У расположенного на крутом склоне оврага "лисьего лаза" Лукаш оставил четверых бойцов под началом командира взвода охраны Кириллова. При свете угасающей предрассветной луны комбат увидел, что младший лейтенант, в паре с одним из своих пехотинцев, засел в ложбинке, выше по склону; два остальных "охранника" – по сторонам. Поскольку, по словам пленного, выбираться из лаза можно только ползком, то шансов прорваться сквозь засаду у диверсантов не было, особенно теперь, когда численность краснофлотцев увеличилась.
– Пытались поговорить с этими "катакомбниками"? – едва слышно поинтересовался Гродов, присаживаясь на корточки рядом с Кирилловым.
– Приказано было вести себя тихо, чтобы не вспугнуть; дать время политруку и старшине войти в подземелье.
– А что, тактика правильная…
– Диверсанты как-то проявляли себя?
– Создается впечатление, что их там вообще нет, в степь куда-то ушли.
– Лаз этот пологий, – уточнил пленный, который уже чувствовал себя полноценным участником операции. – Тянется метров двадцать, затем еще приблизительно столько же длится узкий штрек.
– И что это нам дает? – поинтересовался Гродов.
– Представление о том, в какой местности придется действовать, – парировал Григореску. – Разве этого мало? Кстати, в конце прохода появляется выработка размером с небольшую комнатушку, с несколькими нишами и тупиковыми ходами. Сам лаз сужается метрах в десяти от выхода.
– Ты смотри, обстоятельный какой! – подозрительно покосился на пленного Жодин. – Хоть и румын.
– Я ведь уже объяснял, что не румын, а молдаванин, – отреагировал Григореску.
– Да в чем разница-то?
– В том, что румыны так же безразличны мне, как и вы, русские и украинцы, – словом, славяне. Я принадлежу к тем молдавским патриотам, которые мечтают о дне, когда и румыны, и вы оставите нашу землю в покое, позволив нам возродить собственное молдавское государство. Что тут непонятного?
– Поэтому ты готов помогать румынам в борьбе против нас, а нам – в борьбе против румын. Так? – вклинился в их разговор комбат. – Истребляйте, мол, себе друг друга, на здоровье.
– Цитируете почти дословно, господин капитан.
– Но поскольку мы не на симпозиуме молдавских националистов, то вернемся к румынской разведгруппе. Не предполагаешь, солдат, что эти "подпольщики" ускользнули от нас?!
– Некуда им здесь уходить, – возразил румын. – Операция намечена на завтрашний вечер. По подземельям к нам должно подойти пополнение. Не менее роты. И наше нападение на батарею должно было совпасть с прорывом войсками линии фронта.
– Все спланировали, сволочи, – зло сплюнул младший лейтенант.
– Война ведь, – несмело попытался оправдать свое командование пленный. – Сейчас диверсанты, очевидно, отсыпаются в выработке и проснутся только после моего появления.
– До вашего появления? – механически как-то спросил Гродов и переглянулся с Жодиным.
Поначалу тот пожал плечами: дескать, как прикажете… Но тут же обронил:
– Не ко времени это. Стоит ли ему доверять? Румынский офицер все-таки.
– Румынский, понятное дело. Тем не менее не исключаю, что возможен и такой вариант. Вы что, готовы вернуться в подземелье и вступить в переговоры? – обратился комбат к Григореску.
– Олтяну не станет выслушивать меня, тут же пристрелит, чтобы группу не разлагал.
– Не волнуйся, румын, сначала он все-таки выслушает, а затем уже пристрелит, – "утешил" его Кириллов.
Гродов на минуту замешкался, затем спустился к "лисьему лазу" и жестом подозвал пленного.
– Зови капитана Олтяну, – приказал. – Наклоняйся и зови. Они твой голос узнают, стрелять не станут.
Судя по всему, диверсанты действительно отсыпались. Григореску понадобилось почти влезть в щель и несколько раз крикнуть, чтобы из глубины тоннеля кто-то из них откликнулся. Пленный благоразумно подался назад и только потом попросил, чтобы к "лисьему лазу" подошел командир группы, с ним будут говорить русские офицеры.
– Капитан Олтяну спит, – последовал странный в этой ситуации ответ кого-то из румынских разведчиков, скорее всего, часового.
– Что значит "спит"? Тебе же сказали, идиот, – властно прокричал пленный, – что здесь уже находятся русские офицеры! Они стоят рядом со мной и требуют, чтобы Олтяну вступил в переговоры!
– В какие еще переговоры? – послышалось из лаза. – Мы уйдем отсюда – только и всего.
– Некуда вам уходить. Вы уже блокированы, в катакомбах полно русских солдат, и с ними проводник из местных.
– Передай Штефану Олтяну, – тут же подключился к разговору комбат, – что здесь его ждет капитан Гродов. И что этот капитан передает ему привет из дунайского поселка Пардина. Твой командир наверняка поймет, о чем идет речь.
25
Диверсант, с которым Григореску и комбат вступили в переговоры, на какое-то время умолк, очевидно, отправился в выработку, докладывать командиру. Но время шло, а капитан Олтяну все не появлялся и не появлялся.
– Что-то долго они там совещаются, – задиристо проворчал Кириллов.
– В их положении торопиться некуда, – резонно парировал комбат. – Решают, как вырваться из западни, прикидывают, можно ли в принципе отсидеться до прихода своих. Ведь прорыв намечен уже на послезавтра. И конечно же попытаются связаться по рации со штабом.
– Вот вы говорите все это, товарищ капитан, а сами мысленно ставите себя на место Олтяну, пытаясь выяснить, как поступали бы, являясь командиром румынской разведгруппы.
– И ничего удивительного в этом не вижу, – признал его правоту комбат. – Совсем недавно, на "румынском плацдарме", я, по существу, пребывал в его шкуре. Получается, что по диверсионной линии мы с этим капитаном Олтяну коллеги.
– Как же в подобном случае поступили бы вы? – оживился Кириллов.
– Действовал бы исходя из ситуации.
– Но ведь ситуация предельно ясна.
– Не совсем. Чтобы принять решение, мне нужно быть сейчас там, оценить шансы и возможности, знать настроение и степень готовности бойцов. И потом, этим вопросом логичнее было бы задаться вам самому, младший лейтенант. Действительно, как поступили бы вы?
– Наверное, сражался бы до последнего патрона. Как учили.
Прошло еще несколько минут, и как раз в то время, когда Гродов уже настроен был с помощью пленного снова докричаться до диверсантов, оттуда донеслись приглушенные подземельем звуки выстрелов. "Значит, отряд Лукаша уже на подходе к "диверсантской" выработке, – предположил он. – Понимая, что по узкому штреку пробиваться к румынам будет трудно, комбат приказал политруку в атаку бойцов не бросать, но обязательно обнаружить себя, чтобы диверсанты понимали, что они блокированы, а еще – чтобы они начали опустошать свои патронташи. К тому же стрельба послужит знаком того, что отряд уже у цели".
– Вся группа вооружена немецкими "шмайсерами"? – спросил он у румынского офицера.
– Даже командир и радист. Эти двое – еще и пистолетами, – поспешно, волнуясь, отвечал пленный. Он опасался, что рассерженный упрямством диверсантов комбат и по отношению к нему сменит милость на гнев. – Кроме того, у всех по две гранаты.
– Скуповато, могли бы выдать по три. Видно, решили, что дополнительный боезапас появится вместе с основной группой.
– Наверное, мне нужно еще раз позвать кого-то из них? – почти заискивающе поинтересовался Григореску. Комбат уже обратил внимание на то, как часто и резко меняется настроение, а вместе с ним и линия поведения пленного офицера. Но, очевидно, такой уж он человек.
– Пусть еще несколько минут поупражняются в стрельбе, – охладил его пыл комбат.
– Только бы наши не пытались прорваться по штреку, входящему в выработку, – проговорил пленный. – Там метров двадцать узкого ровного тоннеля.
