Лапский самодовольно усмехнулся. У них все организовано, все продумано и выверено. Ну кто может представить себе, что в основном все махинации делаются не в ресторане, а в скромной столовой самообслуживания на первом этаже?
В ресторане - ажур, ресторан - под колпаком трестовских ревизоров и работников отдела борьбы с разными расхитителями; то, что, к примеру, официант припишет к счету рубль или десятку, - это его личное дело: попался - отвечай; официанту можно записать выговор, уволить с работы, даже в крайнем случае, если уж точно поймали за руку, отдать под суд…
Все правильно, и он первый выступит на общем собрании коллектива с гневным осуждением недостойного поведения любителя чаевых.
А что: знай, у кого брать. Для этого ты поставлен тут, для этого ты и бегаешь с черной бабочкой, знай, перед кем вилять, клиент должен платить за все…
Даже за вареники с мясом или обычной картошкой, вдруг подумал Валерий Саввич, подумал не без удовольствия, ибо помнил, сколько они с уважаемой Анной Бориславовной нагребли на этих варениках. Не считая уж бифштексов, отбивных, закусок…
Да и кто сосчитает блюда, которые съедаются в обычной столовой самообслуживания, и кто может знать, что с каждого вареника или бифштекса идут отчисления.."
От этих мыслей Валерию Саввичу стало приятно и одновременно жутко, жутко за свое светлое будущее, подумал: может, следует и остановиться, нагребли уже достаточно, одних сберегательных книжек на предъявителя десять, кажется, и каждая на семь тысяч, стоп, десять или одиннадцать, боже мой, он даже забыл, сколько у него книжек, да, конечно, одиннадцать, значит, только на сберегательных книжках…
А когда-то сладкой мечтой было пятьдесят тысяч, Пятьдесят - и точка. Сумма казалась недосягаемой, ее хватило бы на всю жизнь, безбедную, даже с комфортом, однако он давно уже определил новую цифру, давая слово остановиться на ней и заранее зная, что ничего из этого не выйдет: жажда потребления была в нем неистребима - ковры, сервизы, хрусталь, ювелирные изделия.
Да и что для них с Уткой золото? Анна Бориславовна рассказывала: позавчера ехала в переполненном троллейбусе и потеряла золотые часы с браслетом. Так даже и не стала искать. Попробуй растолкать пассажиров! Себе дороже…
Лапский подумал: он бы все же растолкал, не такой уж он гордый, как Утка.
Вот проклятая баба, ума и спеси хватит на десятерых, и это - с такой фамилией!..
Валерий Саввич допил коньяк и покрутил в мясистых пальцах хрустальный бокальчик.
- Итак, - сказал как-то неопределенно, - я тебя, Федя, предупредил. Так делай выводы. - Вздохнул и поднялся, не сомневаясь, что решать за директора придется ему, Валерию Саввичу Лапскому. Что ж, он выберется и из такого переплета, в конце концов, овчинка стоит выделки.
Борис принес все сразу: кофе, бутылку минеральной воды, бутерброд и пирожные. Хаблак с удовольствием выпил полстакана холодной воды и указал Борису глазами на кресло рядом.
- Садитесь, - попросил, - а то вроде неудобно разговаривать. Как-то не на равных.
Шафран присел на краешек кресла, будто приготовился вскочить, и выжидательно уставился на Хаблака. Майор не стал испытывать его терпение:
- Надя рассказала кое-что о ваших порядках. Ну о ежедневных пятерках и десятках Лапскому.
Борис заерзал в кресле.
- Было, - ответил не очень уверенно. - Бывало, - поправился, очевидно вспомнив, что разговаривает все же с работником милиции.
Хаблак решил немного успокоить его.
- Видите, Борис, - сказал он, - я не веду протокол, и разговариваем мы с вами неофициально. Понимаю, и вы некрасиво выглядите в этой истории, но никто не собирается привлекать вас к ответственности.
Борис кивнул, облизал сухие губы и молвил чуть ли не шепотом;
- Надя Наконечная рассказала вам о наших ресторанных порядках, и я подтверждаю…
- Кому шли эти деньги?
