- Зачем тогда он связался с такой сопливой девчонкой? - осведомился Уинтерс.
- Она была на сносях, верно? - Кливз резко повернулся к Стенли. - Может, за этим она ему и понадобилась, а, Стен?
- Да вы спятили, парни, - ответил Стенли.
Все заржали, но смотритель храма не почувствовал облегчения. Ему по-прежнему было не по себе.
- Эй, Гарри, ты, кажется, хотел кое-кому позвонить, - напомнил Кливзу Ларч.
Кливз взглянул на часы.
- Поздновато уже.
- Чем позже, тем лучше, Гарри, - Ларч подмигнул собутыльникам. - Верно, Стен?
- Надо полагать.
Засим последовал новый взрыв смеха. Стенли сидел с приклеенной к лицу улыбкой и размышлял, как бы ему смыться из пивнушки. Все примолкли и принялись наблюдать, как Гарри набирает номер и бубнит в трубку. Спустя несколько минут он вышел из телефонной будки и сложил большой и указательный пальцы колечком, давая понять, что все в порядке.
Стенли встал, чтобы пропустить Кливза на его место, и в этот миг понял, что ему предоставляется возможность откланяться.
- Ну, мне пора, - сказал он.
- Да брось, Стен, опрокинь ещё кружечку.
- Время-то детское, Стен.
- Весь вечер впереди.
Эпплбери схватил Стенли за локоть, но тот стряхнул его руку и направился к двери.
24
Карл Макомбер, председатель городского совета Барнардз-Кроссинг, был прирожденным паникером. Этот высокий, тощий и седовласый муж сорок лет варился в котле городской политики и два десятилетия входил в совет. Получал он двести пятьдесят долларов в год, на полсотни больше, чем рядовые члены, но, разумеется, это вознаграждение было совершенно несообразно его труду и затратам сил на исполнение председательских обязанностей, которые заключались в присутствии на заседаниях совета. Три часа еженедельно, если не больше, да ещё многие десятки часов, посвящаемых налаживанию городского хозяйства. И сумасшедшие избирательные кампании раз в два года. Если, конечно, он хотел быть переизбранным.
Разумеется, пристрастие Карла к политике наносило урон его предпринимательской деятельности (он владел маленькой галантерейной лавочкой). Всякий раз, когда приближались выборы, Макомбер подолгу спорил с женой, убеждая её, что должен вновь выдвинуть свою кандидатуру. По его словам, эти дебаты были самой трудной схваткой во всей предвыборной борьбе.
- Но, Марта, я просто обязан войти в совет. Ведь будет решаться вопрос об имении Доллопа. Только я знаю об этом деле все, больше никто. Если бы Джонни Райт выдвинул свою кандидатуру, я не стал бы лезть в политику, но он уезжает зимовать во Флориду. Он вел переговоры с наследниками в пятьдесят втором году, он и я. И, если я сейчас умою руки, даже подумать страшно, во что это обойдется нашему городу.
А до имения была новая школа. А до школы - новое здание санэпидемстанции, а ещё раньше - вопрос об оплате труда городских служащих. Или что-нибудь другое. Иногда Карл сам себе удивлялся. Дух несгибаемого янки не давал ему признаться в таком сентиментальном чувстве, как любовь к родному городку, поэтому Карл убеждал себя, что ему просто нравится быть в центре событий, знать, что происходит вокруг. И что держать руку на пульсе - его долг, коль скоро он справляется с работой лучше, чем любой другой кандидат.
Управление городом не сводится к решению текущих вопросов. Если затруднение возникло, значит, устранять его уже поздно. Надо предвидеть и уметь упреждать любые сложности. Сейчас на повестке дня раввин Смолл и это "храмовое убийство", как его окрестили газетчики. Но Карлу не хотелось обсуждать это дело на очередном заседании совета, тем паче что для решения хватило бы и простого большинства в один голос.
Он позвонил Хиберу Ньюту и Джорджу Коллинзу, старшим членам совета, имевшим почти такой же большой стаж, как и сам Карл, и пригласил их к себе. И вот они сидят в гостиной Карла, потягивают чай со льдом и жуют домашнее печенье, принесенное Мартой Макомбер.
