В глазах темнело, в ушах раздавался странный монотонный шум, ноги подгибались, и, если бы Гусаров сейчас выпустил меня, я наверняка упала бы без сознания.
Неожиданно за спиной Дашкиного отца раздался негромкий, решительный голос полковника Захарова:
- Леонид Ильич! Остановитесь, пока не поздно!
- Что еще? - Гусаров недовольно покосился на полковника. - Тебе чего, Алексей? Не видишь - твое дело, между прочим, делаю!
- Лучше я сам буду делать свое дело! - поморщился Захаров. - Вы ведь не хотите дополнительных неприятностей?
- Ты что это себе… - начал Гусаров, но перехватил взгляд полковника и замолчал.
- Все равно мы так от нее ничего не добьемся, - продолжал Захаров спокойным, убедительным тоном. - Давайте отпустим девушку, дадим ей возможность обдумать свои поступки и принять разумное решение… А потом мы с ней снова встретимся, только не здесь…
- Да уж, не здесь, - повторил Гусаров с угрозой.
Он выпустил меня, и я едва устояла на ногах.
- Пошла вон! - крикнул мне Леонид Ильич, как приблудной собаке.
Я медленно, покачиваясь, двинулась к дверям.
Краем глаза я видела, как Виктория Федоровна попыталась кинуться вслед за мной, чтобы наконец-то дать волю рукам, но муж и Захаров совместными усилиями удержали ее.
Мой путь пролегал мимо кресла с высокой спинкой, в котором сидел, не вмешиваясь в происходящее, Илья Андреевич, Дашкин дед. Лицо его было непроницаемо, глаза смотрели прямо перед собой.
Поравнявшись с ним, я взглянула в его холодное неподвижное лицо и спросила, едва сдерживая рыдания:
- Неужели вы тоже мне не верите?
Илья Андреевич поднял большую морщинистую руку, указал мне на дверь и пророкотал мощным, густым басом:
- Прочь! Вон отсюда!
Я не помню, как спустилась по лестнице, как вышла на улицу. Было тепло, яркое майское солнце било в глаза, на них навернулись слезы. То есть не от солнца, а от обиды и всего ужаса, который мне пришлось пережить. Нос страшно болел и, кажется, грозил распухнуть. Само по себе это меня нисколько не волновало после того, что случилось. Но боль напомнила о себе и немного меня отрезвила, тем более что я уловила в глазах встречной женщины брезгливость и настороженность. Я наклонилась и заметила, что моя блузка вся в крови, капающей из разбитого носа. Я плотнее запахнула джинсовую куртку и задрала голову кверху. Гордиться мне нечем, но хоть кровь остановится.
В ушах стоял пульсирующий звон, сквозь который я, казалось, слышу визгливые истеричные крики Виктории Федоровны. Так вот кем они меня считают - приживалкой и драной кошкой, которую пригрели в своем доме из милости… Перед глазами возникло лицо Леонида Ильича - отца моей близкой подруги, человека, которого я знала с детства, - с выпученными глазами, с прыгающими губами, отвратительно искривленным ртом, брызжущим слюной… Он тряс меня за плечи, так что клацали зубы, и потом ударил по лицу…
Меня никто никогда не бил. Родители вообще относились ко мне бережно, как будто чувствуя свою вину за то, что не могут создать для ребенка нормальную семью. Мама в детстве ни разу не шлепнула по попке, во всяком случае, я этого не помню. Я была довольно примерным ребенком, не дружила с хулиганами, не дралась с мальчишками, а если и случались легкие потасовки, то без особых последствий - обычные детские разборки. Но чтобы взрослый мужчина ударил меня по лицу… Если бы его не оттащил этот самый полковник, он мог бы меня убить.
Кстати, как раз Захаров-то единственный во всем этот сумасшедшем доме не вышел из себя и не потерял головы. Он вырвал меня из рук озверевшего Дашкиного отца и тем самым спас мне жизнь. Но что-то подсказывало мне, что полковник Захаров сделал это не из человеколюбия, что ему на меня еще больше наплевать, чем остальным.
