– Вот и хорошо. А мы тут все сами докрутим. – И многозначительно подмигнув, добавил с заботой в голосе: – Руки не обдери, когда на забор полезешь, перчатки надень…
– И куда-нибудь… в нейтральное место… – неожиданно поддакнул Акимов.
Я хмуро опустил подбородок в согласии, которого и не требовалось. Значит, эта парочка уже обо всем договорилась. Братья-разбойнички. Хитроумные, цепкие и беспощадные. Не ровня мне, кто сейчас обмирал, трусил и дурными предчувствиями угнетался. Недаром они всякий раз с успехом внедрялись в самые суровые группировки. И бандиты почитали их за себе подобных и по ухваткам, и по характеру, и по тысяче признаков, адекватных их сигнальной системе.
Недавно, когда брали группу торговцев оружием, уловив лишь первое движение выскочивших из машин спецназовцев, Акимов, не раздумывая, пальнул из автомата в ляжку продавца стволов, хотя зачем – непонятно. Ни малейшей угрозы не было, торговцы стояли словно замороженные – руби их, как ватные куклы, а он все же пальнул. Полагаю, из удовольствия. Объяснил и отписался просто: показалось, задержанный потянулся к поясу, где могло быть оружие… А на мой вопрос о дурной жестокости выстрела пожал плечами, отсмеялся: дескать, прокурор у нас свой, начальство такую лихость и твердость одобряет, посему – отчего не покуражиться?
Я никогда не задавался вопросом, кто и по какой причине идет работать в милицию. Так все-таки – за чем ? За властью? За деньгами? За стабильным положением государственного служащего? За приключениями и романтикой? Как я уже уяснил, романтики в милиции долго не держатся. Что касается меня, то я угодил в нее по недоразумению. Наверное, основополагающий фактор – комплекс неполноценности, выраженный явно или тайно. И недаром основоположник нашей карательной машины Дзержинский говорил: в ГПУ идут служить либо святые, либо мерзавцы.
А потому в органы, полагаю, надо отбирать тех людей, кто никогда в них не устремлялся. За исключением жулья, разумеется.
Братцы по крови проводили меня до калитки, где, неожиданно скучившись, тепло, с имитацией полуобъятий, со мной попрощались, неуловимыми движениями сунув мне за ремень, под фалды пиджака, два увесистых ствола, воровато конфискованных, конечно же, из бандитского арсенала. Камеры наблюдения еще работали, и постановка подобной мизансцены была продумана их циничными умами привычно и непринужденно. Тарасов пояснил доверительно:
– Один – тебе. Подарок. "Беретта". – И прежде чем я рот успел раскрыть, сделал легкий, балетный отступ назад, обернулся словно на смазанной оси и – пошел обратно, канув в милицейскую суету, где уже растворился Акимов, бесшабашная забубенная голова, – привычно готовый отвираться перед прокурорской законоутверждающей въедливостью.
Пропетляв на машине по узким дорожкам поселка, я подъехал к тылу особняка. Кое-как перебравшись через забор, согбенно полез в кусты, на ощупь отыскав застрявшую в их ветвях сумку. Открыл ее. Доллары.
Так! Начало новой авантюры. И как быть? Явить собою олицетворение принципиальности, приобщив сумку с наличными к вещдокам? Но какой стороной обернется ко мне принципиальность подельников? Я поневоле припомнил устои прииска и тех криминальных компаний, с которыми капризами судьбы был косвенно связан. Одно и то же… Вот ведь: от волка пятился – на медведя напоролся!
И в следующий миг угрюмо осознал, что прежние мои симпатии и к Тарасову, и к Акимову безнадежно улетучились. Грустно.
По дороге в Управление заехал сначала домой, где взял ключи от гаража моего покойного папы, в который не заглядывал уже пару лет. Гараж был капитальный, бетонный, с воротами, оснащенными двумя сейфовыми замками, и находился на охраняемой территории в полосе отчуждения Казанской железной дороги.
Закинув сумку на стеллаж, прикрыл ее пыльным брезентом и забросал старыми покрышками. Далее порулил в контору.
