- Этот листок благоговел перед Сайласом Уикли, пока тот не составил себе состояние. Эм наверху, полагаю. А остальные еще не вернулись.
- Не вернулись? Откуда?
- Не знаю. Они уехали после ленча в этой ужасной маленькой машине Билла Мэддокса.
- После ленча…
- "Ловкое повторение приема, которому столь же не хватает утонченности, как рекламе". Ну до чего тошнотворно! Да, мне сегодня во второй половине дня не нужна была Лиз, и они уехали. День был прекрасный, не правда ли?
- Но до обеда остается всего десять минут!
- Угу. Похоже, они опоздают, - произнесла Лавиния, пробегая глазами избиение Сайласа Уикли.
Значит, Лиз не слышала радиопередачи! Он обращался к ней, а она даже не слушала. Уолтер был ошеломлен. Тот факт, что старая леди в Лидсе, ребенок в Бриджуотерской больнице, смотритель маяка в Шотландии тоже не слушали, не имел значения. Лиз всегда слушала. Это был ее долг - слушать. Он - Уолтер, ее жених, и, если он обращается ко всему миру, ей полагалось бы слушать. А она уехала с Лесли Сирлом, и, выходит, он говорил в пустоту. Она отправилась гулять, не подумав, что это пятница, день его радиопередачи, уехала Бог знает куда, с Сирлом, парнем, которого знает всего неделю, и они застряли где-то. Ее здесь нет, она даже не может получить шоколад, привезенный ей в подарок. А он специально заезжал, чтобы купить его. Ужасно.
Потом приехал викарий. Все забыли, что он приглашен к обеду. Уж такой это был человек. И Уолтер провел еще пятнадцать минут с земляными червями, хотя был уже сыт ими по горло. Викарий слышал передачу и пришел от нее в восторг. Ни о чем другом говорить он не мог.
Вошла миссис Гарроуби, с достойным похвалы присутствием духа поздоровалась с викарием и ушла разогреть фасоль из банки, добавочное блюдо между рыбой и жарким, и приготовить печенье к тушеному ревеню.
Отсутствующая пара опаздывала на двадцать минут, и миссис Гарроуби решила не ждать их. К этому моменту мысли Уолтера приняли другое направление: он решил, что Лиз погибла. Она никогда не опаздывала к обеду. Она лежит где-нибудь в канаве. Может быть, машина на ней. Сирл - американец, а хорошо известно, что все американцы - отчаянные лихачи и не могут спокойно ездить по английским дорогам. Возможно, на повороте они врезались во что-нибудь.
Уолтер болтал ложкой в супе, сердце его сжималось от ужаса, но приходилось слушать, как викарий говорит о демонологии. Уолтер уже не раз слышал все, что викарий мог сказать по поводу демонологии, но это хоть позволяло уйти от обсуждения червей. Все-таки облегчение.
Когда сердце Уолтера совсем сжалось и стало похоже на сморщенный, почерневший гриб, в холле послышались веселые голоса Сирла и Лиз. Они влетели, запыхавшиеся, сияющие, несколько развязно выпалили извинения за свое опоздание и похвалили семейство за то, что их не стали ждать с обедом. Лиз представила Сирла викарию, но не подумала даже сказать хоть одно слово Уолтеру, прежде чем, как умирающий от голода беженец, наброситься на суп. Они рассказали, что объездили все графство. Сначала они осмотрели аббатство Твеллс и прилегающие деревни, потом они встретили Питера Мэсси и пошли взглянуть на его лошадей. Затем подбросили его в Кроум. Потом они пили чай в Кроуме, в "Звезде и Подвязке", и уже были на пути домой, когда наткнулись на кинотеатр, в котором показывали "Великое ограбление поезда". Конечно, они были не в силах упустить случай и не посмотреть "Великое ограбление". Им пришлось просидеть несколько коротких документальных лент до того, как началось "Великое ограбление поезда", потому-то они и опоздали, - но подождать стоило.
Рассказ о "Великом ограблении поезда" занял большую часть рыбной перемены.
