Мой псевдодядя с изыском дал мне пинка, ответив моему тонкому ходу аппаратного дилетанта грубым намеком мастера властных интриг, отправив меня с пулеметной фабрики в боевой пулеметный расчет, из проектировщиков комбайнов – жнецом на поле некошеное.
Я вышел из кабинета, уткнувшись в выстроившуюся очередь соратников с заготовленными поздравлениями. Внутреннее негласное радио уже сработало, весть о моем повышении в звании уже просочилась в наш закуток и определилась в надлежащей реакции на нее.
Узрев мою физиономию в проеме двери, очередь весело завиляла хвостом, и я тотчас оказался в дружественном и чутком окружении милейших и обходительных сослуживцев.
На меня незамедлительно обрушился ушат лжи и лести относительно заслуженной оценки руководством моего трудолюбия и непревзойденной полезности в деятельности министерства.
Лица лучились от избытка сопереживания и уважительного подобострастия. О моем новом назначении в низовое подразделение камарилья еще не ведала. Однако следуя приличиям и традиции, пришлось вести особо приближенных из белых подворотничков в ресторан, где предстояла работа, чья суть заключалась в освоенной мной роли: ни слова лишнего, ни жеста суетного, ни смеха пустого. Правила поведения ответственного офицера органов в среде себе подобных я, похоже, начал уверенно и творчески осваивать. И не такая уж это простая задача для человека эмоционального, искреннего и думающего.
Спустя неделю генерал отрядил меня на новое место службы, дав на сей счет необходимые указания тамошнему начальнику.
Отзвонив Юре и привычными иносказаниями поведав о своем повышении в звании, услышал равнодушное:
– Ну, а чего удивительного? Обычный бартер. Ты им услугу на миллион, а они тебе погоны из дежурного ящика, что под столом, их там немеряно, картонок этих, в тряпичной вязи, резинками перетянутых. Министр, кстати, своей властью полковника любому с улицы выписать может, а уж тебе-то – какая проблема? Ты и в штате, и в самых высях, и, кто знает, какие поручения исполняешь, так что по адресу, согласно прописке. Но все равно поздравляю. Хотя так и так скоро на выход… Рапорт заготовил?
– Ты чего по телефону… это…
– Да кому мы нужны… Ха, чувствую, напугали тебя изрядно правилами надлежащего поведения в вашем серпентарии…
Я хмуро поведал о случившихся служебных переменах и о своем переводе в боевое подразделение. И здесь тон его, умудренный и снисходительный, резко сменил октаву, наполнившись заполошной растерянностью:
– Ты куда суешься, дурак? Это же не бумажки перекладывать! Это – из кондукторов в машинисты! Другая работа! И ты в ней хоть какие нюансы, но должен знать! Согласно твоему прошлому. Тут не сыграть! Не кино! Да я бы не справился! Не-е, так мы не договаривались. Какой ты опер! Раскусят в два счета! Не по Хуану сомбреро!
Дальнейшие его визги и причитания я выслушивать не стал, оборвав связь. Для себя же решил: глянем осторожно на новое место, потолкаемся там денек-два, а после, коли признак малейшей опасности учуится, то и завершим эпопею этим самым ударным и окончательным рапортом. А в том, что вот так, с ходу, меня разоблачат, мне категорически не верилось. А верилось глубоко и убежденно, что все удастся, ведь поднаторел я в игре на чужом поле, уяснил правила, и самое удивительное – захватила и приворожила меня эта игра, хотя азартом я никогда не отличался.
Противовесом увольнению был и прежний кондовый вопрос: как кормиться на воле?
Ну? И кто даст ответ? Нет ответа. А на советы все охочи. Так что совет советом, а обед обедом. И вообще: чем дальше в лес, тем фиг вернешься.
Глава 3
Управление встретило меня атмосферой деловитости, спешки и взбудораженности: сотрудники сновали по коридорам и этажам, толклись на лестничных пролетах, обсуждая рабочие вопросы, парадная дверь не успевала закрываться, пропуская и выпуская спешащий куда-то люд.
