Вспомнился рассказ Эдгара По, в котором Дюпен уверяет, что для разгадки чужой души необходимо полностью отождествиться с интеллектом противника. Мол, только так можно понять и изобличить преступника. Он даже подсказывал способ отождествления. Устами мальчика, который в спорах всегда побеждает своих сверстников, Дюпен советует придавать своему лицу такое же, как у противника, выражение - тогда мысли и чувства у обоих станут-де одинаковыми и все тайны будут раскрыты…
Дмитрий Иванович снисходительно улыбнулся этому наивному совету.
Версию "убийца - ревнивая Ганна Кульбачка" подполковник, после новых фактов капитана Бреуса, не только имел право допустить, но и должен был со всей скрупулезностью проверить. Эта версия становилась такой же значимой, как и первая, где в роли убийцы выступал Чепиков.
Молодой, энергичный капитан Бреус вызывал у Коваля доверие: наблюдательный, умный и настойчивый, он был из тех людей, которые не отступают от своей цели, не идут на компромисс и имеют достаточно сил, решительности и огня, чтобы нести свою нелегкую службу. Ныне оперативному сотруднику уже мало быть просто самоотверженным, идти под пули или на нож преступника. Ему надлежит быть еще и умнее, и проницательнее противника. Капитан Бреус имел и эту черту характера. Был всесторонне развитый и однажды удивил Коваля тем, что в разговоре о психологии начал называть работы таких ученых, как Выготский, Ярошевский, Леви…
Теперь Бреус разрабатывает версию о причастности Ганны Кульбачки к убийству. Впрочем, любая совокупность фактов, установленных во время розыска, еще не есть доказательство. То, что капитан - местный житель, конечно, облегчает ему изучение здешних условий преступления и людей, причастных к нему. Но, с другой стороны, невольно накладывает отпечаток субъективности: влияют симпатии и антипатии, давно сложившиеся мнения о том или ином человеке. Таким образом, и капитан, как бы он ни старался оставаться независимым и объективным, не застрахован от ошибок. Говорят же: конь на четырех ногах и тот спотыкается.
Хотя, кажется, на этот раз спотыкается не капитан Бреус, а сам подполковник Коваль.
В последнее время Дмитрий Иванович особенно болезненно отмечал, как взрослеет молодежь, которая идет на смену старым работникам. Она оказалась более начитанной и сноровистой, нежели думалось.
Приезжаешь в глухое село, знакомишься с молодым инспектором или участковым, а тот не только Лермонтова и Бориса Олейника наизусть цитирует, но и таких криминалистов читал, о которых Коваль даже не слышал. И тогда старому оперативному волку становится и радостно за свою смену, и немного больно, что собственная молодость прошла в тяжелые годы борьбы, когда ни на что другое ни сил, ни времени уже недоставало.
Коваль почувствовал, что заблудился в трех соснах. Неуверенность всегда сопутствует началу розыска и дознания, но сейчас ему показалось, что он утратил свою, когда-то обостренную, интуицию.
"Семпер тиро", - сердито подумал он, имея в виду себя. Значит, должен каждый раз наново доказывать свое умение отыскивать истину, будто ты не поседевший подполковник, а юноша с лейтенантскими погонами!
В самом деле. Любое происшествие не похоже на другое, во всяком преступлении свои нюансы, и, несмотря на опыт, Дмитрий Иванович, начиная розыск, всегда страдал от своего видимого бессилия; за каждой новой трагедией со своими страстями, болями, надеждами стояли живые люди, которые ждали от него открытия истины.
Вот и сейчас - время идет, все требуют торжества справедливости, в камере продолжает сидеть подозреваемый Чепиков, а в деле об убийстве еще столько белых пятен, и оперативная группа блуждает между версиями и догадками и впрямь как в трех соснах…
Походив по комнате, Коваль опустился на стул и стал снова просматривать свои записи.
