Вуд с самого начала принял решение отказаться от участия в операции, потому что история эта чересчур напоминала ту, давнюю, кубинскую, но ему дали понять, что ныне ситуация совершенно иная, у них есть поддержка на самом верху. Джереми, разумеется, не поверил, потому что знал, как все это будет происходить – без проблем, но только до той минуты, пока не случится какая-то осечка. Тотчас обнаружится, что ни в Белом доме, ни в конгрессе никто ни о чем не ведал, что ЦРУ снова вышло из-под контроля, и разразится гроза. Но отказаться ему не удалось, и уже через неделю он возглавлял группу, целью которой было устранение президента Фархада.
В день, когда информационные агентства сообщили о неудавшемся покушении на президента Джебрая, Вуд понял, что история с сигарами повторяется. Ему не пришлось долго маяться в неизвестности – позвонил помощник директора ЦРУ и сообщил, что его вызывает глава ведомства.
Шеф был мрачнее тучи, и с порога язвительно осведомился:
– Так, значит, это твоя специальная террористическая группа?
– Мальчики были неплохо подготовлены.
– Они даже стрелять не обучены! – раздраженно бросил шеф. – Промахнулись меньше чем с двухсот футов!
– От осечки никто не застрахован, – негромко, но твердо парировал Вуд.
– У них не будет возможности повторить попытку!
– Будет, – пообещал Вуд. – Мы владеем ситуацией. В группу внедрен наш человек. Он сообщил, что идет работа по подготовке повторного покушения.
– И как долго придется его ждать?
– Считанные недели, поверьте мне.
Шеф вздохнул.
– Если из этой истории будут торчать наши уши – тебе, Джереми, несдобровать, – посулил он.
– Я догадываюсь, – ответил Вуд.
Он говорил совершенно искренне, потому что с самого начала не был склонен обольщаться – в случае неудачи его сдадут первым и тогда припомнят все: и Фархада, и Кастро с его чертовыми сигарами.
25
Уланов вырвался в посольский городок всего на пару часов. Наудачу забежал к Хомутову и обнаружил, что тот сидит дома.
– Завидую, – буркнул Уланов. – Валяешься тут в тепле и буржуазном комфорте, а мы уже вторые сутки при машинах как собаки.
Хомутов пожал плечами с видимым безразличием.
– Что-то случилось? – сообразил Уланов.
– Ничего особенного. Просто теперь меня точно отсюда вышибут.
– Гареев?
– Официально не объявляли, но вчера вечером меня вызывали к высокому гостю.
– К Шефу? – разинул рот Уланов. – Ничего себе!
– Вот так. Не каждым работником посольства Председатель КГБ лично занимается.
– И что же теперь?
– Домой вернусь. У меня там жилье как-никак. Устроюсь на работу. Буду жить, а что?
– А… а Люда? – Уланов запнулся, увидев, как изменился в лице Хомутов.
– Что – Люда?
– Она остается?
– А куда же ей деваться? – Хомутову больше не удавалось казаться небрежно-равнодушным. – Ничего у нас не получилось, Дима. Сам я, дурак, виноват. Тут еще вся эта муть навалилась – я и не сдержался. Ну, да что там теперь… Поговорить хотел – не вышло. Я ей напишу, ты передашь при случае, ладно?
Уланов кивнул.
– И еще. Книги свои забери – те, что у меня лежат. Думаю, отправят меня спешно.
– Не до них сейчас. У меня час остался. Потом.
И опять переключился:
– Ты был на площади, когда в Фархада стреляли?
– Нет. Онуфриев был. Говорит, граната в машину угодила – одни воспоминания остались.
– Крепко испугались, – сказал Уланов. – Фархад теперь злость срывает. Сегодня наших на север перебрасывают.
– Зачем?
– Как зачем? Воевать.
26
Идея с двойником Шефу нравилась все больше. Этим приемом достигалось сразу несколько целей: Фархад становился почти ручным, влияние на него возрастало безмерно, к тому же через человека, который станет двойником президента, можно получить доступ к информации, о которой пока остается только мечтать. Именно поэтому идею необходимо воплотить немедленно, пока Фархад находится под впечатлением событий на площади и его легко убедить в целесообразности такого шага.
Утром, при встрече, Шеф выложил на стол перед Фархадом несколько фотографий.
– Полюбуйтесь, – сказал он. – Любопытное лицо. Я решил продолжить наш разговор о двойнике.
Президент, несколько удивленный, не касаясь снимков, поднял глаза на собеседника. В его взгляде читалось колебание.
– У вас вызывает сомнение степень сходства? – Шеф извлек еще одну фотографию – ту, где лицо Хомутова украшали усы. – А если вот так?
Фархад покачал головой.
– Совершенно не похож, – проговорил он.
Тогда Шеф выложил главный козырь – газету с портретом самого Фархада. Впрочем, теперь, при дневном свете, он и сам видел, что различия довольно заметны. Вечером это не так бросалось в глаза.
– Что ж, действительно похож, – Фархад сделал паузу. – Но в газете портрет отретуширован – вам это, должно быть, знакомо.
– Точно так же можно подретушировать не только снимок, но и лицо, – вкрадчиво подсказал Шеф.
– Что вы имеете в виду?
– Маленькая пластическая операция, товарищ Фархад. Различий, как вы сами отметили, не так много. Чуть сузить разрез глаз, убрать складочку – это нетрудно. И у вас появится двойник. Плюс еще и в том, что его подготовка не займет много времени. Этот человек работает переводчиком в нашем посольстве, безупречно владеет языком, знаком с местной спецификой.
– Я бы хотел взглянуть на этого человека, – сказал президент. – Это возможно?
– Вполне.
Понадобилось полчаса, чтобы разыскать Хомутова и доставить его во дворец. Его не провели в само здание, а оставили на подстриженной лужайке у левого крыла, предложив немного подождать здесь. Фархад разглядывал прохаживающегося среди цветников переводчика из окна первого этажа, укрывшись за жалюзи. Стоя рядом, московский гость не столько смотрел на Хомутова, сколько отслеживал реакцию президента. Однако на смуглом лице Фархада ничего нельзя было сейчас прочесть.
– Удастся ли нам сохранить конфиденциальность? – неожиданно спросил президент.
– Да, я более чем уверен.
– Кто будет знать о существовании двойника?
– С нашей стороны – я, полковник Гареев, врач, который проведет косметическую операцию…
– Врач будет из Джебрая! – перебил Фархад. – Из Хедарского медицинского центра.
– Что ж, – согласился Шеф. – Как вам будет угодно. Кроме того, будет проинформирован наш советский посол. Это то, что касается Хедара. В Москве же, где я, естественно, доложу этот вопрос в высшей инстанции, в курсе будут все члены Политбюро, а также несколько сотрудников аппарата КГБ, связанные с осуществлением такого рода операций.
– А нельзя ли еще более сузить круг посвященных? Скажем – я, вы и сам двойник. Я опасаюсь утечки информации.
– Вряд ли это возможно.
– Что ж… – вздохнул Фархад. – Пусть будет по-вашему. С джебрайской стороны знать об этом будут только двое: я и капитан Сулеми, начальник моей охраны. Этого вполне достаточно.
Он уже просчитал все варианты и решил, что ситуация складывается почти идеально. Большая удача, что этот человек русский. Никто в Хедаре не будет догадываться о существовании двойника, если же его опасения не беспочвенны и полковник Бахир действительно что-то замышляет – ему придется иметь дело с двойником. Покончив с ним, министр-заговорщик, уверовав в победу, раскроется – и тогда возникнет истинный Фархад – грозный и несокрушимый.
– Итак, вы приняли решение, если я не ошибаюсь.
– Да. Осталось лишь уточнить детали.
Они обсуждали подробности еще около часа, после чего изнывавший от жары и скуки Хомутов был препровожден в одну из приемных дворца, где его уже ожидал полковник Гареев.