Дашку обвинили в воровстве и с позором выгнали из дома Руденко. Когда она сказала мне, что не крала, я ни на минуту в ней не усомнилась. Я же знаю Дашку столько лет, зачем ей это… Да ни за какие сокровища мира она не стала бы воровкой!
Она же тотчас поверила в то, что я стащила какие-то бумаги из сейфа Руденко, хотя прекрасно знала, что я понятия не имела ни о каких документах. Впрочем, что это я, разве они способны рассуждать? Чтобы спасти доброе имя своей доченьки, чтобы не рассориться с всемогущим Руденко, они готовы пожертвовать сотней таких, как я! Что это наговорил Захаров, что я вышла той ночью позже Дашки и Стаса, что меня видел охранник? Быть этого не может… Но они поверили…
Мне внезапно захотелось домой, прочь от этого яркого солнца. Вымыть лицо, положить лед на нос, улечься в прохладной комнате и задернуть занавески. Еще отключить телефон, чтобы не слышать никаких звонков. А потом заснуть, чтобы не вспоминать презрительных глаз Ильи Андреевича и его тихого: "Вон отсюда!"
И он тоже поверил, поверил, что я всю жизнь завидовала Дашке, что втерлась к ним в дом, вынюхивала там все, высматривала, ждала своего часа, чтобы потом, как только представится удобный случай, нагадить Дашке, опозорить ее и семью на весь город.
Больше всего меня задело именно это. Не рыдания и визги Виктории Федоровны, не то, как она меня поносила последними словами, словно торговка на рынке, не взгляды Дашки и ее причитания "за что, Катя, за что, что я тебе сделала…", ни ее несправедливые слова, даже не удар по носу. Нет, больше всего меня задели презрительные глаза старика.
Я застонала в голос и пошатнулась, потому что колени предательски задрожали, и я почувствовала, что расхожее выражение "свет померк в ее глазах" имеет ко мне самое непосредственное отношение. Прислонившись к стенке дома и вцепившись в водосточную трубу, я на мгновение замерла. Труба приятно холодила щеку, глаза мои сами собой закрылись.
- Девушка, вам плохо? - Передо мной стоял невысокий мужичок в районе пятидесяти, самого гнусного вида, и теребил меня за плечо.
- Мне хорошо, - хрипло ответила я, - мне просто замечательно.
Глазки у того типа плотоядно заблестели, очевидно, он подумал, что я пьяная или с похмелья, плохо соображаю и ему может кое-что обломиться.
- Отвали! - решительно сказала я, собравшись с силами. - Отвали от меня немедленно!
Но он все медлил и бормотал что-то, тогда я оттолкнула его, оторвалась от трубы и пошла вперед как могла быстро. Гнусный тип отстал, и это хорошо, а то мог возникнуть скандал, а этого мне совсем не нужно, еще в милицию заберут в таком-то виде…
Собираясь утром к Дашке, я наскоро умылась и причесалась, натянула джинсы и куртку, потому что ранним утром было прохладно, сунула в карман ключи и кошелек, где было достаточно денег. Жизнь научила меня, что с собой всегда нужно иметь некоторое количество купюр на всякий пожарный случай.
Остановилась пятая по счету машина, очевидно, водителям не внушал доверия мой вид. Я сказала адрес, шофер оглянулся на меня подозрительно и попросил показать деньги. Я сунула ему полтинник, он успокоился, но к самому парадному не подвез, мотивируя свой отказ отвратительным состоянием асфальтовой дорожки у дома. У меня не было сил спорить, перед глазами плясали желтые круги, нос болел все сильнее, я мечтала поскорее добраться до собственной квартиры и хотя бы временно отгородиться от всего мира.
Но не тут-то было. При моем появлении со скамеечки возле подъезда поднялась какая-то девица, и я с удивлением узнала в ней Светку Росомахину.
Яркая брюнетка, Светка и одевалась всегда соответственно - цвета в одежде любила сочные, без оттенков, носила все обтягивающее, чтобы подчеркнуть и без того бросающийся в глаза впечатляющий бюст. Сейчас же она выглядела как-то блекло, я отметила это совершенно машинально. Какой-то на ней был серо-буро-малиновый балахон, волосы растрепаны, губы не накрашены, что для нее было раньше просто немыслимо.