- Как прошла передача, Уолтер? - спросил Лиз, протягивая руку за хлебом.
Плохо было уже то, что Лиз не сказала: "Я в отчаянии, оттого что пропустила твою передачу, Уолтер", но то, что она уделила передаче лишь малую толику своих мыслей - ту, что не была занята наполнением тарелочки для хлеба, - оказалось последней соломинкой.
- Викарий расскажет, - ответил Уолтер. - Он слушал.
Викарий рассказал con amore. Но ни Лиз, ни Лесли Сирл, как заметил Уолтер, не слушали его как следует. Один раз во время повествования, передавая что-то Сирлу, Лиз встретилась с ним взглядом и быстро, дружески улыбнулась ему. Они были очень довольны собой, друг другом и тем, как провели день.
- Что сказал Росс про книгу? - спросил Сирл, когда викарий наконец замолчал.
- Он пришел в восторг от этой идеи, - ответил Уолтер, страстно жалея, что затеял совместную работу с Сирлом.
- Вы слышали, что они задумали, викарий? - спросила миссис Гарроуби. - Они собираются сделать книгу о Рашмер. От истоков до моря. Уолтер напишет текст, а мистер Сирл его проиллюстрирует.
Викарий одобрил идею и отметил классичность ее формы. Как они собираются путешествовать - на своих двоих или на осле? - спросил он.
- Пешком примерно до Отли, - ответил Уолтер, - а оттуда по воде.
- По воде? Но в Рашмер, особенно в ее верхнем течении, полно коряг, - удивился викарий.
Ему сообщили, что они пойдут на каноэ. Викарий счел каноэ подходящим судном для такой реки, как Рашмер, но поинтересовался, где они возьмут его.
- Я сегодня говорил об этом с Кормаком Россом, - сказал Уолтер, - и он обещал узнать: может быть, у Килнера, на маленькой верфи в Мер-Харбор, оно найдется. Они строят все на свете. Джо Килнер был конструктором этой складной штуки - плота с палаткой, - на которой Мэнселл прошел по Ориноко во время своего последнего путешествия. Джо потом говорил, что если бы вовремя подумать - он сделал бы плот глиссирующим. Сирл, я хотел предложить, чтобы мы с вами завтра поехали в Мер-Харбор и повидались с Килнером, - у вас нет других планов?
- Отлично, - отозвался Сирл. - Отлично.
Потом викарий спросил Сирла, любит ли тот рыбачить. Сирл не любил, но викарий любил. Вторым после демонологии коньком викария была ловля на искусственную мушку. Поэтому все остальное время обеда они слушали рассуждения викария о мушках с отдельным указанием того, как их можно использовать при смешивании цемента, изготовлении жевательной резинки и штопке носков - вопросы, имеющие чисто теоретический интерес. При этом незанятая часть мыслей всех присутствующих работала каждая в своем направлении.
Уолтер решил, что маленький белый пакетик с шоколадом будет лежать на столе в холле, где он его оставил, идя обедать, пока Лиз не спросит, откуда это. Тогда он небрежно ответит, что это такое, и ее станут мучить угрызения совести: он думал о ней, а она забыла о нем совершенно.
Когда они вышли из столовой, Уолтер бросил взгляд в ту сторону, дабы убедиться, что пакетик на месте. Да, он был там. Однако Лиз, когда шла обедать, похоже, тоже положила на стол кое-что. Большую плоскую коробку конфет из самой дорогой кондитерской в Кроуме. Весом не меньше четырех фунтов. "Конфекты" - гласила размашистая надпись крупными дурацкими золотыми буквами через всю кремовую поверхность крышки. Коробка была перевязана широкой лентой с очень пышным бантом. Уолтер счел "Конфекты" кощунством, а ленту немыслимо показной. Как это похоже на американца - купить что-то большое и кричащее. Уолтера почти затошнило при виде этой коробки.
Тошнило его, конечно, не от коробки конфет.
Его тошнило от чувства, которое было древним уже тогда, когда конфеты еще не были изобретены.
Когда Уолтер наливал бренди Сирлу, викарию и себе, чтобы выпить перед кофе, он мысленно поискал утешения и нашел его.
Сирл мог дарить Лиз сколько угодно коробок дорогих сластей, но он, Уолтер, знал, какие были ее любимыми.
А может, Сирл знал и это? Может, в кондитерской в Кроуме не оказалось драже?
Уолтер снова наклонил бутылку с бренди. Сегодня вечером ему необходим был дополнительный глоток.
Глава 6
Если можно сказать, что Эмму Гарроуби радовало хоть что-то, связывавшее Сирла и Триммингс, то это была идея книги. Книга обещала увести Сирла от домочадцев Триммингса на все оставшееся время его пребывания в Орфордшире, а когда путешествие по Рашмер закончится, он уедет, и они никогда больше не увидят его. Пока что, насколько Эмма могла судить, ничего плохого не случилось. Лиз, конечно, нравилось общество этого типа, потому что оба они были молоды и, похоже, получали удовольствие от одних и тех же вещей и потому, естественно, что на него приятно смотреть. Однако не было никаких признаков, что Лиз серьезно увлечена. Она смотрела на Сирла, только когда обращалась к нему, никогда не следила за ним глазами, как это делают влюбленные девушки, в комнате никогда не садилась рядом с ним.
Несмотря на свои страхи, Эмма Гарроуби оказалась очень непонятливой.
Как ни странно, заметила неладное и обеспокоилась державшаяся особняком Лавиния. Беспокойство всколыхнулось и примерно через неделю вылилось в словах. Лавиния, как обычно, диктовала Лиз, но все время запиналась. Это случалось так редко, что Лиз удивилась. Лавиния писала свои книги с необычайной легкостью, при этом бывала искренне заинтересована судьбой своей очередной героини. Потом она не могла вспомнить, кто из них - Дафна или Валери, - собирая на заре фиалки на Капри, встретила своего возлюбленного, однако, пока происходил процесс сбора цветов или встреча, Лавиния Фитч относилась к Дафне (или Валери) как крестная мать. А тут, в отличие от всех предыдущих случаев, она была рассеянна и испытывала большие затруднения. Она даже не могла запомнить, как выглядит Сильвия.
- На чем я остановилась, Лиз, на чем это я остановилась? - говорила Лавиния, шагая взад и вперед по комнате. Один карандаш торчал в ее рыжих взлохмаченных волосах, похожих на воронье гнездо, другой, вконец изжеванный, был зажат в маленьких острых зубках.
- Сильвия выходит из сада. Через застекленную дверь балкона.
- А, да. "Сильвия остановилась в дверях, ее стройный силуэт вырисовывался на фоне света, ее большие голубые глаза были полны настороженности и сомнений…"
- Карие, - сказала Лиз.
- Что?
- Глаза. - Лиз перелистала назад несколько страниц рукописи. - Страница пятьдесят девять: "Ее карие глаза, прозрачные, как капли дождя на осенних листьях…"
- Хорошо, хорошо. "Ее большие карие глаза были полны настороженности и сомнений. Решительным, но грациозным движением она ступила в комнату, каблучки ее крошечных туфелек простучали по паркету…"
- Никаких каблуков.
- Что ты говоришь?
- Никаких каблуков.
- Почему?
- Она только что играла в теннис.
- Она могла переодеться, не так ли? - произнесла Лавиния с холодком в голосе, что было ей так несвойственно.
- Не думаю, - терпеливо возразила Лиз. - У нее все еще ракетка в руках. "Она прошла по террасе, слегка помахивая ракеткой".
- О, ну и пусть! - взорвалась Лавиния. - Спорю, она даже играть в теннис не умеет! На чем я остановилась? "Она вошла в комнату… она вошла в комнату, ее белая юбка развевалась" - нет, нет, подожди - "она вошла в комнату"… О, к черту Сильвию! - крикнула Лавиния, швыряя на стол свой изжеванный карандаш. - Какое кому дело, что делает эта идиотка! Пусть остается стоять в дверях и умрет от голода!