Оставалось много вопросов, которые ни в какие графики не вмещались, и все же работа с карандашом подталкивала мысль, ему уже начало казаться, что он выходит к разгадке…
Потом мысли его незаметно перешли к Марии. Эта болезненная женщина, у которой на нежном лице навсегда застыло выражение скорби, интересовала его не меньше Кульбачки.
"Мария, Мария… - Коваль постукивал тихо пальцами по столу. - Слабая, экзальтированная, склонная к истерии и самопожертвованию. У таких обычно ослаблен инстинкт самосохранения. Когда-то такие затачивали себя в монастырь… Личностей, подобных Марии, притягивает все таинственное, сверхчеловеческое, проникнутое дыханием смерти. С замиранием сердца они смотрят на быстрые колеса трамвая или поезда, представляют себя лежащими на острых блестящих рельсах, их словно магнитом тянет под колеса движущегося вагона или на обрыв отвесной скалы; в одиночестве они с болезненным наслаждением пробуют пальцами лезвие ножа и замирают от ужасающе сладкого ощущения тяжести заряженного пистолета…"
Последняя мысль как бы поставила точку в размышлениях подполковника. Он взял ручку и дописал против имени "Мария": "Личность, склонная к самоубийству".
Потом дважды подчеркнул эту фразу и вдруг подумал: "Не ключик ли это ко всему?.. Нашла пистолет и в тяжелую минуту решила уйти из жизни. Но для этого у нее должны быть серьезные причины, - тут же возразил себе Коваль. - А Лагуту кто тогда застрелил? Концы с концами не сходятся… Вот тебе и третья сосна в моем лесу!" - подумал он.
Посидев еще какое-то время над бумагами, Коваль сложил их в папку, завязал тесемочки и поднялся.
Продолжая думать о не разгаданных еще сторонах происшествия, он стал механически отряхивать испачканные мелом брюки. Потом сунул под мышку папку, запер комнату и вышел на крыльцо гостиницы.
Несколько секунд постоял, словно решая, куда ему идти, спустился на мостовую и направился в райотдел.
IV
В то время, когда подполковник в гостиничном номере чертил свои графики и раздумывал над ролью продавщицы в вербивчанской трагедии, Юрий Иванович, закрывшись в душном кабинетике на втором этаже райотдела, тоже ломал голову над версией: убийца - Ганна Кульбачка.
Капитан пошел дальше Коваля. Новые данные о том, что вечером восьмого июля Кульбачка тайком ходила к Лагуте, давали простор самым смелым предположениям. Версия, над которой сначала чуть ли не иронизировал Литвин, вставала на твердую почву фактов, и капитан торжествовал.
Подобно Ковалю, капитан Бреус также любил размышлять с карандашом в руках. Задумавшись, он рисовал на бумаге маленькие парабеллумы - с коротким стволом и толстой ручкой. Рисовать начальник уголовного розыска не очень умел, и пистолеты у него получались какие-то кривобокие. Но вскоре они стали выходить вполне сносными.
Неожиданно для самого себя он пририсовал к последнему пистолету женскую фигурку. В воображении начальника уголовного розыска уже вырисовывалась полная картина преступления.
…Душный июльский вечер над Росью. Ганна Кульбачка дождалась первых звезд и, завернув в тряпицу парабеллум, вышла из хаты. Пистолет, потерянный Чепиковым, она нашла возле ларька и спрятала на всякий случай в подвале.
Но угрожающая обстановка, создавшаяся в последнее время из-за Веры Галушко, которая писала во все концы письма и собирала подписи, будто хотела свести ее со света или - самое малое - выжить из Вербивки, заставила подумать о том, чтобы избавиться от находки. После таких писем и жалоб всякое могло случиться. Милиция давно точит на нее зубы. Вдруг явится с обыском, и пистолет тогда будет совсем ни к чему.
Решения выбросить парабеллум в речку она не исполнила. В последнюю минуту ей почему-то расхотелось лишаться этого матово поблескивавшего грозного оружия. Так бывает: человек бережет ненужную вещь, не надеясь ею пользоваться, но и расстаться не может.
Решила спрятать пистолет у Лагуты, где уже хранила свои ценности, - была уверена, что ни обыски, ни конфискации плотнику не угрожают.
