, как другим, все некогда. Сама такою была. Тоже редко родителей навещала. Не понимала и не верила, что самой здесь доведется коротать остаток жизни в одиночестве. А оно бьет хуже старости, - подошла к забору и, близоруко оглядев Захария, заметила: