"Родственник! Двоюродный, - как-то странно хмыкнул Владимир. - Нашему забору двоюродный плетень. Родной брат он мне, понятно? Большой человек твой муж, а кровь у нас одна, - пьяно подмигнул он. - Так что ты, Нинка, золовка мне. И обижать меня не имеешь права".
"Какая же одна кровь, - возразила я, - вы же двоюродные".
"Родные!" - с пьяным упрямством повторил Владимир.
"А почему же тогда у вас фамилии разные? Он - Петров, а вы - Семенов".
"Петров! - оттопырил губы Владимир. - Такой он Петров, как я поп. Одной матери мы, одного отца, то бишь Семенова Матвея. Вот как!"
"Вы пьяны, Владимир, ложитесь спать".
"Я трезвый! - сказал он, пытаясь налить себе еще. - Я ее в войну ведрами глушил. А муж твой не Ванька, а Коська. Случился с ним в молодые годы случай, убил он сдуру бабу одну с пацаном, вот и пришлось шкуру-то сменить. В войну человек копейки не стоит, один чих - и на свете нет, одним больше, одним меньше - все равно. А в мирное время - дело другое".
Я окаменела, еще не все понимая, но уже чувствуя, что Владимир говорит правду.
А он, спохватившись, посмотрел на меня совсем трезвым, но каким-то очень тяжелым взглядом.
"Пьяный я, Нинка, давно водочки вволю не кушал, вот и треплюсь… Ты забудь, не говорил я тебе ничего, понятно?.."
"Нет, нет, - я словно очнулась. - Все говори! Только правду! Не скажешь сейчас - придет Иван, при нем скажешь!"
Владимир растерялся:
"Жена ты ему. И знать должна. Только не велел он тебе говорить".
Но в конце концов, слово за словом, рассказал он мне все. Родом они из Минска. В тридцать втором году отца их, Матвея Семенова, державшего заезжий двор на окраине города, раскулачили, и младший сын Костя подался в Москву. Шатался там по базарам, нашел себе дружков.
Однажды его компания решила ограбить стрелочницу, которая жила с сыном в железнодорожной будке. Стрелочницу и мальчика зарезали, но ничего не взяли, потому что женщина успела закричать и на крик прибежали люди.
Костиных друзей схватили, а он успел в ночной темноте вскочить на ходу в товарный вагон и скрыться.
Поехал в Запорожье. Несколько месяцев прятался там, а потом, подделав в паспорте фамилию и став вместо Семенова Соменовым, перебрался в Одессу. Работал в каменоломнях и все дрожал, что найдут его и там.
"В общежитии подружился с ровесником своим Петровым, - рассказывал Владимир. - Потом оба поехали в Крым. Костя подговорил какого-то урку убить Петрова. Шли ночью, вдоль моря, Костя и Петров. По пути присоединился к ним этот урка и убил Петрова железной трубой, а паспорт его отдал Косте. Так стал он Иваном Петровым. Понятно? Вот - знай да помалкивай! Ты с нами теперь в одной тележке, одной удавкой связана… А он тебе муж и красивую жизнь тебе делает".
Я была ни жива ни мертва. Сперва мысли мои заметались, как раненые птицы, потом все исчезло: и мысли, и чувства. Я даже плакать не могла. Слезы душили меня, но глаза оставались сухими.
Владимир снова стал пить, время от времени бросая на меня хмурые взгляды. Я больше не мешала ему. Молчала, и он тоже умолк.
Но вдруг меня прорвало - я залилась слезами. Никогда так не рыдала, как в тот вечер.
Плакала долго. Когда начала приходить в себя, увидела, что Владимир уже лежит на диване, раскинув руки, и спит.
Прошло сколько-то времени. Наконец около полуночи явился мой муж.
"Мой муж!" - я пишу сейчас эти слова и вспоминаю, сколько радости и счастья вкладывала я в эти слова! Я ведь любила его!
"Ты почему заплаканная? - сразу забеспокоился он. - Кто тебя обидел? Володька?" - и он сердито посмотрел на спящего брата.