На улице было темно. На противоположном краю деревни лаяли собаки. Дневная пыль давно улеглась, и опустевшая дорога ровной сероватой лентой тянулась по невысокому, сбегавшему к реке пригорку.
Кульбачке нужно было попасть к Лагуте, не встретив никого из односельчан, и она пошла не по этой красивой дороге, а огородами и задворками, к грабовому лесу, который спускался к Роси за усадьбой ее возлюбленного.
Пробежала знакомой тропкой и вышла на опушку, за которой начиналась усадьба. Лагута не отгородился забором от леса - словно подчеркивал, что никого не боится, живет честно и нет у него ни тайн от людей, ни страха перед богом. Перед тем как войти в сад, постояла, прислушиваясь к ночи. Вокруг было тихо. Еле слышно плескалась речка, в затоке квакали жабы, да еще где-то далеко нестройно затягивали песню.
Вдруг поблизости скрипуче вскрикнул дергач. Ганка вздрогнула. Потом из дома Лагуты долетели голос Петра и еще чей-то женский, взволнованный. Не поверила: "В такое время?!"
Шмыгнула через сад и крадучись начала приближаться к хате.
Слух не изменил Кульбачке. В хате в самом деле разговаривали Петро и… Мария. Ганна успокоилась. Но разговор был далеко не благочестивый, не о душе и боге, не та беседа, ради которой соседка с недавних пор стала приходить к Петру…
Кульбачка и без того приметила - что-то неладное творится с Марией. Понятно, что с детства была не такая, как другие девки; людей избегала и все о чем-то мечтала, ходила как лунатик. А потом вышла за примака - за старого Ивана. Детей, правда, нет. Богу стала молиться, кроткая, к Петру за божьим утешением бегает. Еще одна, приобщенная к Христу. А теперь вишь какое "приобщение" получается!
Ганна стояла под открытым окном и слышала все, что происходило в доме. Дрожала от ненависти.
Когда они вышли во двор и Петро, провожая Марию, не стесняясь говорил ласковые слова, которые должны были принадлежать только ей, Кульбачке, она почувствовала, как горечь подступила к горлу.
Мелькнула мысль о деньгах и ценностях, столь неправедно и трудно скопленных для их с Петром вымечтанной красивой жизни. Но сейчас и это было не так важно, были разрушены иллюзии, растоптаны лучшие женские чувства.
Ганна подошла к любовникам. Уже не пряталась. Увидев ее, Петро и Мария замерли. Трудно сейчас дознаться, в кого первого она выстрелила. Да и не в этом дело. Бросив пистолет, который жег ей руки, Кульбачка, не помня себя, метнулась через сад и лес назад домой.
Когда прибежал Чепиков, Кульбачки во дворе уже не было. Он бросился к жене, а потом, заметив свой парабеллум, испугался и, подчиняясь инстинкту самосохранения, кинул его в речку…
Не потому ли Микола Гоглюватый, хотя и пьяный был, отметил, что Ганка прибежала взволнованная? Время между выстрелами и появлением Кульбачки он не запомнил, но на ее необычное поведение внимание обратил, что еще раз подтверждает правильность догадки…
Версия выстраивалась будто бы логично, и хотя капитан Бреус многое домысливал в ней, она все-таки основывалась на ряде точных фактов и на таких ситуациях, какие хотя и не совсем доказаны, но вполне могут быть достоверными.
Словно утверждая свою мысль, капитан удовлетворенно хлопнул ладонью по столу и рывком поднялся. Пусть теперь майор, даже сам Коваль попробуют возразить ему! Единственное, что неприятно точило, - это мысль о чьих-то неустановленных следах на дороге за усадьбой Лагуты… И хотя сейчас это было не столь важно, он, для очистки совести, дал себе слово разгадать и эту загадку…
V
После обеда Коваль пошел в небольшой парк; собственно, даже не парк, ибо разбивать его в зеленом городке на берегу Роси нужды не было, - скорее, это был глухой уголок, к которому сходились две-три улочки. Здесь под тихими ивами и липами стояли несколько почерневших от дождя и солнца простых скамеек, закопанных на столбиках в землю. На одной из них и устроился подполковник Коваль.