- В чем дело, тетя Вин?
- Не могу сосредоточиться.
- Вы чем-то обеспокоены?
- Нет. Да. Нет. Да, по крайней мере думаю, что близка к этому.
- Не могу ли я помочь?
Лавиния запустила пальцы в воронье гнездо, выудила оттуда карандаш и удовлетворенно посмотрела на него:
- Смотри-ка, вот где мой желтый карандаш. - Она сунула его обратно в прическу. - Лиз, дорогая, не подумай, пожалуйста, что я вмешиваюсь или что-нибудь такое, но ты случайно немного не… не испытываешь чего-то к Лесли Сирлу? А?
Лиз подумала, как это похоже на ее тетку - употребить такой старомодный эдвардианизм, как "испытывать что-то". Ей всегда приходилось осовременивать язык Лавинии.
- Если под "испытывать что-то" вы имеете в виду "влюблена", успокойтесь, я не влюблена.
- Не знаю, то ли это, что я имею в виду. Если уж на то пошло, магнит любить не станешь.
- Что?! О чем вы говорите?
- Не полюбить, нет, не настолько. Плениться. Он восхищает тебя, ведь правда? - Она произнесла это не вопросительно, а утвердительно.
Лиз подняла голову, посмотрела в обеспокоенные детские глаза и, уклоняясь от ответа, спросила:
- Почему вы так думаете?
- Наверное, потому, что и я чувствую то же самое, - ответила Лавиния. Это было так неожиданно, что Лиз потеряла дар речи.
- Я очень жалею, что пригласила его в Триммингс, - продолжала Лавиния с несчастным видом. - Но не будешь же ты отрицать, что этот человек выводит всех из душевного равновесия? Я уж не говорю о Серже и Тоби Таллисе…
- Это что-то новенькое!
- Они снова стали было друзьями, и Серж вел себя хорошо и работал, а теперь…
- Но Лесли Сирл в этом не виноват. Это было неизбежно. Вы же понимаете, что это так.
- И Марта как-то странно забрала его к себе после обеда у нас и долго не отпускала. Я хочу сказать, каким образом она присвоила его в качестве эскорта, не ожидая, что будут делать остальные.
- Но викарий должен был проводить домой мисс Юстон-Диксон. Марта знала это. Совершенно естественно, что викарий должен был пойти с мисс Диксон, им по пути.
- Дело не в том, что сделала Марта, дело в том - как. Она захватила его.
- О, это просто барственная манера Марты.
- Чепуха. Она тоже это почувствовала. За… зачарованность.
- Конечно, он необыкновенно привлекателен, - проговорила Лиз и подумала, что это клише абсолютно не отражает характера Лесли Сирла.
- Он - он сверхъестественный, - с несчастным видом произнесла Лавиния. - Другого слова нет. Смотришь и ждешь, что он теперь станет делать, словно это будет знак, или знамение, или откровение, или еще что-нибудь. - Она употребила глагол в безличной форме, однако поймала взгляд Лиз и добавила с вызовом: - Ведь так, правда?
- Да, - согласилась Лиз. - Наверное, что-то вроде этого. Как будто… как будто все, что он делает, любая мелочь приобретает значение.
Лавиния взяла со стола изжеванный карандаш и начала что-то машинально черкать на промокашке. Лиз заметила, что тетка рисует восьмерки. Должно быть, Лавиния действительно была взволнована: когда она бывала в хорошем настроении, она рисовала елочки.
- Понимаешь, очень странно, - проговорила Лавиния в раздумье. - Я чувствую такое же желание смыться из комнаты, в которой он находится, как если бы там находился известный преступник. Только он, конечно, гораздо более славный. Но то же ощущение чего-то дурного. - Она яростно начертила несколько восьмерок. - Если бы он исчез сегодня вечером и кто-нибудь сказал, что это был просто красивый демон, а вовсе не человеческое существо, я бы поверила. Помоги мне Бог, поверила бы.