- Валерий Саввич говорил: директору и ревизорам.
- Таким образом, Лапский сам наталкивал вас на обсчитывание клиентов и поборы с них в виде чаевых?
- Почему наталкивал? И сейчас - тоже…
- Надя говорила: вы отказались.
- Думаете, все?
- Нет, я так не думаю.
- То-то же.
- И легко набрать эту ежедневную десятку? Ведь должны что-то оставить и себе…
- Смотря какие клиенты… - ответил Борис неопределенно.
- Ну, Борис, мы же с вами откровенны и без протокола.
- Если деловые люди гуляют, самое меньшее - четвертак…
- Деловые?
Борис посмотрел недоверчиво:
- Неужели не знаете?
- Догадываюсь.
- Но деловые гуляют не каждый вечер. Кроме того, знают, где сесть. У них свои официанты и свои столики.
- Правда?
- Если даже загодя не заказали, Лапский устроит,
- И сколько за вечер оставляют у вас деловые?
Борис задумался лишь на секунду или две.
- Обычная компания из пяти-шести человек оставляет рублей сто - сто пятьдесят. Если с девушками, немного больше. Как правило, но не всегда. А деловые - рублей шестьсот - семьсот.
- Ну да? - удивился Хаблак. - Разве один человек за вечер может съесть и выпить на сотню?
- Одна бутылка марочного коньяка у нас, - уточнил Борис, - не меньше тридцатки. А деловой, когда еще в ударе, и с двумя справится. Вот и считайте…
- А сколько у вас официантов?
- В этом зале семеро.
- Семьдесят рублей чистого налога?
- Было.
- Значит, вы теперь прекратили давать Лапскому на лапу, - улыбнулся каламбуру Хаблак. - И что же он?
- Приходится мне держать ухо востро. Балансировать, как канатоходцу. Один неверный шаг и…
- Почему не жаловались?
- Одна пробовала - съели, и костей не осталось. К тому же как доказать?
- Есть разные способы.
- А вы учтите, люди всякие работают, и кое-кого такие порядки вполне устраивают.
- Вас - нет?
- Не разговаривал бы с вами. Меня, Надю, еще нескольких…
- По-моему, открутить Лапскому голову не так уж и сложно.
Борце возразил:
- Вы не знаете его: зверь!
- Кстати, как бы между прочим поинтересовался Хаблак, - когда улетала Надя, Лапский был тут, в ресторане?
- Да. Надя прибежала к двенадцати - попрощаться. И Валерий Саввич пришел.
- К двенадцати?
- Да.
- Но сейчас ведь его нет…
- А он в это время никогда не появляется,
- Позавчера же пришел?
- Выходит, так.
Информация была очень интересной, и Хаблак продолжал:
- Наконечная сказала, что прямо из ресторана поехала в аэропорт. Значит, пришла с чемоданом?
- Наверно, я не видел.
- Скажите, Борис, вы же не приходите на работу в этой рубашке с бабочкой?
- Конечно. Есть комната, где переодеваемся.
- А женщины?
- И они тоже.
- И Надя, возможно, оставила чемодан в этой комнате?
- А где же еще?
- Лапский или кто-либо другой могли зайти туда?
- Комнаты на ключ не закрываются.
- И кто-то мог залезть в Надин чемодан?
- Что вы, у нас этого никто себе не позволит, Сколько работаем, не было случая.
- А в принципе?
- Я же говорю: комнаты не закрываются.
Хаблак подумал, что он, пожалуй, получил от Шафрана максимум нужных сведений.
- Спасибо, - сказал, - вы помогли нам.
Официант нерешительно поднялся.
- И это все? - спросил недоверчиво. - А что будет с нами? И с Лапским?
- Со временем все решится, - уверенно пообещал Хаблак. - А вы держитесь своей линии. Сами понимаете: честному человеку ничто не угрожает.