Прелесть этого уголка была не только в его зелени, а прежде всего в тишине, которая теперь не всегда сохраняется даже на сельских улицах, с их автомобилями, мотоциклами, оглушительным воем транзисторов и магнитофонов.
У Коваля в работе наступил такой момент, когда ему не то что хотелось запереться в служебном кабинете или гостиничной комнатке, а просто требовалось побыть в одиночестве в таком месте - лучше всего на природе, где его внимание не отвлекали бы обычные предметы и где он мог словно бы раствориться в окружающей тишине, предоставляя мозгу свободно находить решение.
Он чувствовал этот момент, который обычно возникал в конце розыска и дознания, когда начинала срабатывать интуиция.
Так было в нашумевшем деле Петрова-Семенова, которое он разгадал, блуждая по дорожкам своего сада на окраине Киева и принимаясь то и дело чертить палочкой на земле разные линии, крестики, кружочки, треугольники… Так было и в Закарпатье, когда он, сидя в стоявшей у берега лодке на Латорице и наблюдая за стремительным течением пограничной речки, вдруг понял, кто убил Каталин Иллеш и где прячется убийца.
Так было и сейчас. Дмитрий Иванович поднял сухую веточку и принялся задумчиво чертить на песке какие-то странные знаки. Постепенно они образовали простенький детский рисунок: хату с трубой, из которой поднимался дым. Потом он нарисовал над хатой похожее на подсолнух солнце… И вдруг надвинулась туча…
Откуда она взялась, подполковник не сразу понял. На какую-то секунду он словно бы растерялся, но тут же догадался, что вовсе это не туча, а чья-то тень…
Он медленно поднял голову. Перед ним стояла молодая женщина в легком светлом цветастом платье.
- Добрый день, - сказала она, - извините…
Он посмотрел на ее руки, по-мужски широкие, загрубевшие, глянул в лицо. Миловидное, с вздернутым носиком, оно показалось ему знакомым.
- Вы товарищ Коваль, - то ли спросила, то ли утвердила женщина.
Чтобы не привлекать к себе внимания, подполковник нередко надевал свой любимый, не очень новый серый гражданский костюм.
- Да, я Коваль, - ответил он и, еще не отрешившись от своих мыслей и плохо понимая, что нужно от него этой женщине, повторил: - Да, я Коваль.
- А я - Галушко, - произнесла женщина тоном, который свидетельствовал об уверенности, что Коваль не может ее не знать, и смело опустилась на край скамейки. - Вера.
- Вера Галушко? - переспросил подполковник, стараясь вспомнить, откуда он знает эту женщину.
- Вы меня видели, - подсказала она, - три дня назад на жатве. - И, сделав короткую паузу, продолжила: - Мне нужно с вами поговорить. Приехала в район, звонила в милицию. Сказали, что вас нет. И вот случайно нашла, - довольная, закончила она.
- Гм, - не очень-то радуясь тому, что его нашли, произнес Дмитрий Иванович. Но, имея привычку выслушивать людей в любых обстоятельствах, спросил: - Что же там у вас стряслось?
Он снова внимательно оглядел женщину и вдруг понял, что, несмотря на вздернутый носик, излишнюю круглолицость, она красива потому, что неправильные черты ее лица хорошо гармонируют.
- Я из Вербивки, - считая, что этот ответ все объясняет, сказала Галушко.
- Ну и что? - переспросил Коваль, вспомнив, что и в самом деле видел эту женщину возле комбайна.
- Как что? - удивилась она. - У нас там теперь все вверх тормашками. Ганку посадили, ларек закрыли, а потребсоюзовский фургон приезжает когда вздумает. А то и совсем не объявляется.
Ковалю вспомнились слова Кульбачки. Она ведь предупреждала, что такое может произойти. Случайно это или?..
