Корысный предпочитал не высовываться. Сторонник разумного аскетизма, он с удовольствием ездил бы на старой "шестерке" и покупал бы одежду на оптовом рынке у вьетнамцев, но тут обстоятельства были сильнее его принципов и житейских установок. Во-первых, год назад он женился на женщине, которая была на двадцать лет его моложе, а это требовало значительных бытовых затрат. Жена была круглой сиротой из разоренной реформами и вымершей профессорской семьи, и данный факт ее биографии сразу же привлек Корысного. Сироты, они скромнее.
В первые дни после свадьбы жена действительно вела себя скромно и довольствовалась малым, но, увы, со временем жены, особенно красивые и молодые, сильно меняются, и перемены эти всегда к худшему.
Во-вторых, нужно было уступать культурному диктату того круга деловых людей, с которыми ему приходилось встречаться ежедневно. В самом начале деловой карьеры, старый приятель Корысного - тот самый Алик Шумахер, случайно встретившись с ним в холле коммерческого банка, поморщился и сказал:
- Друг мой, если хочешь успешно делать свой бизнес, срочно переоденься. В бизнесе, как нигде, справедлива поговорка: "Встречают по одежке…
- Провожают по деньгам, - пошутил в ответ Корысный, но совету приятеля внял и в первую же свою поездку в столицу купил себе два костюма, несколько сорочек, дюжину галстуков и две пары ботинок в дорогом бутике.
Во всем же остальном, он принципов своих старался не нарушать. Корысный обладал повышенной чувствительностью ко всякого рода возможным обманам, мошенничествам, подставам и подлостям, которые могли ему угрожать с той или с другой стороны. Он никому ни разу не ссужал деньги ни под какие проценты и посулы. Он скрывался от всех родственников. Лет пять назад родная сестра все-таки каким-то чудом сумела разыскать его и слезно попросила пару тысяч долларов на неотложную операцию для матери, предъявляя даже справку с круглой печатью из больницы и обещая вскорости продать дом в деревне и рассчитаться. Но он отказал мягко и убедительно, сославшись на то, что все деньги в обороте.
Слишком много знал он случаев людского коварства, и самыми обычными примерами такого коварства были как раз те, что касались отношений между людьми абсолютно преданными друг другу, надежными, близкими. Он без труда мог бы припомнить с десяток историй, когда самые верные друзья детства, взяв взаймы крупную сумму, беззастенчиво обманывали своих благотворителей.
Мать его умерла спустя полгода, и нельзя сказать, что Аким Корысный был к тому времени настолько уж холоден и циничен, что не испытал никаких чувств сожаления и раскаяния, наоборот, он сам удивился тому, как остро переживал эту смерть. Корысный похоронил мать с честью, и успокаивая болезненные уколы совести, устроил пышные (разумеется по меркам нищего и ободранного провинциального поселка), поминки.
По правде сказать, с самого начала в сокровенной глубине его души гнездилось смутное чувство удовлетворения от того, что, как выяснилось, болезнь матери была неизлечимой, а потому несостоявшаяся операция была бы совершенно бесполезной, и стало быть, деньги были бы потрачены напрасно.
Совесть его успокоилась окончательно, когда, аккуратно вскрыв и обследовав потайной ящик секретера в комнате сестры, обнаружил он там старинную жестяную коробку из-под чая с полустертым изображением Кремля на крышке, а в ней три перетянутые резинкой пачки долларов. Корысный понимающе усмехнулся, подмигнул сам себе в зеркало, взвесил деньги на ладони… Поколебавшись несколько секунд, он решительно подавил возникший в сердце преступный помысел, уложил деньги на место и так же аккуратно запер секретер.
- Кимушка, ты бы оставил нам триста долларов, хотя бы, - жалобно попросила сестра, когда он, уложив дорожный кейс, подошел к ней обняться на прощанье. - Или триста пятьдесят… Поверишь ли, иной раз с мужем без хлеба по три дня сидим…
- Верю, верю, сестра, - отвечал Аким печально. - Охотно верю. Но поверь и ты мне. Такие обстоятельства складываются, что хоть по миру иди. И честное слово, пойду. По электричкам скоро буду бродить, как погорелец и бомж…
- Ну, сто хотя бы… Пятьдесят… Ну хоть двадцатку. Я видела, у тебя еще восемьсот оставалось…
- Это казенные, - поспешил оправдаться Аким, неприятно удивленный тем, что бумажник его, с которым не разлучался он ни днем, ни ночью, и который постоянно сохранял температуру тела, был каким-то таинственным и непостижимым способом обследован посторонними людьми. Пятьсот долларов лежало открыто в отделении, но триста-то были упрятаны глубоко под подкладку, а шов заметан черной ниткой.