Здесь бурлила большая и горячая работа, что чувствовалось уже при входе в просторный холл учреждения, где у стенки с поднятыми руками и вывернутыми карманами покорно раскорячились какие-то задержанные жулики под надзором затянутых во все черное, как ниндзя, с автоматами наперевес спецназовцев в масках. Следующие мимо сотрудники на этой мизансцене даже не задерживали взгляда, что свидетельствовало о расхожей банальности сего рабочего момента.
Начальник управления Решетов, лысоватый сутулый верзила с тяжелым взглядом, принял меня без проволочек. Он уже выходил из кабинета, одетый в длинное кожаное пальто, с кепкой в руке, но вернулся обратно, предложил присесть за стол для заседаний и сухо произнес:
– Дело ваше читал, знаю, что стремитесь к оперативной работе. Очень хорошо, хотя и странно. У нас ведь тут служба не по расписанию. И требовать с вас буду без скидок на министерское прошлое. Идете на сложный отдел – этнические группировки. Весь Кавказ, Украина, Молдавия… Спать стоя умеете? Научитесь.
Тут зазвенел телефон, и он снял трубку. Выслушав собеседника, молвил:
– Молодцы, так держать!
Обернулся ко мне, пояснил удовлетворенно:
– Крупного бандюгу срубили. День прожит не зря. Так вот, – решил продолжить, но тут опять зазвонил телефон, и он снова отвлекся. – Да, здравия желаю… Что? Да, мне только сейчас доложили… А в чем дело? – Лоб его пошел озабоченными морщинами, и я понял, что речь идет о задержанном злодее. – Как?! – В следующий момент выдохнул он. – Вы уверены? А у кого он на связи? Так, есть такой, знаю… Да решим, конечно, не беспокойтесь…
И положил трубку разочарованно.
– Агента припутали? – сообразил я, уже нахватавшийся знаний о некоторых оперативных таинствах. – Теперь надо думать, как его отмазать?
– Святое дело, – вздохнул он, глубокомысленно кивнув на трубку. – Ладно, сейчас идите к себе, знакомьтесь с операми, входите в курс. В семь часов вечера – совещание. Представлю вас своим замам и другим начальникам отделов, начнете врастать в коллектив. Он у нас единый. И без этого – никак. Срубили армянскую банду, а их концы в Польшу или в Чехию тянутся, значит, иди к нашим международникам, соображайте совместно, как быть дальше. Выплыла воровская крыша – в отдел по ворам в законе. Оружие конфисковали – к ребятам по его незаконному обороту… В общем, перезнакомитесь со всеми за неделю на горячих темах, гарантирую. Ну, пойдемте, провожу, все равно на выход…
И мы двинулись по просторному, залитому светом коридору мимо вытягивающихся офицеров, удостаиваемых бесстрастными кивками главного потрошителя всех бандитов, лобастого упрямого волкодава, никому не дающему спуску, и я тоскливо понимал, что по бездумию и беспечности попал в водоворот неведомой и жестокой реальности, чье постижение потребует всех моих сил.
Кроме того, о непредсказуемости и коварстве Решетова меня предупредили мои теперь уже бывшие соратники по приемной. Доброжелательный к тебе сегодня, завтра он мог подставить тебя под служебное расследование и влепить выговор за любой пустяк. Заместителей своих заставлял собирать брошенные мимо урны чужие окурки, дабы те, обозленные и униженные, гоняли личный состав в хвост и в гриву, следя за порядком. Достижения подчиненных он забывал быстро, а промахи помнил, как слон обиды. Лишней писанины, правда, не любил, знал, как она выматывает оперов, но зато свирепо требовал реальных результатов работы. Попасться лишний раз ему на глаза в конторе никто не стремился, выволочку можно было получить за прыщ на носу.
От всего его существа исходила тяжелая угрюмая угроза, отзывавшаяся у меня звоном в затылке и дрожью в коленях. Может, он пришел в наш мир из опричнины и в глубине души его теплились воспоминания о дыбах, пытках каленым железом и корчащихся на колах и кострах законоотступниках. Только сейчас, шагая с ним по коридору и проникаясь его уверенностью и внутренней силой, я понимал, что этот зверь способен разорвать меня в ошметки, не моргнув взором. Моей охранной грамотой была протекция замминистра и сомнительный статус племянника вице-премьера. Но что я представлял для него, помеси дракона и тигра? Тихую мышку, пропахшую канцелярией, министерского перемещенца с оперативным опытом длиною с клюв воробья… Возможны и другие определения. А два прыжка из звания в звание в течение считаных месяцев виделись достоинством сомнительным. Таким образом, напрашивался вопрос: как скоро меня сожрут? В моем положении присутствовал и иной минус: коли я переведен сюда с благожелательной подачи высшего руководства и вхож в семью правительственного чина, почему оказался здесь, а не остался в министерстве? С какой целью? Внятным ответом мог быть один: для карьеры в действенной боевой структуре. Но если так, я представлял опасность для всего руководства Управления, в любой момент способный посягнуть на то или иное из его кресел.
Я понял это только сейчас, досадливо уяснив сиюминутность и безалаберность своего отношения к жизни.
Руки мой новый начальник мне на прощание не подал, буркнул, указав на дверь отдела: "Вам – туда", – и поспешил вниз по лестнице, мимо пугливо жмущихся к перилам и к стенам подчиненных.
А я, в очередной раз распрощавшись с милицейской карьерой, наивный мошенник, щепка в шестернях карательной машины, подумал, что еще час назад мыслил, как шофер такси, идущий на гонки болидов в качестве пилота в надежде, что его навыки помогут выиграть чемпионат у профессионалов. Впрочем, можно выиграть гонку и поневоле, коли откажут тормоза.
Неверной рукой я толкнул ведущую в отдел дверь и не удивился бы, обнаружив за ней гильотину, вежливого палача и трибунал с заготовленным для меня крайне неприятным вердиктом.
Но за дверью оказались столы с компьютерами и сидящие за ними молодые люди, почтительно привставшие при моем появлении – видимо, уже сработала негласная служба внутреннего оповещения.
Опера встретили меня доброжелательно, мой заместитель провел меня в отдельный кабинет, где мне предстояло руководить отныне боевой когортой подчиненных.
В течение всего дня я изучал основные направления работы и текущие приоритетные дела, с опаской постигая, что погружаюсь в безграничную и бездонную трясину российского криминала, чьи масштабы в своей самонадеянности ранее не мог представить себе даже в общих чертах.
Каким образом наше Управление численностью в армейский батальон может хоть как-то противостоять этой орде, не говоря о том, чтобы нанести ей серьезный урон, являлось загадкой. Но опера были парадоксально оптимистичны в перспективах и в результатах своей деятельности, и ни тени уныния на их лицах я не заметил. Значит, в нашей боеспособности существовали некие несомненные секреты. Но какие? Хотя – возьмем гаишников и водителей. Одних – считаные тысячи, других – миллионы. И все миллионы без исключения проходят через лапы обладателей полосатых палок.
Листая принесенные мне документы, я задавал обтекаемые вопросы, боясь насторожить сотрудников некомпетентностью, и никаких собственных волевых решений не выказывал, полагаясь на всесторонний опыт доставшихся мне в подчинение тертых и вертких профессионалов, от которых, как и от Решетова, веяло непоколебимой уверенностью и силой.
Собрав под вечер в своем кабинете ведущих сотрудников, я объявил:
– Отдел работает продуктивно, но расслабляться не будем. Новаций не опасайтесь. Если в чем-то ошибусь – поправляйте смело. И вообще рассчитываю на вашу помощь. Теперь готов выслушать ваши пожелания.
– А какие пожелания? – пожал плечами один из оперов – молоденький, низкорослый крепыш. – Чтобы там, – кивнул на потолок, – не мешали работать.
– Ну, в этом я посодействую по мере всех своих сил.