Я не могла и слова вымолвить. У меня еще не было сил с ним говорить. Смотрела на него в упор, и мне казалось, что я схожу с ума. Вот ведь он, рядом, мой Ваня! Нет, нет, все это неправда, бред пьяного Владимира.
Я встала и, поколебавшись какое-то мгновенье, обняла мужа за шею обеими руками.
"Ваня, милый… Это ведь ложь! Ты - Ваня Петров, а не какой-то Костя Семенов. Ты - честный человек, ты труженик, и руки твои - чистые руки, нет на них крови, нет!.. Мне было так страшно слушать…"
Муж оттолкнул меня так, что я еле удержалась на ногах. Одним прыжком очутился он возле дивана и поднял Владимира. Потом швырнул его на пол и стал топтать ногами.
Я закричала и бросилась защищать Владимира.
Иван был страшен, глаза его горели безумным огнем, он грязно ругался. И, только поняв, что бьет не столько брата, сколько меня, остановился.
Потом сел на диван и молча смотрел, как я, пошатываясь, поднимаюсь с пола.
Владимир отполз в угол и не осмеливался встать.
Муж дышал тяжело, как астматик, и долго не мог отдышаться.
"Нина, - сказал он наконец. - Раз уж так вышло и я не уберег тебя от этого - слушай. Ты моя жена, я люблю тебя, и ты должна все знать. Ты понимаешь…"
Я села на стул. Руки и ноги у меня дрожали. От волнения я даже не чувствовала боли от побоев.
"Пожалуй, я виноват, что не рассказал тебе раньше", - начал он…"
30
В эту ночь подполковник Коваль не спал. В своем служебном кабинете он появился на час раньше обычного. Все страницы тетради Нины Петровой были пересняты на пленку. А сама тетрадь лежала в ящике его стола.
Подполковник приказал привести Петрова.
- Итак, - сказал он, когда Петров сел напротив него, - повторите, пожалуйста, что было с вами семнадцатого мая.
- Если угодно, тысячу раз могу повторить! - вскинул голову Петров. - Семнадцатого я вернулся домой с работы в восьмом часу вечера. Жены не было. Это показалось мне необычным: по вечерам она всегда бывала дома. И я сразу позвонил в милицию по ноль-два. Потом позвонил в Октябрьскую больницу, которая в тот день дежурила по городу. Мне ответили, что есть два неопознанных женских трупа. Я поехал туда. Мне показали одежду этих женщин. Это была не ее одежда. Потом я звонил в другие больницы, но Нины не оказалось и там. Утром восемнадцатого я пришел в милицию и написал об этом заявление. И только вечером узнал, что Нину нашли убитой…
Не глядя на Петрова, подполковник медленно постукивал пальцами по столу. Потом резко повернулся к нему:
- У вас есть родственники?
Управляющий не торопился с ответом.
- В Запорожье - племянник, Барсуков Николай. Не видел я его лет двадцать.
- А еще? - не сводя с Петрова пристального взгляда, спросил Коваль. - В Брянске?
- В Брянске? - недоуменно переспросил управляющий трестом, и в глазах его промелькнуло некое озарение, будто он неожиданно вспомнил то, что давно забыл. - Да, действительно, есть и в Брянске. Двоюродный брат, Семенов Владимир Матвеевич. Адреса его я не знаю.
Сердце Коваля забилось так, что казалось, слышит его стук и Петров. Подполковника охватило такое состояние, какое бывает у охотника, когда он нападает на след хищного зверя.
- Все время вы утверждали, что родственников у вас нет…
- Я думал, речь идет о родителях, о родных братьях и сестрах. А это ведь - дальние…
- Не очень, - едва сдерживая волнение, заметил подполковник. - Когда вы последний раз встречались со своим братом?
- Последний раз видел его - дайте вспомнить… Ну, лет десять назад. Точно не скажу. Он был проездом, зашел ко мне. А потом больше не звонил, не писал, связи с ним не было никакой.
- Вы, вероятно, были бы не прочь повидаться с братом, с которым потеряли связь? Ну, скажем, сейчас?
Управляющий трестом замер, потом заморгал глазами.
- Я не понимаю вас.
