В журнале "Искатель" № 3 за 2002 год эта повесть была опубликована под названием "Влюбленный сыскарь". Все права защищены! Повесть запущена в сеть Интернета в рекламных целях и предназначена только для чтения ее поклонниками ИнтерЛит клуба!
tumash_IGOR@rambler.ru
Спасибо за интерес к его творчеству!
Игорь ТУМАШ
МИРОМ ПРАВИТ ЛЮБОВЬ!
С личной жизнью у Прищепкина был полный швах, для ее организации у сыскаря не оставалось ни душевных сил, ни времени - все забирала работа: беспощадная борьба с организованной преступностью и искоренение пороков рыночного общества. В брачном агентстве лежала его фотка в наимоднейшем шварценеггеровском виде, то есть голого по пояс, с косынкой на тыкве, с гибридом автомата и зенитной пушки в руках. Какая–то дама на нее клюнула. Прищепкин забил с ней стрелку и… все сорвалось. Но ведь зато наступление кокаина удалось приостановить! Георгий Иванович в очередной раз пожертвовал личным ради общественного! Между прочим, так было всегда!
Тем не менее, на груди героя не было ни одной награды, он не мог похвастать ни своим социальным положением, ни материальным достатком. Все это, конечно, мало беспокоило Георгия: "Много ли человеку для счастья нужно?.. Сменная пара галифе, кружка ароматного "Аз воздама" да задушевная беседа с друзьями–сыскарями!"
Не иначе за скромность судьба и наградила детектива шикарной блондинкой, - через другое бюро знакомств, ведь Прищепкин на всякий случай сразу в два обратился. У этой блондинки был такой высокий бюст, что кулончик лежал на нем, не сползая! Звали сокровище Раечкой.
Под стать бюсту обладала она и сердцем, способным вместить в себя и всех коллегинь–парикмахерш объединения "Восток", и всех пострадавших в результате землетрясения в Индии деток, и Мэнсона из всех 3000 серий "Санты - Барбары". Кроме того, Раечка очень любила халву и селедку. И то и другое могла кушать каждый день по три раза. Само собой, полюбила Раечка и Прищепкина - ей уже было тридцать шесть, а замужем еще не была она ни разу.
Приняла Раечка Прищепкина целиком и полностью, со всеми его закидонами, включая "Аз воздам", сыскарскими россказнями о жестоком и кровожадном мире преступности и даже вонючей трубкой, - не могла же она брать Георгия Ивановича в оборот, перевоспитывать сразу, с первых дней знакомства. Хотя сложнее всего Раечке оказалось сдерживаться по поводу нерегулярности его зарплаты и неопределенности в плане получения собственной жилплощади.
Прищепкин стоял в очереди при горисполкоме, но за три года она продвинулась всего на пять человек, а он был трехтысячным. И хотя Раечка была большой оптимисткой, для набора космической энергии постоянно дышала только левой ноздрей, но она все равно не верила, что они доживут до того вожделенного момента, когда им вручат ключи от квартиры.
Лично у нее с жильем тоже светило не очень, ждать нужно было другого, некую костлявую даму с косой. Она, Раечка то есть, жила с родителями, которые до сих пор пытались учить ее жить, и восьмидесятилетней глухой бабкой со стороны отца, которая вдобавок привела некого дедка. Раньше бабка жила со своим дедом, в деревне, но после его смерти переехала к сыну, - в Раечкину - если конкретнее - комнату, по проекту именуемой, кстати, "детская".
Милая такая была комнатка, больше похожая на отдел мягких игрушек "Детского мира", а не чертог старой девы. Впрочем, разве Раечка была такая уж старая? Со спины ей давали не больше двадцати. Спереди чуток больше, но только из–за бюста, ведь нынешние молодые все такие плоские, что и на женщин не похожи.
В общем, бабка отняла у нее то единственное, что у Раечки было материальное, - ведь бюст - из–за сердца - ценность скорее духовная.