Немного порассуждав о погоде, делах и политике в масштабах страны, Карл Макомбер решил, что пора завести речь о главном.
- Я позвал вас, чтобы поговорить об этом храме в Чилтоне, - начал он. - Я обеспокоен. Позавчера я провел вечер в "Кубрике", послушал, что там говорят, и мне это не понравилось. Я сидел в кабинке, и меня не видели, но в зале были завсегдатаи, тянули пиво и слушали главным образом собственные речи. А содержание речей сводилось к тому, что раввин - убийца, но полиция ничего не делает, поскольку получила мзду от евреев. Что Хью Лэниган и раввин - закадычные приятели и ходят друг к другу в гости.
- Наверное, больше всех вещал Баз Эпплбери? - предположил Джордж Коллинз, общительный и улыбчивый человек. - Третьего дня он приходил ко мне составлять смету малярных работ и тоже распинался насчет раввина. Разумеется, я поднял его на смех и обозвал дурнем.
- Да, это был Эпплбери, - подтвердил Макомбер. - Но там сидели ещё трое или четверо, и, похоже, между ними царило полное согласие.
- И что тебя тревожит, Карл? - спросил Хибер Ньют, суетливый раздражительный человечек, всегда готовый вспылить по любому поводу. Кожа на его лысом черепе казалась туго натянутой, на темени билась толстая вена. - Черт возьми, не стоит обращать внимание на таких типов.
Похоже, Хибер злился, потому что его пригласили на обсуждение столь маловажного вопроса.
- Ты неправ, Хибер. Дело не в чокнутом Эпплбери, а в том, что остальные, похоже, считали его доводы вполне разумными. Пересуды множатся, и это чревато опасностью.
- Едва ли ты можешь что-то с этим поделать, Карл, - рассудил Коллинз. - Разве что последовать моему примеру и тоже обозвать Эпплбери дурнем.
- Похоже, пользы от твоего эпитета было немного, - кисло заметил Ньют. - Но тебя тревожит что-то еще, Карл. Не такой ты человек, чтобы Эпплбери и иже с ним могли довести тебя до ручки. Говори, в чем дело.
- Да, болтает не только Эпплбери. Покупатели в моей лавке тоже судачат, и мне это не нравится. Когда замели Бронштейна, разговоры малость поутихли, но после того, как его выпустили, возобновились и сделались ещё громче, чем были вначале. В общем и целом смысл их сводится к тому, что, если убийца не Бронштейн, значит, девицу уделал раввин, но его не трогают, потому что он водит дружбу с Хью Лэниганом.
- Хью - легавый до мозга костей, - заявил Ньют. - Он бы и родного сына арестовал, будь тот виновен.
- Разве не раввин добился освобождения Бронштейна? - спросил Коллинз.
- Да, он, только люди об этом не знают.
- Все утрясется, как только поймают настоящего убийцу, - сказал Коллинз.
- Откуда ты знаешь, что им окажется не раввин? - сердито спросил Ньют.
- Если уж на то пошло, они могут и вовсе не найти душегуба, - вставил Макомбер. - Мало ли нераскрытых убийств? А мы тем временем терпим ущерб.
- Какой ущерб? - спросил Коллинз.
- Может вспыхнуть вражда. Евреи - народ чувствительный и заводной, а речь идет об их раввине.
- Что ж, это плохо, но я не вижу причин гладить их по шерстке только потому, что они чувствительные, - заявил Ньют.
- В Барнардз-Кроссинг три с лишним сотни еврейских семей, - сказал Макомбер. - Поскольку большинство их проживает в Чилтоне, рыночная стоимость домов в том районе возросла в среднем до двадцати тысяч в сегодняшних ценах. Горсовет оценивает эту недвижимость в половину её рыночной стоимости. Десять тысяч за дом. Помножить на триста, получится три миллиона долларов. А налог с трех миллионов - это вам не фунт изюма.