- А мне кажется, я выражаю свои мысли очень ясно: не хотите ли повидаться с братом?
- Странные шутки, - обиженно проворчал Петров.
- Никаких шуток. Но если у вас нет такого желания сейчас, мы можем это свидание отложить. А пока подпишите протокол. Добавить ничего не имеете?
- Нет, - резко ответил управляющий трестом и взял протянутую ему авторучку.
Коваль заволновался еще сильнее. Этого еще не хватало! Столько лет оперативной и следовательской работы, столько дел, столько людей, характеров, трагедий! Казалось, уже навсегда выработались профессиональная выдержка и равновесие, а вот - волнуется, как мальчишка. Подполковник прямо-таки заставил себя спокойно собрать бумаги на столе.
Петров отложил ручку и нетерпеливо заерзал на стуле, как человек, которого задерживают без надобности.
- Теперь скажите же наконец, - обратился он к подполковнику, - на каком основании меня арестовали? В качестве кого допрашиваете? Весной я был потерпевшим, отчасти свидетелем. А теперь?
Коваль ждал этого вопроса. Он достал из ящика стола чистую бумагу.
- Арестовали вас на основании постановления прокурора. А что касается обвинения, то вам предъявят его сегодня. Беседа наша еще не окончена. Итак, скажите, как ваши настоящие фамилия, имя, отчество?
- Петров Иван Васильевич, - невозмутимо ответил управляющий. - По-моему, Дмитрий Иванович, вам это хорошо известно.
- Ну, вот что, хватит нам с вами в прятки играть, Константин Матвеевич Семенов! Расскажите-ка лучше, почему живете под чужим именем?
Управляющий, казалось, задохнулся. Он привстал, снова сел и обалдело вытаращил глаза на Коваля. Протянул руку к графину с водой.
Подполковник наполнил стакан.
- Откуда вам это известно? - залпом выпив воду и не вытирая капель с подбородка, спросил управляющий.
- Нам известно не только это, а все, что нужно, - строго ответил Коваль. - Но я хочу, чтобы вы сами рассказали. Это в ваших интересах.
Петров опустил голову и промычал нечто нечленораздельное. Коваль заметил, как вздулись вены у него на висках и как сжались кулаки. Управляющий боролся с самим собой.
Настала минута, когда следовало положить перед ним обрывок фотографии, найденный во дворе. Чтобы сломить его. Дать ему почувствовать, что известно о нем многое и отпираться не имеет смысла.
- Могу показать вам брата и на фотографии, - сказал Коваль, вытаскивая обрывок из кармана. - Узнаете?
Петров поднял голову.
- Жаль только, что порвали. Зачем вы это сделали?
В голосе подполковника откровенно звучали теперь торжествующие нотки.
- Ладно, - выдавил из себя Петров. - Записывайте…
И он рассказал.
- Настоящее мое имя - Семенов Константин Матвеевич. Родился в Минске, на окраине города, в четырнадцатом году. В тридцать третьем вынужден был сменить фамилию, имя и отчество по следующей причине: в январе тридцать третьего года я поехал в Москву искать работу - в Минске было голодно, и я надеялся устроиться в столице. Но и в Москве долго мотался без дела. В марте познакомился на Белорусском вокзале с двумя мужчинами. Они пригласили выпить. Когда я опьянел, они предложили принять участие в квартирной краже. Часов в десять вечера мы двинулись к Покровским воротам. Там эти двое оставили меня на шухере, а сами вошли в квартиру. Неожиданно появилась милиция. Я испугался и сбежал. Убегая, слышал выстрелы. Кто в кого стрелял - не знаю. На следующий день, повертевшись возле этого дома, я узнал, что одного из этих мужчин убили в перестрелке, а второго взяли. Я боялся, что разыщут и меня, и решил уехать на юг. Денег не было, я продал пальто и задумал сменить фамилию. У какого-то парня на Сухаревском рынке вытащил из кармана документы. Паспорт был на имя Петрова Ивана Васильевича, девятьсот пятнадцатого года рождения. На этот паспорт я наклеил свою фотографию и уехал в Одессу. Там работал в каменоломнях, жил в общежитии. Потом перебрался в Мариуполь, оформился на "Азовсталь". В тридцать пятом был направлен профсоюзом на учебу. Поступил в Донецкий техникум водного хозяйства. Окончил его в июле тридцать девятого. Сперва работал в Николаевской и Одесской областях по водоснабжению. Потом бурил артезианские колодцы в Запорожье и в Херсоне. Во время войны работал на оборонных объектах Средней Азии. В сорок третьем возвратился на Украину, где с тех пор все время и работаю в системе "Артезианстроя". Был сначала прорабом, потом начальником участка, главным инженером треста, в настоящее время - управляющий. Женился сразу после войны на Нине Андреевне Кравченко, двадцать восьмого года рождения. Детей у нас не было. Родственники мои: брат - Семенов Владимир Матвеевич, девятьсот шестого года, живет в Брянске; старшая сестра - Вера Матвеевна, которая жила в Запорожье, умерла. Остался ее сын - Барсуков Николай. Родители мои давно умерли.