– И кого же под "нашими" ты имеешь в виду в данном случае? – язвительно поинтересовался Гродов.
– Уже ваших, красных, – заверил пленный.
– Как же все условно в этом мире, – философски заключил комбат. – А что касается тоннеля… У наших есть факелы, две "летучие мыши" и фонарики, так что должны оценивать ситуацию. Эй, капитан Олтяну! – по-молдавски и во всю мощь своей глотки прокричал он, как только стрельба немного поутихла. – Ты слышишь меня, капитан?!
Комбату несколько раз пришлось повторить свой вопрос, дуэтом прокричать его вместе с пленным, пока, наконец, из подземелья не вырвался наружу голос командира диверсантов.
– Здесь капитан Олтяну! Слушаю вас, господин Гродов!
– Это он? – едва слышно подстраховался комбат, обращаясь к пленному.
– Он, без всякого сомнения.
– Теперь ты, капитан, уже не меня должен слушать, а звон колоколов на храме селения Пардины! Разве не понимаешь, что они уже отзванивают по тебе?!
– Судя по всему, так оно и есть! – голос командира группы стал четче, что могло свидетельствовать только об одном: Олтяну залег у последнего изгиба. – Странно как-то сводит нас судьба, не находишь, капитан?
– О превратностях нашей военной судьбы поговорим после войны, в одном из лучших одесских ресторанов.
– Лучше бы наших, столичных, бухарестских. Знал бы ты, капитан, какие там чудные цыганские оркестры! Впрочем, венгерские не хуже.
– …А пока что разговор у нас будет короткий, поскольку с минуты на минуту сюда должно нагрянуть высокое начальство из военного округа и контрразведки, и тогда уж в очередной раз спасать тебя будет трудно. Как ты понимаешь, все, что мы могли знать о твоей группе, мы уже знаем из уст младшего лейтенанта Григореску, поначалу выдававшего себя за рядового Боцу..
– Понимаю, – последовал сдержанный ответ. – Этот идиот постарался выболтать все, что мог.
– На моем месте вы "старались" бы точно так же! – оскорбленно прокричал пленный. – Увидим, как будете вести себя вы.
– Словесную дуэль прекратить! – прикрикнул на обоих Гродов. – Слушать только меня! Прорыва ваших войск, капитан Олтяну, на этом участке уже не последует! Во-первых, мы резко усилим оборону, во-вторых, уже через час мои орудия так проредят вашу передовую, что в ближайшие два-три дня румынское командование даже думать забудет о каком бы то ни было наступлении.
– Какие условия сдачи вы предлагаете?
– Вот это уже разговор. Если рассчитываешь, что опять отпущу восвояси, то, увы!.. На сей раз приятного расставания не получится. Поэтому условия предельно упрощены: ты со своей группой являешься на свет Божий, а я представляю тебя командованию не как диверсанта, который во время войны во всех армиях мира подлежит военно-полевому суду и казни, а как офицера, который не желает участвовать в преступной войне против миролюбивого соседнего государства.
– Неужели так и представишь? – въедливо поинтересовался Олтяну.
– Потребуешь клясться на Библии?
– И командование тебе поверит?
– Поверило же оно, что там, возле храма в Пардине, ты добровольно сдался в плен вместе со своими солдатами во избежание кровопролития. Здесь тоже вынуждено будет поверить.
– Ладно, сейчас поговорю со своими солдатами.
– Говорить с ними по душам уже поздно. Нужно приказывать. Впрочем, это дело твое, капитан. Однако времени даю тебе четверть часа. Если не выйдешь, бросаю гранату и вход заваливаю. При этом предупреждаю, что подземной группой моей командует политрук батареи, то есть комиссар, который с такими, как ты, переговоры вести не любит. О наших морских "черных комиссарах", а также о ЧК, Дзержинском, НКВД небось наслышан, поскольку в свое время жил в Молдавии. Поэтому знаешь: это я могу разводить с тобой интеллигентскую философию, у них же, у комиссаров, все просто и сурово: от обвинения до приговора и расстрела – не более пяти минут.
