* * *
Не поверил стопроцентно Виталий Ефремович, что особоуполномоченная, чешущая Вирши вкривь и вкось комиссия и все брошенные на утлые Вирши ментовские бригады способны заломать руки одинокому уголовнику Храму. И подстраховался – пригласил из Питера киллера Молчуна, а в поводыри приставил Пырея как сочувствующего задаче. Еле-еле Пырей нашел свободных от столь приятных трудов пару часиков, чтоб отлучиться по личному вопросу.
К сожалению, далеко не всегда находил Пырей время, чтобы проверить, как там идут дела с постройкой его дворца. Это, в натуре, должен был получиться дворец – двухэтажный, с реальным камином, а не электрической подставой. С гаражом на две машины. Ну там еще обязательно – банька, полы с подогревом и прочие жлобские навороты, чтоб все, как у порядочных людей.
Пырей размечтался и не заметил, как оказался на месте. Действительность была значительно хуже. Неосторожно подрядившийся на такую несладкую работу Вонг возвел только стены. Крышу еще не положил, ну а о баньке даже не заикался. Понятно, Пырей затянул с проплатой, у него сейчас черная полоса. Но это проблема Вонга, а не Пырея.
Озлобленный заказчик неловким жирафом выбрался из машины и по вытоптанной траве подлетел к сидящим кружком у щуплого костерка шабашникам.
– Я вас заставлю кирпичи грызть! Вонг, собака вьетнамская, почему простой? – Он глянул на "доставшиеся в наследство" часы. – Десять утра, а вы сидите!
– Все сделана, хозяин, – поднялся с корточек и закивал болванчиком бригадир вьетнамцев. Оттого что он выпрямился, Вонг намного выше не стал. Его желтое щуплое обезьянье личико утопало в воротнике на пять размеров большей фуфайки. И никак за этим бруствером не выделить прячущиеся глаза.
– Где ж в порядке?! Где ж в порядке?! – Пырей чуть не саданул саботажника в зубы, да только загодя знал – толку от этого не прибавится. Вьетнамцы были равнодушны к боли и живучи, как кошки.
– Все сделана, хозяин, – будто заведенный продолжал повторять желтопузый. Зачем-то достал из кармана мятую бумажку. Наверное, на ней фиксировал, сколько Пырей задолжал.
– А ну, веди, показывай! – решил желтой мордой потыкать в несделанное вьетнамца Пырей и поддал под вислый зад в тайной надежде, что бригадир выронит бумажку. Только зря надеялся, эти желторожие обладали цепкостью белок.
Бумажка вернулась в карман фуфайки, висящей на вьетнамских плечиках, будто соболья шуба. Озорной такой клифт, в другой раз Пырей даже посмеялся бы. А остальным работничкам хоть бы хны. Сидят на корточках, вонючую похлебку из селедки в котелке ложкой помешивают. Глазки-щелочки заказчика не провожают, далеко мыслями вьетнамцы. В родном краю, где рисовые поля до горизонта, а дома пахнут бамбуковым соком.
И вот Пырей с Вонгом вошли в дверной проем. Здесь полагалась по плану прихожая – наборный паркет, стены испанской узорчатой плиткой…
– Ты как плитку поклеил?! И кто плитку клеит раньше, чем крышу постелит?! Ты хочешь, чтоб дождь все поливал?! – И от ненависти к низкорослому народцу даже зажившая рука у Пырея заныла ревматической болью.
На самом деле Пырей не знал, когда положено клеить плитку. Может, ничего от дождя плитке не сделается? Но главное было – наехать. Чтоб Вонг чувствовал себя виноватым и не скулил насчет денег.
– Так надо, хозяин, – затянул привычную шарманку Вонг. – Еще вчера крышу постелили бы, да материал консился. Рейка консился, кирпич консился, цемент консился… – И опять спрятались обезьяньи глазки за воротник огромной фуфайки.
Пырей зло отмахнулся и за шкирятник поволок Вонга в следующие апартаменты – по плану трапезная. Оказывается, аккурат посреди трапезной в полу наблюдалась прямоугольная яма метр на два.
– А это что, урод? – взорвался до предела взбешенный Пырей.
