- Веня, вы доктор? А вот скажите, - Гурский присел к столу, на котором стояли открытая бутылка водки, рюмки и миска с остатками салата, - мог со мной обморок случиться… ну чисто нервический, что ли?
- А как это было? - Вениамин закурил сигарету.
- Да он собачий доктор. - Открыв холодильник, Герман чем-то в нем звякал. - У меня Шмонька что-то прихворнул, он ему уколы делает, Вот если бы у тебя была чумка…
- Ах вот оно что, - улыбнулся Вене Александр. - Ну, нос у меня вроде холодный.
- Уже хорошо, - кивнул ветеринар. - А как со стулом?
- Ух ты! - Гурский наклонился и взял в руки стоящий на полу саквояж из толстой натуральной кожи, запертый на блестящие замки. - Это ваш?
- Ты осторожнее, - Герман вынул из холодильника банку с маринованными огурцами. - Вещь старинная, цены немалой.
- Мой, - опять кивнул Вениамин. - Очень удобно на визиты ходить.
- Теперь таких не делают, - уважительно сказал Александр и бережно поставил саквояж на место.
- Это от деда остался. Он у меня земским доктором был.
- Угу, - кивнул Гурский. - Герка, а у тебя картошка есть?
- Должна быть.
- Можно я поджарю? На постном масле?
- Хочешь - жарь. Только на всех. А чистить я тебе помогу.
- Давай.
Герман достал картошку, высыпал ее в большую миску, выдал Гурскому нож и сам тоже стал ее чистить.
- Слушай, а может, это у тебя с голодухи?
- И вовсе даже я не голодаю. - Александр быстро и ловко срезал с картофелины тоненькую стружку. - Просто я скоромного не ем.
- И тебе оно надо? - скептически взглянул на него Герман.
- Ну, Гера… Я же крест на себе не просто в качестве украшения ношу.
- Неслабый, кстати, крест, - Герман бросил взгляд на небольшой, но массивный старинный серебряный крест на черном шелковом шнурке, который, вывалившись через расстегнутый ворот рубашки, висел у Адашева-Гурско-го на шее.
- Ну вот… я и говорю. - Александр отложил очищенную картофелину и взял следующую. - Близость к Богу не дает никаких дополнительных прав. Только обязанности.
- А ты, выходит, близок? То есть как бы накоротке?
- Ну-у… есть потребность в обретении такой тенденции. Ибо остро ощущается неполнота собственного бытия.
- Сам-то понял, чего сказал? - покосился на Гурского Герман. - Ладно, давай-ка я сам поджарю. А ты, вон, лучше присядь. Я и один-то здесь много места занимаю, а уж с тобой… Налей лучше.
- Только, чтобы с хрустящей корочкой, так вот, знаешь…
- Поучи свою жену щи варить.
- Кстати, - Гурский вымыл руки и присел за стол, - а где Светка?
- Светка на работе, - Герман вымыл картошку и теперь нарезал ее большим ножом на разделочной доске. - Элис улетела куда-то с самого утра. Мы вот тут вдвоем с доктором, - он кивнул на водочную бутылку, - чаи гоняем.
- А Жаклин не проявилась?
- Вроде нет. Не знаю. Элис там что-то выясняет. А чего ты себе-то не налил?
- Да я… пережду пока.
- Дело хозяйское. - Герман, чокнувшись с Вениамином, выпил рюмку, засунул в рот целиком маленький маринованный огурчик и, с хрустом пережевывая его, вернулся к плите. - А ключей твоих нигде нет. Я искал после того, как ты позвонил.
- Куда ж они могли подеваться? - задумался Гурский.
- А Бог их знает. - На заскворчавшую сковороду Герман вывалил нарезанную соломкой картошку и стал разравнивать ее деревянной лопаткой. - Может, у Петра в машине выпали. Позвони.
- Ага, - Гурский встал и пошел к телефону.
- Ну что, - Вениамин взглянул на почти опустевшую бутылку, - я еще сгоняю?
- Давай, - пожал плечами Герман. - Денег дать?
- Не надо, у меня есть пока. - Он выбрался из-за стола и, выходя из кухни, столкнулся в дверях с расстроенным Гурским.