Управляющий замолчал.
- Вот и все, - добавил он после паузы. - Вот и все, - повторил он устало. - Всю жизнь трудился на благо родины.
- Где проживали в Москве в тысяча девятьсот тридцать третьем году?
- У своей дальней родственницы Павловой Агафьи Титовны.
- Неизвестные, вместе с которыми вы участвовали в грабеже, знали ваше местонахождение и фамилию?
- Да. Знали.
- А вы знали их имена, адреса?
- Нет, не знал.
- Рассказывали ли вы кому-нибудь из родственников о случившемся?
- Брат мой Владимир был тогда в армии сверхсрочником, а Павловой и ее мужу я все рассказал. Муж ее потом погиб на фронте. Павлова и ее дети тоже погибли во время войны.
- Каким образом вы поддерживали связи с родственниками? Когда встречались со своим братом Владимиром?
- Впервые после войны я встретился с братом Владимиром в пятьдесят третьем году, когда приехал в Брянск в командировку. В прошлом году зимой брат приехал в наш город, здесь ему сделали нейрохирургическую операцию, удалили опухоль. Все время он был в клинике. Ко мне заехал только попрощаться. Следующая наша встреча произошла в этом году, во время майских праздников. Владимир приезжал один, без жены, пробыл неполных два дня и уехал. Я раньше говорил, что никаких связей с родственниками не поддерживал, сейчас уточню: иногда брат звонил мне на квартиру из Брянска; если я в это время был дома, то разговаривал с ним сам, а когда меня не было, разговаривала жена.
- Какие у вас были отношения с женой?
- Прекрасные.
- Знала ли ваша жена, что настоящая фамилия ваша Семенов?
- Да.
- Когда и при каких обстоятельствах она об этом узнала?
- Точно не помню. По-моему, она узнала об этом от моей покойной сестры, которая жила в Запорожье и в пятьдесят первом году приезжала к нам в гости.
- Интересовалась ли Нина Андреевна, почему вы живете под чужой фамилией?
- Я вынужден был рассказать ей историю, связанную с изменением фамилии.
- И как же она реагировала?
- Как реагировал бы на ее месте каждый. Сожалела, что так вышло.
- Ссорились ли вы когда-нибудь?
- Очень редко. Хотя в семье всякое бывает.
- Угрожала ли вам Нина Андреевна разоблачением?
- Да. Однажды мы поссорились с ней на почве ревности. Это было года два назад. Кто-то подбросил анонимку, будто был у меня роман с моей секретаршей Валей. Я ответил, что и мне не нравится, как на нее пялит глаза этот Сосновский. Но жена только рассмеялась в ответ, а потом сказала, что, если я не перестану встречаться с секретаршей, она пойдет в милицию и расскажет о моем прошлом. После этого разговора мне пришлось уволить секретаршу, и наша семейная жизнь наладилась. В конце концов, после долгих колебаний, я решил пойти и сознаться во всем. Но не осуществил своего намерения. Вот почему. Прежде чем идти, я позвонил в городскую прокуратуру и, не называя себя, рассказал, что в тридцать третьем году, будучи мальчишкой, участвовал в квартирной краже, и спросил, куда мне теперь заявить. Прокурор ответил, что за давностью все это уже прощено. "За язык вас никто не тянет, - сказал прокурор. - Живите и работайте, раз вы теперь честно работаете…" - Управляющий перевел дыхание. - Вот почему я и не явился с повинной, - закончил он. - А теперь разрешите мне вас спросить о Сосновском.
