В этот момент, словно из под земли, появился официант с подносом и стал расставлять заказ на стол. Лилия подождала, когда официант отойдет.
- Сейчас подойдут, - она протянула мне свой бокал. - Налей пожалуйста.
Я налил ей вина, себе водки и только хотел выпить, как Лилия сказала: "Посмотри, вон они". - кивнув за мою спину. Я повернулся. К стойке бара подошли два здоровых, хорошо одетых, господина. Один из них, небрежно бросив деньги бармену, заказал выпивку, а другой, оглядев зал и увидев Лилию, помахал ей рукой и кивнул головой. Я повернулся к Лилии. Лицо ее было бледно, ресницы вздрагивали.
- Чего нервничаешь. Давай выпьем, - и я опрокинул в себя рюмку водки.
Лилия подняла свой бокал и я увидел, что у нее дрожат руки. Не полностью налитое вино в бокале, штормило. Вдруг, что- то ударило мне в голову, одновременно, я почувствовал резь в груди. Я сидел, опустив голову и сжав руки. Боль тупыми ударами пронизывала всю грудь и голову. Я старался держать себя в руках и напрягся до основания. Стал выступать пот и первые струйки его, медленно поползли из под волос. С трудом подняв голову, я пытался посмотреть на Лилию. На мгновение туман разорвался и, расплывающиеся черты ее лица, появились передо мной. Лилия сидела белее мела и широко распахнув глаза, смотрела на меня.
- Сука… Я убью тебя, - с трудом проговорил я.
Лилия начала расползаться перед глазами, а я все боролся и боролся сам с собой. Моя рука поползла к вилке, но ее стало сводить и все вдруг потемнело и стало куда- то проваливаться.
Очнулся я от боли в затылке, она билась пульсируя, волнами возникая и удаляясь. С трудом открываю глаза и вижу грязно- белый потолок, который то приближался, то удалялся, с приближением и удалением боли. Руки были чем- то сжаты и лежали ниже груди. Еле- еле подтягиваю их к своим глазам. Руки были в наручниках и я не сумев их удержать, уронил их на лицо, разбив губы железом. Все стало ясно, меня поймали и я в камере. Значит, все-таки они внедрили своего человека. Сволочи.
ЧАСТЬ 1
Октябрь. 1993 г. Сербия.
Фронт продолжал жить своей жизнью. Где- то раздавались выстрелы, часто переходящие в непрерывную дробь. Иногда ухали орудия, отчего наш разбитый коттедж вздрагивал до основания. Уже второй день, шел занудный дождь. Я лежал в полуразрушенной комнате коттеджа и, еще не придя в себя от сна, слушал, как через шум дождя пробивались звуки чавкающей грязи.
- Кто идет? - закричал часовой.
В темных комнатах коттеджа завозились солдаты.
- Свои. Это я, Казначей.
Скрипнула, висящая на одной петле дверь. Кто- то выругался в темноте.
- Сержант, где сержант? - по комнатам заметался свет фонарика.
- Я здесь, - отозвался я.
Свет фонарика ударил в глаза и я прикрылся рукой.
- Убери фонарь. Что у тебя?
Вспыхнуло еще несколько огоньков, которые осветили комнату и лицо Казначея. Оно было мокрым и грязным, на нем резко выделялись усы с блестевшими, под лучами света, капельками воды.
В этих комнатах расположен мой взвод. Это люди разной национальности, все наемники, по разным причинам, приехавшие защищать славянскую Сербию. Они говорят на разных языках, но больше на английском и русском. Они разные: сильные и слабые, умные и тупые, бандиты и порядочные. Война сковала их в прочный узел, хотя многие не понимают зачем и против кого они воюют. Я помню все их трудные фамилии и имена. На фронте фамилии, среди солдат, как- то стерлись и каждый получил прозвище, которое стало практичными и краткими. Эти клички, даже не выражают характер, но приклеились к ним так прочно, что некоторые забыли фамилии и имена своих товарищей.
- Сержант, Шип и Сверчок убиты, - Казначей выдохнул эту фразу и, набрав воздух, добавил. - Они через холм, сюда, несли бачки из-под пищи, но, видимо, на полосе появился снайпер, они и попались.
Холм, о котором говорил Казначей, находился перед коттеджем и закрывал нас от фронта. Я вытащил карту, развернул и осветил наш участок. Со стороны фронта холм был голый, весь перепаханный огородами. Эту лысину зажимал с одной стороны густой орешник, а с другой- яблоневый сад. От линии окопов до вершины холма- метров триста. На этом пространстве, сейчас, лежат наши ребята. А снайпер, наверняка, сидит не в окопах противника, а на нейтральной полосе. Самое противное, это первый случай, когда снайпер стреляет по ночам. Вот и у них появились приборы ПНВ. Но то, что кто- то стреляет в дождь, в темноте и на таком расстоянии, говорит о том, что это профессионал и он недавно на фронте.
Те, что лежат на холме, мне хорошо знакомы. Шип - русский, из Краснодарского края. Его фамилия - Шипов, звали Андрей. Свою кличку, Шип получил от своей фамилии, где оторвали последний слог. Он пришел к нам три месяца назад и мы с ним быстро стали друзьями. Сверчок - молдаванин, его фамилия Матрич, когда я пришел, он уже был во взводе и я воспринял данную ему кличку, как и все окружающие. Ребята имели боевой опыт: Сверчок в Приднестровье, а Шип болтался у Осетинов во время их конфликта с Грузией.
Конечно, вытаскивать их надо сейчас, пока темно. Днем всю плешку изуродуют минами и снарядами, только сунься, к тому же, она простреливается на сквозь. А идти надо, может быть из них кто- то ранен.
- Казначей, а как ты их увидел?
Он сразу меня понял. Ткнул свой грязный палец в карту.
- "Мухи" пустили ракету, а я был вот здесь, в окопе. Оглянулся назад - холм виден, как на ладони. Их, лежащих, не сразу разглядишь, а вот бачки, из под пищи, заметны. Дождь идет и бачки от вспыхнувших ракет, переливаются как глянцевые. А потом, я сюда кустарником прошел. Два раза падал, грязищи до черта.
Я подошел к телефону.
- Мне четырнадцатого.
Где- то на конце провода раздались щелчки, больно отдаваясь в ушах. Сонный, раздраженный голос рявкнул.
- Что там?
- Двадцатый докладывает. В полосе квадрата одиннадцать, по всей видимости, появился снайпер. У меня двое ребят лежат на холме. Их надо убрать, пока еще темно. Может кто-то ранен. Нельзя попросить хозяина, хотя бы восемь снарядов в направлении дубка, на нейтральной полосе.
- Ты что, сдурел? Чтобы их снайпер в такую погоду, стрелял ночью. Не паникуй - это шальные пули. Бери людей. Иди и вытаскивай их, - связь оборвалась.
- Вот гад. Иди вытащи. Своих сербов никогда не посылает в пекло, а наши, дружеские души, всегда на убой. Как будто мы полные идиоты, не разбираемся, где шальные пули, а где - снайперы, - проворчал я в темноту.
- Ты чего сержант? Не выспался, - сказал кто- то в темноте.
- Ладно. Это я пары выпускаю. Крафт, где ты? Ты не разучился еще метать "кошку"?
- Вроде нет, - раздался голос в углу.
- Крафт, Джин собирайтесь. Казначей, поведешь нас.
Я встал и стал одеваться.
Беспрерывно шел нудный дождь. Ноги вязи в жирной земле и их с трудом удавалось вырвать из наплывшей жидкой грязи. Меня и моих спутников мотало, как пьяных, на каждом бугорке и бороздке. Мы автоматически ловили звуки выстрелов и вытье, проходящих над головой, пуль АК. Где- то, с воем, шлепнулась в землю шальная пуля. Наши и "мухи" через определенные интервалы стреляли ракетами. Светящиеся шары, вспыхивали в тучах, не давая яркого света. Еле-еле я различал спину, идущего впереди, Казначея, которая также моталась и чавкала грязью впереди меня. Мы вошли в орешник и к нашим страданиям прибавились удары, невидимых в темноте, веток.
- Здесь, - сказал Казначей, резко остановившись и повел рукой в сторону.
Вспыхнула, от выпущенной ракеты, туча и я увидел, впереди себя, бачки и черные бугры, рядом с ними.
- Крафт, - крикнул я. - Видел?
- Да.
- Попытайся метнуть "кошку" за бачки, при очередной ракете. До них, вероятно, метров пятнадцать.
- Я попробую, сержант.
Он отдал конец веревки Джину и стал сматывать "кошку" в рулон для броска. Опять вспыхнула туча и "кошка" унеслась в надвигающуюся темноту. Крат и Джин потянули веревку.
- Сержант, вроде есть.
Вновь глухой свет озарил холм и мне показалось, что в мою сторону медленно перемещается вал грязи. Опять стало темно.
- Казначей, помоги, - выкрикнул Джин.
Через некоторое время вал грязи с бачком оказался у наших ног и мы принялись руками очищать, находившуюся под ним фигуру. При очередной вспышке, я разглядел полу очищенное от грязи лицо и не узнал, кто это.
- Это Сверчок, - сказал Джин. - Я его узнал по кривому носу.
Крафт, с руганью, стал вырывать крюк "кошки" из одеревеневшей мышцы бедра Сверчка.
- Следующий, по моему, на два метра дальше, - сказал Крафт и стал вновь наматывать веревку для броска.
Вспыхнул свет и Крафт опять метнул "кошку". Джин потащил веревку к себе.
- Попал, - сказал он.
- Мне, кажется, я услышал стон, - вдруг зашипел Казначей.
- Такая штука вопьется, даже мертвый застонет, - заметил Джин.
- Ребята, быстрее, - поторапливал я их.
Они втроем перебирали веревку в руках. Вдруг, раздался выстрел, и солдаты упали в кусты
- Снайпер. Мать его. Как он гад видит? - вырвалось у Джина.
Крафт шипел в темноте как змея, вытащив перерубленный конец веревки.
- У нас больше нет "кошки", - растеряно сказал Казначей.
- Все равно его надо вытащить. Он стонал, он ранен, - заявил я.
При вспышке тучи, я увидел недалеко, где- то в метрах семи, бугор поднявшейся земли.
- Парень почти рядом, - сказал я. - Крафт, размотай веревку, один конец ее, я привяжу к своей ноге, а другой - к руке. Вы же, возьмете середину веревки и по моей команде, когда я подползу к раненому, тащите. Джин, оторви бачок от руки Сверчка, сними с него ремень и захлестни по диагонали через плечо на нем.
- Не надо туда сержант. Это очень опасно. Давай, лучше, сбегаю к нашим, - и Крафт махнул рукой в тыл. - Достанем еще одну "кошку".
- Если он жив, он просто задохнется в грязи. Ты посмотри какой вал грязи, не ясно как он лежит, где рана, на голове или на туловище. В любом случае, если мы его быстро не вытащим, он задохнется и ему конец.
Я привязал конец веревки к ноге, другой, легким узлом к руке. Джим освободил руку Сверчка от бачка, а его ремень перехлестнул через плечо. Опустив отворот кепи на уши, я плюхнулся в грязь рядом со Сверчком, просунул руку под ремень Сверчка и прижался к нему. Голову пришлось положить на бок и сейчас же холодная грязь, до самого носа, облепила лицо. Я начал ползти, прижимая труп к себе, с трудом находя неровности почвы под слоем грязи, а она уже залила мне второй глаз и я, как при плавании "кролем", мотал в верх головой, стараясь выплюнуть грязь и вдохнуть свежего воздуха. Беспрерывный дождь, не мог смыть грязь с лица, а делал ее более жиже. Наконец, мы со Сверчком уперлись в бедро Шипа. Я очень долго снимал веревку со своего запястья и ощупью зацепил ее на ноге бедняги.
- Давай, - заорал я, расплевывая в стороны грязь и крепко вцепился в Сверчка.
Нога натянулась, заныла и мы поехали по вспаханной канаве назад. Вдруг, меня подбросило и я услыхал звук выстрела. Это Сверчок принял на себя пулю снайпера. Кто- то схватил мою ногу, рванул и я с трупом влетел за кусты. Усевшись под кустом, я стал рукою очищать лицо от грязи, кто- то из ребят сунул мне бинт и это, наконец, позволило открыть глаза.
- Тяните его.
- А уже все.