– С этим доводом не поспоришь.
– Когда станешь выходить, крикни политруку Лукашу, что твоя группа поднимается на поверхность, так что нечего ему в подземелье зря засиживаться. Как и тебе, капитан. Для здоровья вредно. Все, с этой минуты время пошло!
26
Рассвет наступил как-то неожиданно: без утренней дымки, без традиционного для здешних мест прохладного ветерка с моря и даже без медлительного зарождения светила небесного в своей, по-восточному разукрашенной колыбели. Большой оранжевый полукруг солнца как-то мгновенно возник из глубины моря и сразу же потянулся своими незримыми лучиками к выжженной степи, обещая всему сущему в ней очередной беспощадно жаркий день.
Словно бы обрадовавшись ему, как вещему знаку небес, румынские артиллеристы канонадно встретили его ревом орудий по всему пространству между лиманами, определявшемуся теперь как восточный сектор обороны города. И хотя до той возвышенности, на которой находились бойцы Гродова, снаряды не долетали, время от времени комбат явственно ощущал, как ощутимо вздрагивала земля. Как она то стонала и покачивалась, то, словно расстроенный орган, дребезжала и, постанывая, взвывала, когда над окрестными полями проносились звенья тяжелых вражеских бомбардировщиков, уходивших куда-то в сторону моря, скорее всего, держа курс на Севастополь.
За временем Гродов не следил, зато следил Кириллов. Ровно через десять минут после предъявления ультиматума он нагнулся и крикнул в "лисий лаз", что время истекло и если через минуту в отверстии не появится первый сдавшийся, он швыряет гранату.
Первым, толкая впереди себя рацию, выполз радист. Как только показались его плечи, краснофлотцы тут же подхватили его, вырвали из лаза, обыскали и швырнули к ногам комбата. Забыв обо всех остальных диверсантах, капитан спросил радиста по-румынски, сообщил ли он в штаб, что группа сдается. А как только услышал, что не сообщал, чтобы из-за добровольной сдачи в плен всех их не причислили к числу дезертиров, а значит, и "предателей Великой Румынии", тут же приказал ему развернуть рацию.
Определив по карте координаты пустынного участка степи в километре западнее батареи, он велел открытым текстом сообщить их обоим радистам – штаба дивизии и при военной разведке – в качестве квадратов, в которых расположены зенитная и полевая батареи. Именно те, чьи орудия прикрывали стационарную береговую батарею, которую румыны жаждали заполучить невредимой, готовой к бою. Координаты же самой береговой батареи, даже ложные, комбат только потому и не сообщал, что помнил об этой мечте румынского командования.
Пока он контролировал работу радиста, все диверсанты, включая капитана Олтяну, уже сидели на глинистом склоне возвышенности, согреваясь после подземелья на утреннем солнышке.
– Я передал вашему комиссару, что мы поднимаемся на поверхность, – молвил командир диверсантов, как только заметил, что комбат обратил на него внимание.
– Хоть какая-то польза от вас все-таки есть, – язвительно заметил Гродов.
– Мне очень неудобно за то, что во второй раз доставляю вам столько хлопот, капитан. Причем странно, что в обоих трагических для меня случаях сталкиваюсь именно с вами.
– Война способна преподносить и не такие сюрпризы, – извиняюще произнес комбат, наблюдая за тем, как со стороны шоссе, прямо по степной равнине, приближается крытая грузовая машина.
В те же минуты из "лисьего лаза" уже стали возникать фигуры не румынских диверсантов, а мичмана Юраша и еще нескольких бойцов, которые входили в отряд Лукаша. Они осмотрели окрестности выработки и теперь докладывали, что все диверсанты сдались, ускользнул только их проводник. Мичман успел заметить, как он юркнул в один из внутренних боковых ходов. Решив, что свою работу он сделал, довел румын до лаза, он в катакомбной темноте сумел уйти от них, а затем, буквально на глазах у передовой группы, скрылся в одном из узких "перелазов", который тут же стал заваливать камнями.