- Ну и что? Уедут евреи, приедут христиане, - рассудил Ньют. - По мне так все едино.
- Ты ведь недолюбливаешь евреев, верно, Хибер? - спросил Макомбер.
- Не сказал бы, что в восторге от них.
- А как насчет католиков и цветных?
- Этих я тоже не особо жалую.
- А янки? - с усмешкой ввернул Коллинз.
- Та же история, - ответил за Ньюта Макомбер и тоже ухмыльнулся. - А все потому, что он и сам янки. Мы, янки, никого не любим, даже друг дружку. Но выказываем терпимость ко всякому роду-племени.
Тут уж и сам Ньют не выдержал и рассмеялся.
- То-то и оно, - продолжал Макомбер. - Вот почему я пригласил вас сегодня. Я тут размышлял о Барнардз-Кроссинг, о том, как он изменился за последние пятнадцать-двадцать лет. Наши школы не хуже любых других школ в штате. У нас есть библиотека, которая лучше многих библиотек в маленьких городках. Мы построили новую больницу, проложили мили и мили канализационных труб, вымостили улицы. За эти пятнадцать лет город не только разросся, но и стал лучше. И все это - заслуга жителей Чилтона, сиречь евреев и христиан. Не впадайте в самообман. Чилтонские христиане не чета нам, обитателям Старого Города. Они похожи на своих еврейских соседей куда больше, чем на нас. Это молодые служащие, ученые, инженеры. Короче, профессионалы. У всех есть дипломы. У всех образованные жены, а дети наверняка поступят в колледжи. А знаете, почему они здесь поселились?
- Потому, - сердито ответил Ньют, - что отсюда полчаса езды до Бостона, а летом можно купаться в океане.
- На побережье есть и другие городки, но ни один из них не переживает такого расцвета, как наш. И у нас - самые низкие налоги, - невозмутимо продолжал Макомбер. - Нет, думаю, дело в другом. Возможно, в духе Жана-Пьера Бернара, этого старого нечестивца, который был первым здешним поселенцем. В его наследии. Когда в Сейлеме началась охота на ведьм, многие женщины бежали сюда, и наши горожане укрыли их. Здесь у нас никогда не было охоты на ведьм, и я не хочу, чтобы она началась теперь.
- Что-то случилось, - сказал Коллинз. - Что-то определенное. И это тревожит тебя. Дело не в воплях База Эпплбери и не в пересудах твоих покупателей. Ты никогда не обращал внимания на досужую болтовню. Что же произошло, Карл?
Макомбер кивнул.
- Ладно. Телефонные звонки. Поздно ночью звонят всякие чокнутые. Эл Бекер, владелец автосалона, приходил ко мне узнать, не хотим ли мы заказать новую полицейскую машину. Так он сказал, но в ходе беседы сообщил мне, что президенту храма Вассерману и известному вам Эйбу Кассону звонят какие-то люди. Я спрашивал Хью, но он ничего об этом не слышал. Впрочем, он не удивился бы, узнав, что звонят и раввину.
- Тут мы ничего не можем поделать, Карл, - сказал Ньют.
- Не знаю, не знаю. Если мы, члены совета, дадим нашим горожанам понять, что никоим образом не одобряем таких поступков, это может сослужить добрую службу. А поскольку весь сыр-бор из-за раввина, хотя, по-моему, Эпплбери просто прицепился к нему в надежде набить себе цену, то я подумал: а не воспользоваться ли нам тем дурацким постановлением, которое пару лет назад приняла торговая палата? В нем говорится, что в первый день регаты священник должен благословлять все парусники. Отличный способ показать, что мы осуждаем эту травлю. Три года назад лодки благословлял монсеньор О' Брайен, в позапрошлом году - доктор Скиннер…
- В прошлом - пастор Мюллер, - подхватил Коллинз.
- Верно. Два протестанта и один католик. Давайте объявим, что в этом году лодки будет напутствовать раввин Смолл. Как вам такая идея?