Ребята хлопотали над телом Шипа.
- Жив.?
- Еще дышит.
Когда я стал более или менее видеть, то вытащил нож и отрезал веревку от ноги. Потом, рукой стал счищать грязь с куртки, кепи и штанов. От проникшей под одежду сырости меня стал бить озноб.
- Ребята, снимите с Шипа куртку, я возьму его на плечо, а Джин и Крафт возьмите Сверчка. Казначей, понесешь мою куртку, оружие и шмотки ребят.
Началась мучительная дорога обратно.
Мы подошли к коттеджу, когда начался рассвет. Подтащив Шипа к первой койке, я свалил его на матрац.
- Кто-нибудь, займитесь раненым, - обратился я к солдатам, находившимся в доме.
Я вышел на улицу, взял у Казначея куртку и швырнул ее в бочку с водой, которая стояла на углу дома под стоком крыши. Мытье одежды и лица заняло много времени. Наконец, кое- как смыв грязь, вошел в дом.
В комнате было светло от керосиновой лампы и свечей. У входа в неестественной позе лежал Сверчок. Около Шипа хлопотало два человека, промывая его рану на затылке и очищая всего от грязи. Несколько человек сидело кружком на полу, где по центру были разложены: хлеб, консервы и фляги с вином и водкой.
- Сержант, иди согрейся. - сказал кто- то.
Я набросил куртку и кепи на косяк внутренней двери и, сев на пол, опрокинул в себя пол фляги вонючей водки. Я был здорово измотан, как автомат что- то отвечал на вопросы окружающих и очень хотел спать. Вдруг зазвонил телефон. Все замолчали и кто- то передал мне трубку.
- Это вы сержант? Как дела?
- Мы вытащили двоих с холма. Один ранен в голову, другой убит. Точно установлено. Стрелял снайпер.
- Надо предупредить взводных, займитесь этим сержант.
- Хорошо, мне надо отправить раненого в госпиталь, не могли бы вы подбросить транспорт к развилке дороги?
- А как раненый?
Я повернулся к ребятам, которые возились с Шипом и спросил у них.
- Можно его транспортировать?
- Он в шоке, - ответил кто- то из них.
- Четырнадцатый, он в шоке, - повторил я в трубку. - Надо поспешить. Еще, прошу, вас, Шип мой друг и земляк, не могли бы вы отпустить меня с ним до города, вроде как сопровождающего.
- Хорошо. Сейчас я оформлю вам документы и вышлю транспорт. Выносите раненого к развилке.
Связь прервалась.
- Казначей, - обратился я к нему, - остаешься за старшего. Сейчас позвони взводным предупреди их о снайпере.
- Ребята, - повернулся я к двум фигурам, возящимися с Шипом, - берите его, потащим к машине.
Все зашевелились. Натянув мокрую одежду и навешав на себя оружие, я пошел за солдатами, выносившими Шипа. У развилки нас ждал бронетранспортер. Мы затолкали Шипа, в развернутую черную пасть, заднего люка. Откуда то появился писарь и протянул мне документы.
- Сержант, лейтенант дал вам два дня, - сказал он.
Я кивнул головой, попрощался с ребятами и полез в темный провал люка машины.
Госпиталь был грязным, холодным с неприятным запахом. Полы приемного покоя захламлены окурками, тряпьем и просто - грязью. Десятки ног протоптали светлые дорожки паркета, среди этого мусора. В приемном покое суетился лысый, худой врач, австриец по национальности, плохо знавший сербский, английский и русский. Для разговора со мной, он вызвал по телефону медсестру. Вышла симпатичная с большими глазами девушка. Ее белый халат и шапочка резко контрастировали с окружающей грязью.
- Меня звать Мила, - произнесла она по-русски, протянув свою тонкую руку в мою загрубевшую, грязную лапу. - Что вам надо?
- Я привез своего раненного друга, он русский, он в очень плохом состоянии, я бы хотел знать, как закончится операция.
- А как вас звать?
- Вообще меня раньше звали Виктор или просто, друзья зовут - Вик.
- Почему раньше?
- Теперь, уже почти год, кличут сержантом.
Она улыбнулась, потом повернулась к доктору и по-немецки ему все объяснила. Он что- то буркнул, махнул рукой и пошел к своему столу.