– На что и надеемся, – донеслась ленивая ремарка.
Я посмотрел на часы: через пять минут мое представление у генерала: вот, товарищи, министерский прыщ, перенесенный на наше здоровое туловище… Ну, раскланяюсь, заверю в добросовестной будущей работе… Именно так мне все теоретически и представлялось. И еще: что можно спросить с человека в его первый рабочий день?
Вежливо постучавшись в дверь, вошел мой заместитель – плотного сложения лысоватый мужик с непроницаемым лицом – немногословный, хмурый, но, чувствовалось, исполнительный и надежный служака.
– Вот папочка… – положил передо мной документы. – Почитайте на ходу… Я там кое-что обобщил в справках, пригодится. А это – шефу на подпись, надо улучить момент, чтобы он подмахнул, иначе застрянем в делах на полпути…
Я взял документы и пошел в приемную, на ходу листая бумаги и лихорадочно пытаясь постичь их смысл.
Очень хотелось домой, к телевизору, к пиву, к домашним тапочкам и к уюту дивана; голова кружилась от обилия информации и впечатлений, а к возникающим сомнениям в своей дееспособности хиной примешивалась досада: ради чего я сунулся в эту круговерть? Еще сегодня утром я был человеком, отвечавшим лишь за себя и за свои куцые служебные обязанности, а теперь уже всем должен и, заикнись о нормативах рабочего дня, окажусь в глазах окружающих никчемным изгоем.
В приемной толклись суровые рослые мужики. Всем за сорок. Чугунные люди, я таких ментов раньше не видел. Особая порода. Именно порода. Те, из отделений, с которыми мне приводилось поневоле общаться раньше, – дворняжки по сравнению с этими волкодавами. А министерские вальяжные интриганы и вовсе казались плюшевыми игрушками в сравнении с этой насупленной, налитой спокойной угрозой ратью. Недаром мне говорили, что в свою контору Решетов набрал элиту милицейского сыска, прошедших все тернии гладиаторов.
Совещание затянулось допоздна. И мое короткое представление утонуло в нем, как камень в омуте. С меня тотчас потребовали ответов по всей текучке отдела – как смежники, так и начальство.
"Вникаем", "работаем", "возьмем на контроль", – выкручивался я, то и дело обращаясь к шпаргалке, мудро выданной мне заместителем и исходя по#том под пристальными взорами полицейских профессионалов. Форы для новичков в их кругу не существовало. Коли назначен на место, месту соответствуй, это я уяснил сразу.
Но отболтаться мне все-таки удалось равно, как и получить массу сведений о работе нашей могучей конторы.
И когда задвигались стулья в окончании диспутов и выволочек, я ужом проскользнул мимо костюмов и мундиров к уставшему, а оттого казавшемуся еще более мрачным шефу и доверительно сунулся к нему с бумагами:
– Очень надо подписать…
– Давай завтра.
– Завтра уже пойдет работа.
Скользнул стылым взглядом по тексту, потянулся за золотым паркеровским пером, подписал, выцедил через неприязненную заминку:
– На, забери. Хорошо начинаешь, настойчиво.
Уже на "ты".
И тут я понял: завтра я уже буду запросто отвечать на рукопожатия собравшихся здесь людей и приложу все усилия, чтобы стать среди них своим парнем, ибо судьба дает мне этот невероятный шанс, и я обязан им воспользоваться, мне жизненно необходимо утвердиться здесь, на территории своей будущей судьбы. И иного выбора душа моя не желала, ибо выбор этот был не случаен и утвержден, как мне казалось, кем-то, находящимся куда как выше всех земных чиновничьих олимпов. И может, в итоге я начертаю когда-нибудь тот самый рапорт о добровольном своем увольнении из этих стен, но до окончательной даты, проставленной на нем, пройдет еще тьма времени, которое и составит мою жизнь.