– Цемент консился, – покорно ответил сложивший щуплые желтые ручонки на груди Вонг.
– Ну ты – дебил! Вон же в углу три мешка цемента!
– За тот цемента другой закасьчик платил.
– Какой еще другой? – отпал в осадок Пырей. Он даже готов был списать услышанное на фиговое знание Вонгом русского языка.
– Другой закасьчик, – непреклонно стоял на своем вьетнамский бригадир. – Который вовремя деньги платит.
– Какой еще другой? – окрасился красными пятнами Пырей. Он понял, что дело не в русском языке. Он еще не знал, как именно уроет сейчас вьетнамца, но что уроет, знал точно.
– Этот заказчик – я! – раздался веселый, смертельно знакомый голос за спиной Пырея. – Отпусти Вонга. Свидетели нам не нужны.
Левая рука Пырея, как ему мнилось – незаметно, потянулась в карман за выкидухой. Правая рука Пырея непроизвольно, типа сама собой, потянулась почесать темя. В правой руке еще сильнее собачкой залаяла ревматическая боль, типа узнала собачка хозяина. Корпус Пырея стал разворачиваться на голос. Ноги Пырея без всякого на то желания задрожали в коленках. Пырей с Молчуном завалили афганца, чтоб Храм в бешенстве наломал дров, но никак Пырей не рассчитывал оказаться попавшимся под горячую руку поленом.
– Ну как дела, Пырей? – спросил Сергей Шрамов. – Что тебе Александр Павлович перед смертью обещал?
Бригадир вьетнамцев, будто так и надо, зашагал себе обратно к костру. Маленький, но гордый народец.
– Это не я запер афганца в холодильнике, – зачем-то соврал Пырей, хотя нутром чуял, не прокатит такая ботва, не пролезть двугорбому верблюду в игольное ушко. И как последний аргумент Пырей выщелкнул лезвие пера. Интересно, сам-то он верил в успех этой безнадежной затеи?
– Тебя сразу убить или хочешь помучиться? – сделал Шрам шаг вперед.
Какой-то левой долей мозгов Пырей въехал, что это цитата из фильма. Въехал, что красиво было бы ответить в тему цитатой на цитату. Но Пырей никак не мог пробить – из какого фильма? А тут еще его челюсть встретилась с выкрутасным кулаком врага. А тут еще выбитый вражьей ногой ножик улетел черт знает куда. А тут еще сам Пырей не заметил, как оступился и загремел в прямоугольную могилу. Короче, не до цитат стало.
А Шрам поднатужился и ухнул в яму на горб барахтающегося вражика пудовый бетонный блок. Квак! И барахтанье сразу прекратилось. И тогда Сергей склонился и снял с беспонтово царапающей неподъемный блок руки знакомые часы марки "Ситизен". И надел себе на запястье:
– Я эти котлы снимать не буду, пока всех падл не покрошу! Я на этих котлах засекать стану, сколько какая гнида будет мучиться перед смертью!
А далее Сергей Шрамов внес посильный вклад в строительство Пыреевого особняка. Вспорол лопатой и вытряс в квадратную яму все мешки с цементом, съездил с тачкой к колодцу и вылил сверху на цемент, чтоб взялся, бидон воды. Вьетнамцев к работе не привлекал. Вьетнамцы кружком сидели у костерка и пели, сверяясь с той самой мятой бумажкой, заунывную песню. Это была молитва богу Хе-Нгуну, чтоб он быстрее забрал душу убиенного и не позволил ей бродить оборотнем вокруг честных вьетнамцев.
Глава 12
Пацаны, пацаны, вы – пацачики,
И не спится участковому в кичманчике.
Где понты, там и менты, а менты всегда хитры.
Заломали, суки, руки вертухайчики!
В ларек, специализирующийся на тортах и карамельках, с натугой поместились два продавца, не считая продавщицы. – пожилой растрепанной дамы, лежащей на полу в отрубоне. Два здравствующих торговца не столько переживали за спрос, сколько пялились в окошко. Один крепко смахивал на цыгана. Он достал из кармана слишком дорогих для ларечной зарплаты штанов пачку презиков.