Я вспомнила, что и сама-то в данный момент выгляжу не так чтобы очень, и поморщилась, ожидая неизбежных расспросов. Однако Светка повела себя очень странно.
- Привет! - я с трудом разлепила сухие губы. - Ты меня ждешь?
- А кого же еще? - неприветливо заговорила она. - Вот пришла тебе в глаза посмотреть…
- Что случилось? - Мне вовсе не улыбалось торчать тут, возле собственного подъезда, и слушать Светкины бредни. Что это ей вздумалось притащиться сегодня ко мне? Мне сейчас не до нее.
- Что случилось? - закричала Светка. - Она еще спрашивает, что случилось? Это ты, ты во всем виновата!
Меня сегодня так часто обвиняли во всех смертных грехах, что я нисколько не удивилась, услышав ее слова. Значит, до нее тоже дошло… Но все-таки как быстро… Похоже, весь город уже знает, что я украла у великого и ужасного Руденко какие-то очень важные документы.
- Ты-то тут при чем? - я решила поставить Светку на место.
- Ты виновата в его смерти, я знаю! - Она инстинктивно огляделась по сторонам и понизила голос.
Ого, это что-то новенькое! Оказывается, я не только воровка, но и убийца!
- О чем ты говоришь? - вскричала я. - Что ты несешь?
- Я ни на грош не верю, что это была авария! - Светка кричала, но кричала хриплым шепотом, и от этого было еще страшнее. - Филипп очень хорошо водил машину!
Ах, вот оно что! Филипп! В пылу ссоры там, в доме Гусаровых, смерть Филиппа как-то отошла на второй план. Он был убит у них в доме вчера, и Захаров обещал с этим разобраться. Очевидно, он имитировал автокатастрофу, чтобы все подумали, что Разумов погиб в аварии.
Мысли эти промелькнули у меня в голове очень быстро, и я даже не успела удивиться, при чем же тут Светка, кто она Филиппу и кто он ей.
- Это ты все подстроила! - говорила она, и глаза ее бегали с совершенно безумным выражением. - Он рассказал мне, что видел тебя там, у дома Руденко, уже после того, как все ушли! Ты подстроила все так, чтобы подумали на Дашку! А когда Филипп хотел тебя разоблачить, ты его убила!
- Так-таки и убила? - Я жутко разозлилась, от Светки-то я такого никак не ожидала.
- Ну не сама, конечно, наверняка у тебя был сообщник!
Сейчас я понимаю, что сваляла тогда ужасного дурака. Нужно было вцепиться в Светку, притащить ее к себе и расспросить подробно обо всем, что ей известно, в частности, как близко она знакома с Филиппом и что он успел ей наболтать об этом деле. Но я была ужасно зла на весь мир и уж от Светки-то не ожидала таких несправедливых слов, мы с ней были знакомы очень давно и всегда ладили. Ясное дело, сейчас она не в себе, но и я тоже не железная! Ведь это не ее только что обозвали жалкой прихлебательницей, драной кошкой и мерзкой приживалкой, не ее обвинили в воровстве и подлости!
- Дура! - крикнула я. - Не смей подходить ко мне и прекрати орать на всех углах об этом деле, только себе хуже сделаешь!
Светка внезапно удивленно огляделась по сторонам, встрепенулась и пошла прочь, ссутулившись и загребая ногами. Я махнула рукой и подошла к двери. И вот тут, как чертик из табакерки, передо мной возник молодой человек в серой курточке, с невыразительным лицом. Я отшатнулась, парень взял меня за локоть и крепко сжал. Пожатие у него было железное.
- Тихо, - прошипел он, - тихо. Не надо трепыхаться, и орать не вздумай. Сейчас спокойно пройдем к тебе в квартиру и побеседуем там.
Только тут до меня дошло, для чего полковник Захаров вырвал меня из рук озверевшего Дашкиного отца и что шептал ему, отведя в сторонку. Вот почему они так просто выпустили меня из дома Гусаровых. Не могли же они пытать меня прямо там!