Много, много волчьих ям рыла жизнь на пути Акима Корысного!
Несколько раз он, считай, чудом избежал замаскированных капканов и западней, куда попались его менее удачливые знакомые. И дело заключалось вовсе не в том, что природа как-то особенно одарила его прозорливостью, чутьем и умом. Он был просто гармоничен и созвучен миру, который он мерял и оценивал по себе, как приглянувшуюся одежку. А между тем мир был злой, и Корысный жил и действовал среди злых людей.
"Как жаль, - размышлял он, - что деньги в нынешнее время не могут плодиться сами по себе, лежа в потертом чемоданчике в самом укромном уголке между двумя хитроумно устроенными стенками антресолей. Для размножения они должны выйти в большой свет и встретиться с другими деньгами, совместно свершив какое-нибудь живое дело. А живое дело - всегда опасное дело…"
Аким Корысный чуял, что дело, в которое он собирался влезть, чем-то опасно для него. Слишком выгодный барыш оно сулило. Слишком гладко все складывалось. И все-таки внутренне он уже склонился к тому, чтобы принять предложение и стать полновластным хозяином "Скокса".
Поток машин все более густел, и Корысный поневоле внутренне подобрался, внимательно поглядывал по сторонам и не снимал ноги со сцепления, потому что то и дело приходилось переключаться на вторую передачу и притормаживать. На подъезде к повороту на мост образовалась настоящая пробка, какой-то нетерпеливый кретин беспрерывно сигналил сзади, вызывая у Корысного, и навернякак у всех окружающих, тихую ярость.
Минут через десять, когда Корысный добрался наконец до поворота, взору его открылась печальная картина - старый "москвичок" с наваленным на крышу убогим дачным скарбом, основательно протаранил зад черного джипа. Цветные мелкие стекла разбитых фонарей весело посверкивали и играли на сыром асфальте. Злополучный водитель сидел прямо на земле, прислонившись спиной к переднему колесу своей убогой машинки, подтянув коленки к груди и уткнувшись в них головой. Лица его видно не было, ладонями он зажимал уши. Рядом с ним неподвижно стояла бледная увядшая женщина. Девочка лет десяти, очевидно, их дочка, присев на корточки, собирала цветные стеклышки…
Трое крепких коротко стриженных молодцов что-то объясняли лейтенанту ГАИ, показывая пальцами на бесчувственного бедолагу. Лейтенант кивал и быстро записывал показания в протокол, умещенный в лежащем на капоте джипа планшете.
Все в данной стуации было ясно и без всякого протокола: задний всегда виноват.
Что-то похожее на жалость шевельнулось в сердце Корысного, он даже представил себе этакую гипотетическую сценку: вот сейчас он останавливается у места трагедии, спрашивает у молодцов: "Сколько?" - и тотчас отсчитывает запрошенную сумму. Это ведь в его силах, пустяки, в сущности. Пять, десять тысяч зеленых. А взамен суетливая благодарность воспрянувшего горемыки, скупые слезы благодарности, пожатия рук, обещания "отблагодарить-отслужить…" Чем ты можешь мне отслужить, мужичок? Мешок картошки с дачи привезти, корзину яблок…
Аким Корысный раздраженно прибавил газку и выехал на мост. Через полминуты он напрочь позабыл и мужичка этого, оцепеневшего на земле, обхватившего голову руками, и его несчастную семью, и свой благородный, но бесплодный порыв.
"В конце концов, чем я рискую? - думал Корысный, паркуясь возле своего трехэтажного особнячка. - Дела у "Скокса" идут превосходно, все бумаги в образцовом порядке. Почему бы нет? Тем более комбинат остается при мне… Надо соглашаться."