- Ну что? - спросил Александра Герман.
- Да он это… вне зоны досягаемости.
- Потом позвонишь. Куда спешить-то?
- Ну а чего я у тебя здесь сидеть буду? Я не пью.
- А при чем тут это? А просто так с друзьями пообщаться нельзя? Без стакана тебе скучно? Так побеседуем, о жизни, и вообще… Я вот тут, например, книжку удивительную читаю. Рассказы Ляо Чжая о чудесах.
- Ты этого… Ляо Чжая, надеюсь, в оригинале читаешь?
- Это не автор. Автор Пу Сун-Лин. А название: "Рассказы Ляо Чжая о чудесах". Могу пересказать содержание своими словами. Хочешь?
- Хочу, - кивнул Гурский. - Только непременно в лицах и с демонстрацией чудес.
- Ну во-от, вот видишь? Уже и беседа завязалась. - Герман переворачивал лопаткой жарящийся картофель. - А вот давно ли, к примеру, ты, в свою очередь, был в филармонии?
- Недавно.
- Вот… А ты мне расскажешь, что слушал.
- Может, еще и насвистеть?
- Это лишнее, - рассудительно сказал Герман. - Денег не будет.
Раздался звонок в дверь.
- Открой, а? - повернулся к Гурскому Герман.
Тот встал, вышел в прихожую и открыл дверь.
- Привье-ет… - улыбнулась ему с порога Элис.
- Здравствуй! Проходи. Давай помогу раздеться.
- Нет-нет, - отстранила она его руку - Я сама.
- И все-таки, вы там, в своей Америке, ненормальные. Со своей эмансипацией. Ну неужели неприятно, когда за тобой мужик ухаживает?
- Но… я ведь могу сама, правда?
- Можешь, можешь… Как там Жаклин не появилась?
- Нет, - удрученно покачала головой Элис.
- Ты голодная? - крикнул ей из кухни Герман.
- Я? Да, но… не очень.
- А у нас уже почти все готово. Сейчас я стейки поджарю. Один момент. В гостиной зазвонил телефон.
- Элис, - попросил Герман, - послушай пожалуйста, мне не отойти.
- О'кей! - Элис прошла в комнату и сняла трубку. - Алоу? Да… да… Момент, я не совсем… Саша, - позвала она Гурского, обернувшись к нему и протягивая трубку, - Саша, я ни всо понимаю… по телефон.
21
Когда Адашев-Гурский, повесив трубку, вернулся на кухню, стол был уже накрыт, Элис с аппетитом уписывала мясо с картошкой, а Герман все еще возился у плиты.
- Чего это ты, - взглянул он на Гурского, - лицом-то переменился?
Элис подняла голову и тоже тревожно посмотрела на Александра.
- Джеки украли, - коротко сказал Гурский, сел за стол и достал сигареты.
- Как это украли? - Герман выключил на газовой плите огонь и снимал с себя пестрый фартук. - Не по-онял…
- Ну как… Короче, звонит сейчас баба, говорит, что нашла записку, а в ней - твой телефон. И просьба позвонить. Какой-то, мол, Жаклин просит передать, что его похитили.
- Погоди-ка, - Герман, услышав звонок в дверь, вышел в прихожую, впустил в дом Вениамина, держащего в руках литровую бутылку водки, и вернулся на кухню. - Что за баба? Как это она записку нашла? Где?
- Рассказываю, - Гурский закурил сигарету. - Она говорит, что шла, мол, вчера на работу, рано утром, и увидела, как из форточки кто-то выбросил кассету магнитофонную, аудио, в коробочке. Она подняла, открыла, видит - кассета новая, хоть коробочка и треснула. Ну, она постояла, посмотрела в разные стороны, сунула кассету в сумку и пошла. Чего добру-то пропадать? А работает она сутки, дежурит где-то. Вот сегодня пришла домой, кассету сыну отдала. Он сунулся, а там, ну на вкладыше этом, картонном, изнутри, чем-то накорябано: "Меня похитили, квартира шесть. Позвоните по телефону…" А дальше - твой телефон и подпись: "Жаклин".
- Ни-и хе-ера себе… - нараспев произнес Герман. - Слушай… а почему сюда? Почему не в менты звонить? И… квартира-то - шесть, а дом? Улица?
- Улица Кирочная, дом двенадцать. Кассета же у бабы этой прямо перед ее носом, говорит, шмякнулась. То есть окна-то она не заметила, конечно, она же наверх не смотрела, но… Дом, говорит, большой, арка еще там такая - она как раз мимо нее проходила, когда кассета на асфальт упала. И ветра, говорит, никакого не было. Не могло коробку ветром от соседнего дома снести. Короче, дом двенадцать, улица Кирочная. Квартира шесть.
- Ну? - Герман вытер руки полотенцем.
- Почему она просила именно сюда звонить? Ну… может, потому, что здесь Элис. Может, она именно от нее помощи ждет, а ментам нашим не доверяет? Здесь же, по ее понятиям, хоть и не империя зла уже, но все равно для нее и не дом родной. Короче, чего гадать? Хорошо еще, что про записку эту сообразила, как ее на волю выбросить и чтобы ветром не унесло. И чтобы обязательно поднял кто-нибудь, не затоптал. Значит, мыслит здраво. И значит, хотела, чтобы именно до Элис сообщение дошло, а не к ментам. Может, шуму лишнего поднимать не хочет. Может, ее бой-френд какой-нибудь очередной взаперти держит. Да как угодно может быть, мало ли…
- А если нет?
- Что нет?
- Если не бой-френд? - Герман отложил полотенце. - Слушай, надо ехать.
- Да подожди ты…- Гурский погасил сигарету. - Ты чего, дверь там выносить будешь?
- И очень просто.
- Записку она вчера выбросила. А сегодня ее, возможно, уже там и нет. Ты дверь вынег сешь, тебя же и свинтят.
- А ты что предлагаешь?
- Не знаю. Петьке нужно дозвониться. Он профессионал, в конце концов. И адрес грамотно пробить сможет, и вообще…
- Ну так звони. Чего сидеть-то? Гурский ушел к телефону.
- Александр вообще-то прав. - Веня свинтил крышку с большой бутылки. - Тут иди ментов нужно туда засылать немедленно, или… если, может быть, она этого не хочет… подумать сначала надо. Как вы полагаете, Элис?
- Я не знаю… - растерянно взглянула на него Элис.
Герман машинально подвинул ближе к ней миску с салатом.
- Хорошо еще, что она хоть так, но дала о себе знать. Все какая-то определенность.
- А я бы все-таки ОМОН туда вызвал. - Вениамин крутил в руках пустую рюмку. - На всякий случай.
- Ну? - вскинул Герман вопросительный взгляд на вернувшегося из гостиной Александра.
- Да не дозвониться до него. У него вообще телефон барахлит - то работает, то нет, - Гурский сел к столу. - Господа, возможно, это и бестактно, но я почти двое суток ничего не ел. Ничего, если я немного картошечки?..
Герман поставил перед ним чистую тарелку, открыл холодильник и достал из него стеклянную банку кабачковой икры.
- На вот, - снял он с банки капроновую крышку, - это тебе можно.
- Спасибо, - поблагодарил Гурский.
- В конце концов, записку она выбросила вчера, а дозвонились до нас только вот сейчас. Больше суток прошло. Я думаю, большой беды не будет, если мы еще с четверть часа… э-э… подумаем.
- Я тоже так считаю, - поддержал его Веня.
- Ну, - Герман положил себе и доктору по куску сочного жареного мяса с гарниром, а Гурскому одной картошки. Затем сел за стол и налил в рюмки водки, - давайте… э-э… подумаем.
- Собственно, - рассуждал вслух Гурский, - у нас всего два варианта на рассмотрении. Первый - мы звоним в милицию и сообщаем, что, как нам известно, по такому-то адресу бандиты удерживают заложника. Менты туда приезжают, выносят все двери и окна и освобождают Жаклин из заточения. Плюсы - оперативность и надежность. Минусы - мы привлекаем всеобщее внимание к американской группе. А если Джеки на самом деле держит взаперти какой-нибудь ненормальный ее любовник и мы туда ментов с автоматами направим, то и вовсе скандал получится. Вот, мол, как иностранные студенты свое свободное от занятий время проводят, вместо того чтобы интересоваться бессмертным культурным наследием великого города-музея. Могут и вообще всю эту программу свернуть. Очень даже просто. Нам это надо? Возможно, именно поэтому Жаклин и просила позвонить не в милицию, а сюда. Логично?