Щурясь от летевшего в глаза света встречных фар, я без энтузиазма раздумывал о последующих разборках в отношении этих денег, канувших в неизвестность после нашего налета на представителей агрессивной чеченской общины. Судя по весу, долларов в сумке было не менее двух миллионов. Благодаря своей службе я теперь знал выражение подобных сумм в килограммах, и ввести меня в заблуждение было сложно. Однако за эти ценные килограммы можно было получить по бартеру в лоб девять грамм неблагородного тяжелого металла.
Волшебная защита милицейских погон в данном случае не работала: воры, укравшие у воров, беззаконны. И на что рассчитывали мои соратнички, я не понимал. Лично я рассчитывал исключительно на их витиеватую находчивость, многообразный опыт и способность любое дело вывернуть себе во благо. Как, впрочем, и во вред ближнему одновременно.
С другой стороны, пропавший после милицейского налета воровской общак, хранимый авторитетным жуликом Пашей Цирулем, так и не был найден, несмотря на бесчисленные претензии и разборки. Менты валили на дружков Паши, те – на ментов. А может, в этом недоразумении существовал и альянс интересов. Так или иначе, дело заглохло. Правда, под кучей трупов. Бандиты в поисках истины постреляли и порезали друг друга, как скот на бойне. Только кто им указывал направление поисков? Слишком уж планомерны и целенаправленны они были… А Паша, помещенный после налета в Лефортовскую тюрьму, быстренько там и скончался. Как, кстати, и большинство попадавших в нее авторитетов. Очень опасна тюрьма госбезопасности, и немногие из бандитов покидали ее престижные стены и застенки.
В итоге же истина, как ей и положено, осталась тайной.
Однако наше мошенничество откровенно сопрягалось с убийством, и тут вырисовывались вопросы, чьи крюки были способны вздернуть нас под ребра, например: законов кровной мести среди родственников покойных никто не отменял…
В ночном управлении меня встретил мой опер Корнеев. Доложил:
– Прибыл из Ташкента наш убивец, свинтили его, но там еще пятеро косоглазых летело, я распорядился всех до кучи притормозить. Словом, у кого особая примета "вьетнамец".
– И где они?
– Пятеро в клетке во дворе, наш – в кабинете, вас дожидаемся…
– По-русски говорит?
– Уже заставили… Кстати, прибыл в страну под чужим именем. "Чехов"-то срубили?
– Два трупа противника, – сказал я. – Но заложник цел.
– Тогда героизм налицо…
Вошли в кабинет.
Вьетнамец при виде нас сохранил полную невозмутимость и недвижимость. Смуглая скула его отчетливо алела от произошедшего здесь рукоприкладства, но глаза были непроницаемо спокойны и даже сонны.
– Пальцы откатали? Сравнили? – спросил я у другого опера – Бори Твердохлебова, стоящего позади задержанного в расстегнутой рубахе с красноречиво закатанными за локти рукавами.
– Совпадение полное.
– Почему прилетели под иным именем? – спросил я.
– Я недавно сменил его, – напряженно произнес вьетнамец. – Это можно по закону.
– Ну, по закону вы его меняли или нет, выясним через посольство уже завтра, – сказал я. – Насчет отпечатков, оставленных вами в Берлине, вас уже просветили?
– Это ошибка, – проронил он бесстрастно.
– Правильно. Большая ваша ошибка!
– Нет, ошибка немецкой полиции.
– О как! – сказал я. – Ну, тогда будем разбираться. Переписываться, перезваниваться, уточнять… А вы покуда посидите в каталажке. И запомнится она вам незабываемо. Но есть и другой вариант: даете признание и отбываете в Германию. В интеллигентную атмосферу цивильной тюрьмы. Со здоровым питанием, удобными камерами с унитазами, отменной дисциплиной и множеством послаблений для примерных заключенных.
