Через полчаса подъехали к развилке - узкая шоссейная дорога круто сворачивала к турбазе, а вправо в лес уходила грунтовая, ведшая на Дубовый Лог. Горыныч притормозил у обочины, заглушил мотор и закурил.
Тотчас стало слышно, что весь лес кругом наполнен звонким птичьим пением. Прозрачно и весело светилась березовая роща, насквозь пронизанная солнцем, на яркой зелени полян пестрели лесные цветы. В открытое окно залетел золотистый шмель, стукнулся раза два о стекло, пытаясь выбраться на волю, затем медленно пополз по хромированной окантовке стойки. Горыныч ругнулся и чиркнул зажигалкой, пытаясь подпалить ему крылья. Шмель увернулся.
- Ты пламя прибавь, - посоветовал Конопля, с интересом наблюдая за действиями товарища.
- Пацаны, я вот думаю, где лучше погулять, отметить это дело, - сказал Тимоня, которого вновь начала распирать беспокойная радость. - Горыныч, ты как насчет "У Юры"? Или на природе лучше? Шашлычки, а?
- Шашлычки, это хорошо, - отозвался Горыныч из-за руля. - "У Юры" душно. Мы счас крючок небольшой сделаем, я там место приглядел… Бережок такой, полянка…
Он с хрустом придавил шмеля пяткой зажигалки.
Поехали по грунтовой дороге.
- Я тебе, Тимоня, вот что скажу, - неожиданно начал Конопля. - Не мое, конечно, дело, но зря ты Поэта изуродовал. На хрена тебе это надо было? Чё он тебе?
- Да к матери привязался, козел! - поморщился Тимоня, которому и самому неприятно было это воспоминание. - Записку прислал, пидор старый… "Приди и соответствуй…"
– "Приди и соответствуй!" - рассмеялся Горыныч. - Это он хорошо залепил… Зря ты его… Он безвредный…
- Да я понимаю, пацаны, что зря… Дело прошлое. Я нажрался в тот вечер, дай, думаю, зайду, припугну старого хрена. Во двор зашел, в жесть врезался, штаны подрал. Пятьдесят баксов штаны, итальянские. Он там везде жести наставил… И потом - совсем оборзел фраер, топором из-за двери тычет. Я топор вырвал, а там уже хер его знает, как получилось… Всю харю ему разворотил. Пьяный же был.
- Зря, - покачал головой Конопля.
- Ничего не зря, - возразил Тимоня. - Вспомни, что Ферапонт с фермером из Запоева сделал, а он - что? Всего-то - долг недодал. И правильно, тут строго надо, чтоб страх был в народе. Я, пацаны, вот что планирую, насчет праздника, - вернулся он к актуальной теме, сворачивая разговор с неприятной стези. - Надо телок из "шанхая" прихватить, там классные есть организмы… Но лично для меня главное - Тоньку выманить на шашлычки…
- Приехали, Конопля, - объявил Горыныч, вновь останавливая машину. - Вылезаем, оцениваем ландшафт…
- Это, что ли, место твое дивное? - удивился Тимоня, оглядываясь по сторонам. - А где бережок, где речка?
- А вон, видишь, бочка стоит на опушке? Там спуск за кустами… пошли, глянем.
Тимоня взялся за ручку двери и стал ее открывать. Дверца сопротивлялась, точно это была дверь какой-нибудь подводной лодки, на которую снаружи давили многотонные толщи… Тимоня уперся ногой и, к его немалому изумлению, в приоткрывшуюся щель внезапно с диким рыданием и визгом хлынул непроглядный космический хаос.
А через некоторое время, когда схлынула воющая волна мрака, Тимоня, поднявшись метра на три над землей, с любопытством разглядывал, как дружки его, Конопля и Горыныч, тащат через солнечную поляну его безвольное, с волочащимися по траве раскинутыми руками неудобное тело. Тимоня слетал на опушку, покружил над бочкой и медленно вернулся к друзьям.