- Так вы что, выручать пришли Кульбачку? - прищурив глаз, спросил подполковник.
- Пусть ее черт выручает! - вспыхнула Галушко. - Что же это выходит? Частная лавочка была у нее, а не государственный ларек? Хозяйку посадили - и точку закрыли.
- Открывать ларьки - дело торговых организаций, - сказал Коваль. - Нужно, чтобы ваши люди обратились в райпотребсоюз.
- Я как раз оттуда. Ходила к председателю, так он и разговаривать не хочет. "Благодарите, - говорит, - что фургон посылаю". Я ему: "Фургон - не магазин. Там нет холодильника - масла, молока детям не привозят. Нужен ларек, и не в Ганкиной хате…" А он мне: "Помещения другого нет. И строить не собираемся, экономически невыгодно. Переселять будут вас. Неперспективна ваша Вербивка". Тогда я ему говорю: "Ах, вам строить невыгодно? Вербивка наша неперспективная? Значит, мы тоже неперспективные? Тоже невыгодные? Получается, что нам выгодно в район за двадцать километров за коробкой спичек бегать? Что же до переселения - то пока солнце взойдет, роса глаза выест. Вы хотя бы палатку поставили, а то получается, что Ганка у вас незаменимой была". И знаете, что он мне сказал: "Шумели, чтобы Ганку снять, вот и добились!" Не вытерпела я и говорю: "Так вы что, с ней заодно?" После этих слов он меня и турнул из кабинета. Я ведь и раньше к нему ходила, и не одна, с вербивчанками. Правда, другим бабам трудно было с Ганкой сладить. У меня-то муж непьющий. Ганка на него влиять не могла. А с некоторыми как бывало? Придет к ларьку мужик, бутылку в долг просит. Ганка не дает. "Твоя, - говорит, - старуха ругается". Вот он и вертается домой лютый как зверь. Представляете, что эта бедная жена тогда выносит? Поэтому женщины чаще всего ее между собой кляли. Я, конечно, в глаза все говорила. Но ей-то что? "Можешь жаловаться, если делать больше нечего. Надоест - бросишь". И все. Я и председателю потребсоюза тогда говорила, а он знай свое: "План Кульбачка выполняет, недостачи нет, побольше бы таких продавцов. А то, что в долг отпускает, так сама и ответит. За недостачу с нее проверка спросит. Пока оснований увольнять не вижу". Вот и сегодня, ушла я от этого председателя, чтобы вас найти, а сама думаю: "Что же это такое, всюду Ганкин верх? Не будь убийства да не посадили бы ее, так она бы и до скончания века хозяйничала в Вербивке?"
- Почему вы думаете, что ее арестовали в связи с убийством? - спросил Коваль, уже заинтересованно слушая Веру Галушко.
- Но по нашим-то жалобам ее до сих пор не трогали. В деревне люди так и говорят: если бы не убийство, никто бы до этой Ганки не добрался.
- А какое отношение к убийству имеет Кульбачка? Происшествие случилось не у нее во дворе, оружия она не имела, с Марией Чепиковой не водилась.
- То-то и оно, что водилась. Вы Гоглюватого Миколу спросите, шофера из потребсоюза, он их в Черкассы двоих частенько возил, и с Лагутой у Ганки тайная любовь была. Как ни прятались, а люди все знали, и вообще она такой человек, что… - Галушко запнулась.
- Какой? - насторожился Коваль.
- Не могу говорить точно, но слухи всякие были. Что не только чужих мужей спаивала и семьи рушила, она, клятая, и своего не пожалела.
- Споила?
- Да нет, грибочками он у нее отравился… И, думаю, неспроста…
- И ее не привлекли к ответственности? - с наивным удивлением спросил подполковник.
- Свидетелей в этом деле не было, - вздохнула Вера Галушко. - Но люди говорят…
- Ну, если только разговоры, их повторять не следует, - заметил Коваль. - А что касается гражданки Кульбачки, то ее арестовали не в связи с убийством. В этом я вас могу заверить. И ваши письма и жалобы тоже помогли нам.