– Ничего не знаю, ни в чем не виновен…
Я опустился на стул, не чуя под собой ног. Денек выдался рабочим донельзя. Поднял глаза на Твердохлебова и Корнеева, напряженно вытянувшихся под моим взором. Рослые, высокие парни с блондинистыми шевелюрами, они были похожи на близнецов-братьев. Двое из ларца…
– Задержанных утром сдадите в иностранный отдел, – сказал я. – Наши хлопоты тут закончены. Но признательные показания не помешают…
– Этого имеете в виду? Так ведь кремень…
– Если в сердце дверь закрыта, надо в печень постучать… Хотя… Тренажер еще в рабочем состоянии?
– Естественно! – озарился понятливой улыбочкой Корнеев. И – добавил философски: – Гайки откручиваются в любую сторону, нужно только приложить усилие…
С тренажером мы и в самом деле придумали славно. Проведя ночь в его стальных объятиях, в темном подвале, наполненном шорохом и писком крыс, издаваемыми прикрытым картонкой магнитофоном, поутру арестанты начинали трещать без умолку о своих прегрешениях и не могли остановиться, как заевшие грампластинки.
– Тогда – отдыхайте, – учтиво кивнул я вьетнамцу, направляясь к выходу и вспоминая, есть ли у меня что-либо съестное в холодильнике.
Никакой личной жизни! Жениться, что ли? На Лене, к примеру…
В сумке оказалось два миллиона триста тысяч долларов. Я ожидал от Тарасова каких-то внятных объяснений по поводу того, каким образом в его руках очутились эти деньги и что произошло в комнате, но толкового разъяснения случившемуся не получил. Дескать, застал он жуликов при взаиморасчетах, а дальше сработал рефлекс хищника.
Врал, конечно. Наверняка идея присвоить деньги пришла ему, как только Дима ляпнул о готовящейся сделке. И мое долевое участие при дележе добычи им наверняка не учитывалось. Как и Акимова, вовлеченного в долю по безысходности сложившейся ситуации. Впрочем, кто знает, кроме этих пиратов, существовал ли между ними предварительный сговор?
Отныне ни к какому дружескому общению с ними я не стремился, цедя слова сквозь зубы, но изменение моего настроения сослуживцы относили к моей боязни разоблачения кровавой махинации, да и только.
– Успокойся ты, – увещевал Акимов. – В доме целая кодла крутилась, поди вычисли, кто чего слямзил… А мы вышли оттуда налегке, уехали с прокурором, есть данные слежения, есть свидетели… А там и менты местные оставались, и эксперты…
– Отговорочки для дураков, – подытожил я, прикидывая психологию ушлых урок, их звериную интуицию и способность сразу же вычислить стукача или проштрафившегося фраера. – Кого-нибудь из нас "чехи" похитят, наладят дыбу – вмиг язычок развяжется… А тут еще кровь…
– Ну, будем действовать по обстоятельствам, – сказал Тарасов. – Но моя доля пятьдесят процентов, ведь главные вопросы ко мне…
– Да ты хоть все забери, – в сердцах плюнул я.
– Теперь это уже ничего не исправит, – задумчиво отозвался он.
И мы все трое, включая автора фразы, внезапно замолчали, пораженные ее гнетущим смыслом. Вот, влипли!
Решетов, уже две недели мотавшийся по командировкам и отдавший дело по чеченской базе полностью мне на откуп, поначалу выслушал мой доклад с энтузиазмом: дескать, так держать! – и распорядился выписать нам премии в размере месячного оклада, но буквально через час снова призвал меня на ковер.
Он дышал нескрываемой злобой и слов в общении со мной не подбирал.
– Где, сука, бабки?! – орал он, набухая лиловой кровью и не стесняясь никаких прослушек и секретарш, суетившихся в кабинете с чаем и пирожками. – Вы знаете, кретины, чьи бабки сперли?! Недоумки, срань подзаборная! И он на меня еще зенки лупит, как новорожденный! Здесь кто идиот – я или ты?
– Товарищ генерал… При вашем опыте и знании людей вряд ли бы вы взяли к себе на работу идиота, – ответил я, вторым планом припомнив сентенцию: лесть – разменная монета, чье хождение в обращении зависит от нашего тщеславия.
