Есть такие занятия, которые больше священнодействие, чем дела. К таким относятся посещение сауны, бассейна, спортивного зала. Особенно подкупает то, что собираются вместе исключительно или мужчины, или женщины. А значит, и разговоры можно вести специфические, не боясь обсуждать представителей или представительниц другого пола.
* * *
Недавно отремонтированное здание спортивного комплекса сияло чистотой и импортной плиткой. Иваницкую здесь хорошо знали – как-никак, дважды в неделю она приходила плавать в бассейне и минимум раз в неделю посещала сауну.
– Вас уже ждут, – улыбнулась ей пожилая женщина, сидевшая на контроле, и назвала номер кабинки.
Иваницкая, стуча каблучками, пошла длинным коридором, в котором причудливым образом чередовались таблички на дверях: "Туристическая фирма", "Парилка", "Закрытое акционерное общество", "Бойлерная", два филиала охранных структур и снова парилка, на этот раз с мокрым паром, из-за которой доносились возбужденные мужские голоса. Еще несколько дверей, и Иваницкая увидела нужный номер. Шагнула в предбанник и тут же увидела на вешалке два знакомых пальто, принадлежавших ее подругам. Дверь в парилку была плотно закрыта и ее появления никто не заметил.
Раздевалась Светлана медленно, так, как это делает любая желающая потянуть время женщина. Сняла три цепочки, браслет, перстень, аккуратно запаковала драгоценности в пластиковый пакет и опустила его на дно сумочки. Сунула ноги в легкие шлепанцы на пробковой подошве и, накинув на плечи простыню, вошла в парилку, которая тут же обожгла ее сухим раскаленным воздухом. Света было маловато, да и тот, что имелся, скрадывали темные доски лиственницы, которыми были обшиты пол, стены, потолок, ступеньки лежанки.
Ирина и Татьяна – подруги Иваницкой – были полной противоположностью друг друга. Ирина – блондинка, худая, с постоянно мрачным выражением на лице, а Татьяна – полная брюнетка, неизменно улыбающаяся. Обе они сидели на сложенных вдвое простынях, разомлевшие – Ирина, аккуратно собравшая волосы в косынку, завязанную на два узла на затылке, и Татьяна, которая расчесывала неимоверно длинные – предмет своей гордости – черные волосы деревянным гребнем.
– Ну же, покажись, путешественница, – засмеялась Татьяна, откладывая гребень в сторону.
Пришлось Светлане повернуться несколько раз на пятках.
– Простынь-то сними, – напомнила Ирина.
– Жарко здесь…
– Не поправилась, не похудела, – подытожила Татьяна.
А Ирина добавила:
– Скучно, небось, время провела?
– Почему?
– Никаких следов на теле. Никто тебя не бил, никто не целовал.
– А если делали это аккуратно?
– Раз аккуратно, значит, без страсти.
Татьяна захихикала и подвинулась, давая возможность Иваницкой забраться на ступеньку повыше. Обе подруги прекрасно знали куда ездила Иваницкая, но в наше время, рассказывая о поездке в Германию, можно вполне отделаться парой ничего не значащих фраз.
Светлана расстелила простыню и легла, с удовольствием прислушиваясь к тому, как тепло проникает в ее тело. Сперва она ощущала, как горячий воздух обжигает кожу, затем тепло стало приятным, а еще через пару минут трудно было поверить, что на улице слякоть, холод, и небо над городом стального цвета.
Ирина хотела вовлечь в разговор и Светлану, но Татьяна остановила ее:
– Пусть полежит, дойдет до кондиции.
И обе женщины продолжили прерванный появлением Светланы разговор:
– ..Ты только представь, какой идиот, – медленно водя ярко накрашенными ногтями по небольшой груди, говорила Ирина, – неужели он думал, что мы с тобой никогда не говорим о мужчинах?
– Да, просчитался, – прищурилась Татьяна и промокнула вспотевшее лицо краем простыни.
Светлана слушала, пытаясь понять, о ком из общих знакомых идет речь.
– Представляешь, после того, как я ему отказала, он назвал меня лесбиянкой!
– Это тебя-то? – хихикнула Татьяна несколько более откровенно, чем следовало бы, рассматривая обнаженную Ирину.
Ее тело от жары уже успело покрыться красными пятнами, напоминающими ожоги.
– Сперва предложил переспать, а потом назвал лесбиянкой.
– Меня-то он назвал ведьмой. Но, как ты понимаешь, в хорошем смысле.
– А ты и есть ведьма.