Впрочем, сейчас бойцам мичмана было не до проводника; они торжествующе, словно удачливые кладоискатели, выкладывали перед Гродовым "румынские гостинцы" – четыре оставленных диверсантами в выработке вещмешка с консервами и боеприпасами. В том числе и с тремя немецкими минами. Очень уж Олтяну не хотелось, чтобы русские обнаружили у них целый арсенал; особенно не давали покоя мины, которые свидетельствовали, что они не обычные армейские разведчики, а диверсанты. Рюкзак с минами он лично заложил в выдолбленную штыком нишу и присыпал каменной крошкой, но кто-то из краснофлотцев наткнулся на этот тайник.
– Вот теперь ты действуешь как настоящий контрразведчик, – похвалил комбата полковник Бекетов, выходя из кабины автомобиля хозвзвода батареи. Выслушав доклад Гродова, тут же спросил: – Потери в ходе операции появились?
– Никак нет. Ограничились небольшой перестрелкой в штреке в виде ружейного приветствия друг друга. Судьбу же самой разведывательно-диверсионной группы решили путем переговоров. Как я уже сообщал вам по телефону, возглавлял ее старый знакомый еще по "румынскому рейду".
– Вот этот? – пошел Бекетов прямо на сидевшего чуть в сторонке от остальных крепкого парня в красноармейской форме со знаками различия пехотного капитана.
– Капитан Штефан Олтяну, – отрекомендовал его комбат. – Причем действительно капитан и действительно Олтяну.
– Ну-ка встать! – еще издали рявкнул на него Бекетов, заставив этим криком подняться и всех остальных пленных. – Мичман, – обратился он к Юрашу, – проследить, чтобы знаки различия Красной армии с обмундирования румын были сняты! Удостоверения личности изъять! Каждого старательно обыскать!
– Выполняйте, старшина, – подтвердил его приказ комбат.
– Что-то ты слишком либеральничаешь с ними, Гродов!
– Просто у меня своя метода работы с пленными и вообще с врагами.
– Если бы не твоя "метода", этот агрессор, – указал полковник пальцем на Олтяну, – давно лежал бы в могиле еще на своем, румынском, берегу Дуная, а не шастал по нашим тылам.
– Тут уж возразить нечего, – смиренно признал комбат, хотя ему показалось, что Бекетов умышленно напускает на себя суровость, морально готовя командира диверсантов к очень важному для себя допросу.
Они отвели Олтяну на увенчанный двумя валунами пригорок и, поставив перед собой, уселись, как старейшины скифского племени, которым предстояло вершить суд над чужаком.
– Твоя дальнейшая судьба, командир диверсантов, – произнес Бекетов, – будет зависеть от того, насколько правдиво ты ответишь на несколько взаимосвязанных вопросов, которые лично тебя ни к чему не обязывают, поскольку ни с какой военной тайной не связаны.
– Коль уж я сдался в плен, то готов ответить на них, – угрюмо ответил Олтяну.
– Мне доложили, что ты знаком с женщиной, известной всем нам как Валерия Лозовская, она же графиня фон Лозицки или Лозецки, очевидно, проходящая по картотеке германской и румынской разведок под оперативным псевдонимом то ли Баронесса, то ли Графиня. У нас она именовала себя "баронессой", поэтому так и будем называть ее, поскольку привычнее.
– Я действительно знаком с ней, – спокойно подтвердил Олтяну, пожимая плечами, – и не собираюсь превращать это в тайну. Правда, знакомство наше оказалось поверхностным и кратковременным, тем не менее…
– Постарайтесь описать внешность этой женщины.
По описанию черт лица, которые дал Олтяну, обоим офицерам стало ясно: речь действительно идет о Валерии Лозовской, о хорошо знакомой им баронессе. А на вопрос о том, что ему известно о положении Валерии в высшем румынском свете, а также в "свете" Молдовы и Транснистрии, капитан рассказал почти то же самое, что уже сообщил комбату пленный младший лейтенант.