А далее, проникновенно играя в незамутненную догадками невинность, я изложил свое полное непонимание природы возникших страстей. Не сдвинувшись ни на микрон с позиции кондового служаки, честно отработавшего по заданной теме.
Решетов сбавил обороты. Взор, обращенный на меня, отличало прежнее недоверие, но поток ругательств иссяк.
– Где данные технической записи? – спросил он.
– У чекистов, они ее вели…
– А с чего чекисты приклеились к задаче?
– Так они уже пасли место… По стуку. Антитеррористические веяния… Я ведь докладывал. И вы же сами дали "добро" на совместное…
– Ты мной не оправдывайся, дурогон! Нашел себе дружков с лубянской "малины"! Беспределом ЧК прикрыться решили? Так это плод вашего нахального воображения! Хрен угадали, умники! Та-ак! Данные наблюдения и все материалы ко мне на стол! Фамилии всех, кто там был, – сюда!
– Да там полно народу толклось… Одних "собрят" – целое отделение…
– Ты мне на спецназ не кивай! "Там!" Там – дисциплинированные, наивные ребята, беззаветные служаки…
– Ага… – позволил я себе дерзость. – В прошлый раз в промзоне на складе заложника освобождали, а там штабель с пивом в жестянках… Полштабеля в карманах вынесли, я на минуту отвернулся… У них карманов у каждого, как у сто кенгуру… И вообще… Что за деньги? Чьи деньги?
– У-узнаешь в свое время! – протянул он со значением. – Вон пошел! Вприсядку, сука!
Вечером ко мне домой нагрянула служба нашей безопасности, произведя подробный безуспешный обыск, после которого я недосчитался кое-каких мелочей, но да ладно. Обыск прошел и у Акимова. На законность подобного рода действий мы, естественно, не роптали – издержки службы, понятно дураку. Но вот Тарасов, потрепанный домогательствами своих ведомственных инстанций, открыл тайную суть начальственного недовольства, и суть эта повергла нас в уныние беспросветное.
Раскрылась тайна фразы "Деньги за Герыча". "Герычем" горцы именовали Сергея Герасимовича, ответственного чиновника, недавно похищенного в Чечне в районе боевых действий.
За возвраты заложников из горного плена успешно хлопотал устремленный в большую политику бизнесмен Сосновский, бесконтрольно выплачивая за вызволение страждущих бюджетные деньги, а поддерживал его благие начинания как официальный куратор Решетов. Таким образом, мы влезли как хорьки в курятник, в бизнес высших сфер. Мы сперли доллары Решетова!
Никакой рапорт об увольнении теперь бы меня не спас. Наоборот, усугубил бы положение подозреваемого и лишил бы всякой защиты. Равно как и побег за границу.
Перед прослушкой мы разыгрывали разнообразные спектакли, должные доказать нашу непричастность к случившейся несуразице, запускали ходатайства через лживо сочувствующего нам Соколова, однако мощная машина сыска, перемалывавшая всякую деталь в поисках правды сермяжной, двигалась неумолимо и мрачно, как тяжелый танк в боевом рассветном походе.
Моя нервная система претерпевала серьезный урон. Я напрочь лишился аппетита и жил как во сне, не расставаясь с бронежилетом и табельным оружием. Мои подельнички тоже заметно поникли.
Умником оказался лишь коммерсант Дима, справедливо плюнувший на все наши заверения в обеспечении безопасности, скоренько перебросивший свои капиталы в банки Арабских Эмиратов, где у него имелись счета, и слинявший в благословенный район Персидского залива в компании своих дружков, на кого уже были заготовлены подписки о невыезде.
Таким образом, таможенное дело, висевшее на Диме, со скрежетом провисло, но я решил, выждав время, его попросту прикрыть. Но да и не оно волновало меня, а конечный результат тайного беспощадного сыска.
И долго ждать себя результат не замедлил. Сыск вели люди серьезные, заинтересованные, и главный подозреваемый определился в их глазах безошибочно: жуликоватый чекист Тарасов!