- На хрена было в машине это делать? - сопел тощий Конопля, подхватывая под мышки ногу выскальзывающего провисающего трупа. - Пусть бы своим ходом дошел до бочки, а там уж… Возись теперь.
- Машина звук гасит, экранирует, - умудренно объяснил Горыныч. - А в лесу эхо далеко разносится. Мало ли тварь какая по лесу гуляет? Грибники всякие, ягодники, мать их… Давай, грузи его…
- Погоди, надо карманы проверить, - роняя ноги трупа на траву, сказал Конопля.
Он быстро обшарил карманы Тимони, вытащил кожаный бумажник, перочинный нож, записную книжку… Снял с пальца золотой перстень.
- Вот видишь, - сказал с укоризной, обследовав содержимое бумажника. - Четыре сотни баксов чуть не сожгли…
Он аккуратно положил на выжженную плешь возле бочки реквизированные имущество покойного приятеля.
- Ладно, грузи его, - приказал Горыныч. - А я за канистрой пойду.
Через минуту он вернулся с полной канистрой бензина. Конопля уже успел запихать в бочку головой вниз тело Тимони, который все это время кружил рядышком, равнодушно и отстраненно наблюдая за всей этой никчемой возней.
- Ноги поправь, - снова приказал Горыныч, вытаскивая из-под ремня пистолет с глушителем. - Согни в коленях. Чтоб не торчали.
- Гнул уже, - вытирая выступивший на лбу пот, ответил Конопля и повернулся к Горынычу. - Они опять разгибаются… Э-э… да ты чё, Горыныч, охренел?!
- Ферапонт велел, Конопля, - спокойно отозвался Горыныч. - Ты с автоматов имел, а это все равно, что на общак покуситься… Так что все по закону. Тимоне привет от меня…
Глухо стукнул выстрел. Конопля мешком повалился лицом в землю. Горыныч обшарил его карманы, снял часы и золотую цепочку с шеи. Затем легко поднял тело Конопли и торчком сунул его вниз головой в бочку. Вылил туда же весь бензин из канистры, потряс ею в воздухе, роняя оставшиеся капли. Подобрал с земли вещи Тимони, сунул их в карман, затем огляделся, чиркнул зажигалкой и - отскочил от взвившегося к небу вихря пламени.
Удивительнее всего, что Тимоня и Конопля тоже резко отшатнулись от вырвавшегося из бочки огня, но тут же опомнились и рассмеялись. Земной огонь не мог причинить им вреда, и это было для них уже слишком очевидно. Они несколько раз прошли сквозь него, вглядываясь в гудящее чрево, где чернели их бренные тела, где на лицах их от жара лопалась кожа. Вскоре зрелище им прискучило, поскольку впереди ожидали приятелей замечательные чудеса, на которые не следовало опаздывать.
Они пролетели над озабоченным Горынычем, который уже сел в машину и заводил мотор, и направлялись теперь на тот берег реки, где в золотом сиянии поджидали их чудесные чистые ангелы. Ангелы помахивали крыльями и подманивали Тимоню и Коноплю к себе.
- Ты все-таки нехорошо поступил, Конопель, неблагородно, - попенял Тимоня, радостно улыбаясь Конопле. - Но погляди-ка, что происходит! Оказывается, не врут попы…
- Да, нехорошо поступил, - смиренно согласился Конопля, отвечая другу виноватой улыбкой. - Но видишь, как все в оконцовочке-то славно выходит? Чувствуешь, как легко теперь? Как здорово! Будто гири на нас висели… А вон и ангелы. В рай сейчас полетим, Тимоня!..
- А то!
Низко-низко над водой летели они, а в прозрачных струях речки трепетали косяки плотвы, и время от времени, когда луч солнца падал на зеркальную их чешую, Тимоня и Конопля блаженно щурились, ослепленные сиянием. И чем ближе подлетали они к светлым ангелам, тем мучительнее и блаженнее становился их восторг. В свою очередь ангелы, не дожидаясь, пока новопреставленные души приблизятся к ним, отвернули лучезарные лица свои и поплыли впереди, увлекая за собою двух счастливцев.
Они летели на закат, и ослепительное солнце понемногу угасало, бронзовело, вот уже превратилось оно в мягко полыхающий багровый шар, на который можно было смотреть уже не щурясь.
Все ниже опускалось солнце над горизонтом, все стремительнее двигались к западу наши путники. Длинные косые тени густели, скрывая земные пространства, и уже каким-то неспокойным сумраком наливался воздух. Блаженство летящих постепенно сменилось сладкой щемящей тревогой, ибо все более манили и притягивали их лазурные чистые небеса, которые раскрывались высоко-высоко над ними, но какая-то неодолимая чудовищная сила словно бы исподволь гнула их к земле, вязала по рукам и ногам, не давая воспарить вольно и свободно.
Плывущие впереди ангелы остановились у края земли, над которым широко полыхал и переливался в темных тучах косматый багрово-кровавый закат, и уже напрасно и глупо сопротивляясь неодолимой страшной силе, двигались приятели к этому жутко открывшемуся вдруг перед ними краю, отчетливо сознавая, что никакой это не закат, а рвутся навстречу их предначертанному полету из бездонных глубин чадные языки…
Ангелы стали медленно поворачивать к ним истинные свои лица, но Тимоня и Конопля судорожно закрыли глаза руками, чувствуя, как коченеют их существа от ледяного ужаса совершающегося.
РАСШИРЕНИЕ БИЗНЕСА
Месяц август, который многие из обычных законопослушных людей посвящают отдыху, поездке к морю, сбору урожая на даче, заготовке грибов и прочим полезным и приятным делам, для Ферапонта выдался на редкость напряженным и однообразно-хлопотным.
Сразу же после разговора с мэром Колдуновым, он, прихватив с собой полсотни боевиков и кое-какую спецтехнику, отправился покорять столицу.
В Москве действовало уже несколько отделений "Скокса", но масштабы этой деятельности при резко возросших запросах и дефиците бюджета банды, уже никак не могли Ферапонта удовлетворить. Основной задачей, разумеется, была встреча с бывшим министерским чиновником, - ныне скромным пенсионером, обладавшим, однако, шестьюдесятью процентами акций комбината. Две недели посвятили прослушиванию телефонных разговоров старичка, из которых выяснилось, что никакой реальной властью и защитой тот не располагает, давно превратившись в сытого и сонного рантье, глупо уверившегося в стабильности своего социального статуса.
Старичка захватили на его загородной дачке, мигом выпотрошили и лишили заветных акций. Его даже не пришлось убивать - сразу же после подписания всех необходимых бумаг, происходившего в присутствии нотариуса, он как-то внезапно оцепенел, выпучил правый глаз и - ужасная гримаса беззвучного смеха исказила всю правую сторону его лица.
Ферапонт видел много всяческих катаклизмов в разного рода человеческих судьбах, но эта жутковатая гримаса, застывшей маской утвердившаяся на физиономии жертвы, являла собой словно бы привет от самого дьявола, незримо посетившего благочинно-казенный нотариальный кабинет.
Однако в процессе работы со старичком, пока тот был еще вполне вменяем и дееспособен, неожиданно выявилось, что пенсионер является весьма мелкой сошкой в громадной афере с продажей металлов и сплавов, и масштабы доходов на самом деле на порядок выше отраженных даже и в теневых бухгалтериях.
Вступив в долю с Колдуновым и устранив главного акционера, бандиты провернули, конечно, дело важное и сложное, но самый верх коррумпированной беловоротничковой мафии, распоряжавшейся громадным финансовым "леваком", получаемым от продажи металла, этот верх был покуда еще недоступен, и Ферапонт с Рвачем понимали, что тут на таран идти не следует: все нити тянутся не просто в Москву, а в инстанции, надежно защищенные уже государственной охраной от любого уголовного беспредела… И те дяди, что металла этого никогда в глаза не видели, но благосостояние свое на неведомом им черногорском комбинате успешно строили, ни под каким предлогом свое кровно наворованное не отдадут и двинут, если надо, на бывших спортсменов-десантников все вооруженные силы страны…
Тем не менее подходы к огромным московским деньгам гангстеры весь этот благостный летний месяц неустанно пытались обнаружить.