Полковник имел несколько обескураженный вид, потому что четверть часа назад имел беседу с Шефом, и то, что он услышал, было настолько невероятно, что он до сих пор не мог прийти в себя. Внимая начальству, полковник, однако, ни на секунду не забывал о папочке, которую держал в сейфе, – той самой, где прегрешения Хомутова были расписаны во всех деталях. Ему не терпелось, улучив момент, перебить Шефа замечанием, что этого человека нельзя и на выстрел подпускать к государственным секретам, и он уже было решился, но вдруг отчетливо почувствовал, что вопрос уже бесповоротно решен, и он со своей папочкой в замыслы Шефа не вписывается. Стоит ему заикнуться об этом – и с ним произойдет то, что происходит с лишним элементом в любой схеме. Он попросту будет отброшен.
Когда же Шеф подчеркнул, что в посольстве о двойнике будут знать только Гареев и посол Агафонов, полковник впервые в жизни понял, как ощущается предынфарктное состояние. Агафонов знал об этой злосчастной папке, знал и дрожал от страха за свою шкуру. Теперь ему предстоит убедиться, что все позади, первопричина всего, Хомутов, остается в Джебрае, а сам Агафонов уже вроде как бы и прозорливый руководитель, потому что, несмотря на козни недалекого службиста Гареева, уберег Хомутова от преждевременной высылки домой. Ах, с каким наслаждением отомстит Агафонов! Гареев опустил веки, но тут же глаза его вспыхнули и он поспешно заметил:
– Я считаю, что Агафонова в известность ставить не следует!
– Почему бы это? – удивился Шеф.
От ответа Гареева сейчас зависело все. Если он найдет веский аргумент – все спасено.
– Есть опасения, что МИД начнет ставить палки в колеса. Тамошние выскочки-интеллектуалы вечно пытаются все сделать по-своему и могут серьезно помешать. Это наша операция – так зачем же Комитету делиться славой с людьми, которые пальцем о палец не ударили?
Он сразу увидел, что попал в точку. МИД и КГБ никогда не были большими друзьями.
– Что ж, – медленно проговорил Шеф. – Есть такой резон.
Только теперь Гареев вздохнул свободно. Однако лицо его оставалось окаменевшим и тогда, когда вошел Хомутов.
– Располагайся, – предложил Гареев.
Он все еще не знал, с чего начать, горбился за столом, потирая мучительно ноющий висок.
– У тебя никого в Союзе не осталось, – сказал он наконец, то ли вопросительно, то ли констатируя факт.
Хомутов промолчал. Ответ разумелся сам собой.
– Твой вопрос был практически решен. Но теперь представляется возможность еще поработать за рубежом.
Хомутов изумленно вскинул голову. Чего-чего, а такого поворота разговора он не ожидал.
– Джебрайские товарищи обратились к нам за помощью, – продолжал Гареев. – Выбор пал на тебя. Ты готов помочь?
– А о чем идет речь?
Гареев откинулся в кресле.
– Меня интересует твое принципиальное согласие. Детали обсудим потом.
– Хорошо, я согласен.
– Дело в высшей степени ответственное.
– Я согласен, – повторил Хомутов.
– Я рад, что мы в тебе не ошиблись, – произнес Гареев веско.
Он поднялся из-за стола, прошелся по комнате. Он все еще не чувствовал привычной уверенности.
– А ведь ты, Хомутов, похож на президента Фархада. Тебе говорили об этом? – спросил полковник. – Странное дело…
Он опять умолк. Пустынная дворцовая площадь за окном казалась нарисованной похмельным сюрреалистом.
– У президента множество дел, – Гареев пожевал губами и добавил: – Приходится разъезжать по стране, встречаться с людьми. Идет острая политическая борьба, нужна безустанная, громадная работа. Один человек не в силах охватить все. Было бы неплохо, если бы кто-то смог в отдельных случаях подменить товарища Фархада.
Гареев остановился.
– Вот, скажем, ты, Хомутов, смог бы ты вместо президента принимать всякие там делегации отдаленных провинций?
– Я? – ошалело улыбнулся Хомутов, дивясь нелепости того, что говорит полковник.
Но Гареев вовсе не шутил. Склонившись вплотную к его уху, он шепнул, и от этого шепота Хомутову стало совсем худо:
– Будешь двойником президента. Понимаешь? Об этом никто не должен знать. Ни при каких обстоятельствах.
– Господи! – пробормотал Хомутов. – Что вы говорите? Чушь какая-то…
– Нет, Павел Иванович. Разве такими вещами шутят?
Хомутов посмотрел полковнику в глаза. Его память словно видеопленку раскручивала: Мергеши, подвал здания региональной службы безопасности, лицо приговоренного… Он встряхнул головой, отгоняя наваждение. Думать нельзя, не надо думать, кричал в нем какой-то голос. Сопротивляться тоже бесполезно – сломают.
27
Из дворца Хомутова больше не выпустили. Время до вечера он скоротал в помещении, в котором не было ничего, кроме стола и нескольких стульев. Когда за окном стемнело, явился Гареев и проводил его на второй этаж. По пути Хомутов не встретил ни единого человека – дворец был пуст и безмолвен, словно гробница, и только звук шагов эхом отдавался под сводами коридоров.
Полковник отвел своего спутника в дальнее крыло дворца, где анфиладой располагались несколько комнат, хотя и уставленных всевозможной мебелью, но производящих впечатление нежилых.
– Теперь это твои апартаменты, – сказал Гареев. – Располагайся. Тебе предстоит здесь жить довольно долго.
– Долго?
– Да.
– Но мои личные вещи…
– То есть? – не понял Гареев.
– Те, что в моей квартире в посольском городке…
– Тебя снабдят всем необходимым, но ты не сможешь покидать это здание. Контакты с тобой будут поддерживать только капитан Сулеми и я.
– Кто такой Сулеми?
– Начальник охраны президента. Ты познакомишься с ним завтра.
Гареев огляделся, как бы припоминая, что еще должен сообщить, но не вспомнил, развел руками:
– Пожалуй, все. Располагайся.
Он вышел, прикрыл за собой массивную дверь, и Хомутов явственно услышал, как щелкнул запираемый замок.
Окончательно стемнело. Хомутов включил лампы, прошелся по комнатам. Пахло старым деревом и пылью. На широкой кровати лежал мохнатый плед, с которого позабыли срезать фабричный ярлык. Плафоны были затянуты паутиной.
Хомутов лег навзничь, не гася свет и не раздеваясь, несколько минут тупо размышлял о том, что с ним приключилось, однако усталость и напряжение взяли свое. Он задремал, но через некоторое время почувствовал, что свет ему мешает, приподнялся на кровати, намереваясь погасить люстру, и с изумлением обнаружил, что раздражающий его свет льется из окна – ночь миновала, солнце пятнало золотыми квадратами пыльный паркет. Хомутов повернул голову и увидел на низком восьминогом столике поднос, уставленный блюдами. Вечером этого подноса не было, Хомутов помнил совершенно определенно. Несколько удивленный, он поднялся и подошел к столу. Все блюда выглядели отменно, от них шел такой аромат, что Хомутов не выдержал, наклонился, приподнял одну-другую крышку, словно хотел разом впитать все запахи, но тут же поспешно выпрямился, потому что услышал шорох.
В дверях стоял невысокий смуглый джебраец, одетый в холщовые брюки и светлую рубаху.
– Ваш завтрак, – сказал он. – Доброе утро, товарищ Хомутов.
Хомутов молча кивнул.
– Мое имя – Сулеми.
Джебраец приблизился и пожал руку Хомутову. Ладонь у него была маленькая, сухая и мягкая.
– Как вам спалось на новом месте?
– Замечательно.
Это было первое слово, произнесенное Хомутовым в это утро. Сулеми, чуть склонив голову набок, поинтересовался:
– Не душно ли вам в этих комнатах?
– Нет, отчего же.
– Голос, да, – проговорил Сулеми и сокрушенно вздохнул.
– Что вы имеете в виду? – не понял Хомутов.
– У вас иной тембр голоса. Вовсе не такой, как у президента Фархада.
– Странно, если бы это было не так, – пробормотал Хомутов.
– Это скверно.
– Неужели?
– Естественно. С голосом придется что-то делать. Как и с вашим лицом, впрочем.
– С лицом? – забеспокоился Хомутов. – Что это значит?
Сулеми взял его за руку и подвел к зеркалу.
– Как вам кажется, вы очень похожи на президента?
– Нет, пожалуй.
– Но ведь вы его двойник. Даже мать не должна вас различить.
– А мне придется встречаться с матерью президента?
– Она уже пребывает в садах Аллаха, – произнес Сулеми бесстрастно. – Это, так сказать, фигура речи. Но вы не беспокойтесь – это разрешимо. Наш специалист займется вами. – Сулеми взглянул на часы. – Он должен прибыть с минуты на минуту. Это опытный косметолог.
При упоминании о специалисте Хомутову стало не по себе, и он осведомился не очень уверенно:
– Зачем же косметолог? С этим справится любой гример…
Но Сулеми отрицательно покачал головой.
– Нет-нет. Вы не понимаете. Необходим именно косметолог.
После этого он оставил Хомутова, предоставив ему возможность утолить голод, а когда вернулся, за ним следовал некий полный господин с чемоданом средних размеров. Господин был услужливо безмолвен, и это его безмолвие почему-то особенно обеспокоило Хомутова. Он взглянул на Сулеми.
– Наш сотрудник, – пояснил тот. – Прекрасный специалист. Работает в столичном медицинском центре.
Вновь прибывший утвердил чемодан на столе и откинул крышку, обнажив сверкающие хирургические инструменты.
– Позвольте! – вскинулся Хомутов. – Так речь идет о хирургическом вмешательстве?
До сих пор он надеялся, что все обойдется каким-либо иным, куда менее серьезным образом.
– Вмешательство будет минимальным и почти мгновенным, – успокоил Сулеми.
Косметолог деловито извлекал инструменты.
– К чертовой матери! – слабо выкрикнул Хомутов. – Об этом и речи быть не может!
Хирург оторвался от инструментов и вопросительно уставился на Сулеми. Тот подошел к Хомутову, взял его за руку, мягко охватив запястье, и заглянул в глаза. Зрачки у него были цвета светлого меда. Через минуту Хомутов дрогнул и отвел взгляд.
– Наркоз! – резко скомандовал Сулеми.
Хомутов рванулся, но как-то жалко, будто и сам понимал, что сопротивляться не имеет смысла.
Спустя несколько мгновений он уже уплывал в темноту.
28
Накануне заседания Политбюро Шеф вновь отправился на дачу Генерального. Он застал его все там же, в саду, и, казалось, что тот так и не покидал своего шезлонга со времени отлета Шефа в Джебрай.
– Что нового привез из Хедара? – поинтересовался Генеральный.
Шеф положил на плетеный столик, где стояла ваза с фруктами, свой бювар, но раскрывать не стал. Сейчас он был сух, деловит и озабочен.
– Удалось на многое взглянуть вблизи и кое-что уяснить. И хотя внешне все выглядит довольно спокойно…
– А покушение на президента? – поднял кустистую бровь Генеральный.
– Об этом я и намерен говорить. Существует скрытая напряженность, это покушение – лишь один из угрожающих признаков. Если есть гнойник, рано или поздно он прорвется.
– Как это выглядело на самом деле? Расскажи, – попросил Генеральный.
– Лопухи у них в спецслужбе сидят, – поморщился от неприятного воспоминания Шеф. – Государственной важности мероприятие, а они ни здания по периметру площади не проверили как надлежит, ни агентов не расставили на опасных направлениях. Удивляюсь я, чему их учили?
– А Фархад?
– Вот кому туго сейчас. На севере повстанцы зашевелились, в самой столице неспокойно – и к этому еще и покушение. Просит помощи.
– Все то же?
– Да. Броня, вертолеты. – Шеф сдержанно наклонил голову.
Генеральный взглянул на собеседника с беспокойством.