ФЕРАПОНТ И РВАЧ
Не прошло и двух недель, как Ферапонт и Рвач вновь плотно заперли за собой дверь парной, усевшись на махровые полотенца, застлавшие гладенькие доски широких скамей, ступенями поднимающихся до жаркого потолка.
Сняв с крючка медный черпак с резной деревянной ручкой, Ферапонт зачерпнул из бадейки воды и плеснул на камни. Пригибая голову от взвившегося яростно пара, взобрался на полку.
- Дела серьезные, Рвач, - поведал, почесывая волосатую мускулистую грудь. - Все по-твоему сошлось, клиент раскололся. Информации - гора, нам с тобой еще придется покопаться в ней, разобраться в деталях… Но главное мы уже знаем…
- Ну-ну, - заинтересованно поторопил Урвачев.
- Все идет через москвича…
- Та-ак… Как я и думал. Кто таков?
- Дрянь, отжимок, на пенсии… Пять лет назад ушел из министерства. Но перед пенсией успел связать узлы - вышел на какого-то американца, организовал экспорт металла с комбината. Весь куш уходит к нему, Колдунову перепадают крохи… Но главное, Рвач, он же, этот москвичок гнилой, устроил такое акционирование комбината, что шестьдесят процентов акций у него. У Колдунова около двадцати, остальная мелочевка разошлась по работягам…
- Адресок москвича есть? - мгновенно оценил услышанное Урвачев.
- Пока нет, но добудем. Дело техники…
- Интересный поворот! - усмехнулся Урвачев. - А москвичок-то - молодец! Аккумулятор! Не дал богатству распылиться, в одну кучу сгреб…
- Мало того, Рвач… Эта гнида, Корысный, на всех запасался компроматом. Там на Колдунова кое-что имеется, и на прокурора Чухлого… Говорю же: придется покопаться… Большие козыри в руки к нам пришли, Рвач, очень большие козыри!
- Так, а что американец?
- На американца почти ничего. Он в доле точно, но сколько получает, не знаю… Однако - тоже - штучка! С комбинатом у него договор по определенному объему поставок аж на десять лет! Я думаю, Серега, так… Москвича, ясное дело, мы выпотрошим и выйдем на американца. Надо менять схему, на хрен нам эта Москва и посредники. Система будет такая: Колдунов, мы с тобой и - американец. Американец - рынок сбыта, без него никак… Первое время хотя бы…
- И вообще связи зарубежные, - вставил Урвачев. - Не век же нам в этой дыре обретаться… - Обвел взором пространство бани. - То есть, получается треугольник… А почему бы и нет? Простая и самая жесткая фигура…
- И самая, кстати, устойчивая…
- Точно.
- А тупым углом в нем будет янки… - поджал губу Ферапонт. - В перспективе, ага? Хотя, может, и Колдунов, кто знает…
- Ну-с, - подытожил Урвачев, - перспективы широкие, цели ясные, будем работать.
Он приподнялся с полки и взялся за ручку двери.
- Погоди, Рвач, - сказал Ферапонт. - Там небольшая заминка вышла с Корысным, засомневался я и не замочил его сразу… Думал, еще какая-нибудь за ним информация, отпустил на волю и хвост пристегнул… Нотариус насчет имущества его все подписал, не пропадать же добру… Бабу его в случае чего прессанем хорошенько. А вот Корысного, думаю, мочить все-таки надо, лох порожний, выпотрошенный, больше с него ничего не возьмешь, а знает много…
- Да, - согласился Рвач, подумав секунду. - Две пользы. Корысного замочим - концы в воду, а Колдунову - сигнал. Сговорчивей будет…
- Я зарядил троих бойцов, провел инструктаж…
Они вышли в предбанник, сели в кресла.
Тотчас подлетел официант-банщик Владимир Ильич, неся на вытянутых руках серебряное ведерко для шампанского, где из груды рыхлого льда торчало одинокое горлышко пивной бутылки.
Урвачев налил в чашку душистый свежезаваренный чай. Запахло мятой и сеном.
- Я слышал, сестра твоя с писателем развелась, - сказал Ферапонт. - Выдал бы ты ее за меня, Рвач. Свояками бы стали, одной семьей… Такая женщина пропадает!