Вселяясь, говорила старуха, что неудобство внучке причинит ненадолго: ни одной кровиночки здоровой не осталось. Да и к мужу Матвею, мол, тянет ее, "снится, сволочь, чуть не кажну ночь". Ладно, какие разговоры, бабушку уважить нужно, родная никак. Хоть сто лет живи всем на радость!
Так что: старые деревья долго скрипят? Не то слово, со старухой ведь вообще ренессанс какой–то случился: помолодела вдруг, приободрилась. Конечно, ни за коровой теперь ухаживать не нужно стало, ни печку топить. Словом, очень на пользу пошла ей жизнь в городе. Даже в парк начала таскаться, на "Нам года не беда" плясать. Ладно, повеселись чуток перед смертью. Но имей совесть! А то ведь однажды Лозанна Кузьминична внучку прям до сердечного приступа довела, - свидетельством полного ее отсутствия!
Купила Раечка в киоске газету, "Сила и здоровье" называется, - в ней рубрика "Знакомства" имеется, только тем единственно и интересная. А в газете фотография, на которой Лозанна Кузьминична - чтобы вы думали, знакомится с проектом нового кладбища? - в проруби купается! И сразу в глазах Раечки темным–темно сделалось. Так и осела наша сердечная!
Ах змеюка подколодная! Тетеря глухая! Кровиночки ни одной здоровой нету? А почему тогда не сдохла и через год после вселения?.. Да потому что кровь стала пить молодую Раечкину! Старуха ведьмою была, вампиршаю!
Глаза на суть Лозанны Кузьминичны, на тайную ее жизнь Раечке подруга–экстрасенша открыла. Раечка только фотку бабкину показала. Климочка "четвертым глазом" ее пстрик! Все ясно, сказала, и в слезы, в слезы сама. Бедная ты моя Раечка! В проруби, говоришь, купается? А ты простужаешься после мытья тарелок в холодной воде? Тебе самой разве это ни о чем не говорит? По–моему, и без "четвертого глаза" в носу очевидно: черная Лозанна Кузьминична, вся черным–черна! Сажа, короче, а не человек!
Таким образом, из–за бабки Раечка лишилась не только личной жизни (а куда ей стало теперь мужиков приводить, в проходной зал?), чертова Лозанна Кузьминична еще и отняла у внучки здоровье, даже жизненный интерес! А ведь Раечка раньше жила богатой духовной жизнью. Например, часто ходила в филармонию на концерты классической музыки: она просто сомлевала вся, глядя на мужчин–скрипачей, как они смычками туда–сюда, туда–сюда! Будь то Моцарт или даже Сольери - скрипка ведь все равно прекрасна!
И дала подруга Раечке водичку наговоренную. Чтобы та, значит, подливала бабке в супчик. Раечка все точь–в–точь делала, уже веселей даже немного стала, надежду, можно сказать, обрела! Но чтобы вы думали?
Однажды ночью Лозанна Кузьминична со своих "Нам года не беда" того самого дедка привела. "Виагрой" что ли его напичкала, но квартира всю ночь ходуном ходила! Раечка глаз ни на минуту не сомкнула! Ну ты, экстрасенша, и свинья! Это надо ж было так заклинания перепутать?
В общем, и дедок тот заселился в бывшую "детскую". С виду дед как дед, с "Новой Искрой" под мышкой, сталинист. Короче, культурный человек в годах. Но только днем! А как ночь… Целомудренная Раечка от стыда за них краснела так, что в темноте, наверное, светилась. Грохот, взвизги, стоны! А им что - глухие ведь оба, и не догадываются верно! Вот в таком жутком была она положении, когда с Прищепкиным–то познакомилась.
В том бюро знакомств у Раечки свой человечек был, Смактуновская по фамилии. Приручила ее Раечка то коробочкой конфет, то колбаской к празднику. Зарядила она Смактуновскую таким образом: если, мол, интересное что промелькнет - для меня придержи. Вот Смактуновская фотографию Георгия - ну, где тот с автоматопушкой, косящий под дауна - сразу–то и убрала в сторонку. Чтобы никто более не позарился. Смекнула Раечкина наперсница: дурковат, такого охомутать - раз плюнуть.