Глубоким вечером я уже собрался домой, но проходя мимо помещения, где обреталась компания оперов, машинально нажал на ручку двери. Дверь раскрылась. Все сотрудники, несмотря на поздний час, находились на месте, сгрудившись возле телевизора. Но смотрели они не футбол, не кино, а видеозапись послания вымогателей своей жертве, у которой три дня назад похитили ребенка.
На видеозаписи и был запечатлен ребенок – мальчик двенадцати лет, перепуганный до икоты, заклинавший родителей выплатить за него выкуп, иначе бандиты отрежут ему голову.
Опера уже в сотый, наверное, раз, кадр за кадром просматривали ленту, пытаясь найти хоть какие-то детали, способные навести на след преступников.
Я невольно присоединился к просмотру.
– Да никаких зацепок! – раздраженно промолвил мой заместитель, остановив кадр на паузе.
И тут… Что значит свежий, незамыленный взгляд!
Меня посетило как бы благословение свыше. И уже рвались слова с языка, но я удержал их, тщательно прикинул, насколько весомы мои соображения, а потом произнес:
– Так и чего головы ломаем, не пойму?.. Они же этой съемкой себя слили…
Взоры подчиненных недоверчиво уставились на меня.
– Возвращай по кадру назад… – приказал я. – Не то, дальше… Не то. А вот здесь – стоп! Ну. Смотрите внимательно…
Прошло полминуты.
– И чего особенного? – раздался вопрос. – Мальчишка. Стул. Штора. Сервант с посудой.
– А теперь внимательно смотрим на верхнее стекло серванта, – сказал я.
– Вот это да! – донеслось с восхищенным присвистом.
В стекле отражением от оконного проема размыто и блекло виднелся силуэт моста, перекинутого через Москву-реку.
Фрагмент изображения укрупнили.
– Дом на Павелецкой набережной, – твердо констатировал один из оперов. – Я рядом живу, не спутаю… Кстати. Так это же… практически вид из окон моей хаты! Этаж – от четвертого по шестой, судя по всему… Ну дела! Ищу заложника, а он в соседней, может быть, квартире, за стенкой!
– Тогда – работаем! – изрек мой заместитель. Обернулся ко мне, сказал с уважением: – А у вас красиво начинается первый день на службе…
В три часа ночи меня поднял с постели звонок телефона. Звонил опер, которого я если видел сегодня, то мельком, и запомнить-то не успел.
– Работали по Ниязову, он засек наружку, открыл огонь из автомата. У нас ранен Олег, Ниязов убит, но там пуля в квартиру залетела и рикошетом хозяину в плечо… Едет местная прокуратура, надо решать вопрос, пуля наша…
Я заполошно тряхнул головой. Какой Ниязов? Какой Олег? Какая прокуратура? И что значит – решать с ней вопрос? Кто бы мне его еще вчера решил с Серосливовым?..
– Пуля – бандитов, – тупо сказал я. – Наши пули к мирным гражданам не залетают. Раненых сопроводи в больницу. С хирургом договоришься, не маленький.
– Понял…
– Утром у меня.
– Есть, шеф!
И – завертелась карусель новой моей жизни! Мыслишки о том, чтобы спрыгнуть с нее в трясину окружающей среды, окончательно отошли на второй план и казались уже трусливыми и никчемными. Я был захвачен бурлящей в отделе работой, потоками информации, абсолютно недоступными обывателю, и кроме того, во мне укоренилось ощущение защищенности и значимости. Всю жизнь подо мной качалась, бросая меня из стороны в сторону, зыбкая почва неопределенной, шедшей наобум жизни. И вдруг я оказался на твердыне утеса, омываемого бессильными волнами внешних житейских бурь. Я был в коллективе, где каждый поддерживал каждого, обладая при этом силой и властью. И в отличие от министерства с его интриганством, подсиживаниями и двуличием, наша контора представляла спаянный стальной кулак. Ни зависти, ни стукачества, ни карьеризма. К тому же мне крупно повезло с толковыми, образованными подчиненными, и угнетало только одно: среди них я был самым слабым и неумелым, и потому оставалось играть роль степенного и заботливого шефа. И с этой ролью я умудрялся справляться.