- Спрашивайте. - Ковалю вспомнилась рыбалка на Днепре, дискуссия с Петровым о сроках давности. Теперь ему стало понятно, кого имел в виду управляющий, рассказывая об Андрее.
- Здесь, в следственном изоляторе, до меня дошел слух, что приговор приведен в исполнение. Это правда?
Как ни старался управляющий произнести эти слова спокойно, голос его дрожал.
Коваль в глубине души улыбался. Это он позаботился, чтобы такой слух дошел до арестованного. Подполковник не ответил на вопрос, только опустил глаза, всем своим видом показывая, что слух соответствует действительности. Молча дал подписать протокол.
Петров-Семенов подписал и выпрямился. В облике его снова появилось что-то от бывшего управляющего трестом. Он свысока взглянул на конвоира, который по вызову Коваля появился в кабинете.
- Разрешите еще один вопрос?
- Не много ли? - иронически заметил Коваль. - Здесь вопросы задаю я.
- У меня тот вопрос, на который вы обещали ответить. На каком основании меня здесь держат? В чем обвиняют или подозревают? Кража в Москве - дело давнее, а фамилию я могу поменять на свою настоящую…
- Вас подозревают в убийстве Нины Андреевны Петровой, - резко ответил Коваль.
- И в попытке изнасиловать собственную жену? - саркастически отпарировал Петров.
- В попытке инсценировать изнасилование, - в тон ему ответил Коваль и кивнул конвоиру.
- Ты, кажется, спятил, Коваль! - крикнул Петров, остановившись перед открытой конвоиром дверью. - Подумай, что делаешь! А Сосновский?! Что же, выходит, ты невинного расстрелял?!
И Коваль впервые увидел, как смеется управляющий. Это был поистине демонический смех. Петров-Семенов хохотал до слез. Потом внезапно успокоился и произнес:
- Требую бумагу и ручку для заявления прокурору республики!
- Бумагу и ручку вы получите, - невозмутимо ответил Коваль. - Уведите! - приказал он конвоиру.
После того как закрылась дверь, долго еще стоял подполковник посреди комнаты, будто бы все еще видя перед собой Петрова-Семенова и слыша его демонический смех.
31
"…Я не сплю уже несколько ночей. То, что произошло, никак не укладывается у меня в голове. Временами кажется, что я схожу с ума.
Первую ночь после того, как узнала столько страшного, просидела в столовой, ни на секунду не сомкнула глаз.
Смогу ли описать свое состояние? Не знаю.
Я не спала не только потому, что боялась мужа, хотя он и предупредил меня: "Смотри не вздумай донести. За мою жизнь ты заплатишь своей". Я не спала потому, что для меня рухнул весь мир и я стояла над его обломками.
Иван, - впрочем, не знаю, как его теперь называть, - был моей единственной любовью, моим светом в окошке. Я влюбилась в него, как девчонка, раз и навсегда, и теперь, когда думаю: почему? за что? - ответить себе не могу.
Да, сперва он мне тоже показался немного суховатым, даже неприятным человеком. Но после первых свиданий я словно переродилась. Я потеряла власть над собой, мои поступки и мысли стали определяться не моей, а его волей, всем, что было связано с ним. Его лицо, сначала казавшееся грубоватым, приобрело непонятную прелесть, его жесты, манеры, даже своеобразная походка - все, все стало обаятельным, его слова казались самыми разумными, его желания - обязательными. Я как бы растворилась в нем, словно стала маленькой частицей этого сильного человека.
Мы поженились. Он намного старше, но я этого не замечала, а возможно, именно поэтому мне казалось, что Иван - мудр; он словно открывал мне дорогу в жизнь, и мне было легко и радостно идти за ним.