- Черт возьми, Карл, так не годится. У евреев даже яхт-клуба нет. В клубе "Аргонавты" большинство составляют католики, вот почему они пригласили монсеньора О' Брайена. В "Северном" и "Атлантическом" ни одного католика, а евреев и того меньше. Они не согласятся. Там и монсеньора-то не хотели принимать.
- Городские власти оказывают яхт-клубам большую помощь, - ответил Макомбер. - И, если их члены узнают, что горсовет единодушно поддержал раввина, им придется согласиться.
- Проклятье! - воскликнул Ньют. - Но ведь просить раввина благословить их лодки - это все равно что звать его крестить детей христиан. Так не годится.
- Почему это не годится? Кто благословлял яхты до принятия постановления торговой палаты?
- Никто.
- Вот именно. Значит, яхтам это благословение без надобности. Я что-то не заметил, чтобы после принятия постановления они стали быстрее приходить к финишу. На худой конец люди скажут, что благословение раввина оказалось бесполезным. Лично я считаю, что так оно и будет. Раввин, пастор, монсеньор - не все ли равно? Но едва ли кто-нибудь заявит, что напутствие раввина снизило ходкость этих посудин.
- Ну, ладно, ладно, - сдался Ньют. - Что, по-твоему, мы должны сделать?
- Ничего, Хибер, ровным счетом ничего. Я отправлюсь к раввину и передам наше приглашение, а вы просто поддержите меня, если остальные члены совета начнут брыкаться.
Джо Серафино стоял в дверях и обозревал обеденный зал своего заведения.
- Дела идут, Ленни, - сказал, наконец, он.
- Да, народу битком, - подтвердил метрдотель и, не разжимая губ, добавил: - Смотри, третий столик от окна. Там легавый.
- Откуда ты знаешь?
- Я их нюхом чую. К тому же, он мне знаком. Сыщик из полиции штата.
- Он тебя расспрашивал?
Леонард передернул плечами.
- Они тут давно трутся, с тех пор, как убили девушку. Но прежде ни один не садился за столик и не заказывал выпивку.
- А что это за женщина с ним?
- Должно быть, жена.
- Может, он зашел малость расслабиться, - предположил Джо и вдруг застыл. - А ребенок что тут делает? Я о Стелле.
- А… Не успел тебе доложить. Она хотела видеть тебя, и я обещал сообщить ей, когда ты придешь.
- Чего ей надо?
- Наверное, поговорить о постоянной работе. Могу её отшить, если хочешь. Скажу, что ты сегодня занят и позвонишь ей сам.
- Валяй, отшивай. Хотя нет, стой! Пожалуй, я поговорю с ней.
Он принялся обходить столики, иногда останавливаясь и приветствуя завсегдатаев. Не глядя на девушку, Джо неспешно приблизился к ней и спросил:
- В чем дело, малютка? Если ты пришла спросить о работе, то не должна садиться за столик.
- Мне мистер Леонард велел. Сказал, это лучше, чем ждать в предбаннике.
- Ладно, чего тебе?
- Надо бы поговорить с глазу на глаз.
Джо показалось, будто бы он уловил в её голосе угрожающую нотку.
- Хорошо. Где твое пальто?
- В гардеробе.
- Иди бери его. Ты знаешь, где стоит моя машина?
- Там же, где и всегда?
- Ага. Ступай и жди меня, я выйду следом.
Он продолжал бродить от столика к столику, пока не добрался до двери кухни. Шмыгнув туда, Джо выскользнул на автостоянку и торопливо подошел к своей машине.
- Ну, что у тебя на уме? - спросил он, садясь за руль. - Говори, а то у меня мало времени.
- Нынче утром ко мне приходили полицейские, - сообщила Стелла.
- Что ты им сказала? - чересчур поспешно спросил Джо, но тотчас спохватился и почти непринужденно осведомился: - Чего они хотели?
- Не знаю. Меня не было дома. Они говорили с моей хозяйкой. Оставили ей чью-то фамилию и номер телефона, чтобы я позвонила, но я попросила хозяйку, если они позвонят снова, сказать, что меня не было весь день. Хотела сперва поговорить с вами. Мне страшно.