- Пока логично, - согласился Герман. - Но, с другой стороны, она бы тогда в записке написала не "похитили", а… ну я не знаю… "заперли", "не выпускают", "помогите", в конце концов. А она ведь написала именно "похитили".
- Ну, во-первых, все многообразие и оттенки синонимов русской словесности ею, положим, пока в совершенстве не изучены. А во-вторых, если она хочет идти домой, а ее не пускают, то для нее это уже киднеппинг, то есть похищение. Так? - взглянул Александр на Элис.
- Так, - кивнула она.
- Это у нас незаконное удержание, - продолжал Гурский, - а у них киднеппинг, и все тут.
- Может такое быть, - опять согласился Герман.
- Далее. Вариант второй - Петр. Это было бы просто идеально. Он все сделает быстро, чисто и без огласки. Одни сплошные плюсы. Минус только один - нам его не достать никак. Он на телефон свой наступил недавно, и теперь у него там контакт какой-то постоянно отходит. Можем звонить до посинения. То ли дозвонимся, то ли нет, неизвестно. А время тем не менее дорого.
- Ну? - взглянул на Гурского Герман.
- Да, - кивнул Александр. - Можем и сами поехать. Но, опять-таки, во-первых, если нам не откроют, а мы дверь ломать станем, нас в ту же милицию и сдадут немедленно. И поди потом доказывай. А во-вторых, если и откроют, а ее там нет? Может, там, на самом деле, какая-нибудь серьезная запутка, и ее перепрятали? Мало ли во что она могла вляпаться по недопониманию реалий нашей сегодняшней действительности? Им же там, дома, внушают, что, мол, если у тебя американский паспорт, то тебе в любом Занзибаре обязаны в пояс кланяться. Глупые… У нас же не Занзибар. У нас здесь гораздо горячее. С этим самым паспортом здесь сгореть можно в шесть секунд, как не фиг делать. Даже золы не останется.
- Как… сгореть? - не поняла Элис.
- Денег он стоит, - Гурский отложил вилку. - Понимаешь, Алиса? Де-нег. Американский паспорт - "вездеход". Ну… так называется. Потому что с ним в любую страну мира, ну, почти в любую, практически без визы въехать можно. А уж фотографию-то нашим умельцам переделать… И вот законный обладатель паспорта после этой манипуляции вроде как бы и не нужен уже никому вовсе. Потому что он уже лишний получается на этом свете. Мешает. Под ногами только путается. Можно его, конечно, чеченам в рабство продать, но… хлопотно. Проще закопать. Поняла? Так что ты осторожней здесь этим паспортом размахивай. Очень у многих у нас тут земля под ногами горит, особенно в последнее время.
- Не нагнетай. Не пугай человека. - Герман выпил рюмку и потянулся за сигаретой. - Ты короче говори.
- А что тут говорить? Откроет нам дверь баба какая-нибудь, глаза вытаращит и скажет:"Какая-такая Жаклин? Вы что, охренели? Да идите вы… Нет тут никого и не было". И дверь у нас перед носом захлопнет.
- Ага. Я ей захлопну… - Герман сделал затяжку в полсигареты.
- Ну правильно, ~ кивнул Гурский. - Мы выносим дверь… Дальнейшее уже обсуждалось. Выше.
- Ну и что ты предлагаешь-то, в конце концов?
- По-моему, надо вызывать ОМОН, - негромко произнес доктор Вениамин.
- По зрелом размышлении - да, - согласился с ним Гурский. - Больше ничего не остается. К сожалению.
- Это очень плохо, - покачала головой Элис.
- А ке фер? - пожал плечами Гурский. - Фер-то ке еще?
- Чего? - не понял Герман.
- Ну, что делать?
- Может, ты и прав, - он погасил сигарету в пепельнице. - Только не с моего телефона.