И как-то в кутерьме тщательно подслушиваемых разговоров, ведущихся между высокопоставленными деятелями, промелькнула фамилия: Ладный. Промелькнула раз, два, три…
Потребовалось еще некоторое время, чтобы бандиты утвердились в версии: это и есть тот самый ключевой финансовый агент, через которого идут левые деньги за металл. И какие деньги!
Организационных способностей Урвачеву и Ферапонтову было не занимать: вскоре еще одна часть банды переместилась в Москву. В пригородном пансионате разместились рядовые исполнители. Активно начался процесс съема московских квартир для среднего и высшего звеньев группировки.
Одновременно и в столице, и в Черногорске отыскивались нити, ведущие к загадочному Ладному. Отыскивались упорно и планомерно.
И вскоре лежали перед Ферапонтом данные на одного из тех людей, кто проживал в столице и был с Ладным знаком.
Рвач восхищенно потирал руки: дело оставалось за малым, за сущей чепухой, выраженной в стандартных сыскных мероприятиях, должных привести их к ключевой фигуре… А там все просто - ствол к виску и простой выбор: или - или…
Ферапонт на восторги товарища реагировал хмуро. И относительно всяких "или - или" мыслил иначе. Ладного просто надо было убрать. И все. Заявив после его устранения Колдунову, что хозяин московских счетов непоправимо поменялся. А вот номера счетов - нет.
Телефон дружка финансового агента бандиты поставили на круглосуточное прослушивание. Кроме того, сканировались все набираемые им номера телефонов. Однако - без толку! Никаких бесед с Ладным тот не вел.
Тогда задумалась следующая комбинация - другу Ладного через вторые руки сообщалась горячая дезинформация, касающаяся отпуска металла, и дезинформацией такого рода он непременно должен был со своим шефом поделиться.
Провокация прошла как по маслу. И вскоре по четко зафиксированным щелчкам набора номера был выведен ряд заветных цифр… А уже через неполный час адрес разыскиваемого лица секрета для бандитов не представлял.
Ладного расстреляли из двух автоматов, когда он подъехал к кованым воротам своего аккуратного подмосковного особнячка. Срочно прибыла "скорая", отвезла тяжелораненого в больницу, где по едва ли не мистическому совпадению дежурила его теща, блестяще проведшая операцию, но спасти зятя не удалось - развилась кома, и из нее, несмотря на все усилия врачей, он не вернулся.
Бандиты же, не теряя зря времени, прибрали к рукам бизнес убитого, одновременно кратко и почтительно сообщив Колдунову, что отныне Ладного на его посту заменила иная персона… Нейтральная позиция мэра, вставшего над схваткой, принципиально отстранившегося от кровавых разборок и ориентирующегося, что называется, на конечный результат, то бишь - на сильного, эта весьма неглупая позиция была Ферапонту и Рвачу предельно ясна. Но то, что самые сильные - это они, Колдунову было наглядно доказано.
Загадочной фигурой оставался американец, являвший собой важнейшее звено в цепи сбыта продукции, и выход на американца мог обеспечить лишь давно знакомый с ним Колдунов.
Требование Ферапонта к мэру относительно контакта с зарубежным партнером отныне было подкреплено обстоятельствами глубоко объективными, отказ в данной ситуации был попросту невозможен, ибо предстояло выработать долгосрочную совместную программу, а всякого рода колебания и протяжки бесспорно и очевидно являли собой неразбериху в разделе финансов и прямой взаимный убыток.
Объяснять сложившееся положение вещей многомудрому Колдунову не пришлось - мэр по собственной инициативе срочным порядком вызвал заокеанского гостя для проведения на месте актуальнейших деловых переговоров.