- Не пойдет Ксюша за тебя, Ферапонт, ты же сам знаешь…
- Эх, не будь она твоей сестрой, Рвач, - вздохнул Ферапонт, - я бы ее силком увел… Ох, увел бы!.. Ведь с писателем развелась, а теперь, ребята базарят, с художниками спуталась… Богема! Они с нее греческую богиню лепят, сама хвасталась.
- Голую, что ли? Урою, падлу!.. - подскочил Урвачев.
- Не голую, Серега, а… это… обнаженная натура называется. Ты ж вот книжки всякие умные читаешь, а выражаешься… У них понятия такие. Искусство же… Они безвредные.
Ферапонт отпил из горлышка, громко рыгнул.
- Зря ты пиво пьешь, Ферапонт, - заметил Рвач. - Не полезно…
- Не полезно, зато в кайф, - мрачно отреагировал Ферапонт. - А жизнь без кайфа - что за жизнь? Прозябание. Все пьют пиво после парилки… Надо же когда-то расслабиться, а то все недосуг. Ох, заботы, заботы…
- Что за дела еще?
- Да так, текучка… Политико-воспитательная работа запущена, братва стала от рук отбиваться. Пора проводить мероприятия. Тимоня попивает не в меру, Конопля крысятничает по мелочи… Для них Корысного завалить, дело, конечно, пустяковое, но сомнения у меня, Рвач… Разные.
- Ну так проведи показательное аутодафе, - прихлебывая чай, сказал Урвачев. - Какие проблемы? Воспитание дело святое.
- И я так думаю… Но сначала пусть они это… ну… дафе это…
- Чего?
- Есть у меня фермер один в Запоеве, мутный… Сам хочу туда съездить вечерком, и эту бригаду прихвачу.
- На резании свиней потренируешься?
- Типа того…
Спустя некоторое время, когда бандиты уехали, в остывающую сауну вошел хлопотливый Владимир Ильич Ульяшов, он же Питюков. Неторопливо помыл помещение, вышел в предбанник, оглядев в нем каждую мелочь внимательным хозяйским оком. Прибрал со стола, смахнул тряпочкой невидимую пыль. Затем еще раз осмотрелся, выглянул даже в холл и, убедившись, что там пусто, снова направился в сауну. Снял с крючка медный ковшик с резной деревянной ручкой, свинтил набалдашник, имевший левую резьбу, извлек из него отливающий тусклым металлом цилиндрик.
Завернул цилиндрик в чистый носовой платок и - тихо покинул помещение.
ПРОЗОРОВ
Ворота сарая медленно распахнулись и в их проеме показался худой изможденный человек в комбинезоне, боязливо озирающийся по сторонам. Не без труда признал в этом человеке Иван Прозоров своего брата Андрея.
- Байкал! Байкал! В будку! Братишка, приехал… - спотыкающейся походкой пошел ему навстречу Андрей, расставив руки для объятия. - А я думаю, кого там несет… Ленка, Верочка, встречайте гостя! Ну, здравствуй, Иван… Вот уж не ждал…
Братья обнялись, и острая жалость ударила Ивана Прозорова прямо под сердце, когда он почувствовал под сильными своими ладонями худое слабое тело.
Из дома выскочила жена Андрея - Ленка и, растерянно, жалко улыбаясь, щуря близорукие глаза, пошла ему навстречу. Племянница Верочка, девчушка лет одиннадцати, тоже как-то неуверенно улыбаясь, стояла на крыльце, не решаясь спуститься.
- Привет, Леночка! - говорил Прозоров, оглядывая странно осунувшееся, бледное лицо. - Я тебя лет пять не видел, а ты не меняешься, все такая же красавица… - Он сильно кривил душой, произнося этот комплимент, да и сам сознавал, что слова звучат фальшиво. - А тебе, Верочка, ничего не успел купить, - растерянно развел руками. - Ну ничего, потом… Съездим в город, выберем…
Что-то выходило не так как нужно, совсем по-другому он представлял эту сцену встречи, когда ехал в поезде. У него возникло такое ощущение, какое бывает у постороннего деликатного человека, по ошибке заглянувшего в чужой дом, в чужую семью, где он застал неожиданный беспорядок, стирку белья или дотлевающую ссору, неопрятно разбросанные вещи, остатки обеда на столе… словом, некую изнанку жизни, привычную и не замечаемую домочадцами, но которую не следует выставлять на всеобщее обозрение… Самое естественное, что следует делать деликатному человеку - это отвести глаза, извиниться и покинуть дом.