- Это понятно. - Гурский встал, отодвинул стул и пошел в переднюю. - Звонительные принадлежности есть у кого? - обернулся он.
- Я дам карта, - поднялась из-за стола Элис.
- Я, наверное, позвоню и сразу туда и поеду, - Гурский натягивал на себя куртку. - Посмотрю там на месте. Что да как.
- Я тоже, - сняла с вешалки свою куртку Элис.
- Вот еще. Чего тебе там делать?
- Я поеду, - упрямо повторила она.
- Герман, ну скажи хоть ты ей… - обернулся Гурский.
- На самом деле, Элис, чего тебе там светиться?
- Я хочу, - она решительно оделась. - Мне надо сама… видеть.
- Ну ладно, - Александр распахнул перед ней входную дверь. - Летс гоу…
22
Адашев-Гурский вместе с Элис вышли из парадной, пересекли двор и, пройдя через подворотню, вышли на Средний проспект Васильевского острова. Они перешли на другую сторону и, высматривая телефон-автомат, двинулись в сторону метро.
Наконец они нашли телефон, Гурский вставил в него карту, снял трубку, набрал номер и, изменив на всякий случай голос (помня о том, что все звонки подобного рода автоматически записываются), сказал:
- Милиция? У меня очень важное сообщение. В доме двенадцать по улице Кирочной, в квартире номер шесть, бандиты удерживают заложника. Да… да, есть угроза для жизни. Откуда? Известно от источника, внушающего доверие.
Повесил трубку и повернулся к Элис:
- Ну что, давай ловить машину. Добирались до адреса они достаточно долго. Во-первых, потому что, как назло, никто отчего-то не хотел ехать в ту сторону. А во-вторых, когда они наконец-то поймали какого-то "чайника", тот повез их через Невский проспект, с которого, как всем известно, нет левого поворота на Литейный, и им пришлось доехать до улицы Марата, повернуть направо, сделать громадный крюк и, выехав на Владимирский проспект, пересечь Невский и уже с Литейного повернуть на Кирочную.
В конце концов они все-таки доехали и остановились напротив кинотеатра "Спартак". Гурский расплатился, и они с Элис вышли из машины.
У подворотни дома номер двенадцать уже собралась небольшая толпа зевак, глазеющих на милицейские машины, и омоновцев в черных масках, бронежилетах и с короткими автоматами в руках.
- Постой здесь, - тихонько сказал Александр, наклонившись к Элис, и полез в карман за журналистским удостоверением. - Я сейчас…
Адашев-Гурский на самом деле имел отношение к свободной прессе, но… несколько неконкретное. В том смысле, что штатным сотрудником какого-либо печатного издания он не был.
Дело в том, что он являлся прямым потомком древнего дворянского рода, который рабоче-крестьянской власти так и не удалось выкорчевать своей мозолистой рукой до полного истребления в силу того, что отдельные его представители, каковым, например, был дед Александра, принадлежали к научной элите и тем самым были полезны народному хозяйству, как бы ни прискорбно это было осознавать и как бы ни чесалась эта самая мозолистая рука на недобитую контру.
И вот где-то, очевидно на уровне генокода, сидела в Александре патологическая неспособность ежедневного хождения в службу и длительного пребывания в трудовом коллективе. Не то чтобы он считал ниже своего достоинства влиться в могучие ряды тех, кто каждый будний день встает поутру и отправляется на работу, вовсе нет. Просто он… физиологически, исходя из самой своей природы, не был на это способен.
Из университета его с треском вышибли за скептический взгляд на перспективы скорого построения самого светлого будущего на бескрайних просторах родной (но все-таки отдельно взятой) страны, который он с юношеским максимализмом манифестировал на каждом углу.
Не горя желанием, но и считая ниже своего достоинства придуриваться, Александр вынужден был уйти на срочную службу в войска. Вернулся он через два года с чистыми погонами, гвардейским знаком на груди и стойким отвращением к любого рода "начальствующим".
На родном филфаке, естественно, восстанавливаться не имело никакого смысла. Но ведь, на самом-то деле, не по карманам же в трамвае шарить? А жить как-то надо.