Конечно, ни черта она Георгия не поняла, тот как бы пребывал весь в своей сыскарской профессии, и ни на что другое его просто не хватало, везде казался недотепою. Например, так же беззащитны, неумны во всех, кроме науки, областях жизни большие ученые.
Первая встреча состоялась у них наспех, буквально на бегу. "На безрыбье и мент рыба", - решила Раечка. "Да она просто царица!" - восхитился детектив, и промямлил какой–то высокопарный комплимент. "Все они такие: сначала восхищаются, а добившись своего, дают телефон прачечной. Надо брать быка за рога!" - промелькнуло в голове Раечки и, чтобы показать также, какая она утонченная, тут же пригласила Прищепкина в оперный, на "Тристана и Изольду".
Тристан оказался так себе, совершенно невзрачным, тщедушным мужичонкой, то есть наверняка с ослабленной потенцией, а Изольда - если судить по бюсту - ничего пела, сносно. Так как скрипачи вместе с оркестром находились в оркестровой яме и видно их с партера не было, то удовлетворения от живой музыки она не получила совсем. Тем не менее, держалась Раечка молодцом, хотя челюсти сводило - не зевнула ни разу.
Прищепкин же опростоволосился. Во–первых, пришел на оперу, будто в бильярдную: в джинсах и какой–то дурацкой мастерке. Представляете, как чувствовала себя рядом с ним Раечка в вечернем платье с любимым кулоном, который так красиво возлежал на ее бюсте? Во–вторых, в антракте, вместо того чтобы повести ее в буфет, мент достал свой термос и сверток с бутербродами. Сказал, что в буфете, мол, все равно не наесться: порции издевательски маленькие. Вот дикарь, не знал, зачем даму водят в театральный буфет? Разумеется, не для еды вовсе, а чтобы та смогла продемонстрировать публике вечерний туалет. В-третьих, этот ужасный "Аз воздам"! Зловоние расползлось по залу, на них начал оглядывался весь партер и часть бельэтажа!
Тем не менее, Раечка ни на градус не отклонилась от намеченного курса и уже через неделю вселилась в бобыльское логово Прищепкина, которое еще через неделю превратила во вполне приличное гнездышко. "Аз воздам" Прищепкину было разрешено заваривать теперь только в туалете, курить трубку на лестничной площадке. Его любимое кресло, так как оно "нарушало создаваемый ансамбль", Раечка завезла в комиссионку. Лампу, ту самую, которая давала золотой жесткий круг света, заменила на торшер.
Изменился и Прищепкин. Ходить по квартире в галифе и старых сереньких ментовских рубашках Раечка Георгию запретила. Купила ему спортивный костюм "Рибок" и барский халат с надписью "Хавай" (Гавайские острова?) на спине, - на случай утренних визитов эстетки Климочки. Кого "хавать", вышитого ниже дельфина? Не объяснила: так надо, Жорушка. Ввиду того, что Раечка забраковала его зубы и запланировала поставить металлокерамику, с лица детектива исчезла и всегдашняя добродушная улыбка. Он стал задумчив и тих. Целыми вечерами молча сидел под торшером и посматривал на телефон. Мечтал о таком расследовании, где сумеет погибнуть. Семейная жизнь оказалась ему явно не по плечу.
Но молчал аппарат, не напоминали о своем существовании и распуганные Раечкой друзья. Куда–то пропал даже Юрочка, с которым Георгий прежде сталкивался на лестнице по несколько раз на день. Однажды по ящику в сводке новостей промелькнула будка Бисквита: в связи с его успешном участием в суповом марафоне, который проводился в Новой Зеландии. Жорины глаза увлажнились, он даже шмыгнул носом и проглотил слюну: Раечка готовить не умела.
И вот однажды после недосоленного и недоваренного, зато пережаренного постного ужина, злой Прищепкин выскочил во двор к машине выкурить трубку.
Кстати, забраковала Раечка и его "восьмерку", наказала продать: "Человек в твоем положении должен ездить на иномарке". А когда Георгий вполне резонно заметил, что вырученных денег хватит разве на какую–нибудь запчасть к приличной машине, ответила: "Вот и купи кузов, но от "Мерседеса". Чтобы только стоял во дворе на самом видном месте. Если спросят, почему не ездите? Будешь отвечать: потерял права".
А пока, до продажи, чтобы как–то "облагородить" машину, она заставила Прищепкина "украсить" верх лобового стекла липкой лентой с трафаретом "Аутоэкспорт", а верх заднего - с "Гастрол".
- Нет, Раечка не Каменская и я не ее муж–подкаблучник! - сжимая кулаки, прошептал он с ненавистью, глядя на "Гастрол": "Кто "Гастрол", где "Гастрол"?! Кабзон по Магаданской области?"
И тут Прищепкин неожиданно нащупал в кармане ключи от машины. Недолго думая, сел и завел двигатель. Куда поедет? К Сергуне Холодинцу! Переночует и завтра же снимет новую квартиру. А Раечка пусть остается в этой: не жалко, арендованная. Не его проблема, что та зарабатывает мало и поэтому вряд ли надолго в ней задержится. Пусть возвращается к себе, под крылышко, вернее под ласт, моржихи–бабушки. А халат "Хавай" - подарит бабушкиному сталинисту–дедушке.
Вот так и закончилась его попытка найти женщину "для постоянного любовного пользования". Не должен был он отвлекаться на личное вообще. Потому что судьба ему уготовила только одно: пока бьется сердце, дымится трубка и пьется "Аз воздам", бороться и бороться с преступностью, не щадя живота своего.
Стоило снять новую квартиру, как телефон сразу растрезвонился: друзья поспешили поздравить с очередной победой, на этот раз над иллюзией, будто семейная жизнь мед. Для сыскарей и моряков в лучшем случае это просто лишняя пачкотня паспорта. Из далекого Окленда дозвонился и Бисквит.
- Отметился, значит?
- А ты откуда узнал?!
- В газете местной прочитал, в рубрике светских новостей: Тарантино женился, Уитни Хьюстон родила тройню китайчат, в мазке Клинтона обнаружены грамположительные стафилококки, ты удрал от Раечки… Молодец! Кстати, как у нас, на Родине, дождь моросит?
- Моросит, паскуда! Третью неделю без перерыва.
- Кислотный или радиоактивный?
- Пятьдесят на пятьдесят.
- Самый любимый, - вздохнул на другом конце планеты Бисквит. - Скажи, а ящик по–прежнему врет так, что даже обшивка краснеет?
- Краснеет. Хоть японский, хоть наш.
- О дефолте еще не объявили?
- Пока нет, но все ждут со дня на день, сухари сушат, - с улыбкой отвечал Прищепкин.
- А молодежь от СПИДа и наркотиков вся вымерла?
- Насчет всей не знаю, но Юрочка еще полчаса назад точно живой был: разговаривали по телефону. Живы на тот момент были и Арно с Валерой - привет мне передавали.
- У-мм! - простонал Бисквит, - Если б ты, Жора, знал, как мне здесь противно все. Помнишь ощущение засахаренности организма? Ну, когда ты сироп для вхождения в роль ньюрашена пил?
- Еще бы!
- В Новой Зеландии у меня оно круглые сутки и без сиропа держится! Представляешь?
- Ужас!.. А чем ты это объясняешь?
- Да элементарно. Здесь даже собаки более нажраны, чем наши буржуи!.. А люди… Брюхо мое помнишь?
- Разумеется.
- Так вот. На фоне местных мужиков я моделью кажусь… Как меня тянет домой! В естественную среду!
- Ну, побеждай и возвращайся. Только телеграмму не забудь дать. В аэропорту встретим. Если, конечно, на летном поле к тому времени какую–нибудь барахолку не откроют.
Последним позвонил Холодинец:
- Жора, могу порадовать: работенка наклевывается!
- Надеюсь, не расследование убийства? - проворчал Прищепкин.
- У директора завода "Оптика" сына похитили.
- Приезжай!
И Холодинец примчался через двадцать минут. Попросил заварить "Аз воздамчика".
- И заварка на прежней квартире осталась, - поморщился Прищепкин. - Хоть трубку увез. Надо бы как–то съездить забрать свое барахло.
- Пока Раечка не нашла новую цель, на глаза лучше не показывайся. Второй раз вырваться из ее лап будет сложней, - тоном человека, который знает подобных женщин гораздо лучше собеседника, сказал Холодинец.
- Наверно, - задумчиво согласился Прищепкин, почувствовав его безусловную правоту. - Давай–ка лучше о деле.
Лет пять назад Холодинцу довелось покрутиться на "Оптике" с расследованием. Ему часто приходилось контачить с директором. С тех пор у них установились личные отношения. Сегодня ночью Михаил Викторович Болтуть разбудил опера телефонным звонком, и попросил разрешения немедленно приехать.
Вечером в Болгарии был похищен его сын. Об этом ему сообщила жена Лена, которая вместе с двенадцатилетним Артемом была там на отдыхе. И тут же Болтутю позвонили вымогатели, потребовав за сохранение жизни сына… миллион долларов. Но звонок был не международный, городской. То есть украли мальчишку одни люди, а выкуп надо передать другим, их тутошним сообщникам.
- Странно, почему он не обратился в ментовку, вообще в официальные органы?
- А ты представляешь, что такое завод "Оптика"?
- Не очень.
- Это каких–то двести служащих и пятьсот рабочих, которые на устаревшем оборудовании выпускают какую–то дребедень, разработанную еще при Совке. И тем не менее…
- Ага, - смекнул Прищепкин, - тем не менее, вымогатели потребовали с директора, официальная зарплата которого долларов триста, миллион долларов. Так как Михаилу Викторовичу не захотелось, чтобы об этом стало известно органам правопорядка, то есть основание предполагать: в финансовом отношении завод не так уж и плох, во всяком случае, для заводской верхушки. И вымогателям это известно.
- Абсолютно верно.
- Поганый он папаша, этот Болтуть, - неожиданно перескочил Прищепкин на другую тему, - раз в первую очередь за свою шкуру испугался.
Холодинец пожал плечами и с некоторой брезгливостью по отношению к пану директору объяснил:
- И для Михаила Викторовича, и для Лены этот брак второй. Артем сын Лены от первого брака, общих детей у них нет.
- А-а, приемный, значит, сынишка, - недобро прищурившись, протянул Прищепкин. - Ладно, вернемся к делу, так каким образом вымогатели рассчитывают получить этот самый миллион?
- Требует, чтобы завтра, в 14.00 Болтуть с деньгами в дипломате и с мобильным телефоном был на перекрестке улиц Красноармейской и Коммунальной, напротив входа в магазин "Модная одежда", и ждал дальнейших команд.
- Кстати, а Болтуть не торговался: мол, овес нынче дорог - не пытался сбить требуемую сумму?
- В переговоры вымогатели не вступали. Сообщили условия и бросили трубку.
- Ясненько: рассчитывают следить за ним со стороны, а при необходимости отрывать от "хвоста"…
- Похоже, что схватить их за руку будет непросто. Но ведь попытаемся, а Жора?
- По мне, пусть бы этот Болтуть сначала ответил на вопросы Отдела по борьбе с экономическими преступлениями… Но ребенка жалко. Ведь Михаил Викторович не собирается жертвовать миллионом?
- Боюсь, что Михаил Викторович скорее склонен пожертвовать приемным сыном. Он и мне пытается очки втереть, будто таких денег даже в руках не держал.
- То–то и оно, - вздохнул Прищепкин и принялся набивать трубку.
- Второй довод в пользу того, чтобы мы взялись за это дело - неограниченность в гонораре и расходах.
- Но ведь Михаил Викторович беден, словно церковная мышь, - ухмыльнулся Прищепкин.
- Для вас, сказал, не поскуплюсь. Заплачу любую сумму; в разумных, конечно, пределах. Тебе, Жора, разве не хотелось бы купить квартиру?
- Плевал я на квартиру, меня волнует только жизнь Артема, - не совсем искренне ответил Прищепкин.
- Так как мы бандюг за руку схватим?
Прищепкин неспешно закурил трубку.