Захаров прекрасно знал, что я живу одна, у меня дома им никто не помешает и никто не сможет меня защитить.
Он сидел в стареньком неказистом "жигуленке" неподалеку от хорошо знакомого подъезда и ждал. В последнее время ожидание сделалось едва ли не главным его занятием.
От непрерывного, напряженного внимания глаза начали слезиться, а виски мучительно заломило. Он уже думал, что ничего не дождется, как вдруг немного в стороне остановился "жигуль", почти такой же, как у него, и из машины выбралась она.
Он узнал ее стройную фигурку, он узнал бы ее всегда и в любых обстоятельствах, но как же она переменилась!
Плотно запахнутая джинсовая куртка была испачкана чем-то темным, подозрительно похожим на кровь, и распухший нос тоже был окровавлен. Волосы растрепаны, красные глаза заметно припухли, на щеках пятна размазанной туши.
Но самое главное - безнадежность и тоска сквозили во всем ее облике. Обычно гордая, решительная осанка исчезла без следа. Плечи поникли, спина тоскливо ссутулилась. Казалось, только что ей пришлось перенести страшное, невосполнимое разочарование, тяжелую потерю…
Неожиданно со скамеечки возле подъезда поднялась крупная, яркая брюнетка. Он тут же узнал ее и удивился, что не заметил раньше. Однако он стал удивительно невнимателен!
Девушки разговаривали. Он, конечно, не мог слышать их разговора, но, судя по их позам и жестам, они ссорились, в чем-то обвиняли друг друга. Брюнетка выглядела совершенно невменяемой, она яростно жестикулировала, размахивала руками, потом неожиданно замерла, огляделась по сторонам, словно пробудившись, резко повернулась и пошла прочь.
Стройная фигурка в джинсовой куртке двинулась к подъезду.
И вдруг к ней подскочил плечистый молодой человек в серой курточке, с невзрачным и незапоминающимся лицом.
Я рванулась из рук парня, но он быстро нажал какую-то точку на моей шее, все тело пронзила страшная боль, после чего я обмякла и едва волочила ноги. Парень быстро открыл дверь подъезда, протолкнул меня внутрь и протащил несколько ступенек к лифту.
Самое интересное, что в это позднее утро ни возле дома, ни на лестнице мы не встретили ни души, все соседи как вымерли.
В лифте я несколько пришла в себя, но мой конвоир, заметив это, сказал, чтобы я не глупила, что он живо может повторить процедуру. Делать было нечего, я притихла. Мы вышли на моем четвертом этаже.
- Давай ключи! - сквозь зубы приказал парень.
Руки у меня тряслись, ключи упали на пол. Мой конвоир вполголоса пробормотал какое-то ругательство, протянул руку к моей шее, но я была начеку и пнула его под коленку.
Я ни на что не надеялась, просто сопротивлялась из последних сил.
Парень встряхнул меня, так что все мозги в голове перемешались, и приказал поднять ключи с пола. Я попыталась наклониться, но голова очень кружилась, и нос болел невыносимо. И в это время я заметила, что по площадке крадется какой-то человек, помахивая свернутой в трубочку газетой. Человек этот был ужасно похож на Шурика.
"Все, - обреченно подумала я, - бедная голова не выдержала напряжения, и я рехнулась. У меня глюки".
Я схватила своего мучителя за вторую руку, чтобы он не мог нажать болевую точку на моей многострадальной шее. Шурик - а это действительно был он - одним прыжком преодолел расстояние между нами и ударил гада по голове газетой. Раздался странный булькающий звук, и парень грохнулся на лестничный пол. Шурик подобрал ключи и открыл дверь моей квартиры. Он втащил потерявшего сознания парня в прихожую, я вошла сама.
- Веревка у тебя есть? - спросил Шурик будничным голосом.
Я молча махнула в сторону стенного шкафа. Шурик вытащил оттуда моток веревки и живенько связал незнакомца, да еще и примотал ноги к рукам. Тот не подавал признаков жизни, я стояла в прихожей, окаменев, и молча наблюдала за манипуляциями Шурика.