- Я, собственно, проездом, - поспешил заявить Прозоров. - Завернул проведать… Я твое письмо получил, Андрюша…
- Проходи, проходи, - суетился Андрей. - Ленка, собери там чего-нибудь…
- Да я сыт, - соврал Прозоров. - В городе в кафе зашел…
- Ничего, ничего… - говорил Андрей, беспокойно озираясь и словно бы прислушиваясь к чему-то. - Сейчас, правда, никаких разносолов нет… Ты бы хоть телеграмму дал, что ли… Давай присядем, пока там Ленка стол накроет, приберет… Верунчик, иди мамке помоги… А я, видишь, тут маленько… Хозяйство, вишь… Продыху нет. Думал, когда затевал все это - природа, речка, молоко, сметана… А на деле…
- Я слыхал, у тебя проблемы здесь, - перебил Прозоров. - Бандиты беспокоят?..
- Ч-шшш… - испуганно замахал ладонью Андрей и снова оглянулся. - Ничего, ничего, брат… Как-нибудь… Потом как-нибудь… Ты об этом не думай…
- Как же не думать, Андрюша? А грузовик, трактор?..
- Э, что трактор, черт с ним, с трактором… Дело не в нем. Все равно хозяйство псу под хвост. Хочу обратно. Давно бы уехал, да некуда! Квартира-то занята, за полгода вперед аренду взял. А денежки уже - тю-тю… Нет, не думай, все образуется, но выждать надо. А с этими… ну… понимаешь?.. С ними бесполезно отношения выяснять, они везде и никуда от них не денешься. Им все колхозы платят…
- Слышал и про колхозы, - сказал Прозоров. - Крепко они вас тут обложили.
- Система! - покачал головой Андрей. - Мафия, брат… У них и в милиции свои люди, и прокурор Чухлый у них, и председатель облсуда…
- Чухлый - прокурор? - удивился Прозоров и улыбнулся, потому что вспомнил, как когда-то вместе с этим Чухлым подростками украли они гуся на окраине Черногорска. - А, впрочем, скорее всего, это не тот Чухлый…
- Я так думаю, что и сам Колдунов с ними, - добавил Андрей. - Рыба с головы гниет.
- Кто такой Колдунов?
- Как?.. Мэр!
- Колдунова этого не Венькой зовут?
- Да, Вениамин Аркадьевич…
- Слушай, я ведь и Колдунова пацаном помню! - воскликнул Прозоров. - И думаю, если надо, смогу…
- Они, Иван, крепко тут все взяли, - не слушая собеседника, продолжал Андрей. - Все в их когтях, не вырвешься. В Новоселках фермера спалили в прошлом году вместе с семьей. Мы с ним пасеку затевали, планы строили… Говорил я ему, не езди в милицию жаловаться, не послушал… Мне, сейчас что главное? Потянуть время и смотаться тихо. Как ехал сюда, видел сруб обгорелый?
- Ну…
- Кузню мне спалили неделю назад. Так что не вздумай влезать во все это. Против системы не попрешь. Колдунова он пацаном знал! Ха! Другое время, брат, другое… И люди другие… Ты когда уезжаешь?
- Прогоняешь?
- Честно тебе скажу: нехорошо здесь. Ты уж не обижайся, а лучше тебе не задерживаться. Не дай Бог, что… Идем в хату пока, перекусим.
Вслед за Андреем Прозоров поднялся на крыльцо, со скрипом отворилась тяжелая дверь, обитая изнутри войлоком, и они оказались в просторных полутемных сенях. Сени были загромождены какими-то бочками, груда досок лежала у дальней стены, углы тесно заставили чугуны и мешки. Пахло чем-то кислым, перебродившим…
Прозоров, выставив руки, на ощупь продвигался вслед за братом и все-таки больно ударился бедром обо что-то острое, металлическое…
- Осторожно, тут сундук, - запоздало предупредил Андрей, открывая дверь в комнату. - Кованый, старинная вещь…
- Я понял, - сказал Прозоров, потирая ушибленное бедро.