- Виктор, вашего товарища уже увезли в операционную, - она критическим взглядом окинула меня. - В таком виде и с таким складом оружия, вам, безусловно, в приемном покое ждать нельзя. Вы пройдите в вестибюль главного входа и подождите меня там. Кончится операция, я к вам выйду и все скажу. Кстати, а у вас время есть?
- Да, мне дали два дня.
- А куда вы, потом, пойдете? У вас есть где ночевать?
- Я это еще не решил, но наверно… в гостинице.
- Наивный молодой человек. В городе все забито военными, но я вам постараюсь помочь. Вы подождите меня там, - она махнула рукой к двери.
В вестибюле меня окружили темно- синие халаты, двигающихся больных. Посыпались вопросы: что, где, куда, откуда, как дела, дай закурить, кого привез. На все я отвечал кратко и, когда они более менее успокоились, перекинул автомат за спину, выбрал стул, сел и, вытянув ноги, задремал. Проснулся я от шлепка по щеке. Передо мной стояла Мила, она держала в руке целлофановый мешочек.
- Виктор, все в порядке. Операция прошла удачно, но положение его тяжелое. Пулю вытащили, вот она, - и она протянула мне мешочек.
Я вывернул содержимое мешочка на ладонь. Вывалилась пуля, и я замер. На пуле были видны характерные следы винтовой нарезки, они были до боли знакомы.
- Что с вами Виктор?
- Мила, понимаешь, я, кажется, знаю кто стрелял.
ЧАСТЬ 2
Документы к тексту.
Газета "ИЗВЕСТИЯ" "…"…….1992 г.
"…Представитель министерства безопасности подтвердил, что на территории России физически подготовленных граждан, приговоренных к смертной казни судом РФ не расстреливают, а используют на работах по добыче урана или в специальных лагерях для тренировки контингента людей, необходимых для безопасности РФ. Заключенных в специальных лагерях, называют куклами…."
Апрель 1992 г. Россия. Красноярский край. Спецлагерь в/ч…..
В лагерь привезли меня где-то в середине Апреля. Я думал, что мне конец и не ожидал того приема, который был здесь оказан. Лагерный врач, долго мял мое тело, осматривал зубы, уши и глаза. Вежливо задавал вопросы и делал записи в мед карте.
- Для вас это очень отличный экземпляр, - сказал он, подошедшему высокому капитану с короткой прической и в темных очках.
Капитан снял очки, окинул меня взглядом и сказал.
- Судя по документам, он даже слишком хорош. Приложена целая инструкция, как его охранять в дороге. Не уж-то все выполняли? - обратился он ко мне.
Я показал ему руки, где четко виднелись багровые следы на ручников.
- Ну и лапа, - с восхищением сказал он. - Здесь, где ты находишься - я твой начальник. Будешь ходить без наручников и строго соблюдать дисциплину. И запомни еще, ты здесь никто. Теперь ты "кукла", со своим пожизненным номером. Вот он на твоей куртке.
На груди куртки, которую мне передал охранник, был вышит номер 1427. Я переоделся и пошел в сопровождении капитана и охранника на второй этаж казармы. Через многочисленные решетки и двери, через изощренный контроль, мы попали в коридор, в котором справа и слева было много дверей.
- Ну вот и номер твоей гостиницы, - сказал капитан, оттягивая собачку электрозадвижки на одной из дверей.
Это была вытянутая комната, где стены и потолок покрыты масляной краской. С правой стороны стены виднелась дверь, далее, две койки и напротив них, придавленный к стенке, стол. Через открытое окно, затянутого двойными толстыми прутьями, лилось солнце. За столом на стуле сидел здоровый малый и читал книгу. Увидев нас, он встал и на его груди я увидел номер 1411.
- Я привел к тебе новичка, - сказал капитан. - Расскажи ему его обязанности и…, заодно, что его ждет.
Он хмыкнул, оглядел камеру и вышел. Дверь щелкнула. Я обратил на нее внимание. На ней не было обычного стандартного окошка для проталкивания мисок и подсматривания за заключенными.
- А что здесь? - спросил я парня, указывая на дверь.
- Посмотри, - ответил он.