- Что стоишь? - Он поднял голову. - Куда его нести - на кухню или в комнату?
- Как это ты его - газетой? - глупо хихикнула я.
Шурик молча развернул газету и продемонстрировал мне солидного размера разводной ключ.
- Слушай, он не умер? - испугалась я. Самого мужика мне было нисколечко не жалко, просто не хотелось, чтобы у меня в квартире обнаружили труп.
Как бы в ответ на мои слова парень на полу пошевелился и негромко застонал. Шурик хотел еще раз приложить его ключом, но заметил мой взгляд и остановил руку.
- Ну хоть скотч-то у тебя в доме есть? - раздраженно спросил он.
Я перешагнула через связанного и прошла в комнату к письменному столу, где обнаружила в ящике упаковку скотча. Шурик залепил страдальцу рот двумя полосками, я представила, как больно тому будет, когда скотч станут отдирать, потом вспомнила о своей шее, и жалость мгновенно испарилась из моего сердца. Еще неизвестно, что этот тип собирался сделать со мной после допроса, возможно, он попросту включил бы на кухне все газовые горелки и чиркнул спичкой. Несчастный случай, как с Филиппом. Никто не станет особенно беспокоиться.
- Ты вообще как здесь очутился? - спросила я Шурика, когда мы плюхнули типа на ковер в комнате и перевели дух.
- Случайно мимо проходил, - хмыкнул он, - но если я тебе мешаю, я уйду.
Сегодня я была не в настроении отвечать на его шуточки. Откровенно говоря, мне вообще трудно было ходить и говорить. Я пошатнулась, и Шурик тут же оказался рядом и подставил свое плечо.
- Мне бы прилечь… - неуверенно проговорила я, - а то голова кружится, и нос очень болит.
- Нельзя, - серьезно сказал Шурик, - этот, - он кивнул на диван, - не один приехал по твою душу, у него напарник в машине сидит. Они не стали вдвоем к тебе подходить, чтобы соседи ничего не заподозрили. Так, идет парочка, девица перебрала маленько, парень ее на себе домой тащит…
- Это среди бела дня? - усомнилась я.
- Однако прошли же вы, никого не встретили, - напомнил Шурик.
Я сникла. Черт бы их побрал, этих соседей! Как только у меня соберется компания, наутро обязательно кто-нибудь скажет, что мы шумели всю ночь и не давали людям спать. Сегодня же меня вполне могли убить, и никому нет до этого дела, все попрятались по щелям, как тараканы.
- Что делать? - Я поглядела на Шурика и заметила в его глазах какое-то странное выражение, вернее, не то чтобы странное, а совершенно для него нехарактерное.
Однако некогда было сейчас разбираться, что к чему. Шурик деловито обшарил карманы незнакомца и вытащил на свет квадратик удостоверения.
- Симаков Игорь Константинович, - прочитал он, - служба специального назначения при Президенте РФ… Ну и ну!
- Есть такая служба? - удивилась я.
- Сомневаюсь, - протянул Шурик.
- А я так не сомневаюсь, что это липа. Это люди полковника Захарова, а он из какой-то секретной конторы.
- Так я и знал, что ты вляпаешься в какие-нибудь неприятности! - скорбно констатировал Шурик.
Я пожала плечами и отвернулась. Если бы он знал, во что я вляпалась, то называл бы это не неприятностями, а форменной катастрофой.
- Катерина, нужно уходить отсюда немедленно, - сказал мой приятель, - сейчас второй придурок в квартиру поднимется. Вот чем они хотели с тобой работать, - он показал мне маленький шприц и ампулы, которые нашел в кармане моего конвоира.
- Что это - яд? - Я оторопела, хотя и предполагала что-нибудь подобное.
- Потом разберемся! - Шурик спрятал все в карман. - Возьми деньги и документы, вещей не нужно, некогда.
Он подошел к двери и прислушался.
- Не сюда! - решительно сказала я. - Там мы с ним наверняка встретимся по дороге.
Я открыла балконную дверь и выглянула наружу.