Помимо решения насущных задач, связанных с Черногорском, в этом горячем августе Ферапонт стремительно и очень существенно укрепил свои позиции среди криминального мира столицы.
Действовали по накатанной схеме беспредела, - то есть исключительно нагло и безжалостно. На первую же бандитскую разборку за кольцевой автодорогой явились на нескольких машинах с затененными стеклами. Едва подъехали конкуренты и стали вылезать из своих машин, по ним безо всяких предварительных разговоров был открыт шквальный огонь. Далее в дело пошли канистры с бензином, и приехавшей милиции оставили для изучения лишь покоробившиеся остовы автомобильных кузовов и обугленные останки незадачливых конкурентов.
Череда убийств и расправ с соперниками - от их примитивного отстрела до обливания азотной кислотой или же попросту штыковой резни - набирала обороты. Среди исполнителей своей четкостью и безжалостностью особо выделялись Ломакин, Блоцкий и Кнехт.
Именно зтой троице Ферапонт поручил устранение директора московского АОЗТ "Фильтр".
Фирма представляла собой солидное предприятие, имеющее обширную цепь сигаретных киосков. Упустить возможность получения доходов в полном объеме от столь стабильного и разветвленного бизнеса Ферапонт не собирался.
Акцию провели по стандартной схеме: подъезд, поджидание жертвы на лестничной площадке, выстрел из "ТТ" в голову…
На следующий день "Фильтр" стал безраздельной собственностью банды.
Стремление к монополии утверждалось в сознании Ферапонта как основной мотив всех его дальнейших действий. Но и добычу, и власть приходилось поневоле делить с Урвачевым.
Проделав совместный кровавый путь, знаменовавшийся чередой блистательных криминальных побед, и наконец приблизившись к деньгам поистине огромным, Ферапонт все более и более утверждался во мнении, что Рвач по своим качествам на роль вожака не подходит, и если разложить заслуги по полочкам, то ведущая партия определенно за ним, Ферапонтом. Это он был истинным мотором всех последних крупномасштабных операций, это на его воле и жестокости держалась вся дисциплина, это он упорно и дотошно реализовывал проекты, никогда не упуская из внимания узловых вопросов, а Рвач… Ну ведь пустельга по большому-то счету, хотя язык подвешен и мозги может заморочить самому дьяволу! Но на лидера никак не тянет. Да и вообще романтик! Процесс его больше интересует, а не результат. И своя якобы значимость и всемогущество, а не то, что должно быть первостепенным - капитал. Большой капитал, дающий выход на иную перспективу: уже легальную власть…
И сейчас, видимо, придется делать очевидный выбор: устранить компаньона. Править группировкой должен сильнейший. А сильнейший он - Егор Ферапонтов.
О каких-либо неприятностях с правоохранительными органами думалось вскользь и отстраненно… У него все получалось… А значит, будет получаться и впредь. И сегодняшнюю роскошь бытия, начинавшуюся от личного парка дорогих иномарок и заканчивавшуюся коллекцией трусов от Кардена, он уже расценивал как скучную и обязательную, в общем-то, данность…
Однако врожденная осмотрительность принуждала Ферапонта к прогнозу вероятных пагубных событий, связанных как с происками алчных и вероломных сотоварищей, так и с расследованием его деяний профессиональными правоохранителями в лице РУБОП.
То, что информации о его персоне в данной организации скопилось немало, он был уверен, тем более исподволь спецслужба наносила ему ежемесячный планомерный урон, порой кинжально вырубая целые звенья группировки, но подобраться к нему - жестко анализировавшему любое доказательное начало своего криминального бизнеса, покуда, как он полагал, сыщики, связанные по рукам и ногам законами и давлением сверху, категорически не могли. С другой стороны, ком преступлений ежедневно распухал, следов оставалось все больше и больше, но, главное, выросла целая плеяда компетентных свидетелей-подельников, способных, спасая свою шкуру, дать о нем такой шквал показаний, что, направь этот шквал в нужное русло, непременно и неотвратимо сметет он его в тюремные стены.