Второй, несмотря на кондитерскую, вредную для зубов, житуху, сохранил в гнилой пасти золотую фиксу. Этой фиксой он разгрыз шелестящую обертку, пальцами брезгливо развернул кондомы до похожести на воздушные шарики и расстелил по телу лежащей в отрубоне дамы. Типа из-за негласного траура торговля встала, а тут типа приходил хахаль, уже дошло до страстных объятий… Но влюбленные повздорили, и хахаль в сердцах огрел подругу, чем под руку попалось. Бытовуха, И пусть когда-нибудь очухавшаяся мадам сколько хочет, доказывает обратное. Тем более не успела разглядеть, кто ее так приголубил по темечку, а касса не тронута.
– Я вот фильм смотрел про Аль Капоне, – сказал цыганистый продавец. – Крутейший был чувак. Всю Америку в кулаке держал. – Естественно, это был никакой не продавец, а косящий под мелкий бизнес Малюта. – Жаль, обломали его в конце. Но все равно крутейший пахан. Я таким же хотел бы стать.
– А мне больше по смаку Бонни и Клайд, – признался второй, тоже натурально никакой не задрыпа, а Словарь. – Отвязанные люди. На всех болт забили. На блатных, на воровские законы. Ух как я ненавижу эти воровские законы. Типа, по ним выходит, что я – хрень болотная, а ОНИ – короли по жизни. Мочил бы и мочил бы…
– Америка – это сила, – грустно вздохнул поклонник Аль Капоне.
– Вон катит к нам Америка. Ну теперь этот долбаный Храм неактуален, – со злобной усмешкой кивнул почитатель Бонни и Клайда на окно.
Отсюда было видно, как к центральной улице Виршей приближаются хозяева жизни на завидном лимузине. А следом за лимузином тащатся два навороченных автобуса поддержки.
За забрызганным дождевой мелкотой стеклом важного авто восседал американец. Мистер с блеклой фамилией Смит в духе дешевых фильмов был похож на американского орла. Нос крючком и волосы прилизаны, как перья на темени у птицы. И не только фамилия, цвет кожи у мистера Смита был бледный, будто никогда не оказывался американец на солнцепеке, а свои хищные планы выдумывал в ядовитом сумраке кабинета.
Мистер Смит не вез деньги с собой, это только в дешевых фильмах приковывают к руке цепочкой чемодан, набитый президентами, а кроме того – слишком большая сумма наличных. Таможенные заморочки, налоговые заморочки… Деньги мистеру Смиту доставят в Санкт-Петербурге по первому требованию, стоит только произнести в телефонную трубку соответствующий пароль.
Мистер Смит с великим любопытством вертел головой, он был впервые в России, и увиденное крепко отличалось от того, как он себе эту Россию представлял. Во-первых, леса здесь оказались не такими дремучими и не кишащими гризли. Во всяком случае, не мелькнуло ни одного дорожного знака "Осторожно – медведи!". Во-вторых, не так уж вери мач оказалось домов, сложенных из бревен, гораздо больше встречалось каменных и кирпичных. А пару раз в пересекаемых лимузином поселках мистер Смит видел особняки не хуже его собственного загородного дома.
Мистер Смит вертел головой и потому, что не знал, о чем еще можно болтать с встретившими его в аэропорту русскими. С директором Виршевского нефтеперерабатывающего комбината он обо всем договорился в предыдущую конфиденциальную встречу. И основная сумма была уже перечислена на испанский счет директора, правда, пока не разблокирована. Со скользким человеком, назвавшимся Виталием Ефремовичем, вообще ни о чем спик инглиш не хотелось. Господину Смиту был чересчур хорошо знаком такой тип людей. К сожалению, предстоящая операция покупки-продажи нефтекомбината без участия этого Виталия Ефремовича была бы в России невозможна. Но сейчас это уже проблемы не господина Смита, а директора комбината.
Мистер Смит вспомнил материалы досье, собранного службой безопасности клиента. Из них следовало, что в родном городке, в этих Вирьшьях, за глаза никто не называет директора комбината по имени-отчеству (как это принято у русских) или по фамилии. У директора есть кличка, будто у какого-нибудь мафиози. И кличка эта – Гусь Лапчатый. Американец улыбнулся своим мыслям, и, как назло, Виталий Ефремович принял мину за приглашение к беседе.