Однако несмотря на всю мощь и влияние пострадавшей стороны, Тарасов входил в Систему, крайне болезненно реагирующую на сторонние притязания к своим адептам. Более того – обладал родственными связями с одним из руководителей карательного всесильного ведомства. И беспардонно распять его на кресте сомнительных олигархически-милицейских претензий являло задачу скользкую и чреватую пламенным чекистским ответом. А посему меры к нему применились неформальные, выразившиеся в попытке похищения и дальнейшего водворения в неизвестный конспиративный подвал.
Оппоненты не учли одного: высочайшей боевой подготовки и редкостной реакции объекта. Похищавшие его возле дома кавказские боевики были разбросаны по сторонам, а выпрыгнувшие из подъехавшей машины их сотоварищи расстреляны кувыркавшимся на асфальте Тарасовым, как мишени в тире, из неуставного пистолета иностранного производства.
С копией его служебной объяснительной записки по данному инциденту мне довелось ознакомиться:
Интуитивно предчувствуя опасность, покидая место постоянной работы, я надел под пальто имеющийся у меня в служебном распоряжении бронежилет. У подъезда дома меня атаковали двое неизвестных лиц кавказской национальности, от физических домогательств которых я освободился с помощью знакомых мне приемов самозащиты. Внезапно из подъехавшего к месту моей обороны автомобиля, выскочили вооруженные люди, но тут я увидел у двери подъезда пистолет "Глок" австрийского производства, видимо, подброшенный туда неизвестными доброжелателями, после чего произвел огонь на поражение в прежних целях обороны в сторону направленных на меня огнестрельных средств нападавших лиц. Граждане, напавшие на меня у подъезда, тем временем вновь проявили боевую активность, в силу чего мне пришлось применить к ним действия аналогичного характера.
Смех смехом, а спустя сутки, не принимая во внимание лепет о предупредительных выстрелах в головы нападавших, в рамках статей о превышении необходимой обороны и незаконного ношения оружия, то бишь "Глока", похищенного, кстати, как выяснилось, из экспертно-криминалистического отдела, Вадима арестовали, поместив в Лефортово, на попечительство своих братцев-чекистов. Хотя, как выведал Акимов, заинтересованные лица настаивали на его водворение в уголовную тюрьму. Где, конечно же, он тут же попал бы под пресс невыносимых пыток.
Решетов со мной подчеркнуто не общался, но вскоре меня вызвал к себе его заместитель, рассеянно порылся в каких-то папках с бумагами на своем столе и буднично поведал, обратив ко мне свою картонную безликую рожу:
– Завтра отправляетесь с Акимовым в командировку. В Чечню. Дела сдадите заместителю. Вопросы?
Вопросов было много, но данный начальничек и при всем желании ответить бы на них не смог, слепо следуя распоряжениям, поступившим из соседнего кабинета, где обретался его шеф, любивший глупых замов и не склонный к комментариям по поводу своих решений.
Я вспомнил, как в детстве, будучи в деревне, где семья снимала на лето угол, залез в какой-то сарай, а когда выходил из него, проход мне загородил невесть откуда взявшийся ретивый конь. Повернувшись задом к проему, мотая перед моим носом хвостом, он недовольно пританцовывал, а я, пытавшийся проскользнуть мимо него, ожидая удара копытом и изноравливаясь технично увернуться, получил, чего не ожидал: коняга точно и смачно выпустил ядреные газы в мою хитрую физиономию. Их турбинно-залповый напор опрокинул меня навзничь, в кучу навоза.
Я произнес: "Слушаюсь!" – и отправился обескуражить новостью сотоварища по несчастью.
– А вот там нас будут убивать, – выслушав меня, произнес Акимов. – Если, конечно, мы не проявимся сейчас с инициативами. Тогда убьют тут. Чего они ждут сегодня? Метаний. В том числе – с деньгами. Завещательных, так сказать, мероприятий. А вот хрен они угадали!
– И чего делать?
– Спокойно и достойно собираться на войну, – сказал он. – Мне даже интересно, честное слово…