10
Хаблак вскипятил в чашке воду, бросил бумажный пакетик с чаем, сидел, думал, машинально помешивая ложечкой, и совсем забыл о чае, вспомнил, когда тот уже почти остыл, но подогревать не хотелось, хлебнул холодного. На чистом листке бумаги написал две фамилии: Бляшаный Иван Петрович, а немного ниже - Лапский Валерий Саввич.
Решил, что Валерий Саввич, наверно, уже появился в ресторане, вечерние посетители, правда, еще не занимают столики, но к их приходу следует подготовиться; вероятно, уже есть заказы, и надо сориентироваться, кого куда посадить и кто кого должен обслуживать.
Однако с Лапским можно увидеться и вечером, никуда не денется, тем более что у Хаблака не было твердой уверенности, стоит ли разговаривать с Валерием Саввичем, по-видимому, следует раньше собрать о нем кое- какие сведения, - может, кто-то и заметил, как он лез в чемодан Наконечной.
Собравшись побывать прежде в мостоотряде, Хаблак вызвал машину. Допив холодный и невкусный чай, бросил в ящик листок с двумя старательно выписанными черным фломастером фамилиями, подумал, что надо бы позвонить Дробахе, набрал номер, но безрезультатно - Иван Яковлевич не ответил. Только положил трубку звонок, оказалось: Одесса. Знакомый Хаблака, заместитель начальника областного управления уголовного розыска подполковник Гурий Андреевич Басов сообщил такое, что майор сразу забыл о вызванной машине и поспешил к Каштанову. Как ни торопился, пришлось. посидеть в приемной - полковник разговаривал с каким-то посетителем. Хаблак счел, что слишком долго, хотя прождал всего четыре минуты.
- Что-то новое о взрыве? - спросил Каштанов.
- Да, десять минут назад позвонили из Одессы. На берегу моря за Лузановкой погиб один из пассажиров того самолета - Михаил Никитич Манжула. Упал в море с крутого берега и разбился на камнях. Или столкнули.
- Когда?
- Тело нашли около десяти. Был еще теплый.
- Как установили, что именно Манжула?
Мне звонил Басов, вы знаете его?
- Слышал.
- Зубы съел в розыске. Он не исключает случайной трагедии. Во-первых, у Манжулы нашли много денег, около двух тысяч, еще документы, японские часы. Значит, не грабители. Во-вторых, тропинка там проходит по самому краю обрыва. Мог оступиться и упасть. Ну а список пассажиров того рейса был в милиции.
- Дробаха знает?
- Еще нет, я прямо к вам.
Каштанов покрутил телефонный диск, ему повезло: Дробаха ответил, видно, только появился. Выслушав сообщение, Иван Яковлевич попросил передать трубку Хаблаку.
- Не помню я Манжулу, - сказал недовольно, - вероятно, вам пришлось разбираться с ним?
Хаблак вспомнил элегантного мужчину в белых джинсах и сером пиджаке, сшитом дорогим портным.
Человек с зарплатой сто семьдесят рублей, в кармане которого находят две тысячи. Рядовой снабженец, ну, может, не совсем рядовой, заместитель начальника отдела, однако белые джинсы, японские часы и деньги…
Деньги, которых не взяли…
Не в его ли чемодане тикал часовой механизм мины?
А как он сказал тогда?
Хаблак еще раз представил себе Манжулу. Сидит на стуле непринужденно, заложив нога на ногу, смотрит ему прямо в глаза и отвечает убежденно:
"Нет, товарищ, ищите в другом месте, в моем чемодане не было ничего постороннего. Гарантия".
Может, это было сказано немного иначе, но последнее слово "гарантия" Хаблак помнил абсолютно точно. Как я уверенный тон, каким оно было произнесено.
Выходит, соврал. И соврал на свою голову, видно" провинился перед кем-то, и провинился основательно, раз все-таки дотянулись до него.
А может, и в самом деле оступился или споткнулся на узкой тропинке над обрывом.
- Да, Иван Яковлевич, - ответил Дробахе, - помню я Манжулу, снабженец Одесского машиностроительного завода. Тогда он не вызвал у меня никаких подозрений.
- А теперь?
- Не нравится мне эта история.
- Кому же понравится? А что тут, в Киеве?