– Бу как вам у нас? – начал с нейтрального вопроса Виталий Ефремович.
Переводчица, вывезенная из Штатов тощая девица с короткой стрижкой, тут же перевела. Она, кажется, совершенно не робела перед боссом и, кажется, планировала подставить того на сексуальном домогании. Но на ее кандидатуре настоял клиент из Алабамы.
Мистер Смит пожалел, что не сослал девицу в один из плетущихся следом за лимузином автобусов. Там ехала обслуга: клерки, секретарши, консультанты…
– О'кей, – отделался короткой оценкой господин Смит и спешно уткнул фейс в стекло. Собственно, этот визит имел почти только ритуальное значение. Мистер Смит, как представитель новых хозяев, должен был поулыбаться прессе и пообещать процветание рабочим. Потом в более цивилизованной обстановке подпишутся документы. Потом Виталий Ефремович получит чемодан с баксами и пусть им подавится, колорадский жук.
– Хорошьйо, – слегка перековеркав, перевела и это переводчица.
Они уже въехали в городок. Достаточно зеленый городишко, однако тут же кондишен не справился с жирным нефтяным привкусом в воздухе. Этот городок не был похож на шумный из-за толп смазливых и доступных девиц Сомнебадланг в Таиланде, где мистер Смит представлял интересы "Юнайтед групп пасифик" при покупке четырех гостиниц. Так же этот городишко не напоминал раскаленный солнцем и пахнущий гарью Рио-Нерто в Чили, где мистер Смит посредничал при процедуре банкротства медеплавильного завода. Городки всюду разные, а доллары всюду одинаковые.
Несколько куцых кривых улочек с трехэтажными серыми мокрыми домами, и лимузин уткнулся в главную улицу Виршей. Именно уткнулся, потому что движение было намертво перекрыто.
Сперва мистер Смит подумал, что спешиал для него устроили торжественную встречу. Вроде бы в России так принято: раздают работникам комбината флажки, выводят бэбиков из школ, чтоб цветы бросали вверх. Но нет. Торжественной встречей и не пахло.
Небольшой пеший оркестр играл унылую мелодию, полную глухих басовых звуков. Пом-пум-пубум-пум-пубум-пубум-пубум!.. Шестеро угрюмых мужчин, в траурных повязках, несли на плечах обтянутый влажной черной материей гроб. А следом шаркали по асфальту люди, кто с желтыми хризантемами, кто с еловыми венками, кто так просто. Лица хмуры, во взглядах сочувственная сосредоточенность. Среди провожавших покойника крепко сбитыми фигурами выделялись несколько старающихся держаться вместе седых мужчин в полувоенной одежде, в выглядывающих на груди тельняшках.
Мистер Смит хотел сказать, что встретить похоронную процессию – дурная примета, но мысленно себя быстренько одернул. Сделка была на мази, но проценты адвокатской фирме, где служил поверенный Смит, еще не перечислили. А слово – не волнистый попугайчик. Вылетит, не поймаешь.
– Это директора лучшего в Виршах ресторана хоронят, – посчитал правильным объяснить серьезность сцены Виталий Ефремович, глядя, будто пряча глаза, не за окно лимузина, а на венчающий перстень камушек. – Хороший был человек. Из афганцев. Его здесь любили.
Переводчица, отрабатывая командировочные, застрекотала подсказку по-английски.
– Сердце не выдержачо? – вяло полюбопытствовал больше всего на свете боящийся сердечных болезней господин Смит.
– Нет. Его убили, – продолжал ловить свет камнем на перстне Виталий Ефремович.
– У вас тут настоящее Палермо, – осторожно высказался адвокат Смит.
Наконец он понял, что ему напоминает этот городок. Как-то американец обслуживал одну малозаконную сделку в Южной Италии. Там тоже были серые стены и такие же угрюмые лица.
Виталий Ефремович хотел заметить в том смысле, что встретить покойника – плохая примета. Но вовремя прикусил язык. Сделка еще не была завершена.