– Зря ты на него обиделась, в слове "лесбиянка" нет ничего плохого, во всяком случае, в понятии нормальных мужчин.
– Не думаю, – Ирина потянула за край косынки, и хитро завязанный узел тут же распался.
Светлые волосы, ставшие немного влажными, тяжело упали на плечи.
– Эй, Светлана, ты тоже считаешь, что быть лесбиянкой не зазорно?
Раньше такие разговоры абсолютно не трогали Иваницкую. Она знала, что интересует ее саму в жизни, а сексуальные предпочтения других трогали ее мало. Но теперь ей сделалось неприятно, словно кто-то чужой и нежеланный прикасался к ее телу.
И она решила ответить вполне серьезно:
– Для мужчины в этом ничего страшного нет. Ну конечно же, мужчина-лесбиян – это нормальный человек, точно так же, как и женщина, – и Светлана стала, словно бы выступала на лекции, объяснять свою позицию. Мол, по большому счету мужчина всегда стремится овладеть большим числом женщин, и это считается нормальным. В то же время, если женщина имеет отношения с большим числом мужчин – это плохо.
– Нет, не получится из тебя феминистки, – тут же вставила Ирина.
– Нет, я еще не закончила, – Светлана почувствовала, что наверху становится невыносимо горячо и опустилась на ступеньку ниже.
Теперь подруги могли разговаривать уже на равных.
– Думаете, почему мужчин раздражает, если у их женщин есть любовники? Хотя, вроде бы, ничего плохого в этом нет. Женщина, как правило, денег на мужчину не тратит.
– Честно говоря, не задумывалась над этим.
– Если жена имеет любовника, то ее муж, узнав об этом, подсознательно думает, будто вступил в связь с мужчиной. А это для нормального человека – ужас. Если же его жена спит с женщиной, то подсознательно он подозревает, что вступил в связь еще с одной женщиной и радуется как последний идиот.
Татьяна покосилась на Светлану и несколько опасливо покачала головой:
– С твоей философией можно оправдать все, что угодно, – и тут же прищурилась. – Кстати, а кто есть у тебя сейчас?
Иваницкая даже не сразу поняла вопрос.
– Как это – кто есть?
– С кем ты сейчас, как только что выразилась, вступаешь в связь?
– Он… – замялась Светлана и почувствовала, как лицо ее наливается краской.
– Не она же…
– Ты смотри, точно влюбилась девка! – поставила диагноз Ирина и, как бы жалея, погладила Иваницкую по волосам. – А почему ты нас с ним не познакомишь?
– Понимаете…
Но разве могла Иваницкая сказать им, что сама боится позвонить Комбату, что видела его десять раз в жизни и не знает – встретятся ли они снова? Но к ее счастью, подруги быстро забыли о начатом разговоре и увлеклись обсуждением планов на завтра. Светлана ощущала, как горят ее щеки от жары, от стыда, чувствовала, что ей хочется плакать и ничего не могла с собой поделать.
Спасло ее лишь то, что после парилки женщины приняли душ и слезы можно было выдать за капельки воды. Ей хотелось домой, хотя Иваницкая понимала, это тоже не спасет. Если непорядок на душе, то куда ни иди, везде почувствуешь себя лишней и ненужной.
Как мало нужно для счастья – всего лишь один звонок и.., встреча! Посмотреть человеку в глаза и поверить, что любишь не только ты, но любят и тебя.
* * *
Борис Рублев и не подозревал, какие переживания сейчас терзают Светлану Иваницкую. Он, привыкший к размеренной, наполненной событиями и трудностями жизни, в те немногие дни, когда наступало спокойствие, сам искал и непременно находил чем себя занять. Плохая погода – ничего, тем приятнее совершить утреннюю пробежку, вернуться домой мокрому, сбросить в прихожей забрызганные грязью кроссовки и тут же, не останавливаясь, продолжить занятия с гантелями. Отложив их, ухватиться за гирю и поднимать ее до изнеможения. После таких занятий никакие глупости в голову не лезут. Нечем заняться, – встретиться с друзьями, позволить себе немного выпить и за разговором не заметить, как наступает вечер. А там – программа новостей, пара газет и можно "на боковую". О том, как он помог Андрюше Подберезскому приструнить сектанта, Комбат старался не вспоминать, не любил он когда кто-то был обязан ему "по жизни".
Но даже в отлаженных системах случаются сбои. Дело в том, что большинство сослуживцев Комбата к этому времени уже обзавелись семьями, занимались бизнесом. И наступали моменты, когда Борис Рублев оставался один на один со своими мыслями. А он привык рассуждать о вполне конкретных вещах, не любил заниматься самокопанием.
Так случилось и в тот день, когда из Берлина прилетела Светлана Иваницкая. Пробежка, зарядка, холодный душ. Борис Иванович готов был в тот день к любым трудностям: мысли в порядке, тело в боевой готовности. Но день предвиделся серым и скучным. Комбат придумал себе занятие – копался во дворе с легковой машиной. Отрегулировал тяги, промыл днище, подтянул разболтавшиеся крепления. Самая грязная и незаметная чужому глазу работа.
Минут тридцать он возился с ведром и тряпкой, наводя на кузове блеск. Небольшой "форд" смотрелся теперь, как игрушка, выставленная на витрине "Детского мира".
"С такой машиной, да хороших бы попутчиков в дороге к хорошим местам, – мечтательно подумал Комбат, выливая грязную воду из ведра в сток ливневой канализации. – Подготовка прошла, а к чему? Можно еще раз пятьдесят поднять гирю, сто раз присесть на одной ноге… Ну и что?
Кому все это надо? – подумал Комбат. – Разве что еще раз докажу себе, мол, я по-прежнему могу это сделать".
Надоедать лишний раз Андрею Подберезскому ему не хотелось. Все-таки, у того дела, и можно понять человека. И тут Комбат вспомнил о Светлане Иваницкой, хотя в общем-то, всегда настороженно относился к женщинам, и не без основания.
Свободный, неженатый мужчина – это легкая добыча, и верить в искренность высказываемых чувств не приходится.
Светлана выгодно отличалась от других женщин, которые попадались в жизни Комбату. Он сразу же, с первой встречи понял, что от нее никогда не услышит слов, в которых прозвучат жалобы или претензии к нему. Ей всегда будет достаточно того, что он, Комбат, посчитает нужным дать ей. И не больше. В этом он чувствовал свою родственную близость с Иваницкой. Сам он тоже никогда не требовал от других большего, чем то, на что они были способны, чем то, что они готовы были дать сами.
"Это сколько же мы не виделись? – подумал Рублев, машинально определяя, хорошо ли выбрита щека. Получалось три недели. – Если хочешь держать ее и дальше при себе, звони хотя бы раз в неделю", – обратился к себе Комбат с очередным благим пожеланием.
Он боялся подумать об Иваницкой с нежностью. Таких чувств он избегал не только на словах, но даже и в мыслях. Они ему казались чем-то зазорным и, набирая номер Светланы, Комбат пытался уверить себя, что делает это только из жалости к женщине. Но тут же почувствовал, как горячо стало сердцу лишь только в трубке прозвучал ее голос:
– Алло! Здравствуйте, с вами говорит Светлана.
– Светлана? Добрый день, – тут же выдохнул в трубку Комбат заранее приготовленные слова.
А женщина даже не обратила внимание на его слова и продолжала говорить:
– К сожалению, меня сейчас нет дома.
– Как это нет? – не успел сообразить Комбат, как тут же прозвучало объяснение.
– Вы слушаете автоответчик, и если у вас есть сообщение, оставьте его после длинного сигнала. У вас есть три минуты. Спасибо за звонок.
Теплота на сердце сменилась злостью. А тем временем в трубке уже прозвучал длинный гудок, раздался щелчок. Но Рублеву не хотелось разговаривать с автоответчиком, пусть он даже и отвечал голосом Светланы.
"Такое чувство, словно с тобой разговаривают через закрытую дверь", – подумал Борис Рублев.
Он пару раз пытался начать, но слова не собирались в предложение.
"Светлана, я хотел… – Рублев не произнес этих слов. – Это я, Борис Рублев, – но и эти слова прозвучали лишь в мыслях Комбата. – Нам надо встретиться… А зачем?" – тут же остановил себя Рублев.
Наконец минуты, отведенные для записи, истекли и в трубке раздались короткие гудки.
"Дома ее нет!" – злился Борис так, будто Светлана обещала ждать его звонка, не отходя три недели от телефона. Даже если бы никто не поднял трубку, он злился бы меньше.
Бездушный аппарат, говоривший голосом Светланы, вывел Бориса Ивановича из равновесия. Комбат перебрался на кухню, налил полный чайник воды, чтобы подольше закипала, и стал готовить свой любимый напиток – крепкий душистый чай.
Пока грелась вода, грелся и чайник для заварки. Комбат надел его на носик чайника и тот вовсю прогревался паром. И как не убеждал себя Борис Рублев, что его сейчас интересует только чай, он то и дело оглядывался, косясь на дверь, ведущую в комнату. Ловил взглядом молчаливый телефонный аппарат, стоявший на тумбочке, хотя и знал, что телефоны имеют ту же привычку, что и чайники – если на них смотреть, то первый никогда не зазвонит, а второй никогда не закипит.
Глава 4
Светлана, лишь только вернулась из сауны, лишь только открыла дверь квартиры, тут же почувствовала, как странное ощущение охватывает ее, будто бы за время ее отсутствия кто-то сюда наведывался. И самым странным являлось то, что она не чувствовала при этом страха, будто бы приходил хороший друг, которому она сама одолжила ключи, от которого она не может ждать ничего плохого.
"Дура я, дуры и они, – подумала Иваницкая о себе и своих подругах. – Столько не виделись, а разговоров только о мужиках, будто бы ничего стоящего в этом мире кроме них и нет".
Но она отдавала себе отчет и в том, что случаются такие дни, когда то, что она отрицала сейчас с таким жаром, становится правдой. Уже не надеясь на удачу, но все же не отчаиваясь окончательно, она включила автоответчик, чтобы прослушать: кто и зачем ей звонил. Единственный звонок прозвучал во время ее отсутствия, но, как уже случалось не раз, звонивший после длинного сигнала не захотел оставить сообщение.
– Черт…
Иваницкая присела в кресло и слушала тяжелое дыхание, доносящееся из динамика. Она почти сразу узнала кому оно принадлежит, но боялась ошибиться. Одно воспоминание наворачивалось на другое, она вспомнила пару ночей, проведенных вместе с Рублевым, и боялась лишь одного – принять желаемое за действительное, боялась поверить в совпадение. Если бы она подумала еще одну минуту, то, возможно, и не стала бы звонить. Но поступок, совершенный под влиянием душевного импульса, всегда более верен, чем совершенный после холодного раздумья.
Иваницкая набрала семь цифр, не заглядывая в записную книжку, напрочь забыв, что ввела номер в память аппарата, и, даже еще не услышав "алло", выпалила:
– Рублева, пожалуйста, – только после этого поняв полный идиотизм того, что сказала. Комбат жил один и кто еще, кроме него самого, мог поднять трубку?
– Светлана? – услышала она в ответ.
И эти, в общей сложности, три произнесенных слова сказали им больше, чем все, что они произнесли потом. Эти слова никто из них не пытался облечь в обманчивую форму вежливости, никто не пытался придать им форму правдоподобия – они и так были правдой. Просто один человек очень хотел увидеть другого.
Но тут же, словно испугавшись искренности, Светлана Иваницкая принялась объяснять:
– Кто-то звонил мне, автоответчик, наверное, не сработал… Вот я и подумал, что, наверное, ты звонил, пока меня не было.
– Нет, что ты, я не звонил, – тут же соврал Комбат, будто бы в этом могло быть что-то зазорное.
– Да? – растерянно протянула Светлана, чувствуя себя последней дурой.
– В общем-то, я хотел позвонить, но немного позже. Как ты?
– Хорошо. А ты?
– Тоже неплохо.
Они немного помолчали, как бы помогая друг другу, намекая, мол, если не хочешь говорить дальше, распрощайся и положи трубку.
– День сегодня неважный, – нарушила молчание Светлана.
– И не говори. Снег мокрый… Машину ремонтировал, на земле пришлось лежать.
– Ну ладно, если это не ты звонил, то, наверное, кто-нибудь другой.
"Боже, какую чушь я несу!" – подумала Иваницкая и еле удержалась от того, чтобы повесить трубку, только полная уверенность в том, что звонил именно Комбат, а не кто-то другой, остановила ее от поступка, о котором пришлось бы пожалеть, совпадения случаются с гордыми людьми не так уж часто.
– Ты чем сейчас занимаешься?
– С тобой разговариваю, – рассмеялась Иваницкая.
– Давай встретимся?
– Давай.
– Хочешь пойти в кино?
Такого предложения Светлана не слышала уже лет пять. И от растерянности, и от готовности встретиться с Борисом Рублевым тут же произнесла;
– Да.
– Тогда жди меня через полчаса.
– Где?
– Во дворе, возле подъезда. Я на машине.
– Жду.
Обе трубки легли на рычаги аппаратов.
– В кино… – словно еще не веря предложению, пробормотала Светлана Иваницкая.
"Почему в кино? Почему бы не встретиться и не пойти в кафе, ко мне, к нему?"