- С чего это? Ты даже не знаешь, зачем они тебя искали.
Стелла кивнула.
- Не знаю, но догадываюсь. Они спрашивали хозяйку, во сколько я вернулась домой той ночью, понятно?
Джо нарочито равнодушно передернул плечами.
- Той ночью ты работала здесь, и полиция обязана расспросить тебя, как и всех остальных. Таков порядок. Если они придут опять, скажи им правду. Было поздно, ты боялась возвращаться домой одна. Вышла на работу в первый раз, поэтому я тебя подвез и высадил где-то в четверть второго.
- Нет, мистер Серафино, это было раньше.
- Да? В час?
- Вернувшись домой, я посмотрела на часы. Было только полпервого.
Джо немного струхнул и рассердился.
- Норовишь меня раскрутить, сестренка? Хочешь впутать в дело об убийстве?
- Ничего я не хочу, мистер Серафино, - упрямо буркнула Стелла. - Я знаю, что вы высадили меня в половине первого, даже чуть раньше. Врать я не мастерица. Вот я и подумала: как было бы здорово, если бы я могла переехать в Нью-Йорк, к своей замужней сестре, и поступить на работу в какое-нибудь заведение. Если, как вы говорите, это просто проверка, то меня, наверное, не станут искать.
- Возможно, ты права.
- Но мне понадобится кое-какая мелочь на текущие расходы, мистер Серафино. На билет. И потом, даже если я буду жить у сестры - а мне кажется, что лучше поселиться отдельно, но все равно на первых порах… Словом, мне так и так придется платить за стол и кров.
- К чему ты клонишь?
- Конечно, если я быстро найду работу, много денег не понадобится. Скажем, пять сотен долларов на всякий пожарный случай.
- Значит, тряхнуть меня решила? - проговорил Джо, склонившись к девушке. - Послушай, ты же знаешь, что я не имею никакого отношения к убийству.
- Ох, мистер Серафино, я уж и не знаю, что думать.
- Еще как знаешь! - рявкнул Джо и умолк в ожидании ответа. Но Стелла молчала, и он решил сменить тон. - Слушай, зря ты затеяла этот переезд в Нью-Йорк. Если ты исчезнешь, легавые мигом заподозрят подвох и разыщут тебя, уж это как пить дать. Пять сотен долларов? Даже и не мечтай, нет у меня таких денег. - Он достал бумажник и вытащил пять десятидолларовых бумажек. - Если надо помочь, я всегда пожалуйста. Буду время от времени подкидывать десятку-другую, но не больше, поняла? А может, и постоянную работу у меня в клубе получишь. Это уж как поведешь себя. Вот и все. А если легавые спросят, во сколько ты вернулась домой той ночью, скажешь им, что не помнишь. Поздно. Может, во втором часу. И не бойся попасться на лжи: легавые не ждут от тебя точных ответов.
Стелла покачала головой.
- В чем дело?
При тусклом свете неоновой вывески бара Джо увидел, как губы девушки искривились в лукавой ухмылке.
- Коли вы ни при чем, мистер Серафино, вам нет нужды давать мне деньги. Но, если вы замешаны в деле, этой суммы маловато будет.
- Послушай, я не имею никакого отношения к той девчонке. Уразумей это, наконец. Почему я даю тебе деньги? Что ж, слушай. Любой владелец ночного клуба - лакомый кусочек для полиции. Его можно в порошок стереть, понимаешь? Стоит им взять меня в оборот, и я разорен. Тот парень, которого они сперва упрятали, а потом спровадили, торгует машинами. Если его дела пойдут неважно, он просто ненадолго снизит цены или предложит более выгодные условия выплат. Но если нечто подобное произойдет со мной, я буду вынужден закрыть свое заведение на веки вечные. А у меня жена и двое детей, поэтому мне не жалко нескольких долларов: покой дороже. Но больше ты ничего не получишь.
Стелла опять покачала головой.
Джо застыл, его пальцы вяло барабанили по рулю. Наконец он отвернулся и заговорил, словно обращался не к Стелле, а к кому-то другому: