- Извините. Я знаю, вы думаете, что сейчас для этого не лучшее время. Поверьте мне, время всегда не лучшее. Вы слышали сентенцию: девяносто процентов убийств раскрываются за двадцать четыре часа или вообще никогда?
Ник устало кивнул.
- Вроде бы.
- Это вранье. Но чем больше мы выясним сейчас, тем скорее разберемся с этим позднее. - Ройса переполняли какая-то неуемная энергия, беспокойство и нетерпение. - Остальную часть вашей истории я выслушаю завтра в участке. А пока мне просто необходимо знать: известно ли вам, не был ли мистер Диэнджело втянут в какую-нибудь криминальную или противозаконную деятельность?
Ник помедлил. Что он мог сказать такого, что не свидетельствовало бы против Брета? Ничтожный, бесчестный, может, даже отвратительный… но никак не уголовник.
Ройс увидел его неуверенность и сделал собственные выводы.
- Нам это необходимо знать, Ник. - Он стоял слишком близко к Нику, смотрел на него сверху вниз, голос его звучал чересчур громко в тесном коридоре. - Это сделала не ревнивая любовница и не какой-то чокнутый ворюга, который ошибся адресом. У убийцы был мотив. Брет не был связан с торговлей наркотиками?
Ник чувствовал себя как уж на сковородке. Он прекрасно понимал: эти ребята так тщательно шуруют в квартире, что все равно очень скоро найдут травку.
- Он курил коноплю. Многие теперь курят. - Он хотел сказать это небрежным тоном, подумаешь, мол, дела, но получилось у него так, будто он оправдывается.
- А вы курите?
- Нет. - Ник плотнее завернулся в одеяло. - Ну, баловался. - Насколько это прозвучало убедительно? - Я думаю, дело здесь не в Брете. Думаю, на самом деле им был нужен я.
- Им? - Ройс вытащил тоненький блокнот и пролистал его. - Сержант, с ваших слов, сказал, что в комнате был только один преступник.
- Да, один. - Ник с трудом преодолевал усталость. - Я имел в виду, им… - Он неопределенно развел руками. - Ну, вы понимаете… тем, кто это сделал.
- Хорошо.
- Послушайте. - Ник схватил Ройса за рукав. Одеяло соскользнуло на пол. - Вчера вечером я получил по Интернету послание от моей бывшей подружки. Такое отчаянное… будто кто-то ее преследовал. Когда я включил веб-камеру, то услышал только крик, а потом какой-то тип выключил ее компьютер. - Он увидел выражение лица Ройса и понял, что стороннему человеку его слова могут показаться бредом сумасшедшего.
Ройс высвободил рукав, разгладил складку, оставленную Ником.
- Мы с этим разберемся. У нее имя есть - у вашей подружки?
- Бывшей. Джиллиан Локхарт. Она теперь работает в Париже у Стивенса Матисона. Это аукционный дом.
Ройс убрал блокнот, ничего не записав.
- Мы снимем с вас полные показания завтра. А теперь, я думаю, вам нужно отдохнуть.
Ник отошел в сторону, пропуская еще двух человек в комбинезонах, выходящих из его квартиры. Они несли большую серебряную коробку, завернутую в пленку. Он не сразу понял, что там внутри.
- Это же мой компьютер.
- Улика, - сказал один из экспертов. Из-за маски на лице голос его звучал приглушенно. Он сунул в руки Нику планшет с прикрепленным листом бумаги. - Распишитесь здесь.
- Брет никогда не прикасался к этому компьютеру. - "Я бы его убил, если бы он прикоснулся", - чуть не добавил Ник. - Он пользовался собственным компьютером, когда… когда это случилось.
- Его компьютер мы тоже взяли, - сказал Ройс. - Но если киллер на самом деле пришел за вами, как вы сказали, то, может, это как-то связано с чем-то еще. И потом, ноутбук был в той же комнате, где находился Брет, когда его убили. Если камера была включена или что-нибудь… - Краем глаза он увидел, как один из полицейских делает ему знаки из квартиры. - Посмотрим, что там обнаружится.
Он кивнул человеку у дверей, потом снова повернулся к Нику и уставился на него безжалостным взглядом.
- Мы поймаем того, кто это сделал. Это я вам обещаю.
Ник и понятия не имел, сколько бюрократических процедур сопровождает уход человека в мир иной. Отпустили его только к полуночи. Он говорил с полицейским художником, который должен составлять фоторобот киллера. Он общался с лаборантом, который кисточкой снял пробы с его ладоней - не обнаружится ли остаточного пороха, и сунул влажный тампон ему в рот, чтобы взять образец ДНК. "Чтобы уж все разом", - успокоил он. Ник отказался от услуг серьезной женщины из бюро помощи жертвам преступлений, но она всучила ему визитку и заверила - он может звонить в любое время. Когда все закончилось, он еле держался на ногах. У него даже не осталось сил пройти два квартала до кровати - там были друзья, которые приютили бы его, но одна только мысль о том, что ему придется что-то объяснять, отвратила его от этой идеи. Он снял номер в отеле у Вашингтон-сквер и сразу же рухнул в постель.
Как только голова его коснулась подушки, из глаз потекли слезы.
XII
Кельн, 1421–1422 гг.
Конрад Шмидт был щедрым учителем, но об одной из сторон своего ремесла он никогда не рассказывал. Он никогда не говорил, сколько денег зарабатывает. А я никогда не спрашивал - не было нужды. Состояние моего отца всегда казалось чем-то неопределенным (рассредоточено по складам и баржам вдоль Рейна), в отличие от вполне осязаемого богатства ювелира, выставленного напоказ в окне лавки и размещенного в шкафу с металлической оплеткой. Месяц за месяцем в ходе моих ночных экспедиций я обнаруживал, что сокровищ становится все меньше и меньше. Изделия исчезали, а новые не появлялись; оставшиеся передвигались вперед, чтобы клиентам не были видны пустые полки за ними. Как-то раз я застал Конрада - он стоял на карачках перед плавильной печью. Руки его были черны от сажи - он просеивал холодный пепел. Когда он посмотрел на меня, я поразился, увидев безумное выражение в его глазах.
- Золото, которое вытекает из формы, когда мы делаем отливки, - куда оно девается? - спросил он. - Тут должно быть целое состояние в поде, но я не нахожу ни грана. Тебе что-нибудь об этом известно, Иоганн?
Я ничего не ответил. Решетки должен был очищать Петер, но вместо него это делал я. Я ему сказал, что так будет лучше - у него останется больше времени закончить работу в мастерской - и что если его отец узнает, то лишь добавит ему еще какую-нибудь работу. Я подбирал крошки перелившегося золота и держал их в мешочке под половой доской на чердаке. Это было, конечно, не состояние, но вполне достаточно для того, чтобы я мог изготовить мой шедевр, когда придет время.
Настроение Конрада отвечало уменьшению его достатка. Он колотил меня и Петера за малейшие огрехи и злобно ругал Герхарда за воображаемое отсутствие усердия. Герхард вымещал свое раздражение на мне и Петере, еще больше колотя нас. В ту зиму мы не засиживались допоздна. По ночам мы лежали голые на кровати и сравнивали наши синяки, а я при этом пытался скрыть свою похоть.
В доме стали происходить странные вещи. На полках в мастерской появились новые склянки и кувшины с загадочными символами, которые ничего мне не говорили. Конрад запретил нам даже открывать их. Раз в месяц, нередко в канун полнолуния, он отправлял нас в постель пораньше, и до поздней ночи из мастерской доносились звуки серьезного разговора. Мы никогда не видели, кто приходит к нему. Как-то раз вечером, выйдя на лестницу облегчиться, я увидел раскаленную кузню. Перед ней сидел Конрад с обнаженной грудью. Щипцами он держал что-то вроде большого яйцеобразного сосуда, засовывая его в огонь и бормоча слова, которые я не мог разобрать. Он не видел, что я наблюдаю за ним.
Однажды майской ночью я раскрыл тайну Конрада. Он отправился на встречу с приятелем в таверну. Я дождался, когда Петер, уснув на подушке рядом со мной, принялся привычно похрапывать, выбрался из комнаты и спустился по лестнице в мастерскую. Я взял с собой кошелек и ключ. Конрад теперь постоянно наблюдал, как Петер вычищает под, но ему приходилось ждать до утра, когда угли остынут. Я обнаружил, что если буду спускаться ночью, то смогу извлекать для себя самые большие зерна и при этом оставлять достаточно, чтобы Конрад не замечал обмана. Иногда я обжигал руки, в особенности если мы делали отливки ближе к концу работы, но ожоги и мозоли были ценой, которую я охотно платил.
Я лежал на животе перед жаровней и держал руку над углями, чтобы она привыкла к жару. Я уже готовился запустить руку внутрь, когда вдруг услышал какие-то звуки с улицы перед мастерской. Шаги нескольких пар ног приблизились к нашей двери, до меня донесся сухой кашель, я сотни раз слышал его в мастерской.
Я вскочил на ноги, обжег тыльную сторону ладони о решетку и побежал к двери, которую оставил открытой. Но любопытство остановило меня. В углу комнаты стояли две бочки с водой, и я спрятался за ними как раз в тот момент, когда передняя дверь распахнулась.
Кто-то зажег лампу. Дешевое масло зашипело, забрызгалось, по лавке разлился дьявольский свет, который, к счастью, не достигал угла, где я спрятался. Я смотрел в просвет между двумя бочками.
Вокруг стола стояли четверо. Мой хозяин, спиной ко мне, горбоносый человек, в котором я узнал аптекаря с соседней улицы, дьякон из собора, чье имя мне было неизвестно, и четвертый, которого я видел в первый раз. Он был карликом или, по крайней мере, таким коротышкой, что вполне мог сойти за карлика, у него была щетинистая борода и надетая набекрень шапка. Он на моих глазах подтянул табуретку от жаровни и запрыгнул на нее, чтобы быть вровень с остальными, потом отстегнул небольшой мешочек от ремня и положил его на стол.
- Аптекарь сказал мне, что вы потерпели немало неудач. Возможно, я могу предоставить то, чего вам не хватает.
Голос у него был резкий, хриплый, как у совы. Он вытащил что-то из мешочка. За его руками я почти ничего не видел, но сумел-таки разглядеть маленькую коробочку.
- Я купил это в Париже под сенью церкви Невинных. - Злобный смешок. - Человек, который продал мне это, не знал подлинной стоимости товара. Но я знаю - и вы узнаете, если сумеете убедить меня расстаться с ним.
- Покажи. - Дьякон протянул руку над столом.
Когда его рука прошла над лампой, на стене появилась жуткая тень, задрожавшая как-то так, что я подумал: нет, причина этой дрожи не свет.
- Все, кто хочет, могут посмотреть, - пренебрежительно сказал карлик и протянул коробочку дьякону.
И только когда церковник открыл ее, я увидел, что это не коробочка, а книга. В свете лампы поблескивали бронзовые ремешки на обложке.
Дьякон перевернул несколько страниц и без слов передал книгу аптекарю, который уже исследовал ее внимательнее.
- И Фламель пользовался только этим? - задал он загадочный вопрос.
- Все его секреты из Книги Авраама, - последовал не менее загадочный ответ карлика.
Аптекарь передал книгу Шмидту.
- Что ты думаешь?
Конрад долго молчал. Лица его я не видел, но заметил, как он сутулится над книгой, разглядел узлы на его руках, упирающихся в стол. Колени у меня начали болеть, бедра затекли от долгого сидения в неудобной позе.
Наконец Конрад заговорил.
- Если все, что ты сказал, правда, то почему ты предлагаешь книгу нам?
Карлик рассмеялся - резкий, неприятный звук.
- Почему люди продают тебе слитки золота, когда могут сделать из него кубок и продать за более высокую цену? Да потому что я не владею ни мастерством, ни знаниями, ни инструментами. Да и исходных материалов у меня нет. У меня есть лишь эта книга. А вам только ее и не хватает для доведения вашего искусства до совершенства.
Он, злобно ухмыляясь, уставился на Конрада и потянулся, чтобы забрать книгу. Конрад тяжело шлепнул рукой по книге, останавливая карлика.
- Мы ее берем.
Он снял с шеи шнурок с ключом и отпер шкаф. Карлик спрыгнул с табуретки и последовал за Конрадом - принялся разглядывать кубки, чаши, тарелки и блюда на полках. Потом облизнул губы. Взял одну из вещиц, осмотрел ее, потом - другую. Иногда ему приходилось показывать на вещи, стоящие на верхних полках, куда ему было не дотянуться. В том, как он прикасался к этим драгоценным вещам, я почувствовал трепет, родственную душу.
- Вот это. Вот это за книгу.
Он поднял повыше богато разукрашенный кубок. Основание было расписано сценами из жизни Иоанна Крестителя, чаша покоилась на опорах из замысловато сплетенной проволоки. Кубок этот заказал настоятель, который вскоре после этого умер; его преемник, монах более аскетический, отказался выполнить контракт. Конрад пришел тогда в бешенство, но, я думаю, отчасти испытал облегчение, когда вещица осталась у него, потому что это была великолепная работа. Такую и я бы выбрал.
Конрад сглотнул слюну, потом кивнул. Пламя лампы замигало, облизывая чашу, словно змеиное жало. Карлик сунул вещицу себе в мешок.
- Поздравляю с хорошим приобретением.
После ухода карлика другие долго не задержались. Дьякон и аптекарь вскоре откланялись. Конрад посидел несколько минут за столом, глядя в книгу, потом неохотно закрыл ее и запер в шкафу. Я ждал. Наконец он ушел, а я дождался, когда стихнет звук его шагов по наружной лестнице, затем наверху надо мной, по скрипучей доске у порога к спальне, потом кровати под его грузом. Я досчитал до ста, наконец выбрался из-за бочек, зажег лампу и отпер шкаф.
Книга была маленькая и видавшая виды, кромки переплета пообтрепались, страницы были захватаны. На книге была медная застежка, но в остальном ничто не подтверждало той цены, которую заплатил за нее Конрад. Я расстегнул застежку.
Книга была написана на латыни маленькими, наскоро начирканными буквами с множеством исправлений и примечаний, сделанных на полях коричневыми чернилами. Семь страниц были отданы под рисунки: змея, обвившая крест, сад, в котором росло разветвляющееся надвое дерево, король с гигантским мечом, наблюдающий, как его солдаты расчленяют детей. Меня пробрала дрожь при мысли о том, какие истории могут быть рассказаны в этой книге.
Я переворачивал страницы, и мне бросались в глаза отдельные фразы. "Я открыл "Книгу философов" и из нее узнал хранимые ими тайны". Потом: "Когда я сделал проекцию в первый раз, я использовал меркурий, которого взял полфунта или около того, и превратил его в чистое серебро, качеством лучше, чем добытое на руднике". И наконец: "В год спасения человечества 1382, в двадцать пятый день апреля, в присутствии моей жены я сделал проекцию красного камня на такое же количество меркурия, которое истинно преобразовалось в почти полфунта чудесного, мягкого, идеального золота".
Следующий день я провел как во сне, голова у меня кружилась от открывающихся возможностей. Я был девственником, обретающим любовницу, я не мог дождаться наступления ночи. Герхард поколотил меня за то, что я расплескал слишком много золота, выливая его из реторт, потом поколотил меня еще раз, когда неосторожным движением резца я оставил уродливую царапину на броши, над которой работал. Конрад был ничем не лучше. Его лицо за ночь постарело на десять лет. Он бродил по мастерской, как призрак, трогая ключ у себя на шее и проверяя шкаф по три раза в час.
В ту ночь Конрад лег спать поздно. Кафедральный колокол отбивал часы, и я вел им счет. Наконец я услышал скрип ступеней, приглушенные шаги по доскам пола в спальне, сонное бормотание его жены. Но я все ждал и ждал, пока самым громким звуком в доме не стало дыхание Петера на подушке рядом со мной.
Наконец я прокрался вниз по лестнице. К тому времени я уже мог пройти этот путь с закрытыми глазами. Я знал, что пятая и восьмая ступеньки скрипят слишком громко, умел без скрежета открывать засов, точно знал, какое усилие нужно приложить, чтобы без щелчка открыть замок шкафа. Я на ощупь забрался внутрь. Мои пальцы шарили на полке, ощущая знакомые очертания блюда, наконец они наткнулись на кожаный переплет.
За спиной у меня раздался какой-то звук, и я замер. Я прислушался к ночи, и тишина меня ничуть не успокоила. Возможно, это всего лишь угли остывали в жаровне или Конрад повернулся в своей кровати… но мне нужно было сосредоточиться. И еще мне требовался свет, а я не хотел, чтобы какой-нибудь усердный дозорный заглянул этой ночью в окно.
Я вернулся к себе на чердак. И, только дойдя до верхней ступени, понял, что оставил шкаф открытым. Я выругался. Впрочем, это не имело значения. Мне так или иначе до рассвета нужно было вернуть книгу на место. Я зажег лампу у кровати и прикрутил фитилек на минимум. Петер повернулся и пробормотал что-то во сне, он выпростал руку, словно при падении. Она упокоилась на моем бедре, и я не стал ее снимать. Моя эйфория от этого только усиливалась.
Не знаю, сколько я так пролежал, пытаясь разгадать таинственную книгу. Для меня все это не имело никакого смысла. Там рассказывалась удивительная история о том, как автор, француз, десятилетиями размышлял над секретом камня, который вроде был и не камень вовсе, а элемент, и с его помощью ртуть превращалась в золото или серебро. Но несмотря на все заверения карлика, этот секрет так и остался нераскрытым. Он говорил о змеях и травах, луне, солнце и меркурии, красном и желтом порошках и даже о крови младенцев. Но что он имел в виду, говоря об этом, оставалось выше моего понимания.
"Еврей, который нарисовал эту книгу, украсил ее с огромными изобретательностью и мастерством, и хотя она была хорошо и умно расписана, все же ни один человек не мог понять ее, если не был искушен в их каббале". Я вглядывался в рисунки, пока не начинали болеть глаза, но я понятия не имел о еврейской каббале. Тайны, скрытые в очевидном, оставались недоступными.
В какой-то момент я, видимо, заснул. Все мои сны были золотыми. Я стоял на вершине горы, купаясь в жарких солнечных лучах, которые обращали траву, камни, холмы и долины в золото. У меня за спиной стоял золотой крест. Потом я опустил взгляд и увидел двух змей, ползущих по траве ко мне. Я закричал, но змеи не стали атаковать меня - они набросились друг на дружку. Одна проглотила другую, потом напустилась на себя, с безумной скоростью завращалась кольцом в траве, ухватила себя за хвост и принялась заглатывать.
Я посмотрел еще раз - змея превратилась в золотое кольцо. Я подобрал его и надел себе на голову, как корону, и в этот самый момент почувствовал, как столб золотистого света хлынул вверх сквозь меня, словно фонтан, соединив гору у меня под ногами с небесами наверху в совершенную гармонию. Появился ангел с трубой, и ангел этот был похож на моего отца. Он прикоснулся к моему лбу, и на нем появилась золотая печать пророков. Я упал на колени и обнял золотую землю, которая была мягкой, теплой и бесконечно великодушной.
Я проснулся. К моему ужасу и наслаждению, я обнаружил, что вытянутая рука Петера спустилась к моему паху и накрыла то, что между ног. Я во сне терся о него. Золотое наслаждение затопило мое тело.