На лимузин не оборачивался никто из провожающих Александра Павловича в последний путь. Только один человек, притормозив и так небыстрый траурный шаг, зацепился глазами. Мистер Смит тоже сквозь затемненное стекло обратил внимание на этот местный персонаж. Не высокий и не низкий, с серым железом в глазах, с будто запаянным ртом. В дорогом приличном костюме, будто одевался не в этой глуши, а в Беверли Хиллз. Не хотел бы пересечься интересами с таким человеком господин Смит.
Но не только он следил за пришедшим проводить друга Сергеем Шрамовым.
– Я те говорил, что он здесь нарисуется обязательно! – толкнул локтем в бок Словаря Малюта. – Гляди, вот он! – И столько высокой радости было в этом возгласе, что задавись. Типа, совсем другое воскликнул Малюта – мол, сейчас грохнем гада, уберется ментовская комиссия из Виршей, и жизнь наладится! И вернем себе авторитет с лихвой, и всех пришлых урок будем мочить уже сразу на подходах! Потому что быки выше воров по праву сильных!
Развенчанные главари продолжали жадно следить за похоронной процессией из-за ларечной витрины. Лишенная сознания ударом наполненного песком носка по кумполу продавщица продолжала сохранять горизонтальность.
– Ты гляди, какая борзотень! – даже восхитился отвагой закадычного врага Словарь. – Его словесный портрет каждый ментяра вызубрил, а он внагляк чешет по проспекту.
– Можно считать, что уже дочесался, – жутко улыбнулся цыганскими лиловыми губами Малюта, достал из-под куртофана обрез, передернул затвор и протянул оружие Словарю.
– Нет, родной, – поправил подельника Словарь. – Пулять будешь ты, а я на страховке. – Вечный коротко стриженный мальчик со значением заслал патрон в патронник "беретты".
Малюта остался не согласен, но вслух ничего не высказал – помаленьку-потихоньку в их спарке Словарь все больше начинал верховодить. Оба неуловимых мстителя одновременно потянулись к отпирающему дверь ларька шпингалет). Тихонько выскользнули наружу и вежливо притворили за собой дверь.
Пропустили, прячась от непогоды под подъездным козырьком, осунувшуюся, заплаканную и поддерживаемую под рученьки сердобольными тетками женщину в черном. Следом медленно переступали лужи два мальца лет семи и десяти в негнущихся драповых пальто, видно, больше в доме ничего траурного цвета не нашлось. Один из подчиненных усопшего нес над детьми раскрытый черный зонт. Будто огромная летучая мышь распахнула крылья над детскими судьбами.
Грустную думу думал бредущий за гробом Шрам. Он обещал лежащему теперь в гробу человеку, что рее будет путем. И человек в Шрама поверил. Разве мог Шрам не появиться на похоронах, не отдать последний долг Александру Павловичу?
И глубоко до фени было Сергею, что городок кишит засланными именно против него операми. Что после подозрительной кончины майора в городе во всю прыть орудует спецовая ментовская комиссия. Что по городу второй день идут повальные облавы в рамках операции то ли "Перехват", то ли "Трал", то ли как там ментовское начальство придумало. Пусть себе роют землю копытами, Сергей авось как-нибудь выпутается.
Все, кто любил и уважал Александра Павловича, сегодня – в похоронной процессии. И Шрам тоже всплыл с глубокого дна, не умея отсиживаться в такие горькие минуты. Будь что будет. Двум смертям не бывать.
И тут Шрам, наверное по подсказке свыше, обратил внимание на охотничков и узнал стремящихся сблизиться ореликов. И сквозь траурные думы врубился Шрам, что эти гаврики появились здесь именно по его душу и что под шмотками у них припрятаны огнестрельные гостинцы.
Но таково было возмущение Шрама наглостью отмороженных гоблинов, что он сам первый двинулся на них с голыми руками. Это ж насколько нужно положить даже не на понятийные, а на обыкновенные межчеловеческие законы, чтобы явиться разбираться на похоронную церемонию?! Это ж как нужно заплыть тупыми мозгами, чтоб начхать на горе матери и детей?! Да еще и поставить детей и вдову под шальные пули?!