- Двое из четверых отпали.
- У меня требует выяснений один. Доктор наук из научно-исследовательского института. Но, кажется мне, все это пустое. Знаете анекдот о внутреннем голосе?
- Слышал.
- Так вот внутренний голос подсказывает мне…
- Что надо лететь в Одессу?
- Немедленно, первым же рейсом.
- А вы?
- Буду разрабатывать киевские версии.
- Мы должны увидеться. Времени достаточно, ближайший одесский рейс через три часа.
- Сейчас я подскочу к вам. Домой заедете?
- Подкинете меня на Русановку?
- Моя машина будет в вашем распоряжении.
Хаблак положил трубку и встретился с укоряющим взглядом Каштанова. Сразу сообразил, чем недоволен полковник, и объяснил:
- Конечно, негоже следователю по особо важным делам ехать к простому смертному, но у нас с Иваном Яковлевичем свои отношения, и он не обидится.
- Скоро и с генералами на дружеской ноге будешь… - пробурчал незлобиво полковник. Спросил: - Одесситы как там, все осмотрели?
- Басов сам выезжал на место преступления.
- Ну и что?
- Басов - это фирма.
- Молодежь теперь говорит не фирма, а фирма, - будто и некстати сказал Каштанов. - Надеюсь, они догадались поставить там милицейский пост?
- Догадались.
- Какие-то следы есть?
- Кажется, не очень…
- А ты говоришь: фирма. Хорошо, лети, я на тебя полагаюсь.
С Мариной Хаблак увидеться де успел, лишь предупредил по телефону, что вылетает в Одессу, а вот со Степаном попрощался - садик сразу за их домом, и дети из младшей группы как раз резвились на воздухе.
Сын сидел на деревянном коне, крепко обняв его за шею, а другой малыш пытался стянуть его; Степан отбрыкивался, сопел, но держался, и Хаблак подумал: пусть так будет всегда - лишь бы на коне.
Он сам снял с коня Степана, тому это не очень понравилось, но Хаблак посадил его себе на шею. Теперь сын был выше всех, он оседлал отца и весело хохотал. Хаблаку было тоже весело и радостно, и он с сожалением ссадил сына, ведь времени оставалось совсем мало, и Дробаха ожидал за живой оградой садика.
В самолете Хаблак думал: неплохо было бы подключить к расследованию старшего лейтенанта Волошина. Когда-то Волошин здорово помог ему: тогда Хаблак вымпел на целую группу валютчиков, крутившихся около бармена одесского ресторана "Моряк".
Хаблак с удовольствием вспоминал это дело. В то время им очень повезло, хотя, казалось, не было никаких следов.
Будут ли они сейчас?
Как говорил ему Волошин? У нас - порт, все смешалось, сам черт шею сломает. А они не черти, а обычные милицейские офицеры, и шею ломать никому не хочется.
Хаблак снова представил Манжулу и его пижонские белые джинсы. Прошло всего несколько дней, как виделись, а уже нет человека. Видно, знал что-то или догадывался, но промолчал. Если бы рассказал, может, остался бы жив.
А он- "гарантия"…
Значит, были у него серьезные основания.
Вот его и убили. Наверно, убили… И называется он сейчас, согласно казенной терминологии, "потерпевший".
А если не потерпевший, а тоже преступник?
Первое, о чем подумал Хаблак в Одесском аэропорту: вероятно, телепатия все же существует, ну не в ее шарлатанских крайностях, а в каких-то еще неизвестных человечеству формах и проявлениях, поскольку возле выхода с поля увидел знакомое круглое и симпатичное лицо старшего лейтенанта Захара Волошина, Невдалеке стояла и "Волга". Хаблака встречали по первому разряду, он это понял сразу, но набрался нахальства и поинтересовался, где же Басов.
Волошин обиделся, но, пожалуй, не очень.
- Тебе уже старших лейтенантов мало, - хохотнул, - подавай подполковников! Перебьешься.
Хаблак почувствовал, что допустил бестактность, и начал оправдываться:
- Мне очень приятно тебя видеть, в самолете даже мечтал об этом. Но Басов ведь был на месте происшествия, хотел сразу расспросить его.
- Подполковник на совещании в облисполкоме.
- Но рабочий день заканчивается.
- Однако не закончился. Сейчас мы устроим тебя в гостиницу, тем временем Гурий Андреевич освободится, можете даже поужинать вместе, объедините полезной с приятным.
- А ты знаешь, где это произошло?
- Происшествие с Манжулой?
- Ну да.
- Чего я только не знаю!
- Тогда сделаем так: гостиница и ужин, надеюсь, от нас не уйдут, поехали прямо туда.
- Невтерпеж?
- Слушай, старик, а если ночью дождь пойдет?
- И смоет и так едва заметные следы?
- Ты догадлив.
- На том стоим. Но ведь, видишь, солнце, и синоптики говорят, что такая погода…
- Ты им веришь?
- Не очень.
- Поехали?
- Поехали. - Волошина не надо было убеждать, понимал: Хаблак прав, и он на его месте поступил бы так же.
Путь от аэропорта к Лузановке пролегал чуть ли не через весь город, потом они выскочили на приморское шоссе, ведущее в Николаев. Шофер гнал "Волгу" уверенно, и не успели они с Волошиным наговориться, как свернул на боковую грунтовую дорогу, машину начало бросать на колдобинах; проехали еще немного и остановились.
Грунтовая дорога тут, собственно, кончалась, кто-то перекопал ее, чтоб машины не подъезжали к морю - оно было совсем рядом, метрах в ста пятидесяти - двухстах, тихое, синее, даже золотистое - солнце садилось в него и, казалось, растворялось в воде.
Хаблак машинально направился к морю, вероятно, каждый так бы повел себя, море гипнотизирует и притягивает, но Волошин указал майору на тропинку, круто поднимающуюся из ложбины на гору, и Хаблак пошел за старшим лейтенантом, все время оглядываясь на море.
Белый пассажирский корабль шел вдоль берега, совсем недалеко, а под самой горой, на которую они взбирались, стояла рыбачья шаланда, и чайки скандалили над нею. Ссорились, бросались на воду, горланили резко и требовательно, а на корме шаланды лежал человек, подложив руку под голову, и дремал, не обращая внимания ни на крикливых чаек, пи на вековечное морское раздолье.
Хаблак позавидовал ему: они карабкаются по извилистой тропинке, сейчас засуетятся в поисках следов, а человек тот раскинулся на солнце, он далек от их, пусть и важных, хлопот, сети поставлены, и рыба ловится, шаланду покачивает легкий ветерок, пахнет морем и сухой полынью с берега, и, хоть горланят чайки, под их крики даже лучше спится.
Вверху, опершись спиной о шероховатый ствол акации, сидел милицейский сержант, небось ему надоели чайки, жаркое солнце, пожалуй, и море, он видел их каждый день, и Хаблак подумал: сам он сейчас мечтает сбежать по тропинке и окунуться в море, а сержант, может, не купался уже неделю или больше, так ему осточертели и море, и солнце.
Сержант обрадовался им, как ближайшим родственникам, его можно было понять, чуть ли не весь день протомился тут. К тому же, наверно, был твердо убежден, что это его сидение ни к чему - ну оступился человек, не удержал равновесия, покатился с горы, такая уж судьба. Сам виноват, надо быть осторожнее и не шляться над обрывом, тут высота, костей не соберешь…
А если даже подтолкнули человека? Попробуй установить это… Пускали и собаку, довела до шоссе, а тут и без собаки понятно: человек мог прийти сюда только со стороны шоссе.
Откуда же еще?
Дальше - пионерский лагерь, территория его огорожена, посторонних не пускают, справа - санаторий, да и вообще тут каждый клочок морского побережья занята санатории, дома отдыха, дачи, лагеря.
Вон только за полкилометра ложбинка заболоченная и эта гора свободны - напротив через шоссе село, и людям нужен выход к морю, попробуй его занять, жалоб не оберешься.
- Никто тут не шатался? - спросил Волошин.