Тут она опять швырнула карандаш на стол и произнесла с легким смешком:
- И тем не менее все это совершенная нелепица. Смотришь на него, пытаешься найти, что в нем такого необыкновенного, - и что? Ничего. Светло-золотые волосы, кожа, как у младенца. У того норвежского корреспондента "Кларион", которого Уолтер приводил к нам домой, было все то же самое. Сирл необыкновенно изящен для мужчины, но и Серж Ратов изящен. У Сирла приятный мягкий голос и такая милая медлительная манера речи, но половина жителей Техаса и большая часть населения Ирландии говорит так же. Перечисли все его привлекательные черты - и что получишь в итоге? Могу сказать, чего не получишь. Не получишь Лесли Сирла.
- Да, - задумчиво произнесла Лиз. - Да. Не получишь.
- Самое главное, самое притягательное ускользает. Что делает его столь отличным от других? Знаешь, даже Эмма это чувствует.
- Мама?
- Только это оказывает на нее обратное действие. Она не выносит его. Она достаточно часто не одобряет тех, кого я приглашаю в дом, иногда испытывает неприязнь к ним, но Лесли Сирла она ненавидит.
- Она говорила вам?
- Нет. Это и так видно. Слов не требуется.
Да, подумала Лиз. Не требуется. Лавиния Фитч, милая, добрая, рассеянная Лавиния, изготовительница романов для вечных подростков, обладала, оказывается, интуицией писателя.
- Какое-то время я даже думала, не потому ли это, что он немного сумасшедший, - сказала Лавиния.
- Сумасшедший?!
- Только чуть-чуть, конечно. Есть какая-то дьявольская притягательность в людях, которые безумны в каком-нибудь одном отношении и при этом совершенно здоровы во всех остальных.
- Лишь в том случае, если вы знаете об их безумии, - заметила Лиз. - Вам должны быть известны их умственные заскоки, только тогда вы ощутите их "дьявольскую притягательность".
Лавиния подумала.
- Да, наверное, ты права. Но это не важно, потому что я для себя решила, что теория "сумасшествия" не проходит. Я никогда не встречала в этом доме никого столь здравомыслящего, как Лесли Сирл. А ты?
Лиз не встречала.
- А тебе не кажется, - проговорила Лавиния, снова принимаясь что-то машинально рисовать и избегая глаз племянницы, - что Уолтер тоже начинает обижаться на Лесли Сирла?
- Уолтер?! - воскликнула удивленно Лиз. - Ну конечно нет. Они лучшие друзья.
Лавиния, семью точными взмахами карандаша построившая дом, пририсовала ему дверь.
- Почему вы сказали так про Уолтера? - спросила Лиз, как бы бросая вызов.
Лавиния прибавила четыре окна и трубу и разглядывала полученный результат.
- Потому что он так внимателен к нему.
- Внимателен! Но Уолтер всегда…
- Когда Уолтер кого-то любит, он принимает этого человека как нечто само собой разумеющееся, - объяснила Лавиния, пририсовывая дым. - Чем больше он его любит, тем меньше обращает на него внимания. Он даже тебя считает чем-то безусловно данным - как ты, несомненно, заметила еще раньше. До последнего времени он и Лесли Сирла принимал как нечто само собой разумеющееся. А сейчас нет.
Лиз молча обдумывала сказанное.
- Если бы Уолтер не любил его, - наконец произнесла она, - он бы не согласился отправиться с ним по Рашмер и не стал бы делать книгу. Разве не так? - добавила она, потому что Лавиния, казалось, полностью погрузилась в точное изображение дверной ручки-шарика.
- Книга обещает быть очень доходной, - проронила Лавиния чуть-чуть суховато.
- Уолтер никогда не стал бы сотрудничать с человеком, который ему не нравится, - решительно заявила Лиз.
- Уолтеру, наверное, трудно было бы объяснить, почему он после всего отказывается писать книгу, - докончила свою мысль Лавиния, как будто не слыша того, что сказала Лиз.
- Почему вы мне это говорите? - полусердито спросила Лиз.
Лавиния перестала черкать